Хомяк даёт советы. Снова медведь Харр,

 

Фуф и Гай были смышлёными зверёнышами и хорошо знали суровость Белого Времени. Поэтому они не пропустили мимо ушей соблазнительные обещания доброго хомяка и на следующий день пришли к его норе набираться ума‑разума. Фуф, как просил хомяк, принёс в хоботе целый ворох колосьев.

Хомяк грелся на солнце, блаженно жмуря свои круглые навыкате глазки.

‑ А, ребятки мои пришли! ‑ обрадовался он и тотчас придирчиво обнюхал колоски.

‑ Кажется, чуть недоспелые,‑ озабоченно сказал он.‑ Но ничего, я их подсушу.

Вряд ли когда у хомяка были такие внимательные слушатели. Ещё с той зимы кладовые у него так и ломились от вкуснейших вещей ‑ отборных зёрен диких злаков, крупных стручков гороха, сладких головок клевера, очищенных земляных орехов. Да ещё за это лето запасливый хомяк успел уже натаскать столько, что теперь некуда было складывать. Хомяк благодушествовал и был не прочь развлечься беседой.

‑ Чем лучше живёшь, тем больше всего‑всего хочется. Это уж, ребятки, закон природы такой,‑ откровенничал он, сидя над кучей колосьев, принесённых Фуфом.‑А когда ты сыт и всего вдоволь, тогда, ребятки, уж не знаю, чего и хочется. Иногда лежишь‑лежишь да и подумаешь: эх, хоть бы съел меня кто‑нибудь. Ну, не совсем, конечно, а так… чтобы только немножко страшно стало. И весело… Да‑а, жить надо, ребятки, умеючи, вот что я вам скажу. Нынче всё слышу я, что вот, мол, с каждым годом становится холоднее, в горах льды копятся, что по старинке теперь не прожить. Ум нужен, кричат, если хотим выжить. И на людей все ссылаются… Люди! ‑ Хомяк презрительно хрюкнул.‑ Возьмём саблезубого тигра, мне о нём ещё дед рассказывал. Вот это, говорят, был зверь! Царь природы! Одной лапой мог задавить кабана. А клыки какие у него были! А шуба! Кому и жить бы, как не ему, а где он сейчас? Нету. Вымер. Целиком и полностью. А вы мне про людей, про огонь ихний. Н‑е‑ет, всё это пустое ‑ и огонь, и клыки, и ум. Защёчные мешки ‑ вот что главное. Глядите!

Тут хомяк стал хватать лежавшие перед ним колосья, подносить ко рту и ловко вылущивать из них зёрна. Очень скоро щёки у хомяка оттопырились так, что и без того круглая его физиономия раздалась в ширину раза в два. И когда хомяк повернулся, чтобы нырнуть в нору с новой порцией припаса, эти его отдувшиеся щёки были видны даже со спины.

‑ А может, хомяк прав,‑ задумчиво сказал Гай, провожая взглядом мелькнувший в отверстии норы куцый хомячий хвост.‑ Зимой сколько намучаешься, пока достанешь из‑под снега траву. А если подтает, а потом морозом прихватит, тогда её и вовсе не достать, хоть все копыта разбей. А хомяк лежит себе в тепле, ест да спит, и никаких забот. Вот они, защёчные‑то мешки! Интересно, а у меня так получится?

Гай набрал за щеку травы, отчего его мордочка смешно перекосилась на одну сторону, подержал её там и съел.

‑ Ничего не получается,‑ вздохнув, сказал он.‑ Не ходить же так с ней целыми днями, а складывать некуда ‑ нор‑то у нас с тобой нет.

Появился озабоченный хомяк.

‑ Кладовые все забиты,‑ отдуваясь, пояснил он.‑ Пришлось в проходе сложить зерно‑то. Как бы не попортилось. Ну ничего, я его съем в первую очередь. О чём я говорил‑то? Да! Вот слышу иногда: хапуга‑де хомяк, жадина, всё под себя гребёт. А кто говорит? Зайцы‑голодранцы да мелюзга всякая вроде синиц. Разве это справедливо? Может, я обокрал кого? Вон куница или хорёк, те, верно, таскают яйца из чужих гнёзд. А я ведь не ворую, своим трудом всё нажито, вот этими лапами.

И хомяк показал восемь растопыренных пальцев ‑ по четыре на каждой лапе.

‑ Это, я считаю, всё от зависти,‑ сердито продолжал хомяк.‑ Оттого, что нет у них защёчных мешков. Я давно им говорю: есть защёчные мешки ‑ будешь жить, нет ‑ вымрешь, как саблезубый тигр. К этому всё идёт. И люди со своим умом и огнём тоже долго не протянут, потому что нет у них таких мешков. Нет ведь, а?

‑ Не знаю,‑сказал Фуф,‑ Я никогда не видел людей.

‑ Я тоже не видел,‑ признался оленёнок.

‑ Наверно, нет у них всё‑таки,‑ с надеждой сказал хомяк.‑ Иначе зачем бы им огонь понадобился? Нет, разные там рога, клыки, хоботы ‑ всё это пустое. Перед большим защёчным мешком ничто не устоит. Большой защёчный мешок воцарится на земле. Хомяк ‑ вот кто станет царём природы. Обзаводитесь мешками, вот мой совет!

