Поэты-самоубийцы. Важность жизни

«Я знаю, зачем иду по земле. / Мне будет легко улетать»

 

«Башлачёвым мы гордились. Это были 80е годы, совсем недавно из жизни ушёл Владимир Высоцкий – голос предыдущего поколения, абсолютный гений, и я помню, как наше поколение хулило тех, кто «задушил» Высоцкого, кто не уберёг его. Потом то же самое случилось с Саней…»

Юрий Наумов об Александре Башлачёве

 

Часто можно встретить юношей и девушек, романтизирующих ранний уход из жизни молодых поэтов, их образ жизни, склонность к самоистязанию. Стоит сказать, что доля истины в этих стереотипах есть.

Поэты, ушедшие из жизни по собственной воле, изучаются в школах и высших учебных заведениях, их именами называют литературные мероприятия, им ставят памятники по всей стране. Однако, из-за сформировавшегося стереотипа, эти слова могут быть не восприняты, но проблема от этого никуда не исчезает. В обществе так же принято считать, что намеренный уход из жизни – признак слабости характера. Следовательно, обесценивается и творчество такого поэта – зачем читать сумасшедших?..

Вспоминая отрывок из книги «Зачарованные смертью» Светланы Алексиевич, лауреата Нобелевской премии по литературе, проблема раннего ухода из жизни молодых поэтов становится очевидной. Во главе «История мальчика, который писал стихи», есть отрывок, ассоциативно перекликающийся с биографией Александра Башлачёва. Его написала мама 14-летнего мальчика, писавшего стихи и совершившего самоубийство:

«В другой раз, открываю дверь в его комнату — и как только не закричала от ужаса — тихо-тихо закрываю ее. Во весь рост он стоял на карнизе окна, карниз у нас непрочный, неровный. Шестой этаж! Замерла. Невозможно крикнуть, как в детстве, когда он залезал на самую тонкую верхушку дерева или на высокую старую стену разрушенной церкви: «Если почувствуешь, что не удержишься, рассчитывай свое падение на меня». Заталкиваю в себя крик, чтобы не испугался. Через несколько минут открываю дверь — он уже в комнате. Тут я набросилась: и целовала, и колотила, и трясла:

— Зачем? Скажи мне, зачем?

— Не знаю… Так…

Ничего не боялся. Его тянул край, чтобы пройти у самой кромки… Над обрывом …

На столе, в его карманах, под диваном я находила листочки со стихами. Он их терял, бросал, забывал. Я даже не всегда верила, что они его. Он сам не мог объяснить, откуда у него эти слова. Эта тоска.

Но я ничего не подозревала, я, которая всю жизнь преподавала литературу, не слышала никакой опасности. Стихи в нашем доме звучали постоянно, как речь: Есенин, Пастернак, Лорка, Мандельштам… Вы никогда не замечали, что искусство любит смерть? Я тоже это раньше не обнаруживала…

Смерть, которая всегда выше жизни…»

Рок-музыкант Юрий Наумов, который лично был знаком с Башлачёвым, говорит о его депрессивном состоянии в последние два года его жизни (подробнее см. в части биографии):

«Допустим - молодой человек не понимал, но с точки зрения масштаба чувствования я думаю, что он прекрасно чувствовал, с какого калибра энергиями он имеет дело.

Саня – человек очень интенсивный. И, в каком-то смысле, искусство такого рода приходит к людям, которые хотя бы в чём-то… экстремисты. Весь этот опыт – экстримный. Это не заточено ни поведенчески, ни согласно какому-то внутреннему кодексу на пай-мальчика - ты должен быть человеком, который готов себя поставить на край, который должен одну ногу занести над пропастью, должен поставить на кон всё. Эти вещи, которые меньшей ценой ни к кому бы не пришли, слетаются к нему как стая, строчки – одна за одной. Тоненький человеческий проводок, который заточен максимум на девять вольт, на двенадцать, ну дай Бог на двадцать четыре, начинает проводить через себя шесть тысяч.

