Горный Алтай. (ВОСПОМИНАНИЯ)

Год. Ранняя весна

 

Машину тряхнуло так, что Максим, еще не успев проснуться, подлетел со своего места на заднем сиденье и крепко приложился головой к стальной окантовке, пролегающей в основании крыши «газика». Из глаз брызнули оранжевые искры, сон окончательно развеялся, и Максим, зябко поежившись и приложив руку к ушибленному месту, осмотрелся вокруг. Его пробуждения никто не заметил. Водитель, неопределенного возраста алтаец, сосредоточенно смотрел на дорогу, стараясь, по возможности, объезжать бесконечные ямы, ухабы и камни, словно нарочно прыгающие под колеса автомобиля. Казалось, дорога специально трясла людей, пытаясь внушить им что-то очень важное. Отец сидел рядом с водителем и тоже смотрел вперед, но в его взгляде не чувствовалось присутствия. Максим понял, что отец не видит окружающего мира, будучи полностью погружен в свои мысли. В багажнике надсадно дребезжали полупустые канистры и набор инструментов, очевидно, необходимый в условиях подобной езды. Максим закутался в теплую, прошитую ватином ветровку и снова закрыл глаза. Ему снился странный сон. Состоящий из нескольких последовательных фрагментов, он поражал своей яркостью, динамизмом и ощущением полной реальности происходящего, позволяющим отчетливо наблюдать каждый из элементов, являющихся, по сути, сказочными, не существующими в обычной жизни, но воспринимаемыми в этом удивительном сновидении.

Например, ему снилась живая гроза. Она летела над ними, трясущимися в грязном автомобиле, вздрагивающем на каждой кочке, серовато-серебристой тучей, налитой грозной силой, периодически вспыхивая голубыми сполохами, метая вниз раскидистые разряды электрических молний. Они били в землю с невероятной силой, и каждый раз, когда копье синего света врезалось в замерзшую твердь, по земле шел гул, и машину подбрасывало вверх. А молнии шипели, змеились вслед автомобилю и немного погодя впитывались в почву, согревая ее, растапливая ледяную корочку застекленных холодом луж.

Было совсем не страшно, словно Максим когда-то уже встречался с этой тучей. Просто это новое ощущение необыкновенной яви озадачило его. Раньше ему никогда не удавалось участвовать в своих снах. Тряска только усиливала «эффект присутствия», и Максиму даже казалось порой, что он не спит, а только дремлет, автоматически отмечая все звуки вокруг. И если бы сейчас отец спросил его о чем-нибудь, он бы услышал, не прерывая захватывающей картины, разворачивающейся перед ним в дымке полусонного сознания. Временами он просыпался окончательно и смотрел в окно. Но слабость и усталость вновь накатывали вязкой волной, погружая разум в сказочный мир детских снов.

В какой-то момент облако с грозой стало подниматься вертикально вверх и затем окончательно исчезло в вышине, слившись с остальными облаками. Максим подумал, что они, должно быть, тоже живые, и небо теперь смотрело на него сверху десятком глаз, мигая белесыми перьями туманных туч.

Затем возникла какая-то огромная черная птица. Она вылетела из чащи леса и, стремительно размахивая крыльями, несколько раз пролетела мимо окон автомобиля. Максим успел увидеть лишь ее глаза, все остальное слилось в сплошную темную массу. Птица словно заглядывала внутрь движущегося «газика», пытаясь высмотреть забившегося в угол Коврова. В ее взгляде не было ничего дурного, но она хотела унести с собой маленького мальчика, обхватив широкими крыльями, в самую гущу неподвижных деревьев. Максим даже перестал дышать, настолько сильно испугало его понимание этого момента и вид выискивающей его птицы.

Машину тряхнуло, и мальчик, открыв глаза, осторожно посмотрел в окно. Птицы не было. Только высокие могучие стволы кедров и лиственниц мелькали мимо сплошным черно-зеленым частоколом. Внезапно Максим увидел движущееся пятно сзади, на дороге. Он пригляделся повнимательней: большая черная овчарка бежала вслед за машиной. Торопливо перебирая лапами, она неотступно следовала за «газиком», словно опасаясь потерять его из виду. Максим почему-то знал, чувствовал, что это – его собака, его Друг, и теперь напряженно следил за ее бегом, веря в то, что она непременно догонит их, а не отстанет, выбившись из сил, и не потеряется в этой глухой безлюдной местности. Но вопреки его ожиданиям собака бежала все медленней, и настал момент, когда она остановилась, обессилев, и села. Высунув язык, она смотрела вслед удаляющейся машине грустными глазами, полными тоски и одиночества. Максим заметался, поняв, что еще несколько секунд, и они уедут, и он навсегда потеряет ее, свою собаку.

