Странные каникулы (часть первая)

 

В то воскресенье в Luna e mare такое столпотворение, что мне кажется, все жители побережья, все туристы, заполняющие бесчисленные отели, белеющие по берегам Дубровницкой бухты, а также значительная часть граждан близлежащих стран решили хоть ненадолго, но заглянуть к нам на огонек — кто-то, конечно, просто посидеть за бокалом вина, ну а большинство — поесть так, чтобы об этом можно было вспоминать потом всю неделю и не думать о регулярном питании хотя бы до среды.

- Мы не заказывали котлеты! — возмущенно говорит мне бледнокожая субтильная девушка, чуть ли вскакивая из-за столика.

Разумеется, нет, думаю я, если бы ты ела котлеты, а не бледные политые соусом салатные листья, которых ты дожидаешься, ты бы сидела здесь не со своей мамашей, которая, судя по ее виду, тоже настроена исключительно на переваривание растительной пищи.

- Прошу меня извинить!

Я возвращаюсь на кухню, где Драган, свидетель моего фиаско, неожиданно говорит мне:

- Слушай, Юэн, а не отдохнуть ли тебе денек?

- Что? — я не верю своим ушам.

- А что? Мы же уезжали с Хеленой в прошлые выходные. Знаешь, проветриться всегда неплохо. Хочешь, не приходи завтра?

Хитрый-хитрый Драган… Завтра понедельник, а это значит, что народу будет значительно меньше. Но глупо было бы не воспользоваться его предложением. Выспаться, уехать куда-нибудь, пусть и совсем недалеко, поваляться на пляже, сходить, в конце-концов, в ресторан, где бы не я, а у меня спрашивали, выбрал ли я уже что-нибудь, и не принести ли напитки, пока я листаю меню. Просто выпить кофе, никуда не торопясь…

- Конечно, хочу, — я незамедлительно соглашаюсь. — Слушай, а эти две креветки за столиком у входа что заказывали?

- Вроде салаты, — Драган листает блокнот и кивает, окончательно подтверждая, что я ошибся.

А на следующий день я совершенно свободен. Я долго валяюсь в постели, не позволяя соседям снизу, бодро собирающимся на пляж чуть ли не на рассвете, когда солнце еще не так вредно для их бледной веснушчатой кожи, испортить мне это утро — я просто накрываюсь подушкой, отворачиваюсь к стене и сплю дальше. А потом, когда дом пустеет, оставленный, наконец, поклонниками здорового утреннего купания («Кэтти, детка, не забудь нарукавники!»), я спускаюсь вниз, на маленькую хозяйскую кухню, чтобы сварить себе кофе. Я храню свой небольшой запас, привезенный из Загреба, как зеницу ока — небольшой пакетик с темными, пахнущими шоколадом, блестящими зернами. Кенийский, купленный перед самым отъездом в одном из маленьких неприметных магазинчиков, прячущихся в затейливой вязи городских переулков.

- О, Юэн, привет! — дочка хозяйки, приехавшая на каникулы, привлечена божественным запахом, в котором сладость и горечь бесконечного утра, принадлежащего, как только что казалось, только мне. — Угостишь?

Мне немного жалко расставаться с моим богатством, но не поделиться с дамой парой ложек кофе было бы недостойно. И меня бывшего, и меня нынешнего. Хотя мир я больше не спасаю. И он без этого прекрасно обходится. А она, в коротких джинсовых шортах, усаживается прямо напротив меня на крохотную круглую табуретку, протягивая мне свои сигареты:

- Можно, я тебя тоже угощу?

Я вновь галантно не отказываюсь.

- Ты сегодня свободен, да?

Согласно киваю. Она завистливо вздыхает:

- А я вот, представляешь… Ну, разве это каникулы? Называется, приехала летом на море! Да лучше бы я работать устроилась, а то тут крутишься весь день — и никакой тебе зарплаты! Да еще туда не ходи, с тем не разговаривай!

- Что ты хочешь, — миролюбиво и со знанием дела (я насмотрелся на Драгана, у которого тоже те еще каникулы, да и не только на него) говорю я, — семейный бизнес!

- А что ты сегодня будешь делать?

Я знаю, ей просто любопытно поболтать со мной пару минут, пока мать не позовет ее менять белье в комнатах или готовить обед для тех постояльцев, которым полюбилась домашняя кухня. Я пожимаю плечами, потому что пока не имею ни малейшего понятия о том, как лучше распорядиться неожиданной свободой.

