Какая она из себя, эта злость?

 

Выкопав картошку в огороде деда Коли, он сам, бабушки Аня, Соня, Гуля, Альфия и я сели поужинать да набраться сил. Потом помощницы отправились восвояси — готовиться завтра поутру всем «хором» копать картошку у бабы Сони, а потом у бабы Гули. А я, деда Коля и баба Аня пошли их проводить за ворота. Вернувшись, я сел с дедом на лавочку и спрашиваю его:

— Деда Коля, а как можно увидеть злость?

— А что такое злость?

— Это боль.

— А как эту боль можно распознать? Или — что она имеет?

— Характерные черты. По ним и можно распознать.

— А что это за черты?

— Когда боль управляет человеком, то у него появляются повадки зверей.

— Дак злость — это что?

— Сущности, которые управляют человеком.

— Только не человеком, а телом, и этим затуманивают разум, чтобы произошел выплеск неуправляемой силы. Это страх, разочарование, бешенство, растерянность, паника, истерики, капризы у детей, которые приводят к беспомощности, болезням, потере сил и охоты к чему бы то ни было, к утрате стремления жить — к желанию умереть. Боль всем этим питается, а злость направляет тело человека на действия, которые позволяют выработать все то, что перечислено и многое другое. А что такое страх, разочарование, бешенство..?

— Какая-то сила?

— Сила. А какая сила?

— Жизненная!

— А по отношению к человеку?

— Неуправляемая!

— Хорошо. А под действием чего возникает неуправляемая сила?

— Под влиянием характерных черт.

— А каких?

— Похожих на повадки разных зверей.

— А как их можно распознать?

— Человек начинает действовать, как зверь.

— А Создатели для чего нам создали зверей?

— В помощь человеку — чтобы он сумел увидеть, что с ним происходит.

— А как человек по поведению животных может увидеть, что с ним происходит?

— Боль — это сила из Небесного царства, и звери созданы по подобию этих же Небесных сил.

— И что?

— Звери, живя рядом с человеком — в лесу, на полях и пастбищах, в хлевах и загонах, у него дома, показывают ему, кто им сейчас управляет.

— Это как?

— Боль, управляя телом человека, управляет движениями, взглядом, голосом, выделением запахов, мочи… И по этим чертам можно определить, что за боль им управляет.

— По-другому говоря, боль, управляя телом человека, заставляет двигаться, смотреть, издавать звуки, выделять запахи… как животные. Так?

— Да.

— А еще?

— У каждого животного есть свои характерные черты, которыми они отличаются друг от друга.

— Это какие?

— Ну, допустим заяц: он имеет свою характерную черту — всего бояться, отчего его в народе прозвали зайчишкой-трусишкой. Волк отличается своей злобой. Лиса — хитростью. Собака — пустым лаем. Собака, которая вот-вот ощенится, теряет разум, она всех подряд начинает кусать, и в народе ее прозвали сучкой. Козел — умный, гордый. Змея — изворотливая, в любой ситуации пролезет куда угодно, она очень скользкая — ее не ухватишь. Клопы, клещи, вши, блохи кусают исподтишка, и в народе их прозвали паразитами. Лев — щедрый и безалаберный… И так каждое животное имеет свою характерную, отличающую его от всех других зверей особенность. По этим характерным чертам и можно узнать, кто сейчас управляет телом человека. Вот почему так часто хочется человека назвать именем животного.

— По-другому говоря, человек, имеющий боль, теряет разум, полностью подчиняясь ее управлению, и действует точно так же, как животное. Да думает точно так же, как животное. Так?

— Да. Но как можно понять, так это или не так?

 

— Как ты думаешь, человек имеет характер или характерные черты?

— Да.

— Какие?

— Ну, у каждого они свои...

— Например?

— В-во-от допустим, одни люди любят спать, другие — книги читать.

— А о чем ты мне только что сказал?

— О характерных чертах человека.

— А не о вредных привычках?

— Да... А почему они вредные?

— Человек, который любит поспать, кого напоминает?

— Медведя, который живет в Китае, — он спит почти круглый год.

— А человек, который любит читать?

— Любознательного, познающего мир человека.

— Давай посмотрим, так ли это.

— Хорошо.

— Любознательный человек что делает?

