Почему Скуратов испугался гостя?

 

Николай Николаевич прочёл Тэклину записку, улыбнулся и погрозил Валерке пальцем.

– Разве что‑нибудь не так? – встревожился тот.

– Слишком даже так, – Казанович прищурился, с хитринкой посмотрел на Валерку и вдруг спросил. – Ты диктовал или Алик?

– Что диктовал? – смутился Валерка.

– Всё, что здесь написано.

– Что вы!.. – хотел было возразить Валерка, но учёный перебил его.

– Вот что, милый, – снова погрозил он пальцем, – возьми грушу и марш ловить пескарей. Я тебе не Тэкля. Понял?

Валерка покраснел, взял грушу и поплёлся прочь. Николай Николаевич посмотрел ему вслед, покачал головой: ну и сорванец!.. И тут же спохватился: а каким сам был лет тридцать назад? Ого! Такие фокусы отмачивал, что все только диву давались!

Из шалаша вышел Скуратов и направился прямиком к Казановичу.

– Ну, Николай Николаевич, начитался я – просто голова кругом идёт! – потирая лоб, заговорил он. – Много, очень много любопытного. Только вот… Почему он нагнетает столько разных ужасов? Одна трагедия за другой. Похоронил почти всех своих героев!..

– Он писал правду, Архип Павлович, – неохотно ответил Казанович, припомнив вчерашний спор. – Он писал то, что видел. Народ переживал в те годы самую большую трагедию, которая когда‑либо выпадала на его долю. В каждой избе, в душе каждого человека она оставила след, глубокий след…

– Это верно! – поспешил согласиться Скуратов и снова потёр ладонью лоб. Помолчав немного, он спросил: – Дед на рыбалке?

– Наверно. Где ему ещё быть?

– А не порыбачить ли и нам часок‑другой?

– К сожалению, мы не найдём ни одной удочки. Часть дед взял, а остальные – ребята.

– Э‑э, зачем нам удочки! – махнул рукой Скуратов. – Мы с вами будем сегодня рыбачить по последнему слову техники. Подождите меня здесь, я мигом.

Скуратов вернулся в свой шалаш и вскоре появился на поляне с аквалангом и «ружьём».

– Вот теперь берегитесь, щуки! – подмигнув учёному, оживлённо заговорил он. – Под любой корягой, в любом виру достанем. Вы только покажите мне более‑менее рыбные места – ямы, виры, глубокие заливы.

– Я знаю здесь только Леонов вир да Рыгорову яму, – виновато усмехнулся Николай Николаевич. – Но, может, хватит и этого?..

– Интересно тут, – задумчиво сказал Скуратов, когда они шагали берегом реки. – Все имеет своё название. Озеро – Чёрное, вир – Леонов, гора – Барсукова. И особенно почему‑то любят здешние старожилы название «Чёрное». Цвет им этот по душе, что ли?

– А откуда вы это взяли? – удивился Казанович и недоуменно посмотрел на Скуратова. – Если я не ошибаюсь, Чёрным называется только озеро. Не были там? Небольшое такое озерцо, правда, очень глубокое. А ямы да виры на реке?.. Кто их знает, может, есть где‑нибудь и Чёрные. Вот вернётся Григорий Петрович, мы у него поспрошаем. Он реку как свои пять пальцев знает.

– А всё‑таки где мы начнём? – уже без прежнего энтузиазма спросил Скуратов, поглядывая на реку. – Может, возле моста?

– Можно и возле моста. Разве рыбе прикажешь, где стоять!

– И то верно…

Подойдя к мосту, Скуратов разделся, укрепил за спиной баллон с кислородом, на ногах – ласты, надел маску и осторожно, чтобы не распугать рыбу, погрузился в воду.

Николай Николаевич видел рыболовов‑подводников, но сам этим способом не ловил ни разу, и его разбирало любопытство: подстрелит что‑нибудь Скуратов или нет?

Ждать пришлось долго. Прошло самое малое минут пятнадцать, пока наконец Скуратов вынырнул и выбрался на берег. Вынырнул он совсем не там, где его ожидал Николай Николаевич, а далеко за мостом. Он успел проплыть под водой, вдоль берега, метров триста, если не больше.

Трофеев не было.

– Видно, неудачное место выбрали, – сказал он. – Мелочи много, а хорошей рыбины ни одной не видел.

– Давайте сходим на Рыгорову яму, – предложил Николай Николаевич. – Это любимое место деда Рыгора, потому яму так и прозвали.

– А это далеко?

– Да нет! Вот за тем поворотом.

– Можно сходить, – подумав немного, согласился Скуратов.

И на этот раз он пробыл под водой довольно долго, но зато вернулся с добычей. Да ещё с какой! В руках у него был сом килограммов на шесть. Николай Николаевич даже рот разинул от удивления. Он уже потерял надежду, что Скуратов добудет что‑нибудь под водой.

– И часто бывают такие удачи? – спросил Казанович, разглядывая сома.

– Как когда, – безразлично ответил Скуратов.

– Полезете ещё?