- Съезди в Цавтат, — неожиданно предлагает она. — Такой милый городишко, знаешь, к югу? Пара километров до границы с Черногорией.

- Там что-то интересное?

- А ничего! Просто улочки, домишки, сосны. Церковь, монастырь — как везде. Яхты посмотришь — там такая бухта небольшая недалеко от последней гостиницы, они почему-то в нее всегда заходят. Знаешь, я иногда специально туда езжу, хожу, смотрю… живут же люди! Кто-то вот уже с утра тянет коктейль через трубочку и размышляет, в каких шмотках сойти на набережную, а у кого-то… — она горестно разводит руками, — у кого-то вот корзина грязного белья и никаких выходных.

- Ага, как у Золушки, — соглашаюсь я. — Понимаешь, Магдалена… ты же не знаешь, как на самом деле живут люди, приходящие сюда на яхтах. Я уверен, большинство девчонок, о которых ты думаешь, не имеет к этим яхтам ни малейшего отношения. Их просто, ну, как тебе сказать, временно взяли на борт. И, вполне вероятно, у них впереди тоже маячит корзина грязного белья…Или они наврали родителям, что едут с подружкой на пару недель в лагерь для волонтеров. Всякое случается…

Она смеется.

- Я вот тоже себя так утешаю. Но согласись, обидно. Смотрят на тебя, как на … словно на жука какого…

- Нет, не на жука, — тут я не согласен. — Мы дополнение к местному антуражу. Знаешь, без нас тут не было бы так живописно. А тут — море, скалы, сосны и мы — простодушные селяне, мирные рыбаки и трудолюбивые сотрудники отелей и ресторанов, призванные сделать жизнь обитателей яхт и вилл чуть лучше.

- Ага, деталь пейзажа….

И она торопливо ставит опустевшую чашку на стол, потому что из сада уже слышится недовольный голос ее матери, призывающей размечтавшуюся Магдалену к мечу и топору, нет, разумеется, к ведру, тряпке и бельевой корзине!

А я отчего-то действительно решаю, что сегодня поеду в Цавтат. Вот только допью кофе, докурю и вымою чашку — и немедленно вперед. Потому что в моем случае один день свободы — это так много! И, кажется, его вполне достаточно, чтобы объехать весь мир. Ну а начать можно и с Цавтата! Так что вскоре я покидаю город и вот уже качу на мопеде, куда глаза глядят, а глядят они сегодня строго на юг. Вдоль моря, по извилистой дороге, оставляя по правую руку скалистые обрывы, нет-нет, только не смотреть вниз!

Я слегка притормаживаю на развилке, но тут же понимаю, что раз мимо меня только что, не сворачивая, проехали два больших автобуса, то прямо будет аэропорт, а вот если взять резко вправо, то я, скорее всего, и попаду в город. И точно: небольшая туристическая карта на въезде извещает меня о том, что я прибыл в пункт назначения. А еще, что именно здесь некогда и находился тот самый Эпидавр, беженцы из которого в незапамятные времена основали Дубровник. И что при желании я даже могу взглянуть на раскопки. И я беру курс на россыпь похожих на сахарные кубики домиков. Они лепятся к кромке моря или взбираются на скалы, машин практически нет, снизу до меня доносятся голоса с пляжа ближайшей гостиницы — в общем, все, как и везде.

Я некоторое время еду вдоль набережной, минуя пляжи отелей, маленькие кафе и ресторанчики на террасах домов, пока не нахожу места, где мог бы оставить мопед. И дальше иду уже пешком, подхватив рюкзак, в котором полотенце, книжка и бутылка с водой — все, что может понадобиться усталому путнику, прибывшему осмотреть рай. Кружу по улочкам, поднимающимся в гору, позволяю себе затеряться в магазинчиках, торгующих сувенирами, чтобы пересмотреть все, что выставлено там, и в итоге не купить ничего. Хотя… иногда очень хочется приобрести какую-нибудь безделушку. Но ведь их обычно кому-то дарят, а мне вроде как и некому.