‑ А как? ‑ в один голос спросили Фуф и Гай.

‑ Н‑ну, не знаю,‑ задумался хомяк.‑ Может, вам побольше пихать за щеку? Глядишь, раздуются щёки‑то. Конечно, как у меня они не станут,‑ самодовольно продолжал он,‑ но жить безбедно наверняка будете.

Наслушавшись хомяка, Фуф с Гаем пробовали обзавестись защёчными мешками, хотя бы маленькими на первый случай, но у них, понятно, ничего не получилось. Хомячьи советы явно не годились ни для мамонтов, ни для оленей.

Хомяк, кстати, не врал, когда говорил, что его навещал медведь. Харри действительно несколько раз наведывался к его норе, но, конечно, вовсе не за советом. Он давно уже облюбовал этого на редкость жирного хомяка и с удовольствием предвкушал, как он его съест.

Как‑то раз, приметив, что хомяк, волоча по траве своё брюхо, убежал собирать дикий горох, Харри уселся у норы и стал поджидать хозяина. День был жаркий. Солнце палило немилосердно. Медведя тучей окружила какая‑то летучая мелочь и с кровожадным писком набросилась на его уши и нос. Харри кряхтел и терпеливо давил мошкару. Посмотреть со стороны, получалось, что Харри моет голову ‑ так усердно тёр он себя лапами. А солнце меж тем всё набирало силу. Всё живое попряталось в тени, и лишь высоко‑высоко в небе лениво чертил круги орёл‑стервятник. Он ждал, когда медведь отобедает и уйдёт, оставив объедки. Обед же почему‑то возмутительнейшим образом заставлял себя ждать. К середине дня лохматая шуба медведя едва не дымилась. Наконец он не выдержал и сбежал в соседнюю рощу.

А хомяк всё это время пролежал в своей прохладной норе, посмеиваясь над глупым Харром, который так и не сообразил, что хомяк может пробраться к себе по запасным ходам.

Но хихикал хомяк совсем напрасно. Даже в те доисторические времена было известно, что хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Харри всё же пронюхал про запасные ходы, и однажды, вернувшись из очередного похода за горохом, хомяк обнаружил, что все ходы, кроме одного, надёжно завалены огромными камнями, а у оставшегося собственной персоной сидит и ухмыляется Харри. У хомяка от ужаса отнялись лапы.

‑ Ну иди, иди сюда, мой вкусненький,‑ ласково проурчал медведь и поманил страшнющей когтистой лапой.‑ Сейчас я тебя немножко ам‑ам…‑ Медведь облизнулся и довольно захохотал.

‑ Что ж ты молчишь? ‑ допытывался он у онемевшего хомяка.‑ Боишься? А ты не бойся, не бойся,‑ приговаривал он.‑ Ты же любишь, я слышал, поговорить. Вот и поговори со мной, повесели меня перед обедом. А то спой что‑нибудь. Или спляши.

Медведь удобно лёг на бок, подпер голову лапой и приготовился слушать. Хомяк стоял и трясся так, что Харри временами ясно видел перед собой трёх и даже четырёх хомяков рядышком.

‑ Говорят, ты очень умный и любишь порассуждать о жизни?

Хомяк издал сдавленный писк, какой впору только мелкой пичужке, но никак не солидному толстому хомяку.

‑ Вот скажи мне, Умный хомяк, что в жизни есть главное?..‑ издевательски расспрашивал Харри.‑ Говор‑р‑ри! ‑ рявкнул он, не дождавшись ответа.

‑ Ме‑ме‑мешки,‑пролепетал хомяк.

‑ Какие ещё мешки?

‑ За‑защёчные,‑ робко пояснил Умный хомяк.‑ Те, что за щекой.

‑ За щекой? ‑ изумлённо переспросил медведь.‑ А для чего они, позволь узнать?

‑ П‑п‑провизию на зиму заготовлять,‑заикаясь, отвечал хомяк.

‑ Ну‑у… А зачем? ‑ Медведь удивлялся всё больше.‑ Р‑разве зимой не положено спать, ы?

‑ Я сплю,‑ поспешно сказал хомяк.‑ Сплю… но и это… ем тоже…

‑ Смешно как‑то ты живёшь,‑ вздохнул медведь.‑ Зимой не спишь, мешки какие‑то за щеками… Хомяк, одним словом. Нужно ли такому жить‑то? Пожалуй, что и нет… Запомни,‑назидательно сказал Харри.‑Главное в жизни ‑ это клыки. И чем они больше, тем лучше, понял?

Харри оскалился и показал свои действительно очень большие клыки. Хомяк трусил и старательно кивал головой.

‑ Ничего ты не понял,‑объявил Харри, разглядывая плотоядно сощуренными глазами застывшего столбиком хомяка. ‑ Да и откуда тебе такое понять. Ну что такое хомячье понятие о жизни? Гы! Понятие может быть только одно ‑ медвежье. Объясню тебе попроще: ты живёшь, чтобы тебя съели, а я ‑ чтобы тебя съесть. Вот так. Всё просто и понятно. А ты лопочешь о каких‑то мешках. Тебя хоть кто‑нибудь слушает?