– Нет, кончился кислород.

– А у вас есть в запасе?

– Немного есть. Да, я думаю, его нетрудно будет достать. Больница здесь, кажется, где‑то недалеко?

– На строительстве. Это километров восемь отсюда, не больше.

– Вот там и можно будет достать… А теперь пошли жарить нашего сома. Поймает что‑нибудь старик или нет, а мы уже с добычей, и ужин будет что надо!

Жарить сома Скуратов взялся сам. Спустя какой‑нибудь час над поляной разнёсся такой аппетитный запах, что все невольно потянулись поближе к огню.

Наконец «шеф‑повар» объявил, что рыба готова, можно приступать к ужину. И тут обнаружилось, что нет ещё самого старого участника экспедиции.

– Семеро одного не ждут! – весело сказал Скуратов. – Кто его знает, когда он…

– Чур, без нас не начинать! – прозвучал вдруг в вечерних сумерках чей‑то сильный голос. – Дед Рыгор! Поторопись, если не хочешь всю ночь цыган во сне видеть!

– Что ты, Леон Иванович! – послышался в ответ голос старого Войтёнка. – В этой хате голодным никого не оставят.

«Леон Иванович?!» – беззвучно прошептал Скуратов, и лицо его стало землисто‑серым, словно покрылось слоем золы. Несколько секунд он сидел скособочившись, потом закрыл лицо руками, приглушённо застонал и, резко вскочив, зашагал прочь от костра.

– Архип Павлович! Куда вы? – растерялся дед Рыгор. – Я к вам человека привёл, а вы…

Скуратов что‑то пробормотал в ответ, махнул рукой и скрылся в своём шалаше.

– Что это с ним? – встревожился Казанович. – Был такой весёлый, вместе на рыбалку ходили, и вот… Вы садитесь, пожалуйста, а я пойду узнаю, в чём дело.

Вскоре Николай Николаевич вернулся и шутливо доложил:

– Будет жив! Зуб разболелся, только и делов. Лежит, бедняга, под одеялом, стонет.

– Жаль! – вздохнул Леон Иванович, присаживаясь к столу. – Мне так хотелось поговорить с ним. Ведь его брат, Василь Кремнев, жизнь мне спас, можно сказать, из петли вынул…

– А ты переночуй у нас, – предложил дед Рыгор. – Завтра и потолкуете.

– В том‑то и беда, что некогда мне. Завтра утром на работу. Может, уж как‑нибудь в другой раз.

Леон Иванович поужинал вместе со всеми, поговорил немного с дедом Рыгором и, поблагодарив хозяев за хлеб‑соль, стал прощаться.

– А ты всё же осторожнее лети на своём «стратостате»! – напутствовал его дед Рыгор. – Не дай бог, напорешься в темноте на корягу…

– Ничего, Григорий Петрович, не волнуйся! – уже издали подал голос знаменитый рыбак. – Этот «стратостат» ещё детям моим послужит!..

Постояв немного на берегу, дед Рыгор поплёлся в палатку и не раздеваясь лёг на нары.

– Что это ты хмурый такой? – спросил Николай Николаевич. – Может, нездоровится?

– Да нет… – буркнул дед Рыгор. Он долго лежал молча, потом зло, с обидой в голосе заговорил: – Ну, скажу тебе, не ожидал я такого от культурного человека!..

– Ты о ком это? – насторожился Николай Николаевич.

– Да всё о нём, о Скуратове нашем.

– Погоди, а что он такое сделал? – не понял учёный.

– Как это что? – Дед от возмущения даже сел на нарах. – Это, по‑твоему, хорошо? Человек специально к нему приехал. Да какой человек! Герой! Первый помощник Кремнева!..

Николай Николаевич улыбнулся, хотел что‑то спросить, но смолчал, ожидая, что ещё скажет дед Рыгор.

– Обидел меня Архип Павлович! – вздохнул старый Войтёнок. – Мне теперь хоть не встречайся с Леоном. Как в насмешку: он на порог, а мы – наутёк.

– Ну что вы, Григорий Петрович! – засмеялся учёный. – За что Леон Иванович будет на вас обижаться? Да и на Скуратова не должен бы. Захворал человек, с кем не бывает?

– Не такая уж у него болезнь, чтоб нельзя было «добрый вечер» сказать!

– Просто забыл.

– Может, и забыл, – неохотно согласился дед Рыгор и после минутного молчания добавил – И всё же не нравится мне его поведение. Смотрю я на него, и кажется: прячет он что‑то от нас. В первую же ночь, едва остановились мы на этой поляне, куда‑то ходил. Как ушёл часов в двенадцать, так только под утро вернулся…

– Ходил, говоришь, куда‑то? – переспросил Николай Николаевич.

– Ходил. Вышел из шалаша, осмотрелся по сторонам и подался в чащу, во‑он туда, к Чёрному озеру. Чего его носило на ночь глядя?

Помолчали. Потом Николай Николаевич спросил:

– Слушай, Григорий Петрович, а ты не интересовался, на каком фронте Скуратов воевал?

