Я: если ты думаешь, что это мило, то сильно ошибаешься. НЕ ГОВОРИ ничего странного моему отцу. НИ О ЧЕМ.

Очередная смена в баре. Холлидей не показывается, и это приносит облегчение. Я не хочу сейчас иметь дело ни с кем из Роли Хай, и уж тем более с одной из Сирен Кейси Уинтерс. Монтгомери попросил меня пробежаться для него незадолго до полуночи. Я отдаю пакет и принимаю конверт, даже не взглянув на человека, с которым заключаю сделку. Не хочу, чтобы какие-то лица застревали в моей памяти, это мне никогда не нравилось. Я не знаю, что там в сумке, но это, наверное, наркотики. Может быть, кокаин. Надеюсь, не метамфетамин или героин. Мне не нравится быть мулом Монти так же, как не нравится идея потерять деньги, если я скажу ему, что больше не буду этого делать, поэтому стараюсь сделать работу как можно быстрее и безболезненнее.

Монти протягивает мне упаковку из шести банок и мой собственный маленький конверт с оговоренной суммой. Как только смена заканчивается, и я возвращаюсь в трейлер, зеленые неоновые цифры будильника рядом с телевизором показывают два двадцать три утра, я прячу конверт в коробку за водонагревателем. Затем молча выпиваю шесть банок пива, глядя на помехи на экране телевизора и думая о Сильвер. Слишком большие футболки, которые она носит — это щит. Защита. Она использует всю эту дополнительную ткань, чтобы скрыть свое тело от голодных глаз. Я должен был знать — я не мог оторвать от неё глаз, когда увидел ее в том черном кружеве, который был на ней вчера. Она носила это для меня, чтобы произвести на меня впечатление, чтобы привлечь мое внимание, и когда она его получила…

То испугалась.

Она боится меня, а это нехорошо. Конечно, я кусок дерьма. Я сделал много вещей, которыми не кичусь. По-прежнему регулярно делаю то, чем не горжусь, и главным примером для меня являются поставки от Монти, но я никогда, никогда в жизни не обижал девушку. Никогда не прикасался к женщине, если только она сама не просила меня об этом, и то только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Никогда не поощрял цыпочку делать то, что она не хочет делать. Черт возьми, я даже не проявляю неуважения к женщинам, когда открываю свой гребаный рот.

Сильвер этого не знает. Она меня не знает, так что ее нежелание дать мне шанс вполне объяснимо.

Я засыпаю на диване, в этом нет ничего нового, и моя шея убивает меня, когда просыпаюсь. Принимаю душ, пока варится кофе, торопясь, потому что не хочу пропустить Сильвер до того, как она исчезнет в дверях Роли и будет ускользать от меня до конца дня. Но когда я открываю дверь трейлера… чертов дождь льет так сильно, что я едва могу видеть что-то в трех футах от собственного лица.

Я ни за что не поеду в Роли на байке в такую погоду. Мне придется сесть за руль старого Камаро, а я уже так давно не заводил мотор, так что он наверняка сдох к чертям собачьим. Когда забрасываю свою задницу в машину, вставляю ключ в зажигание и проворачиваю его, меня встречают напряженные звуки одного очень несчастного двигателя. Он заикается, цепляется, почти усиливается, а потом умирает. Черт, ненавижу, когда я прав.

Я чинил машины с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы держать гаечный ключ, поэтому мне не нужно много времени, чтобы прицепить Камаро к машине соседа и вдохнуть немного жизни в старушку. Это означает, что, когда я бегу трусцой в школьное здание, звонок уже прозвенел, и Сильвер нигде не видно.

Подумываю о том, чтобы вообще пропустить занятие и просто ждать ее снаружи; но мне нужно отметить свое присутствие, даже если я опоздаю, иначе Ронда и Мэйв на дерьмо изойдут, а я не могу иметь дело с этим прямо сейчас. Кроме того, выслеживать Сильвер и прятаться в коридоре, пока она не появится, чертовски похоже на преследование, и я сомневаюсь, что это поможет.