Более того – ты жив и счастлив, пока через тебя идёт эта магнитуда. И вдруг – возникает час отлива. Волна откатилась, на сколько – не понятно, может на год, может на два, может на шесть, может на десять, может на семьдесят лет – никто не знает. Возникает вопрос – что теперь делать? Люди, которые пережили два-три таких кризиса, создают механизм баланса – как уцелеть, выжить и подготовить судно к очередной волне и что делать на берегу, когда волна ушла. Но молодой человек, через которого проходил этот мощный поток, впервые столкнувшись с кризисом, встречается с вопросом о дальнейшем смысле пребывания вне этой роли. «Если этого больше нет, то зачем я здесь тогда?» И нет отступных сохранных механизмов, нет параллельных дел, на которые можно перевести внимание…».

Многие люди, говоря о поэтах, употребляют слово «край», «пропасть», «предел», «грань», подразумевая «пограничное» положение поэта – нечто между жизнью и смертью. В курсе лекций «Краткая история русской поэзии» поэт, эссеист и литературный критик Алексей Машевский, отвечая на вопрос «можно ли научиться писать стихи?», говорит следующее:

«Учится писать стихи до определённого уровня можно. До того момента, когда вы, по крайней мере, научитесь их понимать, что, собственно, самым главным и является. Вкус можете развить так, что сможете отличать хорошее от плохого, научитесь их читать, добьётесь того, что вы, как хороший скрипач, научитесь слышать и воспроизводить то, что в них есть. Сами, отчасти, тоже сможете это делать. Но последней решающей преградой, для того чтобы начать писать действительно великие настоящие стихи, является уже преграда экзистенциальная. Она состоит в следующем: у каждого из нас есть своя пропасть, своя человеческая экзистенциальная проблема. Например, смерть близкого человека, несчастная любовь, что хотите. На самом деле, у каждого что-то найдётся. Это величайший провокатор роста вашей души и поиска смыслов. На самом деле, великое искусство только на этом абсолютном бесстрашии погружения в это небытие, инобытие и существует. Дело в том, что очень мало кто решается принимать экзистенциальный вызов. Люди, как правило, говорят, что это слишком страшно. Это действительно слишком страшно. Можно не выдержать. Это является последней преградой, которая отделяет человека просто хорошо умеющего писать даже неплохие стихи от по-настоящему великого поэта. Великий поэт решается. Почему одни решаются, а другие – нет, я ответить не могу».

Так или иначе, всё сводится к вопросу о бесстрашии деятеля искусства (в данном случае – поэта) перед лицом смерти. Понять, к чему ведёт это бесстрашие, очертить его границы можно только через анализ творчества конкретного человека.

 

                          Биография Александра Башлачёва. Воспоминания

«И в груди – искры электричества…»

Все материалы, хронологию событий и воспоминания людей об Александре взяты из книги Льва Наумова «Александр Башлачёв. Человек поющий» - самой подробной на данной момент монографии поэта. Александр Башлачёв – один из самых ярких русских поэтов второй половины 20го века, уже признанный, хоть и малоизвестный в широких кругах. На презентации книги Лев Наумов говорил: «Гениальность этого человека мы буквально можем подержать в руках», имея ввиду безупречно поэтическую биографию Башлачёва. Башлачёв представляет собой воплощение образа сказочника, балалаечника, который поёт о своей жизни, и, что самое главное, не врёт. Песни его растут из корней русского слова, из народных песен и религиозных мотивов - оттого люди прозвали их молитвами. «Этот человек не пел, но молился» - пишут случайные почитатели его творчества. Он написал немногим более шестидесяти песен, сыграл порядка двухсот концертов.

Судьба Александра Башлачёва в самом буквальном смысле слова мистическая: вокруг его биографии построено огромное количество мифов, эзотерических теорий, касающихся последних трёх лет его жизни.