– Нет, не спрашивал. А что?

– Да так… – Казанович закурил и спросил снова – А Леон, говоришь, помощником у Кремнева был?

– Разведротой командовал. Он вместе с Василем и прилетел сюда из‑за фронта. А потом в наших краях и осел. Женился на местной… А в войну они с Кремнёвым ого что выделывали! Генерала немецкого выкрали прямо из штаба и вместе со всеми документами привезли в партизанский лагерь…

– В самом деле интересный человек этот Леон, – проговорил Казанович. – Может, съездим к нему завтра на перекат?

– А жерлицы на Лесном? Бросим?

– Утром будет видно. А теперь давай спать.

Николай Николаевич погасил карбидку и лёг рядом с дедом. Но уснул не сразу. Слова деда, что Скуратов ходит куда‑то по ночам, встревожили его.

«И чего он так испугался Леона Галькевича? Почему удрал в шалаш, едва тот подошёл к костру? – думал Казанович. – Зуб заболел? Глупости! Из‑за того, что у человека болит зуб, он не станет, как говорит старик, убегать от людей. И если он собирает материал для книги, то с Галькевичем ему нужно было поговорить в первую очередь…»

Выкуривая папиросу за папиросой, Николай Николаевич лежал и думал. Теперь он был почти уверен, что Скуратов пришёл в пущу не с тем, чтобы писать книгу. Что‑то другое привело его в Заречье, а потом и сюда, на Зелёную поляну. Но что? И кто он такой, Архип Скуратов?

 

Сто приключений в одну ночь

 

Не спали в эту ночь и в соседней палатке. Внезапная болезнь Скуратова встревожила юных участников экспедиции. Тесно прижавшись друг к дружке, они лежали на нарах и вели такой разговор:

– Сказано тебе, сегодня в двенадцать он собирался идти к горбуну! – горячо дыша Лёне в лицо, шептал Валерка. – Горбун прислал ему записку. Мы её своими глазами видели.

– А может, вам показалось?

– Что ты! В дупле, наверняка, лежала та самая бумажка, что была потом у него в руках. И сам подумай, зачем бы он её сжигал, не будь это секретная записка?

– Это верно, – согласился Лёня.

– Слушай, Лёня, – спросил Алик, – ты точно знаешь, что он твой дядя?

– Он сам говорит.

– А почему же тогда он раньше к вам ни разу не приезжал?

– Он в Италии был, сидел в тюрьме…

– В тюрьме?! – удивился Алик.

– Целых восемь лет… Ему, говорит, даже писем писать не разрешали.

– За что же его? – недоверчиво спросил Валерка.

– Он одного фабриканта‑кровопийцу ударил. За это и посадили, говорит…

Все замолчали. Положив руки под голову, Алик лежал на спине и размышлял. Теперь он от души жалел, что рассказал Лёне про горбуна и про записку. А если он возьмёт и передаст всё Скуратову?

Словно угадав мысли друга, Лёня вдруг наклонился к нему и зашептал:

– Это он всё сам рассказывает. А я… я ему ни капельки не верю. Какой‑то он холодный, хуже чужого…

– Правда?! – обрадовался Алик.

– Честное слово!

– Эх, если бы не эта его болезнь! – вздохнул Валерка. – Мы бы уже сегодня знали и кто такой горбун, и чего ходит к нему Скуратов…

– Ребята, а может, он всё‑таки пойдёт? – подумав, прошептал Лёня. – Может, он нарочно притворился больным?

– А что вы думаете?! – вскочил Алик. – Давайте посмотрим, что он делает.

Не мешкая, друзья вышли из палатки, подкрались к шалашу. Там было темно и тихо. Это обеспокоило ребят. Неужто прозевали? А может, он спит?

Ни слова не говоря, они отошли к густому кусту лещины, росшему возле шалаша, и притаились. Но напрасно они прислушивались. Прошло минут десять, а из шалаша не донеслось ни звука.

– Наверно, спит, – прошептал Алик на ухо Лёне. – А может быть…

Он не договорил. Дверь шалаша вдруг отворилась, и в двух шагах от куста выросла высокая фигура. Ребята замерли. Человек несколько секунд стоял на месте, прислушиваясь, потом неслышными шагами пошёл в темноту.

– Он… – прошептал Алик. – За мной! Только тихо…

Немало походили ребята этим лесом. Ходили напрямик, не придерживаясь извилистых тропинок.

Они знали уже чуть не каждый пень, чуть не каждое дерево вблизи лагеря, и потому шли бесшумно, словно и не касались ногами земли.

У Алика было предчувствие, почти уверенность, что Скуратов направится к Чёрному озеру, на то самое место, где они впервые увидели горбуна. И пойдёт не по дороге, а узенькой тропинкой, петляющей немного в стороне от дороги. Он не ошибся: спустя несколько минут ребята услыхали впереди шум падения и негромкую брань.