— Задает вопросы. Подожди… Ведь читающий человек тоже задает себе вопросы и ищет на них ответы во всем: в книгах, газетах, журналах, брошюрах. Ведь мы научились читать для того, чтобы получать информацию.

— И выдавать ее за знания, затуманивая себе мозги и не давая возможности телу действовать так, как необходимо для жизни. А человек руководствуется призраком и слепо идет за ним к смерти.

— Подожди, ты хочешь сказать, что читать нельзя?

— Нет, необходимо читать. Только не для того, чтобы опираться на то, что написано на бумаге, а для того, чтобы раскрыть в себе знания, «разбудить» в самом себе вопросы. Задавать их себе и отвечать на них самому. Только так можно раскрыть свои знания и построить свою жизнь.

— А откуда ты знаешь, что человек читает только для того, чтобы получить информацию, а не для того, чтобы открыть в себе самом вопросы?

— Да вот взять хотя бы тебя — ты, как прочитаешь какую-нибудь статью, сказку, рассказ или еще чего, становишься важный. Спросишь тебя, что прочитал, что понял, что пишут? — ты распушишь свой павлиний хвост, заходишь кругами и начнешь нам «выдавать»: читайте, дескать, сами и все узнаете. После этих слов мы перестаем лезть к тебе с вопросами, но ты через небольшой промежуток времени начинаешь: «Баба, деда! Чего вы мне говорите одно, а в книжке, к примеру, умные люди пишут совсем другое». И начинаешь нам доказывать точку зрения, которая описана в книге. Посмотри, кого ты напоминаешь себе в этот момент?

— Точно — козла! Козел и коза умные, в жизни пользуются знаниями не своими, а «авторитетными», чужими.

— Дак значит, привычки — это проявление управления боли?

— Да.

— Ну, а сам-то человек имеет характер или характерные черты?

— Теперь даже не знаю...

— А что такое характер? Как ты думаешь?

— Характер — это особенность только этого человека.

— А Создатели наделили человека характером?

— Не знаю.

— Задай себе этот вопрос и выпусти ответ.

Я так и сделал:

— Есть!

— А какой?

— …Быть хозяином самого себя и своей жизни.

— Это состояние, чувство, сила, а какой характер?

— …Быть целеустремленным.

— Это характерная черта, а какой характер?

 

— …Идти прямо по своему жизненному пути и выполнять свою первоначальную задачу, задачу этого воплощения и свое предназначение.

— Хорошо. И кого же напоминает этот характер и характерная черта?

— Человека.

— Очень хорошо, а все остальное, что можно встретить в человеке — это управление боли. Под ее влиянием у человека появляются чужое действие или чужое бездействие — характер и характерные черты живности, привычки, принципы… Все это управление боли. А человек с затуманенным разумом осознанно подчиняется боли. И вот по всем этим чертам можно увидеть, кто тобой сейчас управляет. Все чужое имеет схожесть с животными. Это понятно?

— Не совсем. Ты сказал, что под управлением боли у человека появляется чужое действие и чужое бездействие. Это как понять — бездействие?

— Давай посмотрим, кто в природе любит поживиться за чужой счет?

— Падальщики.

— А кто они?

— Грифы, шакалы.

— А кто не любит действовать, а любит полежать, поспать, поваляться?

— Ленивец — что-то вроде медведя, только не помню, в какой стране они живут.

— Ты хочешь сказать, что есть животные с такой характерной чертой как бездействие?

— Да.

— А бездействие позволит человеку выполнить свою первоначальную задачу?

— Нет.

— Дак что это?

— Управление боли.

— У тебя есть еще вопросы?

— Как принципы могут быть управлением боли?

— А принципиальный человек может выполнить свою первоначальную задачу?

— Да. Он принципиально идет на ее выполнение — значит, может выполнить. — А что такое принцип?

— Это действие: спор… доказательство… чего-то добиваться...

— А что это такое?

— Ограничение в действиях.

— А можно идти по своему жизненному пути, ограничивая себя?

— Да. Создать себе коридор и не отвлекаться на всякие пустяки — идти до полного выполнения своей первичной задачи.

— А, ограничивая себя, можно познать мир?

— Нет.

— А без мира можно идти по своему жизненному пути?

— Не знаю...