‑ Э‑э… слушают,‑выдавил из себя хомяк и попытался незаметно сделать шаг назад.

‑ Постой‑постой, куда же ты спешишь? Ведь я тебя ещё должен съесть,‑ недовольно сказал Харри.‑ Так кто же тебя слушает?

‑ Мамонтёнок слушает и этот… как его… оленёнок…

‑ Мамонтёнок? ‑ насторожился медведь.‑ Он тут бывает? Хомяк кивнул.

‑ Ага…‑ Медведь задумался.‑А часто бывает?

‑ Через день, через два…

‑ Хорошо,‑ сказал Харри.‑На этот раз я тебя есть, пожалуй, не стану. ‑ Медведь поманил к себе хомяка и, нагнувшись к самому его уху, тихо продолжал: ‑ Давай‑ка сделаем мы с тобой вот что…

 

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ола, Аф и‑ медведь

 

Тонкий месяц взошёл где‑то около полуночи, долго брёл по небу и лишь под утро стал незаметно падать к затерянному во тьме краю земли.

Всю ночь в Лесу шла беспокойная таинственная жизнь. Кто‑то вдруг с бешеным топотом проносился под деревьями, в кустах то и дело хрустели и чавкали, откуда‑то временами доносились рёв, рычанье, мяуканье, отрывистое уханье, мычанье и пронзительный хохот, ночную жизнь Леса.

Это был обычный шум ночного Леса, и он мало тревожил Олу. Она спокойно спала на дереве, в уютном гнезде из веток и травы. Но спать в Лесу нужно чутко. Поэтому Ола сразу просыпалась, если поблизости возникал какой‑нибудь казавшийся подозрительным звук. Она приподнимала голову, прислушивалась, не лезет ли на дерево барс или рысь, и снова засыпала, продолжая в то же время вслушиваться в

В конце ночи, когда всё вокруг немного утихло, она вылезла из своего гнезда, недоверчиво огляделась, сжимая острый каменный нож, потом мягко спрыгнула на землю. Из кустов сейчас же, потягиваясь, вылез Аф и вопросительно посмотрел на Олу.

‑ Я пойду к броду,‑ сказала она.‑А ты погонишь на меня антилоп. Только смотри, чтобы стадо было маленькое. А то в прошлый раз ты выгнал столько, что они меня чуть не затоптали.

Аф беззвучно исчез в зарослях. Ола длинными и бесшумными прыжками понеслась в другую сторону. Она бежала легко и даже как‑то неторопливо, лишь быстрое мельканье кустов свидетельствовало о том, каким стремительным был её бег. Справа низкий серп луны то скрывался в листве деревьев, то снова появлялся.

На краю Леса Ола остановилась, вглядываясь в синевато‑серый полумрак равнины, потом побежала дальше, но уже медленнее и осторожнее.

Остановилась она в кустах у небольшой речушки. Над самой водой по обоим берегам тянулись заросли. Множество троп сходилось в этом месте. На другом берегу они снова ‑ каждая особняком ‑ разбегались в травяную сизую даль. Через этот брод, грациозно поднимая ноги и пугливо озираясь по сторонам, ходили антилопы. С шумом пробегали вечно спешащие куда‑то лошади, на ходу окуная морды в воду. Степенно переправлялись бизоны, после которых река ниже по течению долго оставалась бурой от поднятой грязи.

Держа в поднятой руке нож, Ола вслушивалась в застывшую предрассветную тишь. Чуть журчала вода под берегом, совсем рядом робко попискивала какая‑то ранняя пташка.

Вдруг чуткое ухо Олы уловило где‑то неясный шум. Она повернула голову и замерла. Шум приближался. Уже слышен был отрывистый басовитый лай Афа, а ещё через мгновение донёсся торопливый топот. На бледном небе замелькали лёгкие тени.

Антилоп было около десятка. Передние уже проносились мимо и с шумом влетали в воду. Ола сделала неуловимо быстрое движение. Тяжёлый нож, крутясь, стремительно прорезал воздух, и почти тотчас что‑то с тяжёлым плеском упало в воду. Антилопы, в два прыжка минуя речку, выносились на тот берег и растворялись в сером сумраке.

Когда Ола подбежала к воде, там уже стоял Аф и, сдержанно рыча, смотрел на неподвижную тушу антилопы, лежащую почти у самого берега.

Ола, зайдя по колено в воду, подняла со дна свой нож, ухватила за ногу антилопу и вытащила её на берег.

Пока Ола разделывала тушу, Аф сидел рядом и, облизываясь, лениво поругивал бестолковых антилоп, которые никак не хотели бежать к броду.

Уже совсем рассвело, когда они доели сырую печёнку и Ола встала, прихватив с собой заднюю ногу антилопы.

На краю рощи она остановилась под раскидистым деревом и подозвала Афа.