За обедом Джейк сообщает мне, что мое присутствие необходимо после школы для моей первой тренировки с командой, даже несмотря на то, что тренер Квентин дал мне расписание, которое не обязывает меня присутствовать до следующей недели.

— Все в порядке, дружище. Мы все будем на пике для вечеринки Леона, и никаких дополнительных приседаний или отжиманий не потребуется, чтобы наши рубашки выглядели хорошо. Кроме того, первое пиво будет чертовски вкусным, если мы заработали его на поле.

Я действительно ненавижу то, как он обнимает меня за плечи и ухмыляется, смеясь как гиена, но позволяю ему это. Джейкоб должен верить, что я веду себя с ним по-другому. Все еще работаю над деталями, но настанет день, когда корона Джейки соскользнет, и я позабочусь, чтобы вся школа была под рукой, чтобы засвидетельствовать это. Его падение с небес сделает падение Сильвер похожим на то, что она споткнулась и приземлилась на самый удобный в мире пуховый матрас.

Тренировка — это жесть. Мои легкие обожжены, а ноги горят еще до того, как мы заканчиваем разминку, но я хорошо это скрываю. Не могу позволить этим ублюдкам хоть на секунду подумать, что не справлюсь. Я могу, и это делаю. Но ставлю мысленную заметку, чтобы начать бегать каждое утро. Моя кардиоподготовка могла бы быть и получше.

Джейкоб тонко, как удар кувалдой по голове, шепчет на ухо своему приятелю, подбадривая его, чтобы он помог мне пройти через все ступени. Меня сбивают с ног, бьют в спину и бомбардируют серией ударов, которые тренер Квентин игнорирует с уровнем мастерства, который нахожу чертовски впечатляющим. Впрочем, я ожидал такого дерьма. Я же новичок. Вероятно, это будет не последняя тренировка, с которой я уйду весь в синяках, и это будет не последний раз, когда мои новые товарищи по команде грубо обращаются со мной. В их глазах мне нужно проявить себя. Заставить их поверить мне.

И я решил, что, возможно, хочу, чтобы они мне доверяли.

«Stai attentio, mi amore. Stai attento». (пер. с итал. «Будь осторожен, любовь моя. Будь осторожен».)

Я слышу ее голос, шепот призрака, когда принимаю душ, тело ноет от боли. Я стараюсь ничего не слышать. Стараюсь не обращать на это внимания, но мне очень трудно отвлечься от воспоминаний о матери. Эти воспоминания — все, что у меня осталось от нее. Я знаю, как все это работает. Если буду продолжать блокировать мягкую мелодию ее голоса, то в конце концов вообще перестану его слышать. Настанет день, может быть, годы спустя, когда я уже не смогу вспомнить ее речь. Я чертовски боюсь этого дня, это мой самый страшный кошмар, но не могу потерять себя в темных воспоминаниях прямо сейчас. У меня нет другого выбора, кроме как изгнать их из своей головы. Позже. У меня будет время вспомнить об этом позже, когда я останусь один, вернувшись в трейлер. Когда буду благодарен за компанию с мертвецом.

— Моретти, ты тоже можешь пойти с нами к Гарри, — кричит Киллиан Дюпри через раздевалку. — Мы возьмем бургеры, прежде чем отправимся к Леону.

Черт. Я надеялся, что у меня будет минутка, чтобы ускользнуть между окончанием тренировки и началом вечеринки Леона, но, похоже, мне не удастся сбежать.

Когда мы подъезжаем к закусочной Гарри, у меня кружится голова. Устанавливаются связи, постепенно складываются кусочки плана. На заднем плане моего сознания один за другим возникают образы Сильвер, мое подсознание выталкивает воспоминания о ней на передний план. Но эти воспоминания совсем свежие. В отличие от голоса моей матери, девушка с затравленными голубыми глазами ярко горит в моей голове.