— Тогда скажи: без знаний можно знать, что именно это твой жизненный путь?

— Нет.

— А знания где находятся?

— В мире. Это слой сознания — Хранилище.

— Хорошо. А пройти по своему жизненному пути, не освободившись от боли, можно?

— Думаю, что да.

— И куда ты тогда придешь?

— Как куда? Куда я захочу.

— Вот именно — куда ты захочешь под управлением боли. По-другому говоря, придешь, куда боли угодно, а не тебе, чтобы выполнить свою первичную задачу. Дак можно пройти свой жизненный путь, опутанным болью?

— Нет. Но можно пройти его, освободившись от боли.

— А, освобождаясь от боли, ты идешь по своему жизненному пути?

— Да.

— Дак принципы — это что?

— Управление боли.

— Еще вопросы есть?

— Х-м-м.. Так можно вообще все обернуть управлением боли.

— Тогда сам рассуди: раз что-либо мешает выполнению первичной задачи, задачи этого воплощения и предназначения, то что это такое?

— Управление боли.

— Ну вот, ты сам к этому пришел, исследуя самого себя и свою жизнь.

— Да, это так… Но как тогда жить?

— Так, чтобы можно было выполнить свою первоначальную задачу, выполнить то, зачем пришел на этот белый свет. Жить так, чтобы твоя жизнь позволяла твоему Спутнику жизни приобрести в себе силы жить. Вот и все. Есть существа, которые называют себя людьми, а не понимают, что такое человек, и заживо копают себе могилу небытия. А есть существа, которые хотят стать людьми и делают все, чтобы выполнить то, зачем пришли на этот белый свет. А тебе необходимо только одно — сделать выбор и согласно этому выбору действовать.

— Дедуля, тогда я совсем не пойму, почему в обществе принято совершенно другое, противоположное тому, что вы говорите и делаете?

— Все очень просто. Одни живут, и их уже осталось очень мало, но они есть и живут, а другие заживо себя хоронят. Вот и все. …А раньше, задолго до нашего с тобой рождения, на этом белом свете люди жили только так, как живут сейчас немногие. А тех существ, которые не хотели ничего делать во имя себя, были единицы. Их звали очень больными людьми. Общество становилось для них не Спутником жизни, а козлом отпущения. То же самое происходит с очень многими людьми и сейчас. Большинство так называемых людей сами же и сделали общество, какое оно есть, и общество же ругают, плюют на него. Разве это люди? Человек всегда и всему был Спутником жизни, даже так называемым людям, помогая им пройти свой жизненный путь. Они сами делают этот выбор, значит, им необходимо пройти именно этот путь. Хотя для чего им это, я не пойму...

— Да, дедуля, но я еще одной вещи не пойму: как вам удается жить свою жизнь так, как вы ее видите, черпая знания в себе и из истоков, которые находятся в обществе чуждом и противоположном вам?

— Не забывай: мы все друг другу Спутники жизни, мы все идем по своему пути, и мы друг другу помогаем.

— Это как?

— Общество помогает нам увидеть самую изощренную боль в нас же самих.

— Объясни…

— Кто может рассказать о ком-то больше и лучше всех?

— Не знаю.

— Ты можешь знать обо мне все?

— Да, если я сольюсь с твоим слоем сознания Хранилище воедино.

— А в слое Хранилище что хранится?

— Знания.

— А какие?

— О жизни.

— Значит, все имеется в слое Хранилище?

— Нет.

— Дак как ты можешь узнать обо мне?

— Тогда, когда ты расскажешь о себе сам.

— Дак кто может рассказать о ком-то больше и лучше всех?

— Только сам человек о себе.

— Вот и тут боль общества нам помогает увидеть свою боль и рассказывает о ней.

— Это как?

— А как ты задаешь себе вопросы о боли и как она тебе рассказывает?

— А разве не душа отвечает мне на мои вопросы?

— Смотря на какие. О боли — боль, а о знаниях — душа, но только после того как уберешь боль, которая закрывала тебе душу и знания.

— Подожди! Я совсем запутался. Ты хочешь сказать, что, задавая себе вопросы, я разговариваю с болью, а не с душой?

— Давай разберем пример: как ты открыл в себе свою первичную задачу и задачу этого воплощения?