Скуратов, должно быть, налетел на пень или зацепился за корень и крепко ударил ногу, потому что долго стоял сгорбившись и что‑то бормотал себе под нос. Потом выпрямился и снова зашагал вперёд, но уже заметно медленнее.

Теперь друзья легко поспевали за ним. А чтобы Скуратов, случайно обернувшись, не заметил их, они держались возле самых кустов.

Так шли, наверно, с полчаса. Наконец впереди зачернела длинная полоса. Это были старые ели на Князевой гряде.

Скуратов прибавил шагу. Может быть, у него перестала болеть нога, а может, дорога тут была ему лучше знакома. Друзья даже на какое‑то время потеряли его из виду и потому тоже пошли быстрее.

Неожиданно ели расступились, и глазам ребят предстал как бы тёмно‑синий экран, на котором отчётливо был виден неподвижный силуэт человека. Валерка как поднял ногу, чтобы сделать очередной шаг, так и застыл. Лёня и Алик замерли в таких позах, будто собирались перепрыгнуть через широкую канаву. Всем троим показалось, что Скуратов заметил их…

Дикий хохот, прокатившийся вдруг по лесу, заставил ребят как по команде упасть на мокрую землю. Падая, Валерка так вцепился рукой в Аликово плечо, что тот чуть не застонал от боли. «Всё! Конец!» – подумал каждый из них, крепче прижимаясь к земле.

Когда они подняли головы, знакомый силуэт по‑прежнему недвижимо чернел на тёмно‑синем экране. Человек, казалось, чего‑то ждал, к чему‑то прислушивался. И дождался. Такой же дикий хохот долетел откуда‑то слева. Силуэт тотчас ожил и двинулся влево.

Некоторое время ребята наблюдали за ним, не трогаясь с места. Они поняли, что этот дикий смех, так похожий на крик совы, был не чем иным, как условным сигналом. Крикнув по‑совиному, Скуратов сообщил горбуну, что он пришёл. Горбун ответил, что ждёт его. Всё просто. Теперь остаётся внимательно следить, что будет дальше.

Скуратов тем временем приблизился к знакомому Алику большому камню, на минуту задержался и… исчез! Это произошло мгновенно и было так неожиданно, что в первую минуту юные разведчики растерялись.

– А я… я знаю, куда он девался, – наконец прошептал Валерка и даже привстал на колени.

– Куда ты? Лежи! – дёрнул его за штанину Алик.

– Он в землянку спустился, – уже почти спокойно прошептал Гуз. – Помнишь, мы сами прошлым летом лазили в неё? Ты ещё зажигалку там нашёл.

Алик тоже встал на колени, с минуту смотрел то на Лёню, то на Валерку, а потом хлопнул себя ладонью по лбу. Какой же он дурень! И как можно было забыть про эту землянку! Будь там ещё простая землянка, а то ведь настоящая подземная крепость! С бойницами, с запасными выходами. И один такой выход был как раз тут, возле камня. Он закрывался железной плитой на завесах. Плита с годами покрылась дёрном, и её трудно было заметить даже средь бела дня.

Партизаны немало потрудились, пока соорудили эту подземную крепость. Главные её «казематы» – довольно просторные, надёжно укреплённые землянки – тянулись вдоль берега озера и были связаны между собой длинным коридором.

Каждая землянка, кроме двух крайних, имела по четыре выхода: два – в коридор, один – прямо на поверхность и один боковой. Последний находился в береговом обрыве, почти на уровне воды.

После войны в «крепости» некоторое время жили партизанские семьи из сожжённых фашистами деревень. Люди перегородили выходы в общий коридор досками и жердями и таким способом оборудовали себе временное жильё.

Изолированной от остальных была и та землянка, в которой только что скрылся Скуратов.

Вспомнив всё это, друзья тут же составили план действий. Они спустятся в соседний «каземат», тихо разгородят вход в коридор, подкрадутся ко входу в землянку горбуна и подслушают, о чём будут говорить горбун со Скуратовым. А может, удастся что‑нибудь и увидеть.

Но, как говорится, легко составить план и куда труднее его выполнить. Как ни старались они отыскать вход в соседнюю землянку, ничего из этого не вышло. Густая трава вперемежку со жгучей крапивой упрятала все следы прежних оборонных сооружений. Даже окопов и воронок от бомб не было видно. Оставалось искать боковые входы, которые ребята приметили раньше в обрывистом берегу озера.

Добраться до них по крутому, почти отвесному берегу было не так‑то просто даже в хорошую погоду. А сейчас, когда прошли дожди и глина раскисла, – и подавно. Первые же шаги едва не кончились для юных разведчиков катастрофой. Алик, который, спускался первым (он помнил примерно, где был вход), вдруг оступился и полетел в чёрную бездну. К счастью, по дороге попался куст, и он успел ухватиться за него.

Рисковать больше никому не хотелось, и ребята стали рассуждать: что делать? Гуз после недолгого раздумья предложил спускаться так, как это делают альпинисты. Нет верёвки? Пустяки! Зато есть ремни.