Она там, сидит рядом со мной в кабинке, пока я быстро расправляюсь с гамбургером, парни швыряют друг в друга картошку фри, запивая молочными коктейлями, которые Джейк разбавляет алкоголем из потертой фляжки. Она там, молчит, угрюмо осуждая меня, а я стараюсь шутить и смеяться вместе с товарищами по команде. По дороге к дому Леона она сидит рядом со мной в Камаро, печально положив голову мне на плечо. Я чувствую, как безропотная печаль изливается из нее в меня, когда я сворачиваю на подъездную дорожку после навороченного джипа Чероки Джейка, и я знаю, что она думает, что это плохая идея.

Вот только Сильвер здесь на самом деле нет. Она, вероятно, заперта в спальне. Я провел много времени, представляя ее себе в мельчайших деталях, как голова погружена в учебник, волосы собраны в беспорядочный хвост, ее быстрые, яркие глаза пожирают информацию на страницах перед ней. Возможно, она играет на гитаре. Наверное, не пытается выбросить из головы воспоминания обо мне. Сильвер, вероятно, вообще не вспоминала обо мне со вчерашнего вечера, когда сказала, что я поставил перед собой невыполнимую задачу — сбросить Луну.

Семья Леона предсказуемо богата. Подъездная дорожка оказывается длиной в милю. Снаружи дом представляет собой растянувшуюся мозаику здания со всеми странными углами и выступами; архитектор спроектировал это здание, чтобы имитировать форму земли, которая его окружает, дополняя крутую, неумолимую опору утеса, который образует западную стену здания. Мягкие, плавные линии наклонной крыши, кажется, открываются навстречу небу. Повсюду огромные участки стекла отражают зелень деревьев, которые собираются вокруг здания. Тонкий серо-голубой цвет сланцевого экстерьера сливается с пейзажем с художественной точностью. Вот как на самом деле ощущается это место: оно было не просто спроектировано. Оно возникло прямо из мечты художника.

— Довольно круто, да? — Спрашивает Джейк, указывая подбородком в сторону дома. — Отец Леона чертовски богат. Он адвокат защиты в Сиэтле и никогда здесь не бывает. — Джейк пожимает плечами. — Большую часть времени Леон проводит наедине со своим платиновым Амексом и ключами от Ягуара. Леон, по сути, самый счастливый ублюдок в мире.

— А где его мать? — Этот вопрос прозвучал неожиданно.

— Мертва.

Я вздрагиваю от этого слова.

— О, все в порядке, дружище. Леон был всего лишь ребенком, когда она покончила с собой. Если ты спросишь меня, ему лучше без нее. Моя мама — настоящая заноза в заднице. Не пойми меня неправильно. Я не говорю, что хочу, чтобы она покончила с собой из-за чего-нибудь. Это было бы очень хреново. Но... невозможно это отрицать. У Леона здесь все чертовски круто. И он не смог бы устраивать такие убийственные вечеринки, если бы над ним нависала скучающая мать, инструктор по йоге, занимающаяся самолечением и копающаяся в его дерьме, верно?

Такое ощущение, что золотая цепь на моей шее душит меня до смерти. Слава богу, похоже, что Джейк на самом деле не ждет от меня ответа, потому что я не доверяю себе прямо сейчас. Я игнорирую жар, поднимающийся по шее, и натянуто улыбаюсь Джейкобу. Если бы его интересовало что-то, кроме его собственной дерьмовой эгоцентрической точки зрения, тогда он мог бы заметить режущую сталь, которая прокралась в мой голос.

— Да, ты прав. Ему гораздо лучше без того, чтобы кто-то лез в его дерьмо. И было бы ужасно, если бы он больше не смог устраивать вечеринки.

Я бы убил за то, чтобы вернуть свою мать.

Я бы убил за то, чтобы узнать, где мой отец, хотя бы для того, чтобы дать ему по морде за то, что он бросил нас всех после рождения Бена.