И, разумеется, яхты. Как ни странно, но атрибуты чужой, да, богатой и привольной жизни, не вызывают у меня ни зависти, ни особого интереса. Будто бы я иду вдоль ряда очень больших дорогих, безжизненных игрушек, рассматриваю людей на борту. Могу ли я представить себя одним из них? Нет, хотя вполне мог бы таковым отказаться, если бы… если бы той зимой, когда появился на свет Юэн Эванс, я выбрал бы неправильный ответ. Тогда, все возможно, я смотрел бы сейчас на таких, как я сегодняшний, облокотившись на блестящие металлические перила, благосклонно, немного сверху вниз, может быть, поправлял бы широкополую соломенную шляпу… Или нет, повязал бы на голову косынку… И ходили бы мы, в память о прошлых грехах лорда Довилля, исключительно под пиратским флагом… Но, знаете, есть такие анкеты, я их заполнял в посольстве, а потом и в университете? С клеточками, где надо поставить галочку? Вот, той зимой я поставил закорючку напротив слова «нет». И это то, о чем я не жалею. Для лорда Довилля у меня и не было других слов. А для того, другого человека, которым он не был или просто не хотел быть для меня… Черт, я же сто раз зарекался даже думать об этом. Был, не был… Какая теперь разница?

И я иду купаться, небрежно бросив рюкзак на плоские прибрежные камни. А потом огибаю бухту и направляюсь к каменистому поросшему соснами мысу, выдающемуся глубоко в море. Чуть сойдя с дорожки, по которой сейчас, в самую жару, все же прогуливаются несколько любителей подышать морским воздухом, я поднимаюсь в гору и устраиваюсь под одним из низких раскидистых деревьев, прямо у корней, на мягкой хвое, вобравшей в себя ароматы нагретой земли, беззаботность и неспешность лета. Бездумно прислоняюсь к теплому стволу, прикрываю глаза и пару минут позволяю себе просто посидеть вот так, вслушиваясь в крики чаек, изредка доносящиеся до меня голоса людей, ленивый умиротворяющий плеск моря. А потом достаю из рюкзака воду и маленький томик Вудхауса — он как раз на очереди в моем списке, в моей личной программе ликвидации неграмотности. Когда живешь в мире магглов, то каждый невинный намек, вопрос из серии «а ты помнишь?», «а ты читал?», «а ты видел?» может застать тебя врасплох, так что я стараюсь быть во всеоружии, дабы не напугать кого-нибудь своим блистательным невежеством.

Так что я читаю, потихоньку пью припасенную воду, оттягивая тот момент, когда все же придется спуститься вниз, чтобы искупаться и купить себе что-нибудь поесть. Не буду, ведь я сегодня желаю по-королевски если не отобедать, то хотя бы перекусить в ресторане. Да нет, достаточно будет просто зайти в кафе, заказать кофе… Воздух над морем словно мерцает от жары, переливается серебром и перламутром. И крохотный силуэт кораблика на горизонте… И неведомые страны далеко-далеко за морем…Тепло древесного ствола, такое спокойное, ровное, что хочется довериться ему и не думать ни о чем… Моя книжка сползает куда-то вбок, а я уже дремлю, грезя о том, чему не бывать никогда.

- Юэн, — черт, в мире, где меня никто не знает, никому не позволено окликать меня по имени в крохотном городке, где я никогда до этого не был.

Наваждение какое-то: стоит в паре шагов от меня, вытирает лысину, опять одна из его вечных клетчатых рубашек… Что, в Дубровнике закончилась вся минералка? Вы не успели купить Таймс, сэр… А я ведь даже не знаю, как его зовут. Да и откуда мне, те, кто бывают в Luna e mare, вряд ли считают своим долгом представляться официантам. Я же не буду невежливым? Я сейчас поздороваюсь, спрошу, какой ветер занес его в Цавтат (нелегкая его принесла на мою голову!), а потом он уже уйдет восвояси. Наверное, просто прогуливается по тропе пенсионеров, воздухом вот дышит. В Дубровнике слишком шумно.

- Простите, что разбудил, — извиняется он. — Просто я шел мимо, смотрю, Вы это или нет?

- Я, — не вижу смысла отрицать очевидного. — Здравствуйте, мистер…

- Робертс, — подсказывает он, — Патрик Робертс.

- Очень приятно, — я пожимаю его протянутую руку. — Юэн Эванс, но Вы и так знаете.

- Читаете? — он наклоняется и поднимает мою книжку, рассматривает обложку. — Вам нравится Вудхаус?

- Наверстываю то, что упустил в молодости, — неожиданно признаюсь я и почему-то лезу за сигаретами.

Если ему не по нутру запах дыма, может проваливать.

- В молодости? — англичанин смеется. — Вы говорите так, будто Вам уже пятьдесят, Юэн.