Сказано – сделано. Ремни связали, и дело пошло на лад. За каких‑нибудь пять минут ребята одолели самый трудный участок спуска. Чаще стали встречаться выступы, на которых можно было посидеть. И вдруг…

Кто его знает, то ли Алик слишком успокоился, то ли просто зазевался, но не успел он и ахнуть, как пряжка от ремня выскользнула у него из руки и Валерка, который теперь спускался первым, камнем полетел в воду!

Валерка… Бедный Валерка! Он, как пробка, вылетел из глубины и, отплёвываясь, поплыл к берегу. Лёня, который подоспел на подмогу, протянул ему палку, помог выбраться на берег.

– Ж‑жив? – пытаясь заглянуть в глаза другу, прошептал Алик.

– Жаль, что ты жив, – отозвался Гуз таким спокойным голосом, что Алику стало страшно. – Ремни у тебя?

– Н‑нет… Ты ведь их… п‑понёс…

– Ну, а ты теперь возьми и принеси.

Как бы там ни было, а кончилось всё куда лучше, чем могло кончиться. Поворчав немного, Валерка велел Алику искать «проклятую дырку». И как все обрадовались, когда оказалось, что вход в «крепость» был совсем рядом, под выступом, на котором они стояли!

Ещё через несколько минут все трое притаились за перегородкой, сквозь узкие щёлки в которой пробивался в коридор тусклый свет свечи.

Друзья припали к щёлкам и… удивлённо переглянулись. Что такое? Почему в землянке один горбун? А где Скуратов? Неужели он?..

– Ты, Альфред? – вдруг встрепенулся горбун, поворачиваясь к широкой норе с противоположной стороны землянки.

– Я, не бойся, – послышался знакомый голос, и в отверстии норы показался Скуратов.

Ребята снова переглянулись, ничего не понимая. Альфред? Какой Альфред? Это же Архип…

– Ну, что ты там увидел‑услышал? – спросил горбун, доставая откуда‑то из‑под нар бутылку.

– Тихо…

– Чудак ты! – ухмыльнулся горбун. – Кто сюда пойдёт такой порой? Садись?

– Но я ведь сам слыхал, как что‑то бултыхнулось в воду, будто камень бросил кто‑то, – возразил Скуратов.

– Камень, видно, и был. Берег дождём размыло, вот и обваливается… На, погрейся. Старый Войтёнок да Казанович, верно, не подносят?

– Да нет, раз как‑то пил с ними! – Скуратов ловко опрокинул в рот стакан.

– Знай они, кто ты такой, они бы тебе поднесли! – снова ухмыльнулся горбун и налил себе.

– Думаю, и тебя не обнесли бы, – ответил Скуратов. – Ты для них не менее желанный гость.

– Это верно, – согласился горбун.

В землянке наступила тишина. Горбун грыз воблу, Скуратов о чём‑то сосредоточенно думал, хмурил косматые брови. Освещённое свечой, лицо его казалось хмурым.

– Что с тобой? – пристально посмотрел на Скуратова горбун.

– Так, ничего… – Скуратов вздохнул, взял со стола папиросы. – Ходил недавно по своим старым стёжкам‑дорожкам.

– Где это?

– Да тут, недалеко. На Сухом болоте… – Скуратов наклонился к свече, прикурил и жадно затянулся. Горбун насторожённо следил за каждым его движением.

– Ну, и что тебя там так разволновало? – полюбопытствовал он, не дождавшись, когда Скуратов заговорит сам.

– Находка одна. Даже не одна… Но одна особенно…

– Ну‑ну?

– Нашёл я за болотом, на островке, могилу знакомого человека. Почти два года жили под одной крышей…

– Кто такой? – удивился горбун.

– Ты его не знаешь… Итальянец был у меня, Виано. Мы с ним даже в Италию ездили, к его родным. В отпуск… Я думал, он в ту ночь в плен попал, – очень уж неожиданно налетели они на нас. Да вот, оказывается, здесь лежит…

– А‑а! – неожиданно весело воскликнул горбун, и в глазах у него загорелись хитрые огоньки. – Помню, помню! Ты рассказывал мне что‑то такое. Правда, пьян был… Это не отец Виано помог тебе из Западной Германии перебраться в Италию?

– Он, – неохотно подтвердил Скуратов.

– Старый Виано, кажется, богат был?

– А тебе что? – насторожился Скуратов.

– Да так… – Горбун подмигнул Скуратову и, сделав пальцем движение, как будто нажимает на спусковой крючок пистолета, спросил – Это не ты его?

Густые брови Скуратова нахмурились. Он раздавил на столе недокуренную папиросу и, отчётливо произнося каждое слово, сказал:

– Ты бы прикусил язык. Больно длинным он у тебя стал!

– Ну вот и разозлился! – по‑приятельски похлопал Скуратова по плечу горбун. – Успокойся, я пошутил. А какая вторая находка?

Скуратов помолчал, потом сдержанно усмехнулся и достал из кармана фашистский орден.

– Железный крест?

– Железный… Пятнадцать лет пролежал в блиндаже под полом и – как новенький!..

– Погоди, а чей это?