— Задавая себе вопрос: какая моя первичная задача?

— А сразу тебе пришел ответ?

— Нет.

— А что мешало?

— Боль.

— А как ты убирал эту боль?

— Задавая себе вопрос: что мне мешает увидеть мою первичную задачу?

— И что?

— Я получал ответ, что мне мешает увидеть.

— А как ты думаешь, с кем ты говорил о боли?

— С душой.

— А душа может тебе сказать о боли, если она не боль?

— Нет.

— Вот и я о том же. Только боль может рассказать о себе и о том, что она делает.

— Дак что — боль сама мне рассказывает, как ее уничтожить?

— Да. Только не уничтожить, а изгнать из себя. Уничтожить ее невозможно, а выгнать восвояси — возможно. Боль — это частичка Небесной силы.

— А как тогда понять ваши же слова о том, что боль можно выписать на бумагу и сжечь или выговорить на воду, что вода, огонь и земля — это те существа, которые имеют способность уничтожать боль?

— Мы говорили, что огонь, вода и земля — друг другу сестры и братья, которые питаются болью и способны освободить нас от боли. Они проводники, способные отправить боль в Небесное Царство. И точно так же — сопроводить ее, сюда, на землю, из Небесного Царства в тело всего живого.

— Совсем ничего не пойму! Ты хочешь сказать, что земля, вода и огонь — не живые?

— Живые, но у них есть возможность очищать от боли все живое во Вселенной и становиться проводниками для боли.

…Я был настолько переполнен и ошарашен всей этой информацией, что мы смогли вернуться к этому разговору только на следующий день.

— Дедуля, я что-то не пойму, — снова начал я свои расспросы, — как общество помогает нам увидеть самую изощренную боль?

— Да очень просто, сынок. Общество — это кто?

— Люди.

Деда Коля дополнил:

— По-другому говоря — все мы. А какие мы, такое и общество. А где находится общество и чем оно для нас является?

 

— Общество… находится в нас и является для нас зеркальным отражением нашего внутреннего состояния, — гордо ответил я.

— И мало того, оно является нам всем Спутником жизни, а Спутники жизни что делают?

— Помогают жить.

— А как можно помочь жить?

— Не вмешиваясь в жизнь других, показывая, что с каждым происходит.

— По-другому говоря, поворачиваясь к нему лицом.

— Дедуль, я ничего не понял. Как понять: поворачиваясь к нему лицом?

— Давай разберем это на примере твоей жизни.

— Хорошо.

— К тебе общество как относится?

— С любовью, жалостью, состраданием… Кто-то ненавидит, кто-то страдает вместе со мной.

— Этого уже достаточно для того, чтобы увидеть, что с тобой происходит. Как ты думаешь, что говорит общество, когда люди тебя любят?

— Что во мне есть душа, что я еще не зачерствел, во мне есть какая-то жизнь.

— А что говорит, когда люди относятся к тебе с жалостью?

— Что во мне есть боль, что я жалею людей, себя. Что еще? …Не знаю.

— А когда к тебе относятся с состраданием?

— Что во мне тоже есть боль.

— Какая?

— Я живу чужую жизнь.

— А когда люди тебя ненавидят?

— Когда во мне бушуют злость, гнев, ненависть...

— Хорошо. А когда они страдают вместе с тобой?

— Тогда я сбрасываю на них свою жизнь, и они живут моей жизнью.

— Ну вот, примерно так и показывает нам боль наше общество. Есть еще вопросы?

— Нет. …А как тогда…

— Что как?

— Вы имеете такие большие знания, а общество позволяет вам жить?

— Сынок, мы общество любим, и оно нас тоже любит, а потом мы очищаем свое сознание и убираем боль, которую нам показывает общество, а не обливаем его грязью, держа в своей жизни за козла отпущения, как это делаешь ты и большинство людей. А по мере нашего очищения от боли общество перестает нам показывать боль, и становится по отношению к нам любезно.

— А почему так происходит?

— Потому что общество по отношению к тебе — больное. А этим оно показывает тебе, что и в тебе есть еще боль. Общество по отношению ко мне — здоровое, потому что я почти не имею боли, а когда у меня появилась боль, то оно становится по отношению ко мне больным, чтобы показать мне мою боль.