– Не-ет. Стойте! Остановитесь! Папа... – он, наверное, закричал, потому что когда открыл глаза, то увидел лицо отца, который повернулся с переднего сиденья и теперь смотрел на Максима обеспокоено и удивленно. Алтаец тоже обернулся, останавливая машину.

– Что случилось?

Максим припал к заднему стеклу, вглядываясь в унылый пейзаж грязной дороги. Но на ней никого уже не было. Либо собака, отчаявшись, повернула назад, либо сошла с дороги в лес, либо это был очередной персонаж затянувшегося сновидения.

– Что случилось? – повторил алтаец, и Максим робко пробормотал: «Мне показалось».

– Что показалось? – алтаец внимательно смотрел на него, ожидая ответа.

– Мне показалось... я видел собаку. Там, на дороге.

– Откуда здесь собаки? – Отец заерзал на сиденье, разминая затекшую спину. – Тебе приснилось...

Но реакция водителя несколько озадачила Максима. Алтаец задумчиво моргнул, как-то странно опять посмотрел на него и, решительно открыв дверь, выскочил наружу.

– Пошли, посмотрим. Где ты, говоришь, видел ее?

Максим спрыгнул в мерзлую дорожную грязь и показал пальцем в направлении, где, как ему показалось, в последний раз он видел пса:

– Там. Но теперь ее там нет. А может, и не было. Я, по-моему, заснул, – произнес он извиняющимся тоном. Ему вдруг стало ужасно неловко, что его нелепые фантазии послужили причиной остановки автомобиля. Но алтаец был предельно серьезен. Он подмигнул Максиму и, хлопнув по плечу, медленно пошел назад по кромке дороги, проваливаясь иногда в глубокий снег. Максим нерешительно пошел за ним.

– Так ты видел ее или нет? – водитель сосредоточенно вглядывался в придорожные кусты.

– Видел... но, – Максим замялся, не зная, как выпутаться из этой неловкой ситуации. Не рассказывать же, в самом деле, ему про эти странные сны.

– Ты видел ее во сне? – алтаец, казалось, прочитал его мысли.

– Ну... можно сказать... да.

– «Можно сказать», – алтаец нахмурился, – ты должен разобраться сейчас в своих чувствах и решить для себя: видел ты ее или нет. Неважно, было ли это во сне или наяву. В этих местах эти понятия очень часто меняются местами, и виденное во сне становится частью твоей жизни, а то, что привычно и знакомо для тебя, оказывается призраком. Поэтому ты должен научиться, в первую очередь, доверять своим чувствам. Если они постоянно обманывают тебя, значит, ты постоянно будешь проигрывать в любой жизненной ситуации, принимая ее за очередной обман. И если так, то мы и сейчас не сможем найти твою собаку, – последние слова прозвучали как-то странно. Максим уловил акцент, сделанный на них собеседником.

– Если ты уверен, что видел ее, чувствовал особую к ней расположенность, значит, она существует, и мы обязательно должны обнаружить ее следы. Хотя они могут выглядеть даже не как обычные следы, а скажем... как пятна света, мерцающие кляксы на дороге.

Максим удивленно посмотрел на водителя и подумал растерянно: «Чокнутый». А алтаец тем временем уже наклонился над участком дороги, где собака в изнеможении остановилась и села, перед тем как исчезнуть. Максим улыбнулся, наблюдая, как взрослый уже человек с необыкновенным усердием роется в комках дорожной грязи, пытаясь обнаружить следы, оставленные призрачным псом. Через несколько минут алтаец разогнулся и посмотрел на Максима. В его взгляде не было ни тени разочарования, наоборот, они излучали удовлетворение.

– Нашли? – выдохнул Максим и, вытянув шею, посмотрел на грязь около его ног. Ни одного собачьего следа или светового пятна он там не увидел. Обычная мешанина, оставленная ребристыми шинами «внедорожника».

– Максим, никогда не разбрасывайся своими истинными друзьями. Будь всегда настороже своих чувств. Жизнь иногда может преподносить такие подарки, и тогда очень важно заметить их и с почтением принять. Эта собака была только для тебя. Ты бы мог обнаружить ее следы, если бы захотел. Но ты, я вижу, с недоверием относишься к себе и поэтому готов назвать сном чудесный дар окружающего тебя мира и забыть об этом, словно это и вправду был сон.

Алтаец замолчал и, повернувшись, зашагал к приткнувшемуся на обочине «газику».

«Точно, чокнутый», – подумал Максим и еще раз на всякий случай внимательно изучил этот участок дороги. Следов не было. Да это и неудивительно – призраки не оставляют следов. Внезапно порыв холодного ветра обрушился откуда-то сверху, закружился сдуваемым с ветвей снежным вихрем. Максим закрыл глаза, уворачиваясь от морозных пощечин, а когда вновь открыл, то увидел, что алтаец уже стоит около машины и машет ему рукой.