Джейкоб, вероятно, никогда даже не задумывался о том, что Леон может пожертвовать этим домом и своей неограниченной свободой, если это означает, что он может вернуть мать в свою жизнь. Он улыбается мне, как будто я вижу все так, как он, будто мы сделаны из одной ткани, и рад, что мы так похожи.

— Да ладно тебе, мужик. Давайте приступим, пока не появились остальные. У папаши Леона есть тайник с первоклассным японским виски, и я знаю, где находится ключ от винного шкафа.

Куда бы я ни посмотрел, все время вижу ее лицо. В доме грохочет громкая басовая музыка, эхом разносящаяся по пещеристым внутренностям дома, но в голове все кажется очень тихим и спокойным. Я знаю, что ее здесь нет. Это последнее место на земле, где могла бы появиться Сильвер, но все же мои глаза продолжают играть со мной злые шутки, заставляя каждый затылок с длинными золотисто-каштановыми волосами выглядеть так же, как у нее. Чувствую легкое жужжание алкоголя, пробегающее по венам, но я далеко не пьян. Я привык к выпивке, попробовав вещи гораздо сильнее, чем то жалкое пиво, которое один из парней в футбольной команде умудрился раздобыть. Даже виски отца Леона не оказало на меня никакого воздействия. Однако, я смеюсь и шучу вместе с другими гуляками, притворяясь таким же долбанутым, как и они, и все это время прикусываю язык, чувствуя вкус крови во рту, ненавидя каждую секунду этого дерьма.

Леон не такой, как Джейк и его безмозглые соратники. Не знаю, как я до сих пор с ним не сталкивался, но думаю, что при других обстоятельствах бы мне понравился. Он спокоен и уравновешен, много думает, оглядываясь вокруг, наблюдая, как наши школьные товарищи с полным пренебрежением относятся к дому его отца. Вздрагивает каждый раз, когда что-то ломается, но ничего не делает и не говорит. Когда в большую, дорогую на вид картину, висящую над камином, попадает летящий футбольный мяч и холст рвется, он просто тупо идет на кухню со стеклянными глазами. Парень выглядит как кукла-подросток Кен в своей строгой рубашке на пуговицах и брюках цвета хаки. Внешне мы с ним ничем не похожи друг на друга. Но когда я ловлю выражение открытого отвращения на его лице, когда он находит трех парней в коридоре, собравшихся вокруг телефона, восхищенных, говорящих о чьей-то мокрой киске, у меня возникает ощущение, что мы чертовски похожи внутри.

Я провожу целый час, уворачиваясь от Зен и Холлидей по разным причинам, и оказываюсь на кухне, спиной к стене, наблюдая за пьяным развратом, который происходит во всех направлениях с холодной маской безразличия на лице. Маска — это предупреждение, угроза: подойди ко мне на расстояние пяти футов и ожидай, что потеряешь конечность. По большей части это эффективный способ убедиться, что никто не побеспокоит меня, но Леон, похоже, не реагирует на это. Он входит на кухню с пустыми руками, когда все остальные держат по крайней мере два стакана, и когда видит меня, на его лице появляется облегчение. Леон направляется прямо ко мне, натянуто улыбаясь, и я задаюсь вопросом, что он собирается сказать; мужик не был таким уж разговорчивым раньше, когда Джейк представил меня ему как своего нового «парня» — титул, которым я возмущен так, что не могу выразить словами. Это почему-то заставляет меня чувствовать себя соучастником его действий.

Когда Леон подходит ко мне, то резко поворачивается и оседает на стену рядом со мной.

— Как и в любом клише, которое ты когда-либо видел, верно? — устало говорит он. — Мы дети Америки. Самой яркой и перспективной страны. — Он, кажется, смирился, когда девушка с ярко-зелеными волосами вбегает на кухню, ныряет к раковине, наклоняется над ней и выблевывает свои внутренности. Этот момент был как нельзя лучше рассчитан. Так же, как и рев смеха и аплодисменты, которые поднимаются, когда все поворачиваются к зрелищу и начинают праздновать тот факт, что вечеринка достигла своего пьяного зенита.

