Фуф остаётся один, потом встречает оленёнка Гая и Умного хомяка.

 

Непоседа Фуф ещё утром куда‑то исчез, и к середине дня мамонтиха не на шутку испугалась. Она обошла несколько рощ и теперь не знала, где ещё искать сына. Вдруг навстречу попался Харри.

Медведь мигом прыгнул за толстое дерево и, высунув из‑за него голову, с обидой сказал:

‑ Напрасно вы тогда так осерчали на меня. Я же совсем не желал зла вашему сыночку. Ну, шлёпнул бы его разок‑другой, так это ему же на пользу! Излишняя родительская любовь детей только портит!

Увидев, однако, что мамонтихе вовсе не до него, медведь осмелел и вылез из‑за дерева.

‑ Хрр, не те нынче дети пошли,‑ сказал он, сокрушённо разводя лапами.‑ Дерзят, старших не уважают. Вот, помню, мы в своё время…

‑ Вы не видели моего сына? ‑ перебила мамонтиха, тревожно озираясь по сторонам.

‑ Что, неужели пропал? ‑ оживился Харри.‑ Ай‑яй‑яй… Постойте‑ка…‑ Медведь прищурился, делая вид, что вспоминает.‑ Ах‑хрр, совсем из ума выжил! Я же видел его сегодня! Помню, ещё подумал, какой вкусн… э‑ээ, какой симпатичный малыш…

‑ Вы видели моего сына? ‑ вскинула хобот мамонтиха.‑ Где?

‑ Ага,‑ подтвердил медведь.‑ Знаете старую свиную тропу, что идёт по обрыву вверх по Амгау?

Мамонтиха нетерпеливо кивнула.

‑ Вот по ней он и убежал. Я хотел было вернуть его, потому что дальше‑то места очень уж нехорошие…

‑ Что такое? Почему? ‑ закричала мамонтиха не своим голосом.

Медведь казался совсем убитым.

‑ Старый я дурак! ‑ причитал он и даже ухитрился всплакнуть.‑ Как же я не догадался‑то: ведь там живёт этот негодяй пещерный лев, разбойник, каких свет не видел. Съесть малыша ему ничего не стоит!

Мамонтиха повернулась и бросилась к реке. Забыв об осторожности, она бежала по узенькой подмытой тропе, которая выдержала бы разве что свинью, но никак не огромную мамонтиху. И тропа не выдержала. Вместе с грудами земли мамонтиха рухнула с огромной высоты прямо в отороченные пеной водовороты. Через короткое время оглушённая Фуфина мать показалась уже на середине реки, и широкое течение неторопливо понесло её дальше.

Харри видел всё. Он провожал мамонтиху глазами, пока мог различить её среди волн, потом довольно ухмыльнулся и пошёл прочь от обрыва.

Всю остальную часть дня медведь потратил на розыски мамонтёнка. И если бы он его нашёл, то наш рассказ о бедном Фуфе можно было бы тут же и окончить. Харри обрыскал несколько рощ, где обычно любила кормиться мамонтиха. Под вечер, усталый и голодный, он отправился за более лёгкой добычей, рассудив, что мамонтёнок от него всё равно не уйдёт и съесть его ещё успеется.

А Фуф так никогда и не узнал, почему столь неожиданно и навсегда исчезла его мама. Не найдя её там, где они расстались, мамонтёнок совершенно потерял голову. Всё вокруг ‑ и раскидистые дубы, и тонкие берёзы, и ивы с бугристой серой корой, и даже весёлые ручейки, затерянные в траве,‑всё вдруг помрачнело, насупилось. Везде, куда ни глянь, мерещилось что‑то злое и пугающее. Только тут до Фуфа дошло, что он уже с самого утра ходит совсем‑совсем один. Мамонтёнок заверещал и кинулся куда глаза глядят. Встревожив стайку темноглазых косуль, пришедших на водопой, он миновал мелкую речонку, с жалобным хныканьем заметался по каким‑то полянам в россыпях красных и белых цветов и, наконец, мохнатым скулящим клубком выкатился на край равнины.

 

Здесь было просторно и тихо. Вечерело. Вдали, над неоглядными зарослями синеватой бизоньей травы, неторопливо плыли бурые спины быков, появлялись и исчезали сухие головки пугливых винторогих антилоп, проносились всхрапывающие кони с короткими растрёпанными гривами.

Стояла вторая половина лета. Самый жар уже миновал, но впереди ещё были долгие дни дозревания диких злаков, короткие грозы с дрожащими в глубине сизых туч ветвями молний. И уж совсем далека была ясная затяжная осень в бескрайнем разливе жёлтого и голубого.

Трудно сказать, как сложилась бы дальше судьба Фуфа, если бы он не встретил в это время оленёнка, весёлого бродягу Гая.

 

Гай вырос сиротой, потому что олени не воспитывают своих детей. Сразу после рождения маленький Гай был оставлен своей матерью и целыми днями скрывался в траве. Пока он не мог заботиться о себе сам, его кормили все проходившие мимо оленихи. Потом он подрос, научился есть траву, бегать и прятаться от врагов.

Гаю был год, и на голове у него уже ветвились небольшие рога. За время одиноких скитаний он многому научился. Он знал, что на равнинах надо остерегаться волков, особенно зимой, а в Лесу ‑ росомахи или рыси, которые подкарауливают обычно у водопоя, затаившись где‑нибудь на дереве. Знал он также и то, что ни бизоны, ни лошади, ни даже свиньи не причинят ему вреда. Как‑то зимой за ним гнались волки. Спасся Гай тем, что успел забежать в самую середину бизоньего стада. Когда над окрестными сугробами появились нюхающие воздух острые волчьи носы, могучие быки окружили кольцом коров и телят и выставили наружу свои грозные рога. Огромный, как носорог, вожак с глухим рёвом бросился вперёд. Волки отлично знали, что такое бизон в бою, и сочли за лучшее быстренько убраться. Стадо не прогнало Гая, и с ним он проходил в полной безопасности до самой весны.

Знал Гай и великое множество других уловок, не однажды спасавших ему жизнь. Словом, это был сообразительный и, несмотря на молодость, уже бывалый житель того далёкого, дикого и буйного мира.

Однажды тёплым полднем второй половины лета Гай, решив отдохнуть до вечера где‑нибудь в тени, направился к роще. Он уже подходил к крайним деревцам, когда его заставил насторожиться какой‑то шум. Гай недоверчиво осмотрел частокол деревьев с густым подлеском, втянул вздрагивающими ноздрями душные лесные запахи и прислушался. Что‑то очень нешуточное происходило совсем рядом, однако ни с одной знакомой опасностью Гай этого связать не мог. Несколько мгновений любопытство боролось в нём с осторожностью. Пересилило любопытство. Гай тихо пролез сквозь заросли кустов и замер от удивления.

На небольшой круглой полянке шёл отчаянный бой. Жирный чёрный хомяк с жёлтыми пятнами на боку из последних сил отбивался от хорька. Хорёк был невероятно проворен. Его тонкое гибкое туловище мелькало в траве! так, что за ним трудно было уследить. Казалось, что хорьков несколько. Хомяк еле успевал поворачиваться. Он шипел, колотил перед собой когтистыми лапами и, затравленно вертя головой, щёлкал в воздухе зубами. Юркий хорёк напирал прямо‑таки отчаянно. Наверно, для хомяка дело кончилось бы плохо: уж очень он был жирен и неуклюж. Но тут случилось совсем неожиданное. Из кустов напротив, сверкнув на солнце, ударила струя воды. Хомяк тут же ткнулся носом в траву и закрыл глаза ‑ для него это было уже слишком. Получил своё и нахрапистый хорёк ‑ струя угодила ему прямо в оскаленную морду. Он крутнулся волчком, полузадушенно взвизгнул и мгновенно исчез. Ещё быстрее, пожалуй, простыл бы след Гая, но в тот момент, когда его упругие ноги напряглись для прыжка в сторону, он увидел небольшого мохнатого мамонтёнка. Фуф с удовольствием окатил драчунов водой из хобота и теперь с большим сомнением смотрел на Гая. Он тоже только что заметил его. Одного взгляда было достаточно, чтобы искушённый Гай понял: этот лопоухий зверь ему не страшен.