Когда Максим втиснулся в теплый нагретый салон «газика», водитель о чем-то тихо шептался с отцом, который кивал, по-прежнему отрешенно глядя на лес за окном. Уловить содержание разговора Максим не смог, но понял, что взрослые говорят на отвлеченную тему. Про злополучную собаку не было сказано ни слова.

Алтаец вдруг обернулся и, словно их теперь объединяла общая тайна, снова заговорщицки подмигнул мальчику. В его взгляде на миг проступило что-то странное, будто какая-то часть того сна все-таки проникла внутрь салона, приняв обличье этого чудаковатого водителя. Максим вздрогнул и моргнул, наваждение пропало. Алтаец отвернулся, заводя оглушительно затарахтевшую машину. Минуту спустя она с ревом тронулась с места, пробуксовывая и завязая в замерзшей грязи.

Смеркалось. Спать уже совсем не хотелось, и Максим снова смотрел на мелькающие за окном деревья и кусты, выстроившиеся вдоль дороги живой изгородью. Он ощущал какой-то смутный, не поддающийся объяснению, дискомфорт. Что-то в окружающем его мире стало не так, и он не мог понять что. Время от времени он поглядывал в заднее окно, просто так, конечно, но глаза почему-то все равно искали черный силуэт на фоне, быстро теряющейся в сгущающейся темноте, дороги.

 

Местами лежал снег, было ветрено и холодно. Машина резко затормозила, будто наткнувшись на невидимую преграду, и пассажиры стали выбираться из надоевшей уже, пропахшей бензином кабины «газика». Вокруг была непроглядная тьма, и только в узких лучах фар смутно различались впереди очертания темного деревянного дома, стоящего в гуще кедровника. Когда погасли и фары, люди на некоторое время оказались поглощенными вязкой чернотой, затопившей все вокруг. Максим замер и, запрокинув голову, посмотрел вверх, в ночное небо, а там раскинулась целая звездная страна, россыпь далеких мерцающих огней. Вселенная нависла сверху таким ощутимым пологом, что, казалось, оттолкнись сейчас от рыхлого снега – и темнота, соединяющая небосвод и землю, мгновенно унесет в вышину, закружит в хороводе звездных искр. Максим никогда еще не видел такой потрясающей картины. Он любил смотреть на ночное небо там, в Барнауле, но в барнаульском небе звезды не казались такими огромными и такими завораживающими. Над головой внезапно зашелестела крыльями птица, и Максим успел различить на фоне сверкающего небесного купола темный расплывчатый силуэт. Одновременно с этим в окнах дома вспыхнул свет, открылась дверь и на порог вышли двое: старик и мальчик, наверное, одного с Максимом возраста. Закутанный в теплый плащ-накидку, мальчик быстро сбежал с лестницы, подошел к приезжим и сдержанно поздоровался. Вслед за ним по ступеням спустился, не спеша, старик. Максим сразу понял, что это дедушка и внук. Судя по лицам, они оба были алтайцами.

Мальчик взял в обе руки тяжелые сумки, выгруженные из машины, и, переваливаясь с ноги на ногу, засеменил к дому. Ковров-старший положил руку на плечо сына и представил его подошедшему старику:

– Здравствуйте, Шорхит. Вот, опять обстоятельства привели нас в ваш дом. Максим, это старинный друг нашей семьи, один из лучших друзей твоего деда. Я надеюсь, что он станет и твоим другом, во всяком случае, относись, пожалуйста, к нему с почтением, не то он превратит тебя в лягушку.

Старик расхохотался и приветливо кивнул младшему Коврову:

– Ну, здравствуй, кеспокчи. Что, опять прихватывает? Я имею в виду твои страшные сны. Ничего. Это случается иногда со всеми нами...

Максим растерянно молчал, не зная, как вести себя с этим чудаковатым алтайцем.

– Ничего, ничего, здесь ты быстро пойдешь на поправку. Проходите в дом, Араскан и Унген отнесут все вещи сами.

Мальчик тем временем уже возвратился. Отец похлопал Максима по плечу, как бы подбадривая к новому знакомству, подмигнул, и, поскальзываясь на тонкой корочке льда, покрывающей тропинку, направился вслед за стариком в дом.

Внук Шорхита оказался так похож на своего деда, что казался его уменьшенной копией. Чуть приплюснутый нос, раскосые темные глаза, текучая походка. Он, казалось, подражал деду даже в жестах. Протянув приезжему тощую, но сильную ладонь, он деловито представился: «Унген». Ковров кивнул ему и, ответив на рукопожатие, не менее деловито буркнул: «Максим». На этом церемония знакомства закончилась. Араскан, человек, который их вез, унес в дом последние сумки, и мальчики остались около машины вдвоем.

– Пойдем в дом. В это время нельзя оставаться по эту сторону ограды.