‑ Ты никуда не уходи,‑ сказала она.‑ Я до полудня буду спать, а потом пойдём купаться.

Она подвесила на сук антилопью ногу, рассчитывая днём зажарить её на костре, и удобно устроилась в развилке крупных веток. Сквозь редкую листву она видела сверху Афа, свернувшегося калачиком в кустах, и крохотные, чуть розовые от восходящего солнца блёстки росы в траве.

Ола вытянулась на толстой ветке и, подложив под голову локоть, быстро заснула.

Разбудило её рычание Афа. Она подняла голову и сразу увидела огромного пещерного медведя. Он наискось пересек открытое пространство перед рощей и скрылся в кустах, довольно далеко от того дерева, на котором лежала Ола. Она проследила за ним взглядом и сообразила, что он залёг на самом краю рощи.

‑ Аф! ‑ тихо позвала она.‑ Там лежит медведь.

‑ Знаю,‑ проворчал пёс.‑ Что ему здесь надо?

‑ Спать, наверно, пришёл,‑ равнодушно заметила Ола. ‑ Если он пойдёт сюда, ты скажи мне.

Она знала, что пещерный медведь не полезет на дерево, и поэтому нисколько не беспокоилась. Скоро Ола опять задремала.

Всё тот же Аф разбудил её повторно. Он стоял, рыча и уставив куда‑то уши, и время от времени бросал на Олу удивлённые взгляды. Она посмотрела, куда вглядывался пёс, и увидела медленно бредущих друг за другом мамонтёнка и оленёнка. Впереди, болтая ушами, вперевалку шагал увалень мамонтенок с охапкой каких‑то растений в хоботе. За ним, озираясь, шёл оленёнок. Один раз он остановился, долго всматривался в ту сторону, где прятались Ола с Афом, но потом успокоился и продолжал путь. Остановились они у какого‑то места, скрытого травой. Ола не могла разглядеть, кто там был с ними ещё, но кто‑то был. Иногда оленёнок и мамонтенок переглядывались, что‑то говорили друг другу, затем снова устремляли взгляды на кого‑то маленького, незаметного в высокой траве.

‑ Медведь!‑тявкнул вдруг Аф и ощетинился так, что Оле показалось, будто шея его сразу стала вдвое толще.

Медведь большими мягкими скачками бежал от рощи. Удивительно быстро для такого грузного зверя он покрыл половину расстояния до мамонтёнка с оленёнком, и только тут те заметили его. Оленёнок огромными прыжками рванулся прочь. Мамонтенок с визгом неуклюже поспешил за ним.

Оленёнок убегал всё дальше, но вдруг остановился, поджидая мамонтёнка. Он подпрыгивал на месте от нетерпения, порывался бежать, но что‑то прочно удерживало его на месте. Он дождался мамонтёнка и, поминутно оглядываясь, побежал с ним рядом.

Медведь уже не спешил. Он лениво трусил, переваливаясь с боку на бок. Он явно был уверен, что на этой широкой чистой равнине мамонтенок от него не уйдёт. На оленёнка он вряд ли рассчитывал: догнать его, если бы тот бежал со всех ног, он всё равно бы не смог. А оленёнок не убегал. Он упрямо бежал рядом с медлительным мамонтёнком и иногда даже принимался с отчаянием подталкивать его сзади своими небольшими рожками.

‑ Аф!‑закричала Ола.‑Он же ведь съест их!

Как будто только этих слов и дожидавшийся. Аф с хриплым рычанием сорвался с места. Он бежал по‑волчьи; вытянувшись в струнку и прижав уши, он стлался над землёй, то пропадая на мгновение в траве, то снова на миг взлетая над ней.

Появления собаки медведь не ожидал. Когда Аф с ходу рванул его за задние лапы, медведь от неожиданности сел. Но тотчас он оглушительно рявкнул и кинулся на Афа. Собака увернулась, отскочила и залилась злобным лаем. Медведь несколько раз попытался прихлопнуть Афа своей громадной лапой, но тот ускользал, как вьюн. Медведь повернулся и побежал было дальше, но Аф опять налетел сзади и вцепился ему в хвост. Только тут медведь понял, что, не отделавшись от собаки, погоню ему не продолжить.

‑ Ага, так вы все заодно! ‑ заревел он, снова бросаясь за Афом.

Но где было большому и не очень‑то уж поворотливому медведю поймать Афа, который в беге только чуть уступал антилопам, а в ловкости мог поспорить с барсом.

Ола визжала от восторга, глядя, как медведь с рёвом и проклятьями пытался ухватить Афа, крутился на месте, прыгал и даже принимался кататься от злости по земле.

Мамонтёнок с оленёнком тем временем убегали всё дальше и дальше, направляясь к большому стаду бизонов, которое паслось где‑то у самого края равнины.

Наконец запыхавшийся Аф, напоследок ещё раз облаяв медведя, убежал в рощу.

Харри некоторое время тупо смотрел ему вслед, потом поискал налитыми кровью глазами Фуфа с Гаем, которые к этому времени превратились в два маленьких пятна у самого горизонта.