Хомяк так и не открывал глаз. Он протяжно стонал в траве ‑ видимо, прощался с жизнью.

Фуф и Гай одновременно подошли и остановились над ним, глядя с искренней грустью.

Хомяк приоткрыл было один глаз, но, увидев сразу двух больших зверей, затрясся и закричал ещё громче. Мамонтёнок и оленёнок недоуменно посмотрели друг на друга.

‑ Кто это? ‑ спросил Гай, осторожно трогая хомяка копытом.

‑ Не знаю,‑ сказал Фуф.‑ А почему он так кричит?

Хомяк наконец‑то сообразил, что съесть его не собираются. Он открыл глаза, оглядел обоих и на всякий случай спросил:

‑ Вы ведь травкой питаетесь, а?

Фуф и Гай дружно кивнули.

Хомяк приободрился, сел столбиком, прижал к животу окровавленные передние лапы и опасливо оглянулся.

‑ Этот маленький негодяй искусал мне лапы. Но всё равно, если бы не вы, я б ему такое показал! Я б его на мелкие клочки! Я это могу, я такой!..‑ Он, постанывая, облизал лапы и попросил: ‑ Вы бы, ребятки, помогли мне добраться до норы, а? Самому‑то мне, пожалуй, не дойти!

По пути, покачиваясь в хоботе Фуфа, он назидательно говорил:

‑ Старшим надо помогать. Особенно мне. Я это одобряю. Вы правильно поступаете. Я как увидел вас, так сразу же подумал: вот хорошие ребята. Я в долгу не останусь. Вы знаете, кто я? Хомяк! Умней меня никого нет. Все ко мне за советом ходят. Сам медведь Харри не раз приходил!

Оказавшись у входа в свою нору, хомяк совсем повеселел.

‑ Вот мой дом,‑сказал он, с самодовольным видом усаживаясь у входа.‑ Жаль, ребятки, что не можете зайти и посмотреть, как я живу. Ах, как я живу! Какие у меня кладовые!.. А у вас есть норы?

Фуф с Гаем отрицательно помотали головами.

‑ Как?! ‑ вскричал хомяк. ‑ А где же вы живёте?

‑ Мы не живём в одном месте,‑объяснил оленёнок.‑Ходим везде, ночуем где придётся.

‑ Ах, бродяжничаете! ‑ по‑своему истолковал хомяк.‑ Ну, а кладовые, кладовые‑то у вас есть?

‑ Зачем они нам? ‑ Гай начал оправдываться, словно его уличили в чём‑то нехорошем.‑ Мы везде находим пищу.

‑ Это сейчас,‑ снисходительно согласился хомяк.‑ А что будете делать, когда придёт Белое Время?

‑ Я выкапываю траву из‑под снега,‑ сказал Гай.

‑ А я ем ветки,‑ добавил Фуф.

‑ Вы же пропадёте с голоду! ‑ ужаснулся хомяк.‑ Удивляюсь, что вы до сих пор ещё живы. Вам неслыханно повезло, что вы встретились со мной. Я научу вас жить. Слушайтесь моих советов, и вы забудете, что такое голод и холод.

Хомяк снова облизал свои лапы, зевнул и сказал: ‑ Ну, ступайте, ребятки. Я сейчас пойду к себе, поем да лягу. А вы приходите ко мне почаще. Я вам много полезного расскажу.

Фуф с Гаем успели уже порядочно отойти, когда хомяк высунулся из норы и прокричал им вслед, чтобы они в следующий раз не забыли прихватить для него охапку колосьев или гороховых стручков.

 

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