 

«Людям всех поколений свойственно взрослеть. Однако именно повторное взросление поколения рокеров-весьмидесятников создало уникальный, самобытный культурный пласт и определило направления множество процессов из самых разных областей: от культуры до политики. Недаром этот феномен вызывает интерес и по сей день: об этих людях пишут статьи, диссертации и книги, снимают телевизионные передачи и фильмы. Перед вами биография человека, который, будучи одним из них, жил так, что в момент его смерти все остальные в одночасье повзрослели…»

Лев Наумов – автор самой подробной монографии «Александр Башлачёв. Человек поющий»

Родился Александр Башлачёв в 1960 году в Череповце, там же учился в школе. Первое стихотворение, как рассказывал в одном из интервью сам Александр, он сочинил в три года: «Я родился рядом с письменным столом. По причине малого роста не мог дотянуться до чернильницы, посему я сочинил своё стихотворение в уме». Он очень рано научился читать, хотя, по воспоминаниям мамы, читать его никто целенаправленно не учил – «сам научился» (этот природный навык проявится и потом, когда Александр будет сдавать экзамен по немецкому языку, к которому не подготовится, но сдаст на «отлично»). Детство и юность проходили вполне типично для того времени: игры во дворе - «индейцы» и «войнушка», фантазии о больших путешествиях, учёба, которая Александру очень легко давалась, и много-много книг, начиная от «Тома Сойера» и заканчивая «Одним днём Ивана Денисовича». Если Башлачёв и писал стихи в школьные годы, то ни одной сохранившейся рукописи нет – первое его стихотворение датируется 1978 годом, когда поэту уже было 18 лет.

    В 1977 году существенным шагом для Александра станет сотрудничество с череповецкой группой «Рок-сентябрь» в качестве автора текстов песен. Сама группа возникает только в сентябре 1979 года, однако участники коллектива познакомились раньше. Идею создания «Рок-сентября» Александр воспринял с большим энтузиазмом - тогда он уже довольно часто писал стихи, однако тексты, которые были написаны специально для группы «Рок-сентябрь» после 1985 года уже не воспринимались как тексты Башлачёва, и сам Башлачёв предпочитал о них не говорить. До 1984 года Александр, судя по воспоминаниям и размышлениям его близких людей, писал тексты «не от себя», не вкладываясь в них целиком. Его сотрудничество с группой было похоже скорее на помощь, чем на собственное настоящее творчество.

Но Башлачёв писал и собственные стихи. Его ранний подход к написанию стихотворений Константин Кинчев называет «математикой в хорошем понимании этого слова»: «Все ранние черновики исчерканы стрелочками: какое слово с каким должно сочетаться. Предложение должно строится по динамике с вектором, восходящим наверх. Каждое слово имеет определённое значение и завязывается с другим, с которым автор сочтёт нужным в этой строке. Принято считать, что это – поток, а художник просто берёт его и записывает… Башлачёв совершенно иначе работал» - рассказывает Константин. В черновиках иногда и вовсе не было слов – одни буквы и стрелочки. Александр воспринимал стихотворения как мозаику из слов, при чём само слово чаще было «важнее целой строки».

Выбор дальнейшего образования пал на факультет журналистики Уральского государственного университета имени Максима Горького в Свердловске, после окончания которого Башлачёв пойдёт работать в газету «Коммунист» и проработает там до осени 84 года.

Стоит понимать, что изначально к Башлачёву никто не относился как к особенному человеку:

-Вы были удивлены, когда он начал писать? Была ли у него до этого какая-то искра в глазах, как любят говорить?

-Нет, нет. Когда он это запел, заголосил, это было неожиданно, но было очень острое чувство, которое было у меня тогда и с которым я живу все эти годы - он пел и за меня тоже. Я не мог и не могу петь, играть, не могу даже рифмовать, выражать себя так, как он выражал.

(Из интервью Леонида Парфёнова)

      Рассказывает Владимир Олешко, университетский товарищ Башлачёва: «Мы жили через комнату. Относился к нему, как к обычному первокурснику. Нормальный парень, коммуникабельный… это был человек, состоявшийся очень рано – знал свою цену, но не кичился этим. Внутренняя работа … у него была… Но на журфаке каждый был по-своему интересен, и на этом фоне он не был белой вороной…». О природном навыке выстраивать с людьми тёплые и доверительные отношения говорят все, кто был с ним знаком в тот период: «Он не был лентяем - он был баловнем с маленьким солнышком внутри» - вспоминают однокурсники.

