Образ смерти в поэтике Александра Башлачёва. Последние песни

«Этот путь длинною в строку, да строка коротка…»

 

Марина Тимашева, у которой проходил один из последних квартирников Башлачёва, вспоминает:   «Он начал, как водится, с более или менее ранних песен, улыбался, а потом я с кухни слышу, что он поёт в такой последовательности: сначала «Когда мы вдвоём», потом, не останавливаясь, через гитарный перебор поёт «Ванюшу», и дальше, без остановки – «Посошок». И я понимаю, что эта последовательность песен мне не нравится, потому что в ней есть логика. То есть, сначала человек пишет прощальное письмо кому-то, потом он рассказывает историю смерти, а потом поёт про посошок, про отпевание, про загробную жизнь».

К аналогичным выводам пришёл и Александр Агеев:

«Там последние четыре песни – это просто жуть. Человек прощается, вроде как пишет предсмертную записку. Хотя песни все те же самые. «Посошок» там… Я его даже в каталог не стал вставлять, чтобы его никому не писали. Чернуха страшнейшая. Мёртвый, мёртвый человек поёт все эти песни».

Из последних песен, написанных Башлачёвым, самыми важными для исследования являются «Ванюша», «Когда мы вдвоём» и «Посошок». Стоит сказать, что песня «Посошок» была написана в мае 1985 года – это означает, что она не является одной из последних, т.к. Башлачёв писал стихи до апреля 1968 года. Песня «Ванюша» написана немного позже - в декабре 1985 года. Тем не менее, Александр исполнял эти песни на последних квартирниках как некий триптих вместе с «Когда мы вдвоём». Анализировать этот «триптих» стоит в той же последовательности. Саму песню «Когда мы вдвоём» Башлачёв не пел на концертах вообще, на квартирниках – очень редко, т.к. написал её для Светланы Аваковой в качестве извинения. Единственная запись «Когда мы вдвоём» была сделана 29 января 1988 года – за три недели до смерти Александра. Все исполнения этой песни относятся к последним годам жизни Башлачёва, когда они со Светланой уже не были вместе.

«Когда мы вдвоём» действительно является «прощальным письмом» - на это указывает множество временных местоименных наречий – «когда» (которое есть и в названии песни), «никогда», «тогда». Смысловая связка «когда» и «тогда» отделена от «сейчас», значит, этой конструкцией автор пытается заглянуть в будущее. Песня во многом является пророческой – оттого Александр и исполнял её ближе к концу жизни.

С первых строк автор вводит понятие «свет» в значении «мир», подразумевая «тот свет» и наш свет:

Когда мы вдвоем

Я не помню, не помню, не помню о том, на каком

мы находимся свете.

Всяк на своем. Но я не боюсь измениться в лице,

Измениться в твоем бесконечно прекрасном лице.

Мы редко поем.

Мы редко поем, но когда мы поем, подымается ветер

И дразнит крылом. Я уже на крыльце.

«Мы редко поем, но когда мы поем, подымается ветер / И дразнит крылом. Я уже на крыльце…» - слово «подымается» возвращает нас к сквозному образу полёта в стихотворениях Башлачёва, ветер «дразнит крылом» - то есть манит в небо, которое для поэтики Александра является образом положительным и желанным. Дополняет эту строчку «я уже на крыльце».

Б. М. Козырев, советский физик, который изучал и поэзию Тютчева, называл этот приём смысловой вибрацией: под этой строчкой можно понимать, что автор близок к полёту и вот-вот готов взлететь, но возникает также интересный ассоциативный ряд - слово «крыльцо» по своей фонетике сочетается со словом «крыло» и ещё больше усиливает воздушность этого образа:

 

Хоть смерть меня смерь,

Да хоть держись меня жизнь,

Я позвал сюда Гром — вышли смута, апрель и гроза.

Ты только поверь,

Если нам тяжело — не могло быть иначе,

Тогда почему, почему кто-то плачет?

Оставь воду цветам. Возьми мои глаза.

«Хоть смерть меня смерь» - один из примеров игры Башлачёва со звучанием слов. Строчка идёт сразу после образа полёта. Морфема «мер», присутствующая в слове «смерть», имеется так же в словах «измерить», «смерить» - т.е. обозначить, объяснить, успокоить (даже в слове «спокойствие» прячется слово «покой», «покойник»). «Держись меня жизнь» - свойственная автору игра с устойчивыми выражениями, в данном случае – «жизнь – только держись».

      «Я позвал сюда Гром – вышли смута, апрель и гроза» перекликается с другими стихотворениями Башлачёва, в которых тоже (следуя авторской рукописи) слово «Гром» пишется с большой буквы. В песне «Когда мы вместе» (или, как называл её иногда сам автор – «Исповедь»): «Да не поднять крыла / Да коли песня зла. / Судя по всему, это всё по мне / Да мне мила стрела / Белая, каленая в колчане. // Наряжу стрелу вороным пером / Да пока не грянул Гром, отпущу / Да стены выверну углом / Провалиться мне на месте, если с места не сойти / Давай, я стану помелом / Садись, лети!». И в песне «Вечный пост»: «Храни нас, Господи! / Храни нас, покуда не грянул Гром!». В стихотворении «Когда мы вдвоём» автор «позвал сюда Гром», явно негативный образ - будто сам накликал себе беду. Слово «гроза» фонетически перекликается со словом «грозный», что вновь усиливает остроту образа, а «смута» ассоциативно связывается со строчкой из «Имени имён»: «Так чего ж мы, смешав языки, мутим воду в речах?». Песня «Имя имён» так же была посвящена Светлане Аваковой:

Поверь — и поймешь,

Как мне трудно раздеться,

Когда тебя нет, когда некуда, некуда, некуда деться.

Поверь — и поймешь,

То, что я никогда,

Никогда уже не смогу наглядеться туда,

Где мы, где мы могли бы согреться,

Когда будет осень,

И осень гвоздями вколотит нас в дрожь.

Слово «поверь», с которого начинается строфа, прячет в себе морфему «вер» - «вера», не менее важную для Башлачёва. Оно повторится в песне не раз. Если в первой строфе автор говорил о том, что происходит «когда мы вдвоём», то в третей строфе, сразу после второй, неожиданно тяжёлой, речь идет о том, что происходит «когда тебя нет» - «некуда, некуда деться». Появляется так же временное наречие «никогда»: «Никогда, никогда не смогу наглядеться туда, / Где мы, где мы могли бы согреться, / Когда будет осень…», носящее в себе мотив прощания, потери надежды. В слове «согреться» в качестве приставки автор использует «со», встречающуюся так же в словах «соединиться», «сопоставить», «сочувствовать», «соболезновать», которая обозначает слияние, единство чего-либо. Синонимичное слово «отогреться» не использовано:

Пойми — ты простишь

Если ветреной ночью я снова сорвусь с ума,

Побегу по бумаге я.

Этот путь длиною в строку, да строка коротка.

Строка коротка…

«Пойми — ты простишь / Если ветреной ночью я снова сорвусь с ума, / Побегу по бумаге я…» содержит в себе образ, антонимичный образу полёта: «Сорвусь с ума» звучит пугающе пророчески, автор не использует слово «сойду», именно «сорвусь», т.е. «упаду». Белый лист бумаги ассоциативно связывается с образом облака, белого неба:

Прости — и возьмешь,

И возьмешь на ладонь мой огонь

И все то, в чем я странно замешан…

Устоявшееся в нашей речи слово «прощай», которое используют, прощаясь, этимологически связано с прощением, например - «проститься с кем-то». «Проститься с кем-то» так же несёт в себе значение «похоронить». Следующая строчка: «Этот путь длиною в строку, да строка коротка…» - снова встречаемся с пугающим и сбывшимся пророчеством. Стоит напомнить, что песня «Когда мы вдвоём» была написана почти за два года до смерти Александра Башлачёва:

Не держись, моя жизнь,

Смертью после измеришь.