Максим удивленно посмотрел на юного алтайца, пытаясь понять, что он имел в виду. Унген, перехватив его взгляд, показал рукой на частокол, окружающий дом чередой заостренных тонкими копьями кольев, и назидательно, словно общаясь с несмышленым малышом, произнес:

– Это ограда. Она ограждает Дом от Леса. Мы сейчас находимся в Лесу, по одну сторону ограды. Ночью на этой стороне человеку находиться крайне нежелательно – опасно.

– Почему это? – спросил Максим, уязвленный подобным тоном.

– Опасно, и все, – коротко отрезал Унген и, отодвинув створку ворот, забрался в «газик». Машина завелась и въехала во двор. Унген быстро выскочил и торопливо стал закрывать воротину, с ехидной усмешкой посматривая на закипающего Максима:

– Ну, так что, ты идешь?

– Нет. Погуляю немного здесь, на этой стороне ограды, – ответил тот и, повернувшись, сделал несколько шагов в темноту леса.

– Ну и дурак. Я же серьезно говорю...

Обернувшись, Максим увидел, что Унген стоит около ворот и растерянно смотрит на него. Эта растерянность не столько обрадовала, сколько насторожила Максима. Пацан явно чего-то боялся, чего-то, что находилось ночью именно по эту сторону ограды. Максим незаметно осмотрелся, но ничего подозрительного не увидел. Обычный ночной лес. Хотя с того момента, как они приехали в Горный Алтай, ничего вокруг уже не казалось ему обычным.

– Пойдем, а? – Унген с беспокойством следил за своим новым знакомым, действительно опасаясь, что у того хватит ума шляться ночью в глуши таежной чащи. Максим и сам уже пожалел, что занял подобную позицию, но отступать было поздно. Идти в дом значило признаться в своей трусости. Но и в лес идти тоже уже совсем не хотелось. Морозный ветер, пробирающийся к теплому телу через все отверстия в одежде, совсем не способствовал прогулочному настроению. Кроме того, Максим действительно что-то почувствовал...

Унген тоже почувствовал это и, подбежав к растерянному гостю, схватил его в охапку и затащил во двор, с шумом захлопнув скрипучую калитку в воротах. В его глазах был испуг.

– Ты что, сдурел? – Максим покрутил пальцем около виска.

– Это ты сдурел, – Унген привалился к калитке спиной, будто удерживая ее от напора неведомой опасности, снующей вокруг дома в темноте. – Здесь тебе не город, понял? Выделываться там, у себя в Барнауле, будешь, ясно? – Он был определенно сильно напуган, вероятно, потому, что знал, что могло случиться, останься приезжий на улице еще мгновение. – Я тебе не нянька и больше за тобой бегать не буду. Если у тебя башка на холоде замерзла, я за тебя отвечать не собираюсь.

Максим хмыкнул и, пожав плечами, спросил:

– Что ты разорался? Напугать меня хочешь побасенками своими?

Глаза Унгена расширились, он часто заморгал и, возмущенно выдохнув, тихо прошептал:

– Напугать? А ты еще не напугался? Ну-ка иди сюда...

Максим, усмехаясь, медленно подошел к нему и хотел что-то сказать, но Унген захлопнул ему рот рукой и прошипел в самое ухо:

– Тихо. Слушай.

Максим прислушался. Шум ветра, скрип замерзших стволов, хруст снега... Вот! Чьи-то осторожные, еле различимые на фоне остальных звуков шаги. Кто-то крался там, вдоль забора, и этот кто-то был не человеком. Человеку не могли принадлежать подобные звуки. Это больше походило на... скольжение удава, проминающего хрупкий снежный покров своим длинным гладким телом. Но откуда мог взяться удав здесь, в предгорной заснеженной тайге? Послышалось тихое мяуканье и легкое постукивание по частоколу. Максим, затаив дыхание, вслушивался в этот гипнотический шорох и смотрел на бледного от ужаса Унгена, который тоже замер, словно опасаясь, что существо за забором обнаружит их присутствие. Когда звук приблизился к мальчикам, Унген издал резкий, леденящий душу гортанный крик. От этого вопля, разорвавшего морозный воздух, Максим отшатнулся в сторону, поскользнулся и завалился в сугроб. Двери дома открылись, и на порог выбежали встревоженные отец, Араскан и Шорхит. Максим поднял мокрое от снега лицо и быстро встал, опираясь на протянутую Унгеном руку.

– Что случилось? – отец тревожно смотрел на мальчиков, переводя взгляд с одного на другого.

– Мы играли, – Унген незаметно подмигнул товарищу, и тот машинально кивнул. Ковров-старший улыбнулся и, повернувшись, зашел в дом. Шорхит с Арасканом переглянулись, и старик вопросительно посмотрел на внука. Тот мгновенно подобрался, посерьезнел и показал на Максима рукой:

– Кто-то приходил за ним. Он видел его сам...

Мужчины опять переглянулись и, ни слова не говоря, тоже зашли в дом.