Несмотря на такой яркий образ «баловня с солнышком внутри», Александра очень волновала тема смерти. По воспоминаниям друзей, если смерть и не «манила», то чрезвычайно интересовала его. Разговоры подобной направленности не были привязаны к какому-то конкретному периоду в его жизни, они проходили через всю жизнь красной нитью. Леонид Парфёнов, журналист, с которым Александр станет общаться более тесно в 1984 году, вспоминает: «Вкусы в литературе у нас сильно различались. Саша очень любил тему самоубийства. Много про это говорил. Мне это всегда так не нравилось… У него были любовно переплетены, готически, как бы сейчас сказали, «Игра в бисер», «Степной волк» - из иностранной литературы. Обложка самопальная…» Университетский товарищ Башлачёва Александр Измайлов так же делится воспоминаниями о разговоре с Александром на тему смерти: «Саша рассказывал, что есть учение, по которому души переселяются в будущих людей, и что есть способ узнать свою старую жизнь и подготовится к следующей…» Тема переселения души, как и чёткая граница между душой и телом так же ярко выражена в его творчестве.

Ирина Корниенко, учившаяся на курс старше Александра, тогда предложила ему сочинять роман в стихах. Не известно, что стало с этим романом впоследствии, так как он нигде не был опубликован, но можно подметить интересную деталь из письма. В нём господин «N» писал госпоже «K» в некий несуществующий, романтический мир прошлого, в котором имя было не нужно, хватало одной буквы. Из письма: «Верю ли я в рок? Да, верю в рок, маленькая язычница, как склонен верить во всё мистическое. Это объяснить несложно – одно из самых величайших мучений (не единственное, впрочем), что я вынужден носить в этом мире – есть постоянная, хроническая ностальгия по чуду, отсутствие чудес, и бога… и дьявола…». «Хроническая ностальгия по чуду» ярко проявляется и в раннем поэтическом творчестве Башлачёва, но об этом речь пойдёт чуть позже. В письмах из Свердловска Александр так же говорит о скуке: «И занят чем-то вечно, и скучно… Тоска иногда…». Из другого письма: «И так мне тут тоскливо, хотя, конечно, куча всяких дел постоянно, скучать приходится редко. Но одно дело – скука, а другое – тоска». В 1979 году Александр написал первые стихотворения – «Давно погашены огни…» и «Ты поутру взглянул в своё окно…»

После 1980 года время для Башлачёва будто стало ускоряться. Однокурсники вспоминают, что Александр быстро поменялся: «В его порывистости появилась смелость. Речь стала острее, оценки – категоричнее. Глаза – жёстче». В это время Александр встречался с Татьяной Авасьевой, с которой они были вместе на первых курсах университета. О ней речь пойдёт чуть позже.

Александр просто обожал петь, при том не важно, что: он наизусть знал все песни тогдашних бардов, в особенности почитал творчество Высоцкого, любил рок, был поклонником группы «Аквариум», в кругу однокурсников кричал студенческие зонги. По словам его университетского товарища Александра Измайлова он становился сумасшедшим, когда дорывался до гитары. Башлачёв колотил по струнам даже тогда, когда гитара начинала пачкаться кровью – об этом говорят и студенческие товарищи, и люди, бывавшие на его квартирниках: «он пел до розоватой пены на губах». Тогда к увлечению Александра музыкой никто серьёзно не относился, что часто расстраивало и обижало его.