‑ Ничего не понимаю…‑ пробормотал он.‑

‑ Что творится на свете? Какой‑то маленький нахал, неудачное подобие волка, портит мне всю охоту. Мне! Медведю Харру! Неслыханно! Где уважение к большим и сильным? Почтение где? Уж не схожу ли я с ума? ‑ Тут он вспомнил про Умного хомяка и мгновенно рассвирепел: ‑

Ну, уж этот‑то от меня не уйдёт!

Он подошёл к норе и рявкнул:

‑ Выходи!

Хомяк, труся, вылез из норы и, угодливо повиливая куцым хвостом, спросил:

‑ Удалась ли ваша охота, могучий Харри?

‑ Удалась,‑ сквозь зубы процедил медведь и мгновенно сгрёб хомяка за жирный загривок: ‑ Это ты натравил на меня собаку? И ещё издеваешься?

Скоро медведь лежал, сыто отдуваясь и ковыряя в зубах, и бурчал себе под нос:

‑ Удивительно, этот паршивец оказался на редкость вкусным. Даже не ожидал…‑ Потом он мрачно хохотнул и добавил: ‑Хоть этим он немного искупил свою вину передо мной. А мамонтёнок от меня не уйдёт. Я ещё до него доберусь!

 

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ум против силы

 

Пещеру себе Харри подыскал очень давно и жил с тех пор в ней. За многие годы там скопились целые горы костей, рогов и обрывков шкур. Спал Харри на куче сухой травы и старых веток. Хотя бояться ему было некого, всё же жилище он выбрал себе такое, чтобы в нем было безопасно. Лаз из пещеры выходил на узкую кромку берегового обрыва. Сверху над ней нависал склон горы, покрытый горелым лесом. Кроме Харра, по узкому краю обрыва никто не ходил, потому что в долине этой небольшой сумрачной речки не было ни травянистых полянок, ни зарослей орешника.

Правда, где‑то в верховьях речки были камышовые болота. Там обитали свиньи, но они никогда почти не спускались в низовья, а если и ходили изредка, то старались держаться противоположного берега. Даже угрюмые кабаны со своими острыми клыками предпочитали не встречаться с Харром.

Однажды под вечер Харри, возвращаясь к себе в логово, снова увидел мамонтёнка. Фуф был не один ‑ с ним рядом шли оленёнок, собака и ещё одно существо, в котором Харри с удивлением узнал человеческого детёныша.

‑ Э‑т‑то ещё что за новости! ‑ поразился медведь.‑ Собака да ещё маленький человек! Попытаюсь‑ка я поохотиться на кого‑нибудь из них. Неужели я и в самом деле испугаюсь собаки? Смешно!

Медведь решительно спустился с горы и стал подкрадываться через кусты. Он всю жизнь жил охотой, поэтому подкрадываться‑то уж умел, как мало кто другой. Ему удалось подобраться совсем близко. Со страшным рёвом он внезапно выкатился из кустов и бросился, решив не обращать внимания ни на какие собачьи укусы и добраться‑таки до мамонтёнка. Медведь на бегу отмахивался от Афа и с каждым прыжком настигал вперевалку удиравшего мамонтёнка. И тут вдруг рядом раздался оглушительный треск, словно молния угодила в старый дуб. Сметая кусты и молодые деревца, на поляну вылетел носорог Рум. Его блестящий длинный рог был нацелен на медведя. Харри всеми четырьмя лапами проехался по земле, оставляя глубокие борозды, и Со всей быстротой, на какую был способен, ринулся прочь.

Неповоротливый Рум с разбегу проскочил через всю поляну, причём совершенно не в ту сторону, в какую скрылся медведь, со злости разнёс в щепки громадный пень, попавшийся ему под ноги, и с грозным сопением скрылся в чаще.

После этого Ола сказала, что медведь слишком уж настойчиво охотится за мамонтёнком.

‑ Это неспроста,‑ добавила она, глядя на испуганно взъерошенного Фуфа.

‑ И я тоже думаю, что он не оставит нас в покое,‑ согласился Гай.‑ Надо уходить из этих мест.

‑ В других местах есть свои медведи или даже пещерные львы,‑ сказала Ола.‑ Нет, мы сделаем так, чтобы он нас не тревожил. Мы должны сами на него напасть.

‑ Кто, мы?! ‑ испугался оленёнок.‑ На медведя?! Да ведь он же нас передавит, как мышей.

‑ Вот подождите, когда вырасту, я покажу этому медведю! ‑ пообещал Фуф.

‑ До той поры он тебя давно уже съест,‑ усмехнулась Ола.‑ Надо что‑нибудь придумать… Вы идите пока к бизонам,‑ сказала она Фуфу и Гаю.‑ Когда опасность минет, я вас позову. А ты, Аф, сбегай разузнай, где он живёт, этот медведь.

Весь следующий день Ола из кустов на противоположном берегу речки следила за логовом медведя. Она внимательно осмотрела поднимавшийся над пещерой склон с горелыми деревьями и ведущую к ней тропу над обрывом.