После этих слов деда Коли я снова задумался над своей жизнью...

 

Глава вторая

Где боль живет?

 

Я сидел с дедой Колей возле мешков с картошкой, выкопанной всем нашим «хором» на поле у бабы Сони, поджидая деда Сергея и деда Ваню. Договорено было, что они приедут на лошадях и увезут всю картошку, чтобы разложить ее в лабазе сохнуть. Деда Коля набрал дров, разжег костер да стал печь картошку. Я поудобней усевшись у костра, спрашиваю:

— Дедуля, а где боль живет? Как она живет?

— Ну на эти вопросы можно ответить сказкой «О горшке».

Я поудобней расположился на пне, а деда Коля, усевшись прямо на земле, начал свой рассказ…

 

Сказка «О горшке»

Жили-были в одном селе старик со старухой. Детей у них не было. Помогать им было некому. Вот им и приходилось все делать самим. Хозяйство вести да на жизнь справлять. Старуха глину месила да горшки лепила. А дед горшки в печь сажал да на ярмарке ими торговал. А торговля горшками все хуже и хуже шла.

Вот однажды он ни одного горшка не продал и возвращается к старухе с полным возом горшков. Едет, горюет: как бабке о том сказать, не знает. На что жить дальше, не знает. У них все хозяйство — домик перекошенный да земля не земля, сплошь одна глина. Лошаденка и та старая да за сохой не ходившая, да и зерна-то нет, чтоб посеять. И не заметил дед за горем своим горемычным, как неосторожно горшок ногой с телеги-то столкнул.

Горшок упал на дорогу, а дорога была кругла да покладиста. Все, что на дорогу попадало, — все на обочину сгоняло. А горшок, как упал на дорогу, да упал-то на то место, где обочина была крута, а за обочиной — равнина лесная. Вот горшок и закатился далеко в глубинку леса. Травушка-муравушка его обогрела, обняла, приласкала. Матушка-земля укрыла его мхом пушистым. И горшок сделался гнездышком уютным.

 

Мимо пробегал зайка, трусишка серенький. Весь замерз. Видит: гнездышко уютное. Сделал три круга вокруг горшка, огляделся. Нет никого — гнездышко свободное. Подбегает к нему и вопрошает на всякий случай:

— Есть ли кто хозяева уютного гнездышка?

Тишина, никто ему не отвечает. Он и шмыг в гнездышко. А гнездышко теплое, уютное. Вот он и стал в этом гнездышке жить-поживать да добра наживать.

Долго ли, коротко ли жил трусишка серенький один в уютном гнездышке, как мимо пробегает волчонок, злющий-презлющий. Видит: гнездышко уютное. Захотелось ему в нем жить. Он сделал три круга вокруг горшка, посмотрел, есть ли кто, учуял трусишку и думку себе думает: я смогу в дружбе жить с трусишкой! Да подбегает к гнездышку, сказывает:

— Есть ли кто хозяева уютна гнездышка?

— Есть! — ответствует ему трусишка, зайка серенький.

— А можно с тобой вместе жить?

Трусишка ему в ответ:

— А ты меня не съешь?

— Да что ты! Коль мы кров делить будем, я, злюка, охранять гнездышко буду. Чтоб никто чужой не пришел. А в гнездышке места много. Мы перегородим гнездышко пополам и будем жить дружно. Я гнездышко оберегать буду, а ты жизнь создавать будешь.

Согласился трусишка. Хоть и страху много.

Вот злюка поселился в уютном гнездышке. Они гнездышко поделили, перегородили и стали жить дружно.

Так долго ли, коротко ли они жили, но пробегает мимо лисица-сестрица — хитра, вся пушиста, чиста, так красотой и блещет. Заметила она уютное гнездышко, три раза обошла горшок вкруговую, полюбовалась. Подходит к гнездышку да молвит:

— Есть ли кто хозяева уютна гнездышка?

— Есть! — ответствуют трусишка и злюка, — есть! Я трусишка, зайка серенький! Я злюка, волчишка серенький! А ты кто?

 

 

 

— Я хитринка, лисичка-сестричка! Впустите меня к себе? Мы вместе в уютном гнездышке будем жить!

— А что ты будешь делать?