Вторая половина 1984 года – самый яркий творческий период Башлачёва, именно тогда он обретает свой голос. Летом был написан текст «Толоконные лбы», не позже сентября – «Музыкант», «Подымите мне веки», «Час прилива», а дальше больше и больше: сентябрь и октябрь – «Влажный блеск наших глаз», «Время колокольчиков» - песня, которая впоследствии станет своеобразной визитной карточкой Башлачёва и гимном подпольного рока 80х (в ней так же закрепится образ колокольчика, который станет символом всего творчества поэта, он даже начнёт носить три колокольчика на шее и кожаный браслет с бубенцами, который будет звенеть от каждого удара по струнам), «Минута молчания», «Осень», «Подвиг разведчика», «Похороны шута», «Прямая дорога», «Слёт-симпозиум», «Чёрные дыры», «Зимняя сказка», «Лихо» - самая злая, по мнению Артемия Троицкого, песня Александра, «Некому берёзу заломати», «Рождественская». В студенческие годы Башлачёв писал примерно три стихотворения за год, а с осени 1984 песни писались буквально каждую неделю, иногда по две-три. В этот период Башлачёв отказался от «математического подхода к стихам», его просто «что-то озарило»:

«Он останавливался у меня, мы вечером сидели на кухне, пили чай, и у нас возник вполне доверительный разговор. Мы заговорили о творчестве, откуда что берётся, и я спросил, как это происходит у него. Он задумался: «Ты знаешь, мне кажется, что это не я … пишу все это…» «А кто?» Он помолчал немного, как бы решая, стоит ли говорить, и словно через силу сказал: «Я не знаю… Кто-то там…» - и показал глазами куда-то вверх» - из воспоминаний Марка Копелева, друга Александра.

Сформулировать основной посыл всех этих песен сложно, но довольно точной мне кажется цитата Бориса Гребенщикова, солиста группы «Аквариум» - он называет песню «Время колокольчиков» «дыханием из дохристианского мира»: «Я не знаю, почему Сашка это выражал. Я думаю, он и сам не знал. Но когда я с ним общался, то всё время понимал, что за Сашкой стоит… как во «Властелине колец», - армия мертвецов, сотни тысяч мёртвых…».

По приглашению Леонида Парфёнова, с которым Башлачёв был знаком с детства, в Череповец приезжает Артемий Троицкий – уже упоминаемый выше московский музыкальный критик, один из первых пропагандистов рок-музыки в СССР. Башлачёв исполнил ему свои песни в двадцатых числах сентября 84 года: «То, что спел Башлачёв, произвело на меня сильнейшее впечатление из того, что я вообще когда-либо слышал на русском языке и из уст своих современников. Очень многие песни я просил его спеть по два или даже по три раза, поскольку мне просто безумно хотелось. Я понимал, что я чего-то не расслышал, что-то не успел распробовать… Это всё были отличные песни, в высшей степени талантливые, но это были песни учебные, это был Башлачёвский полигон, можно сказать. Свою первую песню совершенно нового, прорывного толка, «Время колокольчиков», он тоже спел тогда. Это вообще было первое исполнение песни, и она мне показалась самым удивительным и потрясающим из всего того, что Башлачёв сыграл – просто потому, что она была совершенно новой и неслыханной по форме…  Я рассыпался в комплиментах, как мог, сказал, что надо ему срочно приезжать в Москву». После знакомства с Артемием Троицким Александр часто будет видеть вокзалы разных городов, неделями жить у знакомых по причине отсутствия собственного дома и давать квартирники.

Стоит напомнить, что проведение квартирников в Советском Союзе – это, в общем-то, криминал. Хозяева квартир, в которых музыканты давали концерты, занимались разновидностью индивидуально предпринимательской деятельности, которая в СССР уголовно наказывалась. Связано это так же с идеологической подоплёкой подобных мероприятий, так как в домашней обстановке часто исполнялись песни, не вписывающиеся в рамки цензуры. Сегодня записи квартирников 60х – 80х годов издаются как официальные альбомы культовых групп тех лет. По словам участников таких квартирников, было принято перед концертами собирать с гостей небольшие суммы – хватало на самый недорогой алкоголь и оставалось на гонорар музыкантам. Заработка с такого концерта часто не хватало даже на то, чтобы доехать до следующего города, где запланировано выступление, а уж жить на эти деньги было особенно тяжело. Башлачёв столкнётся с этим чуть позже. Сейчас его время – самое начало так называемого «взлёта».