К вечеру из пещеры вылез сам Харри. Он угрюмо поглядел по сторонам, зевнул и пошёл прочь от логова. В одном месте на тропе лежал крупный камень. Видимо, он совсем недавно скатился сверху. Харри недовольно обнюхал его, одним движением лапы спихнул под обрыв и зашагал дальше.

Ола провожала его взглядом, пока он не исчез за поворотом, после чего надолго задумалась. Вдруг на лице её появилась лукавая усмешка.

‑ Кажется, я знаю, как нам избавиться от этого медведя,‑сказала она Афу.‑ Бежим скорее на ту сторону!

Перебравшись на другой берег, Ола поднялась на склон, выбрала среди упавших деревьев наиболее подходящее и скатила его сверху прямо на тропу Харра.

‑ Пусть посердится! ‑ засмеялась она.

Сытый и сонный Харри возвращался к себе около полуночи и неожиданно наткнулся на перегородившее тропу дерево. Медведь заворчал и сбросил его вниз.

На следующий день на тропе снова оказалось дерево. Харри смахнул и его, не особенно задумываясь над тем, откуда они берутся.

‑ Ну вот,‑ сказала наблюдавшая за этим Ола.‑ Теперь начинается главное.

Из заранее припасённых антилопьих шкур она нарезала множество тонких ремешков и за вечер сплела из них несколько длинных крепких верёвок.

На следующий день, когда Харри ушёл куда‑то по своим тёмным медвежьим делам, Ола снова залезла на склон над пещерой. Здесь она после некоторых размышлений выбрала упавшее дерево, толстое, тяжёлое, со множеством сучьев, торчащих в разные стороны. С большим трудом, помогая себе палками‑рычагами, Ола скатила его с горы так, что оно упало у самого входа в пещеру. Спустившись следом, она, пока Аф высматривал, не возвращается ли вдруг Харри, привязала к дереву верёвки со скользящими петлями на концах. После чего Ола и Аф удалились в прежнее укрытие на другом берегу.

Харри появился под вечер. Увидев у входа в логово очередное дерево, он раздражённо рявкнул. Обломанные острые сучья мешали подступиться, и Харри некоторое время безуспешно топтался, озлобляясь всё больше и больше. Встав на задние лапы, он ударами передних обломал сучья, потом упёрся в ствол и начал толкать его к краю обрыва. Под ногами путались какие‑то длинные мягкие стебли, пахнущие съедобным ‑ не то оленем, не то антилопой,‑ но Харри не стал обращать на них внимания. Главное, что занимало его сейчас,‑ избавиться от этого некстати взявшегося дерева. А оно не поддавалось. Его корявые сучья цеплялись за выступы камней и неровности тропы. Харри утробно взревел, приналёг всей своей громадной тяжестью. Затрещали сучья, дерево приподнялось, повисло над обрывом и тут же полетело вниз. Какой‑то миг на тропе оставался один вздыбившийся Харри, но сразу вслед за этим на его задней лапе затянулась петля, и падающее дерево мгновенно сдёрнуло пещерного медведя с тропы. Надо думать, Харри ничего не успел понять. Но если бы был жив хомяк и мог наблюдать со стороны всё происшедшее, то он, пожалуй, сообразил бы, что большие клыки ‑ это ещё не самое главное в жизни. Но хомяка не было: как мы знаем, его вполне заслуженно съели. Единственно, кто мог наблюдать падение Харра в пропасть,‑ это Ола и Аф, но они никогда не считали, что клыки ‑ главное в жизни, а потому восприняли случившееся как должное.

‑ Мы победили его! ‑ радостно закричала Ола, когда разом оборвался хриплый рёв падающего медведя.‑ Аф, мы победили его! Побежим к нашим друзьям, чтобы они скорее узнали об этом!..

Перед утром ветер принёс откуда‑то тонкий холодок. Как ни был он слаб, Ола почувствовала его и как бы про себя сказала:

‑ На исходе уже время Большого Солнца.

‑ Мы с мамой в такую пору уходили к своему стаду,‑ сказал Фуф, грустно глядя туда, откуда пришли они с матерью, когда время Большого Солнца только начиналось.

‑ В Белое Время без стада не прожить,‑ озабоченно сказал Гай. ‑ Не прибиться ли нам к стаду бизонов? А то волки замучают…

Они замолчали и все вместе стали подниматься на холм, с которого были видны тёмные пока островки рощ, скалистые увалы с зубчатыми гребнями и зелёный край неба, чуть подсвеченный снизу красноватым пламенем ещё далёкого солнца.

 

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Росомаха Чива

 

Ещё задолго до победы над пещерным медведем Ола задумывалась над тем, как прогнать Длинноруких из своего селения. Сначала она надеялась, что они скоро уйдут своими неведомыми разбойничьими путями. Однако Длинноруким понравилось новое место. Откуда‑то подходили всё новые и новые их ватаги, и уже готовых хижин стало для них мало. Из костей, веток и тростника Длиннорукие наспех лепили для себя кособокие и уродливые жилища. Небольшое и аккуратное селение рода Большого Ворона стало не узнать. Во много раз оно теперь разрослось и выглядело преужасно.