— Хитрить! Кто чужой придет — его внимание отвлекать да обманывать его буду, а злюка — нежданно-негаданно его кусать, да съедать будем все вместе.

По нраву оказался им сказ хитринки и согласились: трусишка и злюка впустили ее к себе. Гнездышко разделили на три равные части. Огородились друг от друга, и стали жить все вместе да добра наживать. Чужих обманывать, зубы им заговаривать, внимание отвлекать да нежданно-негаданно кусать, а потом съедать.

Так они и жили, долго ли, коротко ли, но мимо проползала змея — гадина ползучая, видит: гнездышко уютное. Три раза вокруг горшка проползла. Чует, что здесь хозяева вольготные, вольные — сладить с ними можно. Да уютно гнездышко так и манит, так тепло и сулит, а тепло ей сейчас впору и надобно. На третьем кругу у уютного гнездышка останавливается и вопрошает:

— Есть ли кто хозяева уютного гнездышка?

— Да, есть! — ответ держат: трусишка, злюка и хитринка, — есть! Я трусишка, зайка серенький! Я злюка, волчишка серенький! Я хитринка, лисичка-сестричка! А ты кто?

— Я гадина ползучая, змея подколодная! Впустите меня к себе! Я много места не займу, где-нибудь в углу клубком свернусь и мешать не буду.

— А что ты будешь делать?

— Гадить! Кто чужой придет — я его обгажу, яду подолью, осознание усыплю, туману напущу! Хитринка — его внимание отымет, сознание замутит! Злюка — нежданно-негаданно его кусать будет! Трусишка — его усыпит и силы жизненные отымет! Тут мы его и съедим!

Понравился им сказ гадины, узрели ее замысел и силушку. Увидали им помощь заветную, как сотворить зло, и согласились трусишка, злюка и хитринка с гадиной. Впустили ее к себе. Гнездышком поделились, каждый зверек понемножку потеснился. Гадине и хватило. Все друг от друга огородились, и стали все вместе жить да не тужить. Добра наживать да вместе дело делать. Дружно жить, друг другу помогать да большого зла наживать. Чужих обгаживать, обманывать, нежданно-негаданно кусать, жизненную силушку отбирать да съедать.

Хорошо живется, весело.

Так они и жили, долго ли, коротко ли. Сколько — только они сами знают да уютно гнездышко.

Тут паразиты скопом мимо шли, увидали уютно гнездышко — завидки взяли, что кто-то другой там живет, а не они. Они три раза вокруг обошли, обсмотрели, облюбовали уютно гнездышко, еще пуще прежнего захотели в нем жить, да запашок-то сладенький от него идет. И вопрошают они:

— Есть ли кто хозяева уютного гнездышка?

— Есть! — ответствуют трусишка, злюка, хитринка и гадина, — есть! Я трусишка, зайка серенький! Я злюка, волчишка серенький! Я хитринка, лисичка-сестричка! Я гадина ползучая, змея подколодная! А вы кто?

— Паразиты мы разные: вши и блохи, земляные, водные да животные! Впустите нас к себе! Мы много места не займем, нам чуть-чуть места надобно, мы меж вами расположимся.

— А что вы делать будете?

— Паразитить! Чужому угождать да исподтишка его кусать, зрение отбирать. Тут гадина — будет яду пускать, осознание усыплять да тумана напускать! Хитринка — ему будет врать, внимание отымать! Злюка — нежданно-негаданно его кусать! Трусишка — его усыплять, силушку жизненную забирать! Так мы с ним всем миром и сладим, а потом съедим!

По нраву оказался им сказ, от этих слов аж они сами почуяли свою силушку, да как зло растет да жаждет, и согласились: трусишка, злюка, хитринка и гадина впустили их к себе. Гнездышком поделились, все понемножку. Кого к себе впустили — потеснились. Кому отдельно место выделили. Друг от друга отделились, и стали все вместе жить, не тужить. Песни петь, пировать да недругов созывать. Кто там был мед-пиво пил, по усам текло да в рот не попало.

Тут бы сказку продолжать, да продолжит каждый: рассказав, какую скотинушку у себя приметил да какого зверька в себе пригрел. Дал ей волюшку да жизнь свою съел.