28 октября 1984 года Башлачёв увольняется из газеты «Коммунист» и уезжает из Череповца. Троицкий устраивает Башлачёву визит к Градскому. Градский, послушав Александра вживую, говорит, что тот не умеет ни петь, ни играть на гитаре. Троицкий спрашивает, понравились ли ему стихи, на что Градский отвечает: «Ну, стихи – да, стихи неплохие. Я чувствую, что подолгу он их пишет. Тексты, конечно, виртуозные». Троицкий говорит, что Саша не корпит над ними «лабораторно-клиническим образом», что пишутся они мгновенно. Градский смеётся: «Ну, тогда этот парень – гений!». Примерно в это же время Башлачёв знакомится на одном из квартирников с Евгенией Каменецкой, которая в будущем станет его женой (11 апреля 1985). Александр будет официально прописан в её квартире по адресу Проспект Кузнецова, дом 23, корпус 1, кв. 281.

В январе 1985 года написаны ещё две песни: «Дым коромыслом» и «Ржавая вода», в марте – «Мельница» и «Спроси, звезда», в апреле – «Абсолютный вахтёр», самую опасную с точки зрения цензуры, и «От винта!», в мае – «Посошок». В письмах родственникам и разговорах с друзьями часто проскакивают фразы о быстротечности жизни, как, например, «Много планов, идей, времени на жизнь отпущено мало, надо всё успеть…»

Всякий, кто слышит Башлачёва в записи или вживую, описывает своё состояние как нечто шоковое: «Расходились, как замороженные…», а люди, которые слышат эти песни ненароком, находясь, например, в соседней комнате, путают его музыку с церковным хором. Студенческие товарищи, которым приходилось бывать на концертах, перестали узнавать в Александре того человека, с которым учились.        

«Вдруг у меня руки оторвались от гитары, и я не могу вспомнить тот аккорд, который должен стоять. Я ставлю любой… И я только открыл рот, чтобы запеть, а она сама запела вместо меня. Я открываю рот, а она поёт. Это был просто голос – я не знаю откуда. И самое главное, я потом сам обнаружил, что аккорд, который я держал знаете какой? Абсолютно зеркальный, понимаете, тому, который должен быть! То есть должна быть у меня на втором ладу вторая струна зажата, а на пятом ладу – первая и третья. А тут – наоборот, на втором ладу первая и третья, а на пятом – только вторая…» - рассказывал Башлачёв. Этот случай произойдёт на концерте в Новосибирске, когда Александр будет исполнять «Егоркину былину», забыв куплет Снежны Бабушки – одной из героинь песни.

«Выглядит очень бедно и невзрачно. «Ну, - думаю, - попал я с этим концертом», но потом он начал петь. Смотрю – все вокруг в шоке. Я в том числе. Поэзия сумасшедшая, такая энергия прёт, что зашкаливает» - вспоминает Владимир Гит, московский дизайнер, у которого состоялся первый квартирный концерт Башлачёва. «Помимо искренности, чувствовалось, что за ним стоит что-то весомое, которое словами не передать. Какие-то ангелы в этот момент присутствовали…» - рассказывает Дмитрий Ревякин, присутствующий уже на другом концерте Башлачёва, в Новосибирске. «Конечно, потрясающий парень, энергетика чумовая, стихи гениальные, но мне страшно. Жуть меня от этого берёт» - так отозвался о творчестве Александра Евгений Болдин, муж Аллы Пугачёвой, с которой Башлачёв так же познакомился через Артемия Троицкого. Хорошо о стихах Башлачёва отзовётся и Вознесенский, сказав: «Пусть никто не топчет ваше небо».

В мае между Александром и Светланой Аваковой, московским этнографом, возникает роман - ей будут посвящены песни «Имя имён» (в феврале 86г.) и «Когда мы вдвоём» (в конце апреля 86г.). Практически одновременно с песней «Имя имён» была написана «Исповедь», или, как её иногда называл автор, «Когда мы вместе».