И я пропаду ни за грош

Потому, что и мне ближе к телу сума.

Так проще знать честь.

И мне пора,

Мне пора уходить следом песни, которой ты веришь.

Увидимся утром. Тогда ты поймешь все сама.

«Смерть после измеришь» - снова игра с морфемами «мер»; строчки «И я пропаду ни за грош / Потому, что и мне ближе к телу сума. / Так проще знать честь» отсылает к пониманию творчества как тернистого пути, но пути правдивого. Концовка песни ассоциативно перекликается с биографией Башлачёва и обстоятельствами смерти.

Песня «Ванюша» посвящена сыну Александра:

Как ходил Ванюша бережком вдоль синей речки

Как водил Ванюша солнышко на золотой уздечке

душа гуляла

душа летела

душа гуляла

в рубашке белой

да в чистом поле

всё прямо-прямо

и колокольчик

был выше храма…

Строчки «как водил Ванюша солнышко на золотой уздечке» и «как несло Ванюху солнце на серебряных подковах» отсылают нас к древнеславянской тематике. Образ коня в славянской культуре занимает особое место.

Прежде всего, стоить отметить, что в славянском «Сварожем Круге» священным животным одного из чертогов является Конь – Бог покровитель Купала, и означал он объединение стихий огня и воды, земли и воздуха, света и тьмы, соединяя их в единое целое. Древние славяне связывали его с культом Солнца, движением солнечной колесницы по небосклону. Кони в традиции славян – спутники Богов, их упоминают в самых древних заговорах. Кони в традиции славян – непременные участники сказок, былин, легенд, они - покорители пространства и времени, способные совершать путешествия не только по небесам «выше лесу стоячего, ниже облака ходячего», но и между мирами. Сказочные золотые скакуны находят живую и мертвую воду, выносят из самых немыслимых опасностей, включая возвращение с того света:

Гулял Ванюша вдоль синей речки

И над обрывом

Раскинул руки

То ли для объятия

То ли для распятия…

Скорее всего, речь снова идёт о попытке «достучаться до людей». Музыка снова указывает на мотив полёта: «Да невозможно приподыматься. / Да, может, Ванька чего сваляет? / А ну-ка, Ванька! Душа гуляет!». По сюжету песни Ваньку бьют за то, что он «… в водке тонет, а сам не плотит!», но он продолжает петь:

Вот вы сопели, вертели клювом,

Да вы не спели. А я спою вам!

 

А как ходил Ванюша бережком вдоль синей речки!

                                А как водил Ванюша солнышко на золотой уздечке!

 

Да захлебнулся. Пошла отрава.

Подняли тело. Снесли в канаву.

 

С утра обида. И кашель с кровью.

И панихида у изголовья.

 

Песня заканчивается такими строчками:

И тихо встанет печаль немая

Не видя, звезды горят, костры ли.

И отряхнется, не понимая,

Не понимая, зачем зарыли…

Образ смерти снова связан с творчеством, если быть точнее – с людьми, которые не поняли поэта. Из-за того, что песня «Ванюша» имеет сюжет, главного героя – самого Ванюшу, и конфликт, Марина Тимашева назвала её «историей смерти». Если ставить рядом «Когда мы вдвоём» и «Ванюшу» в такой последовательности, то первая песня действительно напоминает некое прощальное письмо, тогда как вторая – переход души от нашего мира к загробному; песня заканчивается на границе между двумя мирами. Образ смерти в песне растёт из непонимания окружающих людей.

«Посошок», последняя песня, исполненная Башлачёвым, повествует о переходе этой границы. Посошок, как известно – последняя рюмка спиртного, выпиваемая перед уходом, на дорогу. Это песня-прощание:

Эх, налей посошок, да зашей мой мешок-

На строку — по стежку, а на слова — по два шва.

И пусть сырая метель мелко вьет канитель

И пеньковую пряжу плетет в кружева.