– Забыл уже! – засмеялся Скуратов. – Помнишь, как в сорок третьем по сигналам одного обер‑лейтенанта на эти землянки, где мы сейчас сидим, посыпались бомбы…

– А‑а! – воскликнул горбун. – Только… на кой чёрт тебе эта цацка?

– Пусть будет, может и пригодится. – Скуратов положил крест на ладонь, подкинул его вверх и, ловко поймав на лету, отдал горбуну. – Припрячь. И… выпьем за прошлое!

Сбитые с толку, ребята ничего не соображали. Кто эти люди? О чём они говорят?

– А теперь давай о главном, – после второго стакана сказал горбун удивительно звучным голосом. – Есть новости?

– Никаких, – холодно бросил в ответ Скуратов.

– Мгу‑у‑у… – недовольно промычал горбун. – Обрадовал!

Скуратов вспылил.

– Что ты мычишь? Ну, что ты мычишь? – почти закричал он. – Тебе что? Сидишь тут как у бога за пазухой, а я каждую минуту хожу по острию ножа. Что, если нарвётся какой‑нибудь идиот, который видел меня тогда? Один уже нарвался! Знаешь, кого я дважды встречал? Галькевича! Помнишь, того разведчика, которого… – Скуратов перешёл на шёпот. Выслушав его, горбун встрепенулся:

– Он здесь?

– Говорю тебе, дважды нос в нос столкнулись!

– Нужно спешить, – растерянно пробормотал горбун, – а то, чего доброго…

– «Спешить»! – зло передразнил его Скуратов. – Не сделав дела, куда подашься?

– Это верно… – Горбун подумал немного, исподлобья глянул на Скуратова. – Скажи, Альфред, а ты дно этого озера хорошо осмотрел?

– Спрашиваешь! Кроме озера я обшарил километра три реки, окопы, землянки… Нигде ни следа! Я уже начинаю думать, не ищем ли мы вчерашний день.

– Головой ручаюсь, что нет! – воскликнул горбун…

– Тогда не знаю, что и думать…

Оба надолго замолчали. Откуда‑то тянул ветерок, и пламя свечи испуганно металось из стороны в сторону. В разные стороны метались и чёрные тени на стене: скрюченная – горбуна и длинная – Скуратова. Будто они гонялись друг за дружкой и никак не могли сойтись.

– Так, значит, отбой? – вдруг спросил горбун, опираясь длинными руками о колени.

– Нет, до отбоя далеко! – громыхнул кулаком по столу Скуратов. – Лоб расшибу, всю пущу вот этими руками прощупаю, в каждую нору залезу, а найду!

– Может, и найдёшь, – вздохнул горбун. – Только… до каких пор ты будешь искать вслепую?

– А где же, ясновельможный пане, взять мне те очки, которые видели бы сквозь землю и воду?

– Вот тут, – горбун постукал себя пальцем по лбу, – глаза человека. Ты пробовал говорить с Войтёнком, с Казановичем? Может, они знают другое Чёрное озеро, Чёрный пруд или какой‑нибудь Чёрный вир? Не спрашивал?

– Спрашивал. У Казановича спрашивал. Мы с ним на рыбалку ходили. Мне нужно было осмотреть дно реки возле моста и дальше, вдоль дороги, что ведёт на Дубы. Ну, я и пригласил его с собой. Мол, порыбачим вместе. По дороге разговорились. Он сказал, что, кроме этого озера, ничего «чёрного» не знает…

– А может, есть другое название, которое начинается на «чер»? Ты же сам говорил, что он, умирая, только полслова и успел сказать…

– Когда это я говорил? – удивлённо поднял голову Скуратов.

– Э‑э, видно, сдавать начала твоя голова! – криво усмехнулся горбун. – На, почитай, что сам написал.

Горбун сунул руку в карман широкого пиджака и швырнул на стол толстый замусоленный блокнот.

– Так вот, оказывается, где моя записная книжечка! – протянул Скуратов, враждебно стрельнув в горбуна глазами. – А я столько лет ломаю голову, куда она могла запропаститься. Ты, случаем, не в Эйлау «одолжил» её у меня? Когда я приходил к тебе последний раз из концлагеря? Украл – и скорей сюда, на берег Чёрного озера? Не тут ли тебя, случаем, и сцапали?

– Ну‑ну! – злобно проговорил горбун. – Нашёл что и когда вспоминать!..

– Ладно, молчу, – согласился Скуратов и, раскрыв блокнот, стал неторопливо переворачивать страницу за страницей, искать нужную запись.

– На двадцать пятой смотри, – подсказал горбун.

Скуратов ухмыльнулся:

– Наизусть всё выучил?

– Старая привычка.

Скуратов послушно перелистнул несколько страничек и стал читать:

«Второе июня. Этот человек, должно быть, из камня. Недаром у него и фамилия такая. Он молчал, когда ему загоняли под ногти иголки. И вот вчера заговорил. Правда, будучи без сознания.