В сентябре Башлачёв узнает о беременности Татьяны Авасьевой, которая обернётся трагедией: жизнь мальчика оборвётся на первом году жизни – ребёнок от рождения будет очень слабым, врачи ничем не смогут помочь. Малышу был поставлен неверный диагноз, его могли спасти, но лечили не от того. Александр поначалу был озабочен поиском лекарств, серьёзен, сосредоточен, но когда стало ясно, что Ваню Башлачёва уже не спасти, он сказал Татьяне: «Не мешай ему отойти к Богу».

9 марта 1986 года Вани не станет. Ещё до смерти малыша, в декабре, Александр напишет песню «Ванюша», которую часто будет исполнять ближе к концу жизни. В декабре 1985 так же будут написаны песни «Всё будет хорошо», «Как ветра осенние», «Перекур», «Сядем рядом…» и «Тесто», а в январе 1986 – триптих «Слыша В. С. Высоцкого», «В чистом поле – дожди косые…», «Верка, Надька, Любка», «На жизнь поэтов» и «Хороший мужик», в марте – «Вечный пост».

Со смертью сына многие связывают затянувшийся на два года творческий кризис поэта, который начался в мае 1986 года. «Вообще этот апрель у него был изумительный. А потом его в мае как будто перевернуло…» - вспоминает Светлана Авакова. Рассказывает Артемий Троицкий: «Я могу сказать, что с осени 1984 года, когда я его увидел впервые, до конца весны 1986-го он шёл по восходящей. Он становился всё лучше и лучше, он блистал всё ярче и ярче. Его песни тоже становились всё лучше и лучше. Я считаю, что, конечно, у него были абсолютно гениальные песни и в конце 1984-го, и в 1985-м, но его лучшие песни – это всё-таки песни 1986 года. То есть «Ванюша», «Имя имён»… «Вечный пост» я считаю просто абсолютно запредельно гениальной песней. Это лучшее, что я в жизни слышал».

Песня «Когда мы вдвоём», как уже писалось выше, была посвящена Светлане Аваковой. Из-за того, что песня была связана с их ссорой, Башлачёв её редко пел. Единственная сохранившаяся запись этой песни была сделана 29 января 1988 года – за три недели до смерти Александра.

11 мая 1986 Александр знакомится с Анастасией Рахлиной, будущей матерью его сына Егора. Именно она будет помогать Башлачёву справляться с затяжной депрессией. Вспоминает Александр Лепницкий: «Он мне тогда поведал, что у него песни не пишутся. Внутри у него всё кипит, они живут в нём, а он их не может извлечь наружу. Он как бы «потерял ключ к тому, как извлекать», - это его слова. Он сказал ещё такую вещь: «Мы с Петькой [Мамоновым] говорили о том, что мои песни несколько тяжеловаты и длинноваты. Я с ним раньше спорил, а сейчас вижу, что его метод более правильный: небольшие законченные ироничные композиции. Это более выигрышно получается. Я, по-моему, закопался в этих своих длинных монологах о судьбах России и прочем»».

Марина Зиничева, подруга Александра ещё со школьных лет, рассказывает: «От приезда к приезду он становился всё более тяжёлым в общении. Чувствовалось, что какой-то груз… Особенно в последние годы. Бодрится вроде, но тяжелый отпечаток какой-то. «Всё плохо. Денег нет. За квартиру надо платить. Концертов нет…» Тяжело так жить взрослому человеку, занимающимся любимым делом, выкладывающимся на полную катушку и не имеющему средств к существованию. Жил-то он ведь тяжело».

Тема смерти начинает появляться в разговорах с людьми всё чаще. Рассказывает Анастасия Рахлина: «Я проснулась ночью оттого, что Сашка не спал. И он как-то понял, что я проснулась, хотя я просто открыла глаза. И вот тогда он сказал про то, что он хочет умереть. Единственное, что я нашла тогда ответить, это: «Давай вместе», - потому что подумала, что, по крайней мере, меня тогда предупредят. Он сказал: «Ну, давай»».

Ленинград. После выступления на квартире у Виктора Тихомирова, художника, писателя и сценариста, Башлачёв остался ночевать. Виктор вспоминает: «Вдруг с ним истерика ночью случилась, он ревел. Я его так гладил по голове, пытался приголубить, чтобы он успокоился… Меня потрясли эти его рыдания ночью, непонятно по какой причине. А говорить он отказался».

Новых песен нет, концертов становится всё меньше по причине отсутствия нового материала и сил. По воспоминаниям знакомых Башлачёв почти ничего не ел, не мог нормально спать. Многие отмечают, что после мая 1986 года он пел те же песни, которые, казалось бы, и исполнялись им лучше, но в них он уже «не умирал». Пытаясь искусственно войти в нужно состояние, он начинал нервничать, злиться, подача становилась нарочито-экспрессивной. И это чувствовали. Он и сам не мог ответить на вопрос, почему песни перестали писаться. Когда же люди из близкого окружения имели неосторожность спросить его об этом напрямую, он отвечал «Как ты можешь такое спрашивать?!» Башлачёв не пел и петь его уже не просили. «Я всегда могу выброситься из окна, но никогда этого не сделаю…»

9 октября 1987 года в рубрике «Дискуссионный клуб «Ритм»» газеты «Ленинградский университет» было опубликовано стихотворение «Ржавая вода». Это единственная прижизненная публикация стихов Башлачёва в официальной прессе.

16 декабря 1987 года у Александра была первая попытка уйти из жизни. Внимание домочадцев привлекло то, что он долго не возвращался из ванной комнаты. Было принято решение оказывать помощь собственноручно, на дому, без участия врачей, так как вызов скорой повлёк бы за собой госпитализацию Башлачёва в психиатрической больнице (стоит напомнить, что начиная с 60-х годов психиатрия часто использовалась как инструмент репрессий в отношении идеологических противников СССР).

Из воспоминаний Александра Измайлова: «Саша готовился к самоубийству: сжёг черновики, изорвал тетради. Женя рассказывала – он и мои письма изорвал и выбросил в мусоропровод. Нервы были расстроены: он не мог выйти на улицу, его бросало в пот, мучило предчувствие смерти».

В начале 1988 года стало известно, что Анастасия Рахлина беременна. Из воспоминаний Анастасии: «Я должна была приехать 17 февраля, но он не знал, что я приеду. Мы разговаривали по телефону в понедельник, 15 февраля. Я легла в больницу на обследование… Наш разговор закончился его словами: «Береги дитя». Башлачёв в это время находился в Ленинграде в квартире Евгении Каменецкой, Анастасия – в Москве.

17 февраля 1988 года Александр Башлачёв покончил с собой, выбросившись из окна восьмого этажа квартиры Евгении Каменецкой по адресу Проспект Кузнецова, дом 23, корпус 1, кв. 281. Судебно-медицинская экспертиза констатировала сильное истощение, повсеместную дистрофию мышечной ткани. В нижней и средней трети передних поверхностей обоих предплечий – множественные следы нанесения увечий. Был похоронен на Ковалёвском кладбище.

Истинные причины падения точно не установлены. По словам его фактической жены Анастасии Рахлиной, «Башлачёв был очень одинок, так как его духовное видение было особенным, а взаимопонимание с людьми было возможно лишь до некоего барьера, который невозможно преодолеть, поскольку ты видишь то, что не видят другие. Невзирая на то, что люди были ему интересны (а он, в свою очередь, им), и были люди, которых Александр любил (равно как и были те, кто любил его), в общем и целом он был одинок, даже несмотря на свою общительность».

Сегодня поэзию Александра Башлачёва включают в обязательную программу для 11х классов (Чалмаев В.А., Зинин С.А. Русская литература XX века: Учебник для 11 класса: В 2 ч. Ч. 2. - М.: ТИД "Русское слово", 2006. - 368 с.), собираются средства на установление памятника (в этом году поэту исполнилось бы 60 лет) на набережной реки Невы на фоне Финляндского вокзала в Санкт-Петербурге, а в родном городе поэта – в Череповце – с 2009 года работает музей Александра Башлачёва. Однако, как говорилось выше, для широкой публики его фигура по-прежнему остаётся неизвестной.