По всей кухне разыгрывается серия «дай пять». Ухмыляющаяся, пьяная девушка с губной помадой на зубах смеется как гиена, поворачиваясь ко мне и протягивая руку, чтобы я присоединился. Ледяной, невозмутимый подъем моей левой брови — это все, что мне нужно, чтобы отказаться. Улыбка девушки дрогнула. Она опускает руку и отворачивается, пряча лицо в своем красном стаканчике.

— Впечатляюще. — Леон тихо смеется, почесывая подбородок. — Может, ты когда-нибудь научишь меня этому? Я использую слишком много слов, чтобы сказать людям отвалить от меня. Очень неэффективно.

Это вызывает у него кривую улыбку.

— Это дар, — признаю я.

— Тебе это не нравится, — замечает Леон, засовывая руки в карманы джинсов.

Я откидываю голову назад, осушая свой стакан с пивом.

— Что заставило тебя так думать. Разве я не душа всей вечеринки?

— Я видел, как монахиням было веселее.

На этот раз он широко улыбнулся.

— Эй, держу пари, что эти бабы чертовски отвязные под этими одеяниями. Похоже, ты и сам не очень хорошо проводишь время.

Леон издает смешок.

— Да, я уверен, что был бы таким же идиотом, как все, если бы выпил, но я не настолько очарован этим «типичным школьным опытом», как называет это мой отец.

— Твой отец поощряет все это? — Говорю я с пустым стаканом в руке, указывая на потолок, охватывая всю компанию одним поворотом пальца.

Леон скорчил гримасу.

— Да, старшая школа была, по-видимому, лучшим временем в его жизни. Он ожидает этих взрывов. Это значит, что я наслаждаюсь своей жизнью, хотя его никогда не будет рядом, чтобы засвидетельствовать это. Если не буду время от времени устраивать скандалы, он скажет мне, что я слишком много работаю, и пригрозит исключить меня из команды по плаванию, так что... — он протягивает руки ладонями вверх и слегка качает головой, наблюдая за происходящим на кухне. Два парня подносят чайные ложки ко рту, и в их глазах читается вызов, когда они отсчитывают от трех. Как только они добираются до одного, оба засовывают ложки в рот, пытаясь проглотить то, что выглядит как куча корицы. За этим следует шквал удушья, разбрызганные коричневые облака ароматной специи, покашливание, когда они оба изо всех сил пытаются не задохнуться. Это самая идиотская вещь, которую я когда-либо видел. —... вот мы здесь, — говорит Леон, завершая свою фразу с видом покорности судьбе. — Клянусь, я понятия не имею, как люди могут становиться глупее с возрастом.

— Эти парни определенно делают все это чертовски легким.

За пределами. В стороне. Я чувствую себя не так, как эти люди, я всегда это чувствовал, и мне кажется, что Леон чувствует то же самое. Он забирает у меня стакан и направляется к большому мраморному острову в центре кухни, ударяя Остина, одного из парней из моего класс по истории, в плечо, когда тот пытается прокрутить ему соски. Похоже, больно, но Остин отшучивается и хлопает Леона по спине. Тот наклоняет голову, быстро наливает несколько разных жидкостей из разных бутылок в стакан, который он взял у меня, а затем добавляет немного кока-колы в конце.

Я чувствую запах спиртного, поднимающийся из стакана, когда он протягивает его мне; если выпью это, у меня будут неприятности. Я точно ни хрена не поеду домой, это уж точно. Могу плести интриги и надрывать свою задницу сколько угодно, чтобы вернуть Бена, но, если я закончу «вождением в нетрезвом виде» в моем послужном списке, то могу распрощаться с любой надеждой получить опекунство над