Третье июня. Всю ночь он бредил, звал какую‑то Валю, Рыгора. И только под утро заговорил про золото. Вот буквально его последние слова: «Золото, Рыгор, спасай! Оно там… Я бросил сундук в Чёр…»

Тут он глубоко вздохнул и замолк навсегда…» Скуратов отшвырнул блокнот, глянул на горбуна:

– Что ж ты сразу не отдал мне его? Хотя… Я и так всё это помнил. Ну да ничего. Не всё ещё потеряно. Давай допьём, да я пойду в лагерь. Скоро светать начнёт, а старого Войтёнка иной раз чёрт поднимает ни свет ни заря. В первую ночь, возвращаясь от тебя, только это я вылез из кустов, а он тут как тут. Червей копает. Хорошо, что я шёл тихо, так он, кажись, не заметил…

Эти слова для ребят были сигналом к отступлению. Они неслышно покинули свою засаду и через боковой выход выбрались на поверхность.

На этот раз всё обошлось хорошо. Вскоре юные разведчики уже лежали на нарах в своей палатке и шёпотом обсуждали, что им делать дальше. Хотя многое из того, что они увидали и услыхали, оставалось для них загадкой, было очевидно, что Скуратов и горбун – люди тёмные. Лёня высказал мысль, что неотложно надо обо всём сообщить Николаю Николаевичу и деду. Неожиданно против этого предложения восстал Валерка. Если Алику и Лёне впервой было ловить подозрительных людей, то у Гуза по этой части имелся уже «опыт».

Года два назад, возвращаясь из лесу с ягодами, он увидел во ржи возле самой пущи человека. Тот срезал ножницами колосья и клал их в сумку на груди. Гуз сразу смекнул, что это какой‑то преступник, и долго не раздумывая помчался в деревню звать взрослых. Человека задержали, и оказалось, что это был… новый агроном!

Гузу тогда пришлось туго, хоть из деревни убегай. Полгода ему прохода не давали.

– Нужно подождать, – решительно сказал Валерка, припомнив ту, давешнюю историю. – Рассказать мы всегда успеем, а пока давайте следить за ними.

После недолгого спора предложение Гуза было принято.

 

Чёрная шкатулка

 

Скуратов, видно, дожидался, когда дед Рыгор и Казанович отправятся на Лесное. Не успели их лодки отплыть от берега, как он высунул из шалаша голову и хрипло позвал:

– Лёня! Поди сюда!

Лёня вопросительно посмотрел на друзей и неохотно пошёл к Скуратову.

Когда он вернулся, Алик тотчас спросил:

– Что он тебе говорил?

– Просил есть принести. Дулю пусть съест!

– Ну ты, не валяй дурака! – нахмурился Валерка. – Хочешь всё испортить? Бери котелок и неси.

Лёня молча взял котелок и пошёл в шалаш.

Скуратов уже сидел за столом. Щека его была повязана косматым полотенцем. Тем не менее больной набросился на еду с таким аппетитом и так уплетал хлеб и рыбу, что ему мог бы позавидовать любой человек со здоровыми зубами.

Опорожнив котелок, Скуратов весело подмигнул Лёне и вылез из‑за стола.

– Теперь можно и в путь. Сегодня мы ещё раз пройдём по той дороге, по которой удирал Кремнев, когда вёз на аэродром золото. Заодно, если хватит времени, побываем и на аэродроме.

– А зуб уже не болит? – спросил Лёня.

– Да ноет всё. – Скуратов прикоснулся рукой к щеке. – Но уже не так, как вчера, жить можно.

– Покупались – вот и простудили, – посочувствовал Лёня. – С больными зубами лезть в воду…

– А дед с учёным поехали уже? – перебил его Скуратов.

– Давно!

– Не знаешь куда?

– Снова на Лесное.

– А тот рыбачок, что на «стратостате» плавает, тоже с ними?

– Нет, он вчера говорил, что ему некогда.

– Что ж это так? – усмехнулся Скуратов, и глаза его повеселели. Он закурил папиросу, спросил: – Так кто идёт сегодня со мной?

– Я и Алик, – ответил Лёня.

– Так зови его и пойдём.

Едва отряд двинулся в путь, Гуз тут же взялся за работу. Первым делом он помыл в реке котелки и ложки, прибрал в палатках, натаскал сухого хворосту, чтобы не бегать потом, когда придётся готовить обед, и только проделав всё это, заглянул в шалаш Скуратова.

Наводить порядок здесь не было нужды: хозяин сам всё убрал за собой. Вот только окурков много под столом. Валерка встал на колени и принялся собирать их в кучку, чтобы потом выбросить в кусты. Один окурок запутался в примятых стеблях мятлика и никак не поддавался. Разозлившись, Гуз рванул изо всех сил целую горсть травы и… едва не повалился на спину: вместе с травой от земли отделился порядочный квадратный кусок дёрна.

Гуз наклонился и на дне ямки увидел чёрную шкатулку, очень похожую на ту, которая была у них дома и в которой сестра хранила нитки мулине. С минуту он удивлённо разглядывал свою находку, потом стал осторожно доставать её. И как раз в этот миг дверь шалаша вдруг отворилась и суровый голос произнёс:

– Так вот как ты дежуришь, голубчик!