Очень скоро Ола выяснила, чем эти места привлекли Длинноруких. Здесь, в болотистых долинах притоков Амгау, росло редкое «плачущее» дерево, из коры которого Длиннорукие готовили, оказывается, особый напиток. По вечерам, когда перед хижиной Великой Матери плясали и гремели бубнами заклинатели духов, Длиннорукие,, сидя у костров, с жадностью пили приготовленный напиток и приходили в необычайное возбуждение. Они начинали плакать и драться, плясать и прыгать вокруг поставленного в центре селения толстого столба, увешанного связками человеческих черепов'. У подножия этого столба под ужасающий вой всего племени приканчивали пленных и тут же съедали их.

Поскольку срубить дерево было делом очень и очень трудным ‑ люди ещё не знали тогда даже каменных топоров,‑ Длиннорукие сдирали кору с деревьев, сваленных бобрами." Это Ола приметила и запомнила…

‑ Надо найти твоих сородичей,‑сказал однажды Аф.‑Если бежать всё время, мы должны встретить их через три дня и три ночи…‑ В Белое Время без стада не прожить,‑ заметил Гай.‑ Наша мудрая и храбрая Ола, ты должна вернуться к своим.

Олу теперь, после победы над страшным Харром, знали все. Её имя было известно всем, кто бродит среди равнин, крадётся в гуще Леса, летает в вышине или плещется в речных заводях.

‑ За нас не беспокойся,‑ потряхивая ушами, сказал Фуф ломким баском.‑ Мы…

‑ …перезимуем с бизонами,‑со смехом докончила за него Ола.‑ Я верю, что с бизонами вам будет хорошо, но я не могу пока вернуться к своим.

‑ Почему? ‑ сразу спросили Фуф, Гай и даже Аф, который лучше обоих понимал Олу.

‑ А вот почему. С тех пор как наше селение стоит на этом месте, Большое Солнце возвращалось столько раз, сколько у меня пальцев на руках, и ещё раз столько, и ещё, и ещё, и ещё…

Считать Ола умела только до двадцати ‑ по числу пальцев на руках и ногах. А всё свыше этого она называла одним словом ‑ «много». Её четвероногие друзья в счёте были ещё слабее, но всё равно они поняли, что селение рода Большого Ворона стоит на этом берегу очень, очень давно.

‑ И всё это время мои сородичи строили хижины. Ведь их за одно Большое Солнце не построишь… И даже за два тоже,‑ вздохнув, закончила Ола.

‑ Ну и что? ‑ спросил любопытный Фуф.

‑ А то,‑ сказала Ола, щёлкая его по хоботу,‑ что на нынешнее Белое Время мои сородичи могут остаться без хижин.

Тут Аф сделал вид, что он давно всё это знал, и недовольно сказал Фуфу:

‑ Из всех нас у тебя самые большие уши, а слышишь ты мало. Обязательно тебе всё надо растолковать.

‑ Зато я мамонт,‑ обиделся Фуф.‑ Мне ещё мама об этом говорила.

‑ Э, нет, ушастик!‑засмеялась Ола.‑ Пока ты ещё не мамонт. Вот когда ты будешь большим, даже больше носорога Рама, вот тогда ты станешь мамонтом.

‑ У меня есть хобот,‑ защищался Фуф.

‑ Хобот, хобот… а рога у тебя есть? ‑ спросил Гай.

‑ И защёчные мешки? ‑ лукаво добавил Аф.

‑ А хвост у тебя ещё даже меньше, чем у Афа,‑ закончил Гай.

‑ Ты станешь хвастунишкой намного раньше, чем мамонтом,‑ строго сказала Ола.‑ Мама тебя отшлёпала бы за это. Но ничего, за неё это могу сделать я.

‑ И я,‑ вмешался Гай.

‑ А я укушу,‑ Аф зевнул, чтобы показать свои острые белые клыки.

‑ Э‑э… я больше не буду,‑ виновато помаргивая, захныкал Фуф.‑ Я нечаянно…

‑ То‑то же, смотри, чтобы больше этого не было. А теперь вы гуляйте, а я полезу на дерево спать.

Ола подпрыгнула, ухватилась за нависший над ней сук и мигом очутилась в гуще ветвей. Здесь она улеглась на сплетённую из мягких прутьев постель. Фуф с Гаем отправились на поиски какой‑нибудь полянки с обильной травой, а Аф, спасаясь от полуденной жары, забился в чащу.

Вспомним, что Ола жила по правилу Лесов: спала в самую жару и ещё часть ночи, а уже задолго до рассвета выходила на охоту.

