Миссия земли — развивать принцип любви

 

325

Перед их отъездом к Марчелло Хаугену тетя Хельга подробно рассказала им о сказочных способностях самого Марчелло и его матери:

— Свой участок земли он получил в дар от одного дельца, которого исцелил, когда врачи от него отказались. Вы уже знаете, денег Марчелло не берет. Но люди, у которых есть средства, могут делать ему подарки... Я давно знакома с его матерью, Элен Марией. Овдовев, она с детьми приехала в Кристианию и в Старом городе открыла молочную лавку. Это незаурядная женщина. Но ее не проведешь. И Марчелло тоже. Он был в Австрии и посетил там кайзера Франца Иосифа. Его приглашали в Берлин в германский Генеральный штаб, чтобы он посоветовал, какую политику следует вести в отношении Европы. У нас в стране мало таких людей!

В субботу Фредрик с Элидой приехали на виллу "Арьюна" в Уллевол Хагебю. Новый, большой, богатый дом с садом. Только что прошел дождь, благоухали цветы и мокрые листья. День был как летний, несмотря на осень. В большой передней сидели и стояли в ожидании приема человек двенадцать. Матушка Хауген спросила у них фамилию и попросила их куда-нибудь сесть. Благодаря письму тети Хельги или чему-то другому, но ждать им пришлось недолго. Элида не знала, каким она представляла себе Марчелло Хаугена, — может быть, похожим на рождественского ниссе с длинной бородой и цепочкой от часов, висящей на животе?

Стройный мужчина ее возраста стоял в профиль перед окном и курил трубку. Крупный нос и рот. Каштановые вьющиеся волосы. Смуглая кожа. Он был похож на цыгана, выбившегося в люди. Светло-серые льняные брюки, жилетка и белая рубашка с закатанными рукавами. Темные, волосатые до самых ладоней руки. Шелковый шарф завязан на шее небрежным узлом. Словно этот человек собрался в гости.

Должно быть, он слышал, как отворилась и затворилась дверь, однако продолжал стоять у окна. Курил, не глядя на вошедших. Может, это ошибка? Может, им не следовало сразу входить к нему? Элида вопросительно взглянула на Фредрика.

Но тут Марчелло Хауген отвернулся от окна. Отложил трубку и протянул к ним руки. Словно они были его старые знакомые. Одновременно пожал каждому руку. Элиде досталась левая. Как будто он был левшой.

Его ладонь оказалась теплой, сухой и сильном. И темной. Как хорошо выделанная кожа. Целитель долго не отпускал руку Фредрика. Его голос шел откуда-то из груди. А может из черепа. Он попросил их сесть. И снова взял трубку. Стоял и курил с задумчивым выражением лица.

Элида села на стул у стены. Фредрик — на стул для посетителей у письменного стола. В комнате было несколько стульев, письменный стол и стол поменьше. Стены были заставлены книжными полками.

— Снимите, пожалуйста, пиджак, — сказал целитель Фредрику и положил трубку на металлическую пепельницу в виде головы дракона.

Фредрик остался в жилетке и рубашке. Целитель подвинул стул и сел напротив так близко к Фредрику, что их колени почти касались друг друга.

— Наверное, мне следует выйти, пока вы его осматриваете? — шепотом спросила Элида.

— Обычно я предпочитаю оставаться с посетителем наедине. Так мне легче сосредоточиться. Надеюсь, вы меня понимаете? Но вы можете остаться. У вас хорошая аура, — тихо ответил он каким-то бесцветным голосом.

Элида слышала, как за открытым окном в розовых кустах ссорились воробьи. Иногда они, точно молниеносная тень, скользили мимо.

— Вы тяжело больны, Фредрик Андерсен, — услышала она. — У вас сложное заболевание, это не только сердце. Однако не надо терять мужества. Если человек потерял мужество, он пропал.

Помолчав немного, целитель продолжал:

— Мы все умрем рано или поздно. Но вы ко мне пришли не из-за этого. Вы пришли, чтобы продлить время своей жизни. И из-за боли. Боль превращает нас в живых мертвецов.

Они тихо говорили за письменным столом. Главным образом Фредрик. О своем сердце. Как будто это было не сердце, а башмак, которому требовалась новая подошва. Потом они замолчали. Долго стояла тишина.

Наконец Марчелло Хауген встал, опустив руки. Подошел к открытому окну. На подоконнике на маленьком подносе лежала сложенная салфетка. Он незаметно вытер себе лоб и выпрямился. Элида услышала его дыхание — словно по комнате пролетел ветер. Сначала его порыв был сильный, постепенно он ослабел так же, как слабеет дыхание. Вскоре Марчелло Хауген снова вернулся к Фредрику.

— Вы любите книги? Я буду рад подарить вам свою последнюю книгу "Раздумья по поводу одного дня", — сказал он и улыбнулся, не открывая своего большого рта.

Элида слышала, как Фредрик поблагодарил его.

— Приходите еще. Нам нужно время. Но уведомите письмом и дождитесь февраля.

Потом он сделал жест, похожий на тот, каким пастор просит прихожан встать, