Глава 6. После завершения пути

В самый худший из моментов моей жизни, когда тоска

стала невыносимой, и все, казалось, потеряло смысл,

протянутая мне рука придала мне силы

чтобы бороться и подняться из пропасти

Рука, которая мне больше всего была нужна,

рука моей жены, умершей год назад,

она являлась в моих снах и просто говорила..

«Не могу видеть тебя таким...»

Патрик Дженнингс

Работа с горем может считаться завершенной, когда человек оказывается способен думать об умершем без острой боли. Когда он сможет вновь направить свои эмоции на жизнь и на живых Когда он станет способен адаптироваться к новым ролям Когда он будет хотя бы в течение непродолжительного времени испытывать спокойствие, благодарность и умиротворение.

 

Тем не менее, даже в этот момент остается еще один этап существования горя.

Пострубцевание.

Период после.

Я прошел весь путь слез. От начала и до конца. По чему же мне чего-то не хватает?

Потому что после окончания процесса горя потеря не забывается.

 

Когда наступает день рождения ушедшего или годовщина свадьбы, или день рождения внука, или рождество, в каждый из этих моментов вновь оживает вся история, шрам слегка краснеет и даже начинает немного болеть.

Речь идет о «реакциях годовщины», как они определяются в литературе. Я предпочитаю называть их «воспоминание шрама», потому что все происходит так, словно не я сам, а его внезапная боль напоминает мне о прошлом. Хотя с каждым годом шрамы напоминают о себе все более слабыми голосами, иногда проходит довольно много времени прежде чем они перестают напоминать нам о потере Думаю есть некоторые очень памятливые шрамы, которые болят всегда.

ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ГОРЯ

Сколько времени длится нормальное горе?

Существует ли норма времени для горя?

Книги отвечают положительно, пациенты утверждают, что нет.

А я привык верить пациентам.

На самом деле если норма и существует, то она весьма изменчива и подвержена влиянию столь многих обстоятельств, что предсказать ее невозможно. У каждого человека свое время.

А вот минимальные периоды, как мне кажется, существуют.

Предполагать, что кто-то способен закончить работу с горем потери любимого человека менее чем за один год, очень трудно, просто неправдоподобно

Почему я произвольно называю один год?

Потому что в течение года многое происходит в пер­вый раз А то что впервые, всегда болезненно, и первый раз это первый раз.

Первый год обычно бывает, хотя это нас и удручает, мучительным каталогом премьер новых скорбей.

И каждая из этих премьер действует, как небольшой временной тоннель... потому что человек возвращается вновь и вновь к пережитому. Хотя, к счастью, с каждым разом путь возвращения становится более знакомым. Почти всегда второе рождество менее болезненно, чем первое

Возможно, естественные периоды времени соотно­сятся с тем, что утверждали наши бабушки:

Один месяц наивысшей скорби,

Шесть месяцев глубокого траура,

Один год полутраура,

Двадцать четыре месяца соблюдения ограничений.

Эти периоды достаточно сходны с психологически­ми периодами, указываемыми теми, кто прошел путь потери очень близкого человека

Первый месяц невыносим, следующие полгода очень трудные, первый год в целом весьма сложен, после него начинается некоторое ослабление. Не следует забывать, что если я до последнего момента прожил почти всю свою жизнь с сознанием что рядом находится другой, то горе от его отсутствия становится началом новой истории

В связи с описанным выше (тем, что называется синдромом первого раза) я сказал бы что горе, связанное со смертью дорогого человека, никогда не может длиться меньше целого года и, возможно, если что-то еще не повлияет, не более двух с половиной лет.

Я также считаю, что, если по истечении первого года состояние человека остается на уровне первого дня, возможно, было бы правильно попросить о помощи. Порой необходимо, чтобы кто-то сопровождал человека в его работе с горем, хотя помощь может выразиться только в том, что он укажет, где именно нет выхода из лабиринта.

Объединения двух человек, возможно, не вносят свой вклад в базу научных данных и не находятся под психотерапевтическим наблюдением. Они не ставят перед собой никаких профессиональных задач, но мне они напоминают одно чудесное место из дзенской притчи.

Чен-Ху заблудился в лабиринте. Из центрального зала выходили пятьдесят троп За неделю он исследовал только девять из них.

— Если мне не повезет, — сказал он себе, то я умру раньше, чем найду верный путь

Только он это подумал, как встретил Шин цзу Они не были знакомы, но Чен поверил, что это ответ на его мольбу.

— Какое счастье, что я тебя встретил, сказал Чен, — я совершенно заблудился. Ты подскажешь, где здесь выход?

— Я тоже заблудился, — ответил Шин

— Бот невезение, — проговорил Чен, встречаешь кого-то, а он ни на что не годится

- Почему ты говоришь, что я не гожусь? — спросил Шин

-- Ты же сказал, что тоже заблудился... — ответил Чен

— Думаю, ты уже прошел несколько тропинок и не нашел выхода Я уже прошел двенадцать, вместе мы сейчас знаем намного больше о лабиринте, чем до нашей встречи, а это, несомненно, лучше, чем ничего.

Трудно предсказать, сколько времени займет про­цесс восстановления. Некоторые смогут пройти его за несколько месяцев, для других потребуются годы. Период времени зависит от многих сопутствующих переменных, которые создают различные модели. Ин­тенсивность привязанности к умершему (тип связи), сила первоначального шока, наличие/отсутствие предварительного огорчения (относится к случаям тяжелых продолжительных болезней и прогнозируе­мой смерти), характеристики скорбящего (склон­ность к страданиям, неуверенность в себе, занижен­ная самооценка, избыточное терзание самого себя; предшествующая душевная болезнь или физическая неполноценность; предшествующие неразрешенные эпизоды горя; неспособность выражать свои чувст­ва), сопутствующие кризисы (одновременно возник­шие сложные проблемы); многочисленные обязаннос­ти (воспитание детей, экономические трудности и тп), возможности получения социальной поддерж­ки, характеристики смерти (внезапная/ожидаемая), социально-экономическое положение и религиоз­ность вот некоторые из факторов, которые влияют на продолжительность горя. Так что вполне законо­мерно, что периоды восстановления у разных людей разные

Люди, постоянно занимающиеся системной терапией, утверждают, что наша жизнь функционирует как система, в которой каждая шестерня связана с другими, и, если изъять одну шестерню, вся система изменится.

Пациенты говорят: «Ничто не бывает так, как раньше». И они правы.

Переустроить жизнь — значит понять, что я буду делать с этой новой ситуацией с точки зрения духовной и эмоциональной, а также более банальной материальной.

Возможно, мне придется взять на себя функции, которые были возложены в течение всей жизни на ушедшего, скажем, управление денежными и имущественными вопросами. Взять на себя ведение дома, заняться семьей, процедурами наследования и новым проектом своей жизни.

Это означает заняться вещами, которые в данный момент мне не нравятся. Это ужасная задача, но я обязан выполнить ее, одновременно, по мере сил, занимаясь интериоризацией образа потерянного

Поэтому вот задачи горя:

Разработать

Встретиться вновь

Найти новое место

Три препятствия, которые необходимо преодолеть, потому что если не выполнить одну из задач, то придется идти в гору с трупом на спине.

Несомненно, есть вещи, которые помогают в пути, и есть такие, которые осложняют путь. Ритуалы — это то, что облегчает путь.

Я всегда был их противником. Они казались мне аб­сурдными, в особенности те. которые сопровождают смерть.

Дело в том, что человечество постепенно осво­бождалось от обрядов и вырабатывало все более де­ликатное отношение к смерти. Смерть является та­бу, запретным и одновременно преисполненным бла­гоговения актом, тем, о чем нельзя говорить и чего нельзя касаться

Раз в одну или две недели в консультации звонит те­лефон..

Кто-то говорит: умер такой-то (дядя, свекровь, бывший муж) Нужно ли идти на похороны?

Умер дедушка, позволить ли детям приходить на ночное бдение?

Умерла мать племянницы, что сказать детям?

Как будто есть сомнения в том, следует ли детям знать правду о смерти

Словно нужно лгать им о вымышленной вечности, чтобы они не узнали правду, потому что они слишком маленькие и ранимые

То, чего мы пытаемся добиться, скрывая от наших детей смерть, не имеет названия, мы не можем понять, какие последствия будет иметь для них предположение о том что бессмертие возможно.

А это все связано с отдалением от ритуалов. Ритуалы созданы для того, чтобы обучать и адаптировать человека к разнообразным вещам Одна из них — это примирение со смертью и согласие на работу с горем

Ритуалы дают возможность признать, что мертвец мертв, и придают законную силу публичному выраже­нию горя, что, как мы уже видели ранее, крайне важно для процесса.

Общаясь со своими пациентами, я понял, что ритуалы очень важны. Я узнал от одной своей пациентки, что она ходит на кладбище каждое воскресенье. Она наве­щает могилу своего мужа. Помню, я весьма простодуш­но спросил: «Донья Ракель, так ли уж нужно ходить каждое воскресенье, может, порой можно и пропус­тить?» Она мне ответила: «Я бы и не против, доктор, знаю, вы хотите мне помочь, но не получается. Прежде чем прийти к вам, я попробовала перестать навещать могилу, но, если я не схожу на кладбище в воскресенье, мне потом всю неделю плохо». Я принял серьезный вид и изрек: «Вам плохо, потому что у вас возникает чувст­во вины». Ракель понимающе посмотрела на меня и ска­зала: «Нет, доктор, почему я должна чувствовать себя виноватой, мой муж умер два года назад. Но знаете, что происходит: я иду туда, сижу на скамье, плачу, разгова­риваю с ним несколько минут и ухожу. В течение неде­ли я не плачу, только по воскресеньям. Но когда я пере­стаю ходить по воскресеньям, то плачу целыми днями. Кладбище предоставляет мне место и пространство для плача».

Это произвело на меня впечатление, я понял, что ошибался. Если установить пространство, время и мес­то для вступления в контакт с болью, -- то это срабаты­вает. Это ритуал, который направляет и защищает. Ри­туал, который обозначает достойное место и время для искреннего проявления чувств, чтобы они не прорыва­лись где угодно и когда угодно.

В этом вся суть. Суметь отказаться.

Пока он со мной, я владею им.

Когда его у меня нет, его больше нет.

Уйдет?...это его решение?...очень хорошо.

Останется?...это его решение?...очень хорошо.

Но когда он со мной, мне приятно, что он со мной.

Это так. Я этого не скрываю.

Я проживаю отношения со своими друзьями со всей интенсивностью. И если однажды мои друзья решат уй­ти, то я наверняка скажу им «я этого не хочу», но на­верняка получу ответ «все равно я ухожу»...и я отпущу его.

Один из моих лучших друзей живет в Нью-Йорке. Должен сказать, что я очень переживал из-за его отъезда. Прошло двадцать лет, видимся мы редко, иногда разговариваем по телефону, я продолжаю лю­бить его, возможно, даже больше, чем раньше, но сейчас... я могу отпустить его... потому что он всегда со мной.

Если бы мы могли это увидеть, увидеть преемствен­ность в себе! Если бы мы могли осознать, насколько трансцендентны мы сами, то, возможно, смогли бы пе­реживать потери с другим менталитетом, с другого ра­курса, с новым отношением, с любопытством и возбуж­дением, какое испытывает перед всяким новым явлени­ем тот, кто его не боится.

Если путь не пройден полностью, потому что пут­ник решил остаться в какой-то его точке, если он мед­лит и никак не приблизится к конечному пункту или же он потерял верное направление, то тогда мы ведем речь о патологическом горе.

 

ПАТОЛОГИЧЕСКОЕ ГОРЕ

Как можно догадаться, так мы называем горе, кото­рое отдаляется от благотворной работы с потерей. Мы можем определить его как прерывание (добровольное или нет) процесса нормального горя. Если мы сопоста­вим его с нашей метафорой, то можно сказать, что это процесс рубцевания, при котором рана никогда не за­крывается.

Большинство патологических вариантов горя про­исходят вследствие одного из четырех отклонений.

Скорбь не начинается вообще, или задерживается на одном из этапов, или прогрессирует до определен­ной точки и отскакивает на предшествующий этап, или же застревает в попытках избежать какого-либо из этапов.

Впрочем, следует сказать, что некоторые очень кон­фликтные виды горя являются результатом нездоро­вого сочетания или чередования ряда этих механиз­мов.

Важно четко определить, что болезненное состоя­ние не появляется по причине присутствия горя, а по­является вместе с горем. Это очень существенная раз­ница, поскольку она указывает на то, что патологичес­кое горе всегда является выражением предшествующей патологии, точнее, это значит, что какое-то осложне­ние существовало раньше, а затем вышло на свет вместе с процессом горя.

Специалисты говорят о различных типах болезнен­ного горя.

 

Отсутствующее горе: человек, который должен пере­жить процесс, настолько сопротивляется или находит­ся в состоянии такого глубокого шока, что не может выйти из первого этапа. Потеря отрицается, сублими­руется или скрывается в состоянии полного смятения перед окружающим миром, которое никак не может за­вершиться.

Конфликтное горе: происходит в тех случаях, когда человек, не отдавая себе отчета, использует ситуацию горя в качестве оправдания или аргумента для оправда­ния других конфликтов; например, чтобы не брать на себя ответственность за свою жизнь.

Задержанное горе: горе, незавершенное до момента разрешения внутреннего конфликта, вызванного поте­рей. Типичный случай, характерный для людей, кото­рые обнаруживают в случае потери родственника столь противоречивые чувства (любовь — ненависть или грусть — облегчение), что не знают, радоваться или пе­чалиться.

Непомерное горе: ситуация, при которой эмоции выливаются через край, порой выходя за пределы соб­ственной целостности или целостности третьих лиц. Когда люди, перенесшие потерю, совершают самоубий­ство, то в этом всегда находит свое выражение их по­пытка бежать от реальности, так как они считают, что не могут вынести такую чрезмерную боль.

Хроническое горе: это случай, когда процесс цир­кулирует бесконечно, никогда не заканчиваясь. Чело­век, переживающий потерю, придает новый смысл процессу скорби и поддерживает его с помощью сво­их неврозов. Многие пациенты с хронической скор­бью полагают, что завершение процесса работы с го­рем отдалит их от неясных воспоминаний о том, кого уже нет.

 

Все реакции плохой адаптации к горю являются патологиями, требующими почти всегда специали­зированного терапевтического подхода, в особенно­сти, когда они усугубляются, как это часто бывает, значительными психическими расстройствами, та­кими, например, как нарушение социальной интег­рации (агрессивность, замкнутость, зависимость), употребление наркотиков или алкоголя, симптомы глубокой депрессии, аномальное поведение по отно­шению к местам и вещам усопшего, часто повторяю­щиеся мысли о собственной смерти и вызывающая демонстрация отсутствия огорчения.

Поскольку в большинстве случаев те, кто оказыва­ются в подобном состоянии, не способны сами поста­вить себе диагноз, основная помощь окружающих должна заключаться в том, чтобы деликатно и мягко привести пациента к осознанию того, что с ним про­исходит, и убедить в необходимости профессиональ­ной помощи. Это вдвойне важно для людей, у кото­рых состояние непрерывной скорби отягощает их бо­лезненное состояние и затрудняет лечение. Продол­жительное состояние горя порой требует весьма сложного подхода, включая медикаментозное лече­ние.

Особого подхода требует выявление патологии (или ее отсутствия), выражающейся в отсутствии сильной боли перед лицом смерти или развода, или потери, лю­бого типа. Не всегда отсутствие явного и демонстра­тивного горя есть патология..

Сесилия говорила мне:

— Когда мы развелись, я была так рада, что мне это удалось, 51 даже не помню, чтобы я огорчалась по этому поводу. Мои подруги говорят мне, что я отрицаю горе, и это меня беспокоит...

Хуан Карлос говорил мне:

— После того как дедушка пролежал почти год в ин­тенсивной терапии, его смерть оказалась скорее благо­словением, чем несчастьем. Я иногда чувствую себя бесчувственным чудовищем...

Эта и другие схожие фразы часто звучат в психоте­рапевтической консультации.

Я их называю жалобой

«тех, кто чувствует себя плохо потому, что не чувствует, себя плохо»

Во многих случаях при разводе явное горе не при­сутствует, но это не следствие патологии, потому что истинное горе сформировалось до окончательного ре­шения.

Нечто аналогичное происходит при продолжитель­ных агониях умирающего, зачастую окружающие чув­ствуют облегчение, потому что процесс горя был пере­жит еще до смерти больного.

В других случаях больной неимоверно страдает, и тогда после его смерти в чувствах близких людей сли­ваются горе потери и доля неизбежного облегчения, связанного с окончанием страданий больного, а также собственной боли при виде его страданий.

В подобных случаях речь идет не об истинном отсут­ствии горя, а о преждевременном горе.

Как мы видим, путь скорби имеет множество от­тенков и особенностей, но в конечном счете он один и тот же; меняются времена, интенсивность, акценти­рование какого-либо аспекта, но всегда присутствует процесс горя, и горе всегда является следствием поте­ри. Если горе не проявляется и не было преждевре­менного горя, то можно предположить, что какой-то механизм защиты блокирует связь с болью.

Мне довольно часто приходится принимать в кон­сультации женщин, жалующихся на своего мужа, ко­торый не разделяет с ней боль от смерти их общего сына. Дело в том, что мы, мужчины, всегда пытаемся защититься от боли, делая вид, «будто нам безраз­лично», а поскольку обществом нам предназначена роль неутомимых добытчиков, то мы в основном по­гружаемся в работу.

В течение некоторого времени защита может сра­батывать, но если она сохраняется длительное время, то сдерживаемая боль начинает проявляться в других формах: это могут быть плохое настроение, агрессив­ность, соматические симптомы, дурные пристрастия и т.п.

На противоположном конце находятся те, кто не решается войти, потому что им не хватает смелости выйти.

Эти безутешные странники по пути слез не спо­собны отказаться от присутствия того, кого уже нет. Как в случае Констанцы, они не позволяют себе отпустить прошлое и осознать одиночество, принесенное потерей.

 

ЭТАПЫ ХРОНИЧЕСКОГО ГОРЯ

В любом месте, где горе прерывается, шрам не обра­зуется, и скорбь не находит исцеления. Восстановление после раны заключается в том, что организм прибегает к ретракции коагулята, помните? Именно с этого дей­ствия начинается процесс регенерации тканей. Когда коагулят уменьшается в размере и края раны сближа­ются, новая ткань начинает прорастать изнутри, и на­чинается процесс исцеления.

Мы еще не говорили о том, что ты наверняка по­мнишь, — в это время любая рана покалывает. Она уже не болит, но когда сгусток втягивается внутрь, — то ощущается покалывание. С философской точки зре­ния это всего лишь незначительная боль, но все-таки боль. В обезболивании нет необходимости, но хочется ее почесать.

Осторожно... если сорвать корочку, то рана вновь начнет кровоточить, и мы опять будем отброшены на­зад.

Это и есть патологическое горе, горе, при котором раны никогда не рубцуются.

В больнице можно увидеть людей, чьи раны не за­живают в течение двух-трех лет. Трудно понять поче­му, но если спросить, то окажется, что, придя домой, они срывают корочку, потому что она мешает, жжет, она безобразна. И все начинается снова, и рана никогда не рубцуется.

Опасно пытаться убежать от боли и отчаяния. Опас­но не хотеть проживать эти чувства, потому что, пыта­ясь избежать этого этапа, мы срываем корочку и воз­вращаемся назад, и тогда горе может стать хроничес­ким.

Проходит пятнадцать лет, двадцать лет, и человек каждый раз возвращается назад, потому что настолько боится скорби, что бежит от нее в гнев, в отрицание, он опять становится ребенком, погружается в свое чувст­во вины, бежит назад, в любую сторону, лишь бы не бы­ло этой бесконечной печали, только бы не оказаться опять перед руинами. И если мы ничего не делаем, что­бы покончить с этим порочным кругом, то снова и сно­ва возвращаемся назад, заменяем боль страданием и в нем и остаемся. И что же нужно сделать? Точнее, что не нужно делать? Не нужно расчесывать рану, надо ре­шиться и прожить боль (зуд, жжение) этапа безмерной печали, позволить течь реке жизни, поверить, что вы достаточно сильны, чтобы перенести душевную боль.

Я имею в виду, что нужно продолжать борьбу за до­стижение конца пути. Вспоминаю одну историю, кото­рая всегда заставляет меня смеяться. Позвольте расска­зать ее вам, чтобы немного разрядить атмосферу столь болезненной темы.

Один, нищий по воле случая оказался у двери постоя­лого двора. На огромной вывеске можно было прочи­тать его название «Постоялый двор “Святой Георгий и Дракон”.

Представьте, на дворе метель, нищий голоден и со­вершенно замерз, а денег у него ни гроша. Он стучит в дверь. Она открывается, на пороге стоит сеньора с не­приветливым лицом и спрашивает:

— Что надо?

Нищий говорит:

— Я голоден и замерз...

— Деньги есть? — кричит женщина.

— Нет, денег нет. — Бум! Дверь с треском захлопы­вается перед самым его носом.

Бедняга в отчаянии.

Он уже готов уйти, но решает попытаться еще раз.

Опять стучит в дверь.

— А сейчас что надо? — спрашивает сеньора.

— Я хотел бы попросить, пожалуйста...

— Здесь не подают милостыню, здесь деньги зараба­тывают. Это постоялый двор, не знаешь, что это та­кое? Если денег нет, сюда не пускают! А если есть не­чего, помирай!

Бум! Дверь снова захлопнулась.

Он готов уйти, но решает попытаться еще раз.

Он опять стучит в дверь и говорит...

— Послушайте, сеньора, простите...

— Простите! Если не уйдешь, я вылыо на тебя ведро холодной воды. Убирайся отсюда!

Бум! Дверь снова захлопнулась.

Нищий, опустив голову, продолжает свой путь.

Дойдя до угла, он поднимает голову и вновь видит вывеску «Постоялый двор “Святой Георгий и Дракон”.

Он решает вернуться. В последний раз стучит в дверь.

Хозяйка кричит из-за двери:

— Что опять нужно?

Нищий отвечает:

— Послушайте, могу ли я вместо вас поговорить со Святым Георгием?

Я думаю, мы должны заняться этим, осмыслить это, понять, как, где, каким образом все происходит, разыс­кать людей, найти пути для того, чтобы встретиться с самым лучшим, что в нас есть.

А лучшее, что в нас есть, это борьба, желание идти вперед, жажда жизни, несмотря на необходимость пре­одолевать боли и страхи, повторяю, жить стоит.

ТРЕТИЙ ВЫХОД

Мы уже видели, как за отсутствием горя или за веч­ным страданием может скрываться решение не прожи­вать горе вообще. Бегство в форме отказа, замена боли на страдание — это два из трех отклонений, благодаря которым человек может затеряться на пути слез.

Третий «изыск», используя термин Берна^[8], — это не­желание отпускать того, кого нет, идеализируя его.

Это отклонение наступает вскоре после стадии отча­яния, и его можно спутать с верной тропой отождеств­ления.

По наблюдениям в консультационной практике этот тип поведения выглядит следующим образом: идеали­зируя умершего, человек утверждает, что никто не мо­жет делать то-то и то-то, как делал он, или вообще ни­кто не сможет сделать; что в этом он был великолепен, а в том непревзойдён... и если он что-то и делал плохо, то это было незначительно, никто уже и не помнит.

Все, что делал покойничек, было восхитительно, а если и не делал ничего хорошего, то на самом деле я просто этого не замечал.

Гардель с каждым днем поет все лучше, Родриго стал святым, Фавалоро стал мучеником, а Гиль да смотрит на нас с небес и всех нас опекает.

Их необходимо увековечить, чтобы они нас не поки­нули, не оторвались от нас, чтобы мы смогли их не от­пустить.

Это опасный выход, настоящий побег в будущее, ко­торый открывает нам возможность застыть на мысли о том, что, пожалуй, нам не надо завершать свое горе, по­тому что идеализация памяти умершего сохранит его живым.

Для определения этого состояния используется не­приятный технический термин мумификация поте­ри. Это похоже на фильм ужасов, где бальзамируют труп, сажают его за стол и каждый день подают ему еду, утверждая, что он здесь. Это место папы, это ба­бушки, а это дяди Хуана, кроме него здесь никогда никто не сидел.

Благотворный выход из этого состояния состоит в принятии того факта, что усопший во многих отно­шениях был изумительным человеком, во многих дру­гих не очень, а в некоторых такое же дерьмо, как и другие.

Придется признать, что каждый из нас (а умерший также один из нас) обладает как необыкновенными ка­чествами, так и пороками, что в каждом из нас присут­ствует как хорошая часть, так и порочная.

Придется осознать, что каждый человек, любая вещь, любая ситуация, любое место имеют как привле­кательные стороны, так и те, что мне не нравятся.

Почему порой то, чего уже нет, оказывается на­столько привлекательным?

Неожиданно все вызывавшие отвращение недостат­ки свелись к минимуму и не кажутся такими уж важ­ными, а все хорошее стало единственным, потрясаю­щим и несравненным.

Это и есть идеализация. Отрицание всего дурного, присущего потере, и превознесение всего хорошего. По отношению к людям порой происходит отрицание че­ловеческого и обожествление ушедшего.

На протяжении двадцати лет своей практики я на­блюдал весьма неприятные явления, связанные с идеа­лизацией. На моих глазах человек, который несколько месяцев назад желал, чтобы грузовик переехал этого типа, позже страстно отрицал все мерзкое и порочное, что было в покойнике.

Идеализация функционирует, как своеобразная разновидность магии, наделяющей покойника чертами, которых у него в действительности не было, и избавля­ющей его от всего дурного. Идеализировать значит ли­шать человеческих качеств, и, как и в отношении жи­вых, это способ неприятия. Если я примирюсь, значит, должен буду с тобой расстаться, должен буду согласить­ся с тем, что ты был таким, каким ты был на самом деле, и с тем, что сейчас тебя нет. И наоборот, если я тебя идеализирую, то в этом нет необходимости, я возношу тебя на такую высоту, где не видно уже никаких зем­ных качеств, тогда мне не нужно отказываться от тебя, я тебя мумифицирую, делаю святым, а память о тебе превращается в культ. Часто случается, что умершего идеализирует вся семья. Бессмыслица... но внешне все в порядке, ведь мы так единодушны...

Но на самом деле это также не срабатывает, и рано или поздно выясняется, что разговоры о непорочной чистоте были ложью, и удар оказывается более жесто­ким, чем сама смерть.

А бывает и хуже. Ложь превращается в «семейную тайну», и отсутствующий становится неприкосновен­ным. Совершенный образ сохраняется, и оставшиеся чувствуют себя униженными, а идущие следом — пре­зираемыми. Никто не сможет сравниться с неприкос­новенным образом умершего, и новый избранник мамы, например, будет считаться невыносимым и никчемным ничтожеством.

К сожалению, смерть никоим образом не делает то­го, кто умер, лучше, несмотря на веру в о вознесение и очищение душ. Мне кажется, очень важно суметь про­стить покойника, не забывая при этом, каким он был при жизни. Простить значит не требовать уплаты по долгам, но не забывая при этом, кто их не заплатил.

Суть в том, чтобы продолжать борьбу и стремиться к достижению контакта с истинным образом. А для этого надо принять произошедшее.

Был когда-то остров, где обитали все человеческие чувства и эмоции. Там, конечно же, сосуществовали страх, ненависть, мудрость, любовь, печаль... Все они были там..

Однажды Знание созвало всех обитателей острова и сообщило:

— У меня для вас плохая новость: остров погружа­ется в воду.

Все чувства, обитавшие на острове, отозвались:

— Нет, не может быть! Мы живем здесь с незапа­мятных времен!

Знание повторило:

— Остров погружается в воду.

— Но этого не может быть! Ты ошибаешься!

— Знание почти никогда не ошибается, — ответило Знание. — Если я говорю, что погружается, значит, действительно погружается.

— Но что же нам теперь делать? — спрашивали они друг у друга.

Тогда Знание ответило:

— Конечно, каждый может поступать как захочет, но я советую вам найти способ покинуть остров... По­стройте корабль, лодку, плот или что-нибудь еще, на чем вы сможете уплыть, потому что тот, кто оста­нется на острове, исчезнет вместе с ним.

— А ты не можешь помочь нам? — спросили они все вместе, потому что верили в его способности.

— Нет, — сказало Знание, — мы с Предусмотритель­ностью построили самолет, и, как только наш разговор закончится, мы улетим на ближайший остров.

Чувства закричали:

— Нет! Нет! Что будет с нами?

Произнеся свои слова, Знание вместе со своей спут­ницей поднялось на борт самолета, где уже находился безбилетный пассажир Страх, который, не будь дура­ком, заранее спрятался в двигателе, и они покинули ос­тров.

Все чувства занялись постройкой лодки, корабля, парусника... Все...кроме Любви.

Любовь была так связана с каждым уголком остро­ва, что сказала:

— Покинуть этот остров... после всего, что я здесь пережила... Как я могу оставить хотя бы это деревце? Ах... сколько всего здесь пережито...

И, пока чувства занимались сооружением средств спасения, Любовь взобралась на каждое дерево, вдохну- да аромат каждой розы, ушла на пляж и бросилась на песок, как она делала в былые времена. Она прикосну­лась к каждому камню... погладила каждую веточку...и с простодушием, присущим любви, принялась размыш­лять: «Может, остров уйдет под воду на какое-то вре­мя... а потом опять всплывет...»

Но остров... остров уходил все глубже и глубже...

Однако Любви и в голову не приходило начать что- то строить, горе ее было так велико, что она могла только стонать и оплакивать то, что теряла.

Она еще раз потрогала все камешки на берегу... рас­тянулась на песке... и опять окунула, ноги в воду...

И остров с каждым днем понемногу опускался и опу­скался...

Наконец, пришел день, когда остался только малень­кий островок твердой земли; все остальное было полно­стью покрыто водой.

Именно в этот момент Любовь осознала, что ост­ров на самом деле уходит под воду. Она поняла, что ес­ли не покинет остров, то любовь навсегда исчезнет с лица Земли. Перепрыгивая через лужи, Любовь поспе­шила в бухту, находившуюся в самой высокой части ос­трова. Она шла в надежде увидеть кого-либо из своих товарищей и попросить их взять ее с собой.

Оглядывая море, она увидела проплывавший мимо корабль Богатства, и начала подавать ему знаки. Бо­гатство немного приблизилось к бухте.

— Богатство, у тебя такой большой корабль, не мо­жешь ли ты перевезти меня на ближайший остров?

И Богатство ответило:

— Я так нагружено деньгами, сокровищами и драго­ценными камнями, что у меня не найдется для тебя места, извини... — и оно, не оглядываясь, продолжило свой путь.

Любовь продолжала вглядываться вдаль и увидела Тщеславие па роскошном корабле, великолепно украшен­ном подвесками, мрамором и живыми цветами всех оттенков, оторвать от него взгляд было невозможно.

Любовь привстала на цыпочки и закричала:

— Тщеславие... Тщеславие... Возьми меня с собой!

Тщеславие посмотрело на Любовь и сказало:

— Яс радостью взяло бы тебя с собой, но... У тебя такой вид!.. Ты выглядишь так неприятно... ты такая грязная и неопрятная!... Извини, но думаю, ты изуро­дуешь мой корабль — и оно уплыло.

И когда Любовь подумала, что больше уже никто не проплывет мимо, она увидела последнюю маленькую лодочку, в которой сидела Грусть.

— Грусть, сестра, — сказала она, — ты так хорошо меня знаешь... ведь ты возьмешь меня с собой?

И Грусть ответила:

— Я взяла бы тебя с собой, но мне так грустно, что я предпочитаю плыть в одиночестве, — и, не сказав больше ни слова, удалилась.

Бедняжка Любовь наконец поняла, что из-за своей привязанности к тому, что так любила, она теперь ис­чезнет в океане.

Тогда она уселась на последнем маленьком кусочке своего острова и стала ждать конца... И вдруг Любовь услышала, что кто-то ее зовет:

— Эи-эи-эи...

Незнакомый старичок подавал ей знаки с лодки.

Любовь удивилась:

— Ты меня зовешь?

— Да, да, — ответил старичок, — тебя. Поднимайся в лодку, я спасу тебя.

Любовь посмотрела на него и попыталась объяс­нить:

— Дело в том, что я осталась...

— Понимаю, — сказал старичок, не давая ей догово­рить, — забирайся в лодку.

Любовь поднялась в лодку, и они вместе начали грес­ти, удаляясь от острова, который через несколько ми­нут полностью ушел в воду и исчез навсегда.

Когда они приплыли к соседнему острову, Любовь по­няла, что она жива и будет жить дальше благодаря этому старичку, который, не произнеся ни слова, исчез так же загадочно, как и появился.

Тут Любовь встретила Мудрость и спросила ее:

— Я его не знаю, а он меня спас... Как это может быть? Никто даже не заметил, что у меня нет лодки, а он мне помог, и я даже не знаю, кто он...

Мудрость посмотрела ей в глаза и сказала:

— Время. Да, Любовь, это Время, только оно способ­но помочь, когда боль потери заставляет тебя думать, что дальше продолжать уже невозможно.