- Иногда мне действительно кажется, что это так, — я отчего-то даже не удивляюсь своей внезапной болтливости.

Я надеюсь, что сейчас он скажет мне что-нибудь вежливое и необязывающее, ну, о пользе чтения для становления моей личности или о том, что он сам, помнится, в мои годы, читал и читал, дни и ночи напролет, а потом пойдет себе дальше, борясь с одышкой и отирая лысину каждые несколько минут. Но он, как ни странно, не торопится. А потом вдруг предлагает:

- Юэн, если Вы не против… Обычно Вы меня кормите. Можно сегодня я Вас приглашу?

И видя мое изумление, он поспешно добавляет:

- Я имел в виду просто на чашечку кофе. Знаете, так неожиданно встретить здесь кого-то с родины. Поневоле становишься сентиментальным и навязчивым.

- Конечно, я с удовольствием, — соглашаюсь я, потому что мне совсем не хочется обижать его своим дурацким отказом. Не убудет с меня, если я посижу с ним полчаса. — Я и сам уже собирался что-нибудь перекусить. А Вы…, — все же встретить его здесь несколько неожиданно, — а Вы просто так здесь или по делам?

- Какие здесь могут быть дела? — мой вопрос, вероятно, кажется ему нелепым. — Мне сказали, что здесь довольно красиво, и, знаете, я склонен согласиться.

Мы спускаемся на тропинку, вьющуюся вдоль всего мыса и возвращаемся обратно к бухте, где, как говорит мой нежданный-негаданный спутник, он заприметил приличный ресторан у самой воды. Я пытаюсь возразить, что у воды сейчас очень жарко, так как солнце стоит сейчас над бухтой и палит немилосердно. Но… ему нравится запах моря, мне, честно говоря, тоже, так что вскоре мы оказываемся за столиком, стоящим под полосатым тентом прямо на набережной. Мне не очень хочется есть, совершенно не нравится его желание заплатить за меня, но он настаивает. Так что я решаю ограничиться мороженым и кофе, как и планировал раньше.

- Вам не мешает, что я курю?

- Боже упаси! Курите, сколько Вам угодно.

Я беру двойной эспрессо и три шарика мороженого — фисташковое, ежевику и ванильное с шоколадной крошкой. Мистер Робертс несколько удивлен моим выбором:

- Юэн, Вы уверены, что в Вашу композицию вписывается ежевика?

Я пожимаю плечами.

- Мне так нравится. А у Вас какое?

- Я последователен — кофе, ваниль и шоколад.

- Я бы не стал по такой жаре.

Он улыбается, смешно моргает бесцветными ресницами, и мне, наконец, удается различить цвет его глаз — все же они голубые. Серо-голубые… О чем мне говорить с этим совершенно незнакомым человеком? Наверное, вполне уместно будет спросить его о том, как дела на нашей с ним общей родине, хотя это меня вряд ли может заинтересовать.

- Что нового в Англии?

- Ну, что Вам сказать, Юэн? Наверное, все по-старому. Честно говоря, не могу поверить, что Вас могут заинтересовать перестановки в правительстве.

Да, тут он прав — меня не могут заинтересовать никакие правительства — ни маггловские, ни магические.

- А Вы давно уехали?

- В мае прошлого года.

- Не скучаете? — он делает маленький глоток кофе из своей чашки.

- Нет, — беззаботно признаюсь я, — совершенно. Мне нравится здесь.

- Простите мое любопытство, Юэн. Но ведь наверняка у Вас там остались друзья, близкие? По ним не скучаете?

- Я пишу им иногда. Знаете, у всех своя жизнь. Вот и у них тоже. Со временем все сводится к тому, что спрашиваешь, как дела. А в ответ узнаешь, что у всех все благополучно.

Так, наверное, бывает у многих: кто-то женится, учится, где-то работает, заводит детей. А ты вот уезжаешь, и постепенно становишься для всех инопланетянином. Хорошо хоть он не читает мне мораль о ценности дружбы и простых человеческих связей в наше время. И странно, что он не спрашивает о родителях.

- Вы ведь учитесь в Загребе? Хотите остаться здесь работать? — маленький кусочек шоколадного мороженого на маленькой ложечке в его пухлых пальцам поблескивает оплавляющимися на солнце боками.

- Да, если повезет, в какой-нибудь международной компании.

Мы некоторое время молчим, но как ни странно, я не мучаюсь, как это всегда бывает, когда разговариваешь с совершенно чужими людьми, что бы сказать такое дальше, чтобы заполнить неловкую паузу. Просто ем мороженое и пью кофе — медленно, маленькими глотками, прикуривая вторую сигарету. И разглядываю маленькую сережку у него в ухе — серебряный квадратик, а на нем будто вдавленные значки, похожие на отпечатки птичьих лап. Интересно, что он обо мне думает? Что я идиот, отказавшийся учиться в Англии, выбравший заштатный европейский университет, чтобы быть поближе к морю? Мне и самому в свое время было не так просто понять, почему я уехал именно сюда. Просто никаких иных вариантов я даже не рассматривал.

- И все же… — да, он явно чего-то не понимает в моем рассказе. — Вы не думаете, что с образованием, полученным в Англии, реализовать подобный план было бы значительно проще?

- Наверное, я просто хотел здесь жить…

- Говорят, люди возвращаются туда, где когда-то были счастливы, — вдруг задумчиво произносит он. — Вы были здесь счастливы, Юэн?

- Счастлив? — я на секунду задумываюсь, даже не успев растеряться от его вопроса. А потом отвечаю, совершенно неожиданно для себя, а ведь и не собирался с ним откровенничать. — И да, и нет. Трудно сказать…

Как мне объяснить этому совершенно постороннему человеку, смотрящему сейчас так участливо, что это было тогда, на Кесе? Было ли это счастье? Я сам уже давно задаю себе этот вопрос, но не знаю ответа. Если да, то оно было ужасающе неправильным, ни на что не похожим. Именно такое, как и могло быть у меня.

- Счастлив? — переспрашиваю я, хотя прекрасно помню, что за вопрос мне был задан.— Скорее да, чем нет.

Я даже удивляюсь, что произнес это вслух, откидываю со лба длинную челку — мой ставший уже привычным жест, если я чем-то смущен, но не хочу этого показывать. Раньше я беспрестанно поправлял очки…

- Простите меня, Юэн, — он виновато улыбается, — люди в моем возрасте часто позволяют себе лишние вопросы.

Я улыбаюсь ему в ответ, всем своим видом стараясь продемонстрировать, что все в порядке. Да, такие, как он, полагают, что, раз у них самих уже выросли дети, а то и внуки, то мне можно задавать любые вопросы. Потому что он знает лучше. Потому что… ну, какие у меня могут быть проблемы?

- А Вы почему сюда приехали? Тоже потому, что были счастливы?

Я тоже могу позволить себе проявить бестактность, но англичанин не обижается, просто тихо и коротко смеется.

- Да, тоже был. Наверное, глядя на меня, Юэн, Вы думаете, что это было примерно в те времена, когда здесь высадились первые греческие переселенцы и основали Эпидавр…

- Да, когда нимфы, нереиды и даже богини запросто могли выйти на морской берег и снизойти до кого-нибудь из смертных, многочисленные подтверждения чему и сегодня находят при раскопках.

Черт, и это я тоже произнес вслух. Потому что теперь мой визави уже смеется во весь голос.

- Да Вы романтик, Юэн!

И неловкость от его незапланированного вопроса и моего столь внезапно откровенного ответа сама собой исчезает. Пытаясь скрыть улыбку, я стараюсь уделить больше внимания стремительно растекающемуся от жары шарику ежевичного мороженого, но одновременно украдкой бросаю взгляд на моего собеседника. И как-то автоматически подмечаю, что он очень аккуратен при еде, что несколько необычно для человека его комплекции и возраста — на усах и шкиперской бородке ни единой молочной капли.

- А где Вы живете? — спрашивая просто так, чтобы продемонстрировать заинтересованность, не более.

- У приятеля, у него вилла в Дубровнике. Он доктор, купил участок пару лет назад, построил дом. После войны землю здесь можно было приобрести за гроши.

- Наверное, это по дороге в Трстено?

- Верно.

И мы еще какое-то время болтаем с ним о том и о сем, почему-то я совсем не жалею о том, что принял его приглашение. Он не знает ни слова по-хорватски, зато не устает хвалить меня за столь завидный интерес к чужому языку… Мы расплачиваемся, я даже предлагаю проводить его до автобусной станции, но он отказывается, не смея более злоупотреблять моим временем и вниманием. Такой суетливый, даже трогательный. И рубашка у него на спине насквозь мокрая от пота.

А я, расставшись с ним, брожу по набережной, купаюсь, сижу под соснами и смотрю на море. И вечером возвращаюсь домой.