От неожиданности Валерка так и подскочил. В страхе оглянувшись, он увидел на пороге… Николая Николаевича.

– Что ты тут делаешь? – строго спросил учёный. – Зачем выкопал эту нору? Делать нечего?

Валерка моргал глазами и молчал.

– Чего ты молчишь? – начал злиться Николай Николаевич и подошёл ближе к столу. – Что ты ищешь в чужом шалаше?

– Я не искал… Случайно нашёл, – отозвался наконец Валерка.

– Что нашёл?

– Шкатулку какую‑то. Вон она, под столом, – показал Валерка.

Казанович наклонился, глянул под стол.

– Гм… Верно, – с удивлением пробормотал он. – А ну, тащи её сюда.

Валерка тотчас выполнил приказ. Казанович бережно поставил шкатулку на стол, открыл крышку.

Завёрнутые в промасленную бумагу, в шкатулке лежали пистолет, финский нож и штук тридцать патронов.

– Взгляни, что делается на поляне, – поспешно приказал Николай Николаевич.

Гуз выглянул за дверь и доложил:

– Нигде никого.

– Оставайся возле шалаша и следи. Если кто‑нибудь появится, запоёшь, – снова приказал учёный и принялся раскладывать на столе найденные вещи.

…Минут через десять он вышел из шалаша, старательно вытер платком руки и позвал Валерку. Когда тот подбежал, сказал, подавая ему что‑то завёрнутое в бумагу:

– Возьми и брось в реку. Валерка одним духом очутился за лозовым кустом, огляделся и развернул свёрток. Там был порох. Это очень удивило Гуза: в шкатулке ведь, кажется, никакого пороху не было. И вдруг он догадался: это же Николай Николаевич разрядил патроны! Порох из них высыпал, а пули оставил.

«Пусть теперь постреляет!» – обрадовался Валерка и швырнул свёрток в реку.

Когда он вернулся к палаткам, Николай Николаевич спросил:

– Скуратов давно ушёл?

– Давно. Но за ним следят.

– Следят? – Николай Николаевич вопросительно посмотрел в глаза Валерке. – Интересно… А ну, брат, рассказывай всё по порядку.

Гуз и не собирался ничего скрывать. Он рассказал всё, что знал про горбуна и Скуратова. Николай Николаевич слушал молча, не перебивал его, а когда Валерка кончил, сразу заторопился:

– Я скоро вернусь, – сказал он, направляясь к лодке. – Наблюдай за шалашом.

Голубая лодка учёного скрылась за поворотом реки. Валерка не видел, как вскоре она свернула в узкий заливчик, минут пять медленно продиралась сквозь заросли куги, потом мягко ткнулась носом в берег. В тот же момент из прибрежных кустов вышел человек в высоких резиновых сапогах. В одной руке он держал охотничье ружьё‑двустволку, в другой – бинокль.

Это был Леон Галькевич. Тот самый знаменитый спиннингист, которого вчера вечером так испугался Скуратов. Вот только почему он сменил спиннинг на ружьё?

– Хорошо, что вы уже здесь, – сказал Николай Николаевич, когда Галькевич подошёл к лодке. – Наш прежний план придётся отменить, есть очень интересные новости…

 

Самая счастливая блесна

 

Отряд вернулся в лагерь часов в шесть. Дорога была неблизкая, все устали и потому очень обрадовались, увидав, что обед уже готов и можно сразу садиться за стол.

– Объявить дежурному благодарность в приказе! – весело выкрикнул Алик. – А пока повар будет подавать на стол, пошли, Лёня, мыться!

На поляне остались только Валерка да Скуратов.

Зубы у Скуратова, как видно, уже угомонились. Он снял повязку, но был хмур и молчалив – что‑то заботило его.

– Налить вам супу с грибами? – подбежал к нему Валерка. – А то пока они там искупаются…

– Супу? Налей, – буркнул Скуратов и уселся за стол лицом к реке.

Тихая Лань, залитая солнцем, весело катила к дальнему берегу золотистую рябь, а он смотрел на неё исподлобья, как будто всё, что он видел перед собой, злило и возмущало его.

– Вам погуще?

– Давай погуще… Да, что я хотел спросить? – Скуратов в задумчивости провёл ладонью по лбу. – Ага! Рыбачок тот, Леон, что ли, не показывался?

– Леон? – переспросил Валерка, обдумывая ответ. – Это тот, что вчера вечером приходил? Был! Часов в десять утра. И очень жалел, что не застал вас.

– А… что он хотел? – вскинул глаза Скуратов.

– Не знаю. «Еду, говорит, в Москву на три месяца – учиться. Так, видно, и не придётся повидать Архипа Павловича».

– И когда едет?

– Да уехал уже! Сегодня днём.

– Жаль! – вздохнул Скуратов, а у самого лицо так и засветилось. Он взял ложку, подмигнул Вал