Посмотри на себя и себе сказывай: «Почем смерть твоя, почем жизнь твоя! Кто тебе друзья, а кто недруги! Кто раб, а кто рабовладелец! Кто спит, а кто дремлет! Кто в жизни выживает, а кто ее живет! Кто жизнь свою строит, а кто по морю плывет да берега не видит, а видит — пристать не смеет!

Коли ты родился да помолился, иди и делай!

Коли оступился, вставай да реви! Горе усмири да выкинь!

Коли жизнь нашел, с миром поделись!

А понял сказ, детям поклонись!»

Вот и весь сказ: дуракам — наказ, умным — яма, мудрым — жизнь!

 

— В сказке народ очень хорошо показал человеческое тело как сосуд для знаний, — продолжил наш разговор деда Коля, закончив сказку. — …Да что с нашим телом делает боль.

— Подожди, дедуля… Я чего-то не совсем понял. Почему наше тело — это сосуд для знаний? И что боль делает с нашим телом?

— Давай посмотрим, почему это так, а не иначе.

— Славно!

— Что необходимо человеку, чтобы тело ожило?

— Знания, как его оживить.

— Еще?

— Еще… Оживить — и все.

— По-другому говоря, запустить в теле движение силы, так?

— Да.

— А как можно запустить движение силы?

— Создать условия для того, чтобы человек мыслил, дышал, думал, видел, слышал… Словом, для всего того, что необходимо для сохранения и поддержания движения. Да еще и развития движения. Так?

— Да.

— Но мне не совсем понятно, как мысля, дыша, думая, видя, кушая, какая, писая… можно сохранить движение, поддержать движение, да еще и развивать движение жизни?

— А мысля, что ты делаешь?

— Задаю себе вопросы.

— А задавая себе вопросы, что ты делаешь?

— Открываю в себе знания, боль, что мне мешает жить.

— Хорошо, а все это вместе взятое что тебе дает?

— Открывая знания, я вижу, куда я иду и куда мне необходимо идти.

— И что ты этим делаешь?

— Привожу в движение тело.

— Дыша?

— Я не могу жить без воздуха. Мне необходимо дышать.

— Для чего?

— Для того чтобы жить.

— По-другому говоря, для поддержания жизни, так?

— Да.

— А что ты делаешь, думая?

— Я развиваюсь и оберегаю себя.

— Видя?

— Развиваюсь и оберегаю себя.

— Продолжать?

— Нет, не надо. Я понял.

— Следующий вопрос?

— Что с нашим телом делает боль?

— А сам как думаешь?

 

— Ну-у... Рассмотрев сказку… Можно сказать, что боль делает из нашего тела улей?

— Хорошо, значит, боль — это пчела?

— Ну-у... Я этого не говорил.

— А на самом деле, боль — именно труженица-пчелка. Она постоянно трудится и все время создает условия для появления новой боли, для создания неуправляемой силы. Она постоянно настороже. Расставляет на жизненном пути человека ловушки, используя для этого прошлое человека, и бдит. Человек попал в нее — опутывает его, душит, связывает по рукам и ногам. Не попал — строит новые и новые ловушки. Большую жизненную силу имеет человек — копает глубокие ямы и бездонные пропасти. Боль все перетрясает в прошлом человека и все использует для построения ловушек. А ловушки — это характерные черты разных зверей. Она строит в теле соты для нового семейства боли и смерти человека. Попав в ловушку, человек впускает новое семейство боли, а домик уже готов.

— Дак что — Создатели послали к человеку пчел, чтобы они показали ему, как живет боль?

— Не только. Еще не стоит недооценивать боль потому, что она труженица. Как проморгал — она может всю жизнь исковеркать. Бывали у тебя случаи, когда друзья или знакомые говорили, что ты сделал или поступил так, как бы ты никогда не сделал или не поступил?

— Нет.

— А я в молодости это слышал на каждом шагу. Мне рассказывали о таких моих поступках, которых бы я никогда не совершил. А я сам о них не помнил. Поначалу отмахивался, а потом верил.

— А может, они просто шутили так?