 

– Кто это был? – взволнованно спросил Максим через полчаса, уже сидя около разожженного камина, рядом с новым другом.

– Не знаю, – в тоне Унгена уже не было высокомерия. История с «удавом» каким-то образом повлияла на его отношение к барнаульскому гостю. Он подкинул в огонь несколько сухих щепок. – Я, правда, не знаю. Лес ночью перестает быть обычным лесом. Там все становится по-другому. Иногда, особенно ночами, Лес начинает шептать чужими голосами, и горе тому, кто поддастся этому коварному ночному зову. 

– Откуда ты знаешь? Ты ходил туда ночью?

Унген быстро замотал головою:

– Ты что? Нельзя. Мне рассказывали дед и Араскан, они ходили. Ночью там страшно. Ночью Лес превращается в обитель духов.

– Духов? – Максим опять недоверчиво улыбнулся.

Но Унген был предельно серьезен:

– Да, духов. Их и днем там полно, но ночью открываются двери иного мира, их мира. И тогда они приходят к нам. Они везде. Их называют у нас – «кермосы». И каждый знает, что ночью они безраздельно властвуют по ту сторону ограды.

– А что, ограда может их остановить? Они же духи.

– Это не просто ограда. Во-первых, это специальная древесина. Колья вытачивают из цельных стволов, которые берут только в особых местах. Я знаю одно из них. Оно называется Серебряный Бор. Там никогда не бывает «джаман кермостор» – злых кермосов.

– А здесь? Здесь они есть?

– Здесь они есть, – хмуро пробормотал Унген и подкинул в огонь еще пару маленьких поленьев. – Они есть везде. Но есть определенные места, где их много и где они всемогущи. Также играет огромную роль время года и время суток. Сегодня это было очень опасно! Зима и ночь… Ночью «лтынчи орен» – нижний мир – соприкасается с нашим миром. Их склеивает темнота. И тогда обитатели того мира появляются на земле. Они очень любят глухие темные места, особенно, где есть соединения – трещины в земле. Они выходят оттуда, и горе тому, кто остался после заката солнца в таком месте. Эти места называются «турчакту дер», там кермосы особенно сильны. Человек, оставшийся на ночлег в «турчакту дер», обречен. Кермосы отберут у него душу и унесут с собой вниз, в царство Эрлика, подземного бога. Поэтому после заката солнца люди скрываются в своих домах. Детям запрещают даже плакать, чтобы не привлекать духов, из дома не выносят вещи и пищу. Это время следует переждать, скоротать, слушая предания и сказки.

– Как мы с тобой? – Максим улыбнулся и протянул к огню сухой прутик. На конце сразу вспыхнула и затлела крохотная искра.

– То, что я рассказываю тебе сейчас, не сказки. И если бы ты не послушался меня там, за оградой, мне даже страшно вообразить, что бы сейчас с тобой было. Это не сказки, – значительно повторил Унген, – если не веришь мне, спроси деда, он много расскажет тебе об этом.

Максим помахал прутиком перед глазами, наблюдая за тлеющим огоньком:

– Унген, а твой дед, он кто?

– Кам.

– Кто-кто? – Максим фыркнул, опять посмотрев на товарища недоверчиво.

– Кам – это шаман, – Унген, казалось, не обращал внимания на настроение своего гостя и объяснял ему все спокойно и терпеливо. – Шорхит очень сильный шаман. Таких, наверное, уже и не осталось на Алтае.

– Ух, ты! – Максим боролся сам с собой, не зная, как ему реагировать на все эти разговоры: смеяться или принимать все всерьез, за чистую монету. – Настоящий шаман?

Унген снисходительно усмехнулся:

– Ненастоящих шаманов не бывает. Если он ненастоящий, значит, это не шаман.

– А ты тоже станешь шаманом, когда вырастешь?

– Я стану тайшином, как дед и Араскан.

– Араскан? Это тот странноватый водитель?

С Унгеном случилась настоящая истерика. Он захохотал, запрыгал по комнате, держась обеими руками за живот и приседая от напряжения.

– «Странноватый водитель»? – переспросил он, отсмеявшись и обретая возможность связно говорить. – Эх ты, балда. Араскан – тайшин! Один из величайших. Но об этом я сейчас не могу с тобой говорить. Ой, держите меня, «странноватый водитель»...

– Конечно, – пробормотал Максим, чувствуя, что сморозил какую-то глупость, – это сразу бросается в глаза. Он, знаешь, что делал? Он мои сны искал, понял?

– Сны? Искал? – Унген вытер слезы с глаз, не переставая кривить губы в усмешке и подхихикивать.

– Ну да, сны. Мне приснилось, что за нами бежала черная собака, а он...

– Черная собака? – Унген даже привстал от изумления и восторженно посмотрел на гостя. – Ты видел во сне черную собаку?

– Ну да, видел. И что из этого?