Строчки и слова зашиваются – замолкают, сходят на нет. Метель в первой строфе сравнивается с тонкой металлической нитью (канителью) и пеньковой пряжей (грубым льняным волокном), что, возможно, говорит о тернистости выбранного пути. Образ метели появится в стихотворении ещё два раза – в середине и в последней строфе. И это не единственная деталь зимнего пейзажа в песне, хоть и написана песня была весной 1986 года.

Андрей Бурлака поясняет первую строчку четверостишья, исходя из беседы с Александром: «У него тогда была идея немножко навязчивая, что слово значит больше, чем предложение, корень значит больше, чем слово. В его стихотворении это уже проскользнуло: «На строку – по стежку, а на слова – по два шва». То есть слово больше, чем строка».

Слово «пусть» в этом четверостишии можно трактовать как холодное отношение лирического героя к трудностям, спокойствие, но не как спокойствие умиротворённого человека, а как сухость, бессилие и безразличие. На переживания просто не хватает сил – человек полностью выжат, выжжен, опустошён. Но в слове «пусть» слышится, пускай и слабо, надежда на лучшее.

 

«Отпевайте немых! А я уж сам отпоюсь.

А ты меня не щади — срежь ударом копья.

Но гляди — на груди повело полынью.

Расцарапав края, бьется в ране ладья».

Становится очевидным, что речь идёт об уходе из жизни.

Отпевание – богослужение, во время которого Церковь молитвенно провожает усопшего в мир иной, просит у Бога прощения его грехов и дарования ему упокоения в Небесном Царстве. Автор просит не отпевать его – «я уж сам отпоюсь», не щадить – «не щади – срежь ударом копья».

Ладья - древнеславянское парусно-весельное судно, предназначенное для гражданских и военных целей. Руссы имели погребальный обычай путем сожжения усопшего - умерших сжигали в ладье. Ладью эту строили специально для этого обряда. В ладью, отправляющуюся в потусторонний мир, клали еду на дорожку, в том числе фрукты, мёд - возникает ассоциация с названием стихотворения. «Полынья» (автор вводит ещё одну деталь зимнего пейзажа, что немаловажно) метафорически - рана в груди.

Ассоциативно образ ладьи перекликается с образом сердца: «бьётся в ране ладья». Этот мотив прослеживается и дальше:

И запел алый ключ, закипел, забурлил,

Завертело ладью на веселом ручье.

А я еще посолил, рюмкой водки долил,

Размешал и поплыл в преисподнем белье.

Так плесни посошок, да затяни ремешок

Богу, сыну и духу весло в колесо.

И пусть сырая метель мягко стелет постель

И земля грязным пухом облепит лицо.

В этой строфе так же стоит отметить свойственную Башлачёву игру слов. В данном случае «исподнее бельё», проще говоря, нижнее бельё, становится «преисподним». Если углубляться в этимологию, то слово «преисподняя» заимствовано из старославянского языка, в котором было прилагательное «пръисподьнии». Значение — «находящийся в самом низу». Если применить это к тексту, то «поплыть в преисподнем белье» означает поплыть голышом. Ассоциация с богатыми погребальными нарядами знатных людей, быть может, притянута за уши, но учитывая специфику текстов Башлачёва, гипотеза имеет право на существование. Речь в этой строке может идти о нищете.

Автор описывает жестокость по отношению к себе: «я ещё посолил, рюмкой водки долил…». «Посолил» - возможно, слезами. «Поплыл» - возможно, не только по реке, но и в переносном значении - от выпитого алкоголя.

Обыгрывается так же фраза «пусть земля тебе будет пухом»: «и земля грязным пухом облепит лицо». Под постелью, очевидно, подразумевается ладья покойного – смерть отождествляется со сном. Вспоминается строчка из песни Александра «Пляши в огне»: «Я тобой живу, но прости - / Мне сны не житьё. / И я не погрешу против истины, / Согрешив за неё».

 

Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.