— Нет, один человек это может сказать, два — могут сговориться, но когда говорят многие и в разных местах разное — это уже не шутка. Во мне было очень много злости, и она мне полностью закрывала разум, даже можно сказать — отбирала. И я творил черт знает что, а сам этого не помнил. Это потом, когда я встретил своих Стариков, они стали помогать мне жить и многое показали, а я многое вспомнил, очищая свое сознание от боли и всего того, что мне мешает жить. Вот так, сынок…

— Дедуля, тебе плохо?

— Нет. Мне очень хорошо… Я все свое говно вычерпываю и вычерпываю. И мне радостно, что оно мне больше не мешает жить.

— Тогда я немножко испорчу твое состояние.

— Чем?

— Пойдем дальше! Меня нетерпячья рвет изнутри, и осталась какая-то недоговоренность. Что еще пчелы показывают человеку, кроме того, что боль — труженица и тело человека — это соты, и боль заполняет их болью да не дает человеку воспользоваться знаниями жизни?

— Очень многое, сынок. Они показывают, что необходимо питаться только природной органической пищей. Это пища, которая дает человеку жизненные силы, а не просто заполняет чем попало желудок. Показывают, как можно запустить в соты живу, после того как боль изгнали из ее жилища. Они снабжают человека самым ценным из пищи — медом. А еще прополисом — это самый лучший хранитель жизни человека; воском, который очищает наше тело от радиации и всего химического, искусственного, чужого. И еще очень многим. Я как-нибудь тебе все это не только расскажу, но и покажу. Хорошо?

— Ну ладно.

— Я ответил на твой вопрос?

— Да.

— Что еще тебя беспокоит?

— Как боль оживляет тело?

— А как ты думаешь сам?

— Не знаю… Мне боль приносит только боль… и все.

— А в самом начале своей жизни, что с тобой сделала боль?

— Оживила меня, но это с ваших слов...

— А что говорят тебе твои знания?

— Ничего. Тишина…

— Задай себе вопрос, как мое тело ожило?

— Я получил боль от родителей еще в самом зачатии, и она запустила первое движение — мысль. Я стал мыслить. Мысль, пусть чужая, разрушительная, меня оживила.

— А как она тебя оживила?

— …Я стал думать, размышлять. Размышляя да получая знания, стал видеть, слышать, чувствовать, к чему-то стремиться.

— А к чему стал стремиться?

— К выполнению своей задачи этого воплощения.

— Вот ты сам и ответил на свой вопрос.

— Дедуля, все это понятно, но как боль живет?

— Это по сказке очень хорошо видно, а ты что понял?

— Что боль в начале жизни человека оживляет тело: оно начинает думать, мыслить… приобретает все жизненные способности, боль даже развивает тело, а потом порабощает и тело и душу.

 

— Жизнь — это дело, движение. Вот и боль движется, делая свое дело, создавая лад в начале жизни на земле, а потом этот лад разрушая, приводя человеческое тело к смерти, превращая его в прах.

— Деда, тогда я ничего не пойму! Что — без боли вообще невозможно начать жизнь на земле?

— В чем-то ты прав...

— Ну давай возьмем такой пример: я вошел в зачатие, и у моих родителей все в порядке — тогда я не получу никакой боли и в этом случае не буду жить на земле?

— Будешь.

— Я совсем запутался… Как я буду жить, раз я не получил боль?

— А ты задай себе вопрос: я буду жить, когда войду в зачатие и у мамы и папы лад в Семье?

Я задал этот вопрос и вышел странный ответ — «Да».

— Дак значит, можно оживить тело без боли?

— Этого не знаю. Но знаю, что ты, войдя в зачатие, получаешь боль от мамы и папы. Это факт.

— Это как?

— А вот так. Когда ты попадаешь в зачатие, то что чувствуешь?

— Другую среду.

— Что она делает?

— Пугает.

— А страх — это боль?

— Да.

— Дак ты получаешь страх, когда попадаешь в зачатие?

— Да.

— А что страх делает с тобой в момент зачатия?

— Он придает мне силы… создает такую ситуацию, чтобы я задумался, огляделся, прислушался…

— Словом, страх запустил жизнь?

— Да, это точно.

— Сынок, есть еще вопросы?

— Нет, — ответил я и крепко призадумался над словами деда.

… Вскоре приехали деда Сергей и деда Ваня. Мы загрузили картошку и отправили их к бабе Соне. А сами стали ждать, когда они вернутся за оставшейся.

 

Глава третья