Унген вскочил, нервно заходил по комнате, затем хлопнул в ладоши и сел обратно:

– Ну и дела! Ты даже представить себе не можешь, как тебе повезло! Значит, ты тоже сможешь стать тайшином?!

– А в чем, собственно, так повезло-то? – пробормотал Максим, пожимая плечами.

– Балда! Это был один из духов–защитников: «Кара Адай» – Черная Собака, Дух Кэрсо. Он показался тебе, даже бежал за тобой! А такое бывает нечасто даже с тайшинами. Представляешь? Это огромный дар, а ты даже ничего не понял и не удосужился отблагодарить его. Балбес! – последнее слово Унген произнес без злобы, а с легким оттенком зависти и разочарования.

– Погоди, – Максим сосредоточенно пытался собраться с мыслями. – А кто он, этот Дух Кэрсо?

– Не могу сказать тебе наверняка, потому что сам не знаю. Но то, что он показался тебе, именно тебе, говорит о том, что ты отмечен каким-то особым знаком. Может быть, именно поэтому Кишгуш хотел утащить тебя?

– Кишгуш? – Новое название неприятно резануло слух.

– Да, дух умершего человека, вышедший на ночную охоту. Я же говорил тебе – ночью лес становится охотничьими угодьями голодных духов. Зима и ночь резко увеличивают возможность их проникновения в наш мир. А ты приехал именно зимней ночью и еще вел себя при этом как дурак.

– Я же не знал, – извиняющимся тоном пролепетал Максим, рассказы товарища все больше и больше почему-то портили ему настроение.

– «Не знал», – писклявым голосом передразнил его Унген, – теперь знаешь. Зимой Лес очень опасен, даже днем. Зимой людям практически не приходится рассчитывать на помощь кровных чистых духов – «ару кермос». Говорят, зимой даже Небо замерзает и Ульгень, Высший Бог, не может спуститься на землю. Людям приходится рассчитывать только на себя. Сегодня ты спасся только благодаря тому, что я затащил тебя за частокол. Я уже начал рассказывать тебе об ограде, но ты не дослушал. Так вот, кроме того, что она изготовлена из древесины, отпугивающей духов, каждый кол остро заточен, а духи терпеть не могут острых предметов. Они, например, боятся веток колючих кустарников и деревьев, поэтому ты смело можешь оставаться на ночлег в зарослях шиповника или рядом с кедром, укрывшись еще, для верности, его ветками. Дед рассказывал, что давным-давно воины во время походов ложились спать неподалеку от зарослей колючих кустов, обносили палатки кругами стрел, воткнутых в землю наконечниками вверх. А у входа в палатки втыкали свои мечи. Считалось, что в ночь перед битвой тучи голодных духов слетались к месту предстоящего кровопролития. Так древние воины отпугивали от своих стоянок этих существ, которые в роковую ночь ордами скитались около лагерей, пытаясь проникнуть сквозь острые преграды.

Внезапно Унген замолчал. С улицы послышался сильный шум, и ребята, сорвавшись с места, выскочили в коридор. Там они столкнулись с Арасканом и отцом, которые беседовали до этого в дальней комнате. Шорхита с ними не было.

– Однако, веселая ночка, – Араскан прислушался к громыханию за оградой. Кто-то с силой стучал в ворота.

– Может, заблудился кто? – прерывисто спросил Ковров-старший.

Но Араскан отрицательно покачал головой:

– Здесь на двадцать километров тайга кругом. Никого сейчас здесь быть просто не может. – Его слова прозвучали как-то жутко и тревожно.

– Тогда кто это? – отец нагнулся к сумке со своими вещами, стоявшей в коридоре, и через минуту в его руке оказался небольшой черный пистолет. Араскан еще раз покачал головой:

– Убери это. Вряд ли придется стрелять в кого-либо...

Он открыл дверь и вышел на крыльцо. Тотчас в комнату ворвался морозный воздух.

– Кто там?

Грохот прекратился. В наступившей тишине было слышно, как кто-то большой и грузный топчется около ворот, хрустя снегом.

– Кто? – хрипло повторил Араскан.

Тишина. Через мгновение за забором раздалось пронзительное шипение, затем послышался смех, а потом звук удаляющихся шагов.

«Хруп, хруп, хруп...». Все смолкло. Люди, стоявшие у открытой двери, обернулись, из глубины дома вышел мрачный и встревоженный Шорхит. Видимо, он спал, и эти чудовищные звуки разбудили его.

– Что случилось? Он вернулся?

Араскан, прищурившись, смотрел в черноту за частоколом:

– Вряд ли. Скорее всего, это не он. Он просто привел к нам более сильное и более заинтересованное существо.

– Зурда?...

Араскан мрачно кивнул. Ковров-старший недоуменно следил за этим непонятным диалогом, тоже поглядывая на частокол. Вдруг Араскан вздрогнул и изогнулся, прогибая спину и опустив голову.

– Уведите Максима в дом. Он возвращается.

– Кто? – Ковров-старший посмотрел на своего перепуганного сына и закусил губу, стараясь разобраться в происходящем. Через мгновение штурм ворот начался с удвоенной силой. Казалось, что пришелец лишь замер, притворился, что ушел, потому что мощные удары обрушились на ворота внезапно.

Максим вскрикнул от неожиданности и прижался к отцу, который напряженно смотрел на прогибающуюся под ударами калитку из-за плеча Араскана. Унген шептал какое-то заклятие, похожее на детский стишок. Шорхит наклонился к Максиму, парализованному ужасом, и тихо и спокойно прошептал ему на ухо:

– Не бойся, мы ему не откроем. С нами ты в безопасности. Иди вглубь дома и не выходи оттуда, что бы ни случилось. Унген отведет тебя...

Максим кивнул, но ноги, налившись невероятной свинцовой тяжестью, отказывались сделать хотя бы шаг.

Араскан вдруг громко и страшно задышал, сцепив перед собой руки в замысловатый захват, и затем стремительно развел их в стороны с резким выдохом, похожим на «хай-то». Удары стихли. В это самое мгновение до слуха Максима долетели удивительные чарующие звуки из ниоткуда. Они возникли в голове, и мальчик понял, что их издает существо за забором. Но, несмотря на это, они совсем не были страшными. Наоборот, они мягко втекали куда-то вглубь тела, сжимая сердце, приглашая за собой в дали, неизвестные человечеству. Из этих далей уже не было пути назад, поэтому они были полны невероятно томительной тоски и исполненной наслаждением боли. Это было настолько невыносимо, что разум сдался под этим мощным натиском. Слабо ориентируясь в происходящем, Максим осмотрелся вокруг и понял, что никто, кроме него, этих звуков не слышит. Тогда он пошатнулся и сделал шаг, но не вглубь дома, а к двери, ведущей на улицу. Его сознание словно заморозили, и оно наблюдало со стороны за движениями украденного тела. Сопротивляться этим звукам было невозможно. Они влекли, тянули, приказывали, обволакивали...

Дальше все было как в тумане: полные ужаса глаза Унгена, который заметил эти странности в поведении товарища, неподвижная фигура Араскана, замершего в открытой двери с напряженными руками, разведенными в стороны, бледное лицо отца, сжимающего в твердой руке пистолет.

– Дед, дед! – закричал Унген, и разом все пришло в движение.

Шорхит обернулся и, увидев неподвижный взгляд Максима, понял все:

– Держите его! Не давайте ему идти.

Максим рванулся на улицу, но Унген повис на нем всем своим весом, крепко обхватив товарища сзади.

– Черт, – прорычал отец и, отодвинув Араскана в сторону, несколько раз выстрелил по воротам. Из-за частокола послышался издевательский смех и пронзительный вой.

– Нет, – Араскан затащил отца в дом и закрыл дверь. – Его невозможно застрелить.

– Кого его? – Ковров-старший возбужденно дышал, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Араскан ничего не сказал и задумчиво посмотрел на Максима. Мальчик бился в судорогах, пытаясь вырваться из крепких объятий Унгена и Шорхита. Он уже не видел ничего вокруг. Бешеная пляска разноцветных огней перед глазами погружала его все глубже и глубже, на самое дно подсознания, которое уже не могло сопротивляться далекому зову могущественных духов.

 

Блик света... Тьма. Туман. Бесконечная ночь на многие километры вокруг. Снова свет... Сверкнул, ударил вспышкой по нервам и, метнувшись в сторону солнечным зайчиком, растаял в темноте. Туман потек, приобретая слабое серебристое свечение, растекаясь по пространству ровными переливами облаков. Тьма превратилась в море дымчатых волн. Свет... Опять яркая вспышка, и сквозь треснувшую тишину пробились смутные звуки. Это они бьют по обостренному восприятию световыми вспышками.

«...он выживет?».

«Не знаю... трудно... нет выбора... должен...».

«Он видит…»

«Он – «кеспокчи», «тот, кто видит невидимое»…»

«...там».

«Там погибнет... нет пути... здесь...».

Знакомые звуки. Голос отца! С кем он разговаривает?

«...я надеюсь на тебя...».

«Поезжай... ему нужна иная жизнь... ты знаешь...».

«Знаю... я хотел бы сказать ему «до свидания»... можно?».

«Конечно».

Теплая рука прикасается к руке Максима. Удивительное чувство, словно картинка из детства. «Почему я не вижу его? Папа, ты где?».

«Выздоравливай, Макс. Я вернусь за тобой, как только ты поправишься. Будь мужчиной. Мы скоро увидимся. До свидания... дорогой».

Прикосновение исчезло, и с ним улетучилось ощущение родительского тепла.

«Папа, папка!!! Постой!..».

Снова темнота. Бездна разверзается где-то внизу, и бесконечное падение на ее дно кажется смертью. Тоска, словно камень на шее, ускоряющий падение. Слезы и боль. Безысходность.

 

***

Небольшая поляна, затерянная в непролазной чаще сибирской предгорной тайги. На ней трое – Унген, Максим и Человек в Маске. Серый балахон, двухцветная маска и голос, властный гипнотический голос, вмуровывающий в мозг каждого из мальчиков странные истины. Это Айрук, их Наставник. Он не имеет лица, вернее, не хочет показывать его детям, прикрыв свой облик странной маской, одна половина которой окрашена в белый, другая – в бледно-голубой цвет.

– Это ИТУ-ТАЙ, – говорит Айрук, показывая рукой на разноцветные поля маски, – сфера рассудка и сфера интуиции, область Света и область Тьмы, Солнце и Темная Луна.

Мальчики слушают, затаив дыхание.

 

***

Бешеное течение Катуни гудит где-то внизу утробным рокотом. По узкой тропинке, раздвигая кусты, вниз, к реке, идут четверо: Айрук, Унген, Максим и Айма, приемная внучка Шорхита. Он приютил ее у себя, когда ее родители, отец – русский, а мать – кумандинка, погибли в автомобильной катастрофе. Девочка тогда убежала в лес и бродила там трое суток, обезумев от горя, голода и страха. В таком плачевном состоянии ее и нашел Шорхит. С тех пор она осталась жить у него, став Унгену сводной сестрой. Правда, приезжала она в дом, где они жили, только весной и гостила там до осени. Зимой Айма жила у каких-то знакомых или даже родственников Шорхита в Горно-Алтайске, куда приезжал и Унген. Там они оба ходили в школу.

В этом году Унген сдал программу второго класса досрочно – с ним много занимался Араскан, который, как оказалось, преподавал какую-то дисциплину в Барнаульском университете. Поэтому Унген остался с Шорхитом на зиму в тайге, а Айма приехала сюда только весной, застала в зимовье Максима и сразу подружилась с ним. Теперь они везде были втроем, правда, в обязательном сопровождении кого-нибудь из взрослых. Обычно это был Шорхит, но сегодня ребят взял с собой на прогулку Айрук.

Они остановились на берегу реки, наблюдая за ее стремительным течением.

– Знаете, зачем мы пришли сюда? – Айрук смотрит своей двухцветной маской на притихшую троицу. Все синхронно закивали головами, конечно же, не подозревая о цели данного мероприятия.

– Мы пришли сюда, чтобы один из нас умер на этом самом месте...

Дети молчат, они знают, Айрука нельзя перебивать глупыми вопросами.

– Я думаю, вы догадываетесь, кто это... – взгляд Айрука останавливается на Коврове. Тот неуверенно улыбается, пытаясь понять смысл услышанной фразы.

– Помнишь, Максим, свою первую ночь здесь? Помнишь?

Максим помнил. Шаги духа за частоколом. Его настойчивые громоподобные удары в ворота. Шипение, свист, вой... Свист... Нежный, невероятно привлекательный мелодичный звук, дурманящий мозг таинственными аккордами, проникающий в самые отдаленные участки разума, пронизывающий до костей... Это было больше чем звук. Это был Зов, резонирующий на темных участках души, погруженных в тень сознания.

– Да, я помню.

– Это был темный Дух. Он пришел за тобой и почти уволок с собой тогда частичку твоей души. Он очень спешил, потому что знал – если ты попадешь к нам, ему будет очень трудно добраться до тебя вновь. Поэтому он и вел себя так агрессивно и яростно. Араскан и Шорхит удержали тебя, потому что время твоего решающего поединка с этим Духом еще не пришло. Теперь ты получил время, необходимое, чтобы научиться многим вещам, которые помогут тебе в будущем выстоять в схватке с ним. А она обязательно состоится. Этот Дух никогда не оставит тебя в покое. Он будет преследовать тебя до тех пор, пока не уничтожит тебя такого, какой ты есть. Поэтому, чтобы противостоять ему, ты должен измениться, стать другим. Но на это у нас уже почти не осталось времени, поэтому тебе нужно измениться сразу. А для этого тебе необходимо умереть. Мы все умирали когда-то. Я делал это очень много раз. Вам еще предстоит эта пытка. Но другого выхода для тайшинов нет. Для того чтобы стать одним из нас, ты должен умереть для мира людей. Айма умерла, когда убежала в лес и бродила там, среди деревьев, трое суток. Лес убил ее, и Шорхит нашел там совсем другого человека, а не ту девочку Айму, какой она была еще несколько дней назад. Внешне она осталась такой же, но внутри... Унген умер несколько лет назад. Им, также как и тобой, овладела очень странная болезнь. Он бился в беспамятстве, постоянно плакал и визжал. Позже он стал вести се