Ночь в Лесу ‑ это самое оживлённое время. Считается, что ночью и трава сочнее, и вода вкуснее. А надоедливая и кровожадная мошкара? Посмотри‑ка, как она суетится в жару, как пищит радостно и густыми роями вьётся над всем живым! Нет, не зря обитатели Леса не спят ночью. Ну, а про хищников ‑ волков, рысей, барсов и грозного пещерного льва ‑ и говорить нечего. Недаром они ночью видят, как днём. Загляни однажды в глаза своей кошке, когда она будет вечером мурлыкать у тебя на коленях. Ого! Ты увидишь, как в глубине её ленивых жёлтых глаз тлеет прозрачный зелёный огонёк. Это навсегда оставшийся отблеск тех невообразимых давних ночей, когда над древним Лесом всходила древняя луна, горели колючие древние звёзды и весь мир окутывался зелёным колдовским туманом. И туман этот был по‑древнему таинственным, он не то колыхался, не то был неподвижен, а может, он и вовсе был не туманом, а зелёной тайной древнего Леса…

После победы над Харром Ола уже не могла беззаботно спать днём. Она должна была всё время думать, как прогнать Длинноруких из родного селения.

На закате солнца четверо друзей снова собрались все вместе.

‑ Где мы встретимся сегодня ночью? ‑ Ола сидела на ветке не очень высоко над землёй и весело болтала ногами.‑ Может, опять у Тёмного брода?

‑ Нет, только не у Тёмного брода! ‑ воспротивился Гай.‑ Мне туда нельзя.

‑ Почему?

‑ Росомаха Чива узнала, что я там бываю, и решила меня подстеречь. Мне сказал об этом красноголовый дятел.

‑ Чива? ‑ Ола прищурила глаза.‑ Это такая нескладная прожорливая злюка с круглыми глазами и непонятно на кого похожая?

‑ Р‑р‑гаф! ‑ подтвердил Аф.‑ Она, кажется, приходится дальней родственницей Харру.

‑ Ей что, мало другой дичи? ‑ Ола раскачивалась вверх‑вниз на своей ветке, беспечно улыбалась и в то же время успевала замечать всё› вокруг.

‑ Например, антилопы не любят ходить через брод, если поблизости есть дерево, на котором кто‑то может затаиться,‑ объяснил Гай.‑ А на равнине Чива мало кого может догнать.

‑ Чива, Чива…‑ отмахиваясь от комаров, пробормотала Ола.‑ Хорошо, я с ней поговорю. Постойте! ‑ вдруг оживилась она.‑ Что это там Рум делает?

За деревьями виднелась большая поляна. В дальнем конце её, у небольшой речки, росло невысокое толстое дерево с очень широкой и плоской сверху кроной. В её густой тёмно‑зелёной хвое пламенели огромные ярко‑красные шишки. Вокруг этого дерева неуклюже топтался шерстистый носорог. Он яростно тёрся о ствол то одним, то другим боком, так что даже отсюда было видно, как покачивается дерево.

‑ Это дерево называется плачущим,‑ объяснил Фуф.‑ С него всё время капает сок. Очень редкое дерево. Мне про него ещё мама рассказывала.

‑ А что она тебе рассказывала? ‑ спросила Ола, не сводя глаз с носорога.

‑ У нас, мамонтов и носорогов, очень толстая кожа, комары и мошки нам не страшны. Только вот в конце Большого Солнца появляются такие бескрылые мухи, мы их называем долгоносиками. Они забиваются нам в шерсть и кусают сквозь кожу.

‑ Как клещи или блохи,‑ сказал Аф и поёжился.‑ Р‑рр, не люблю!

‑ Вот это дерево нас и спасает,‑ продолжал Фуф.‑ Рум сейчас мажется соком, а сверху на него ещё и хвоя падает. Долгоносики боятся запаха этого дерева.

‑ Плачущее дерево,‑ задумчиво протянула Ола.‑ Их ведь здесь мало?

‑ Мало,‑ подтвердил Фуф и вздохнул: ‑ Совсем мало. К тому же бобры их валят…

‑ Это хорошо,‑ почему‑то обрадовалась Ола и спрыгнула на землю.‑ Бежим скорее к Тёмному броду! Там мы кое‑что сделаем, а потом разойдёмся.

У Тёмного брода было сумрачно от нависших деревьев. Небольшая речка разливалась здесь вширь и текла так медленно, что казалась совсем неподвижной. В чёрной её глади отражались облака, розовые с одного боку от заката, тёмная стена деревьев и прибрежные кусты на той стороне.

Ола внимательно посмотрела на чуть заметную тропу, потом окинула взглядом деревья и уверенно направилась к приземистому дубу.

‑ Так и есть.‑ Она провела рукой по шершавому стволу.‑ Вот следы когтей, а вот здесь Чива подстерегает добычу.

И Ола указала на очень толстый узловатый сук, нависающий как раз над тропой.

Ещё раз осмотрев дерево, Ола выбрала другой сук, росший рядом с тем, который облюбовала Чива, и набросила на него длинный ремень, сделанный из полосок антилопьей кожи.

‑ Держи,‑ сказала она, подавая конец ремня Фуфу.

Вдвоём они с трудом оттянули неподатливый сук так, что он прошёл над Чивиной засадой и изогнулся в упругую дугу. Конец ремня Ола крепко привязала за соседнее дерево. После этого она прикинула что‑то и своим острым кремнёвым ножом заострила длинную прямую ветку, росшую сбоку из изогнутого сука.

‑ Всё,‑ сказала Ола, закончив работу.‑ Аф останется со мной, а вы ступайте отсюда.

Фуф с Гаем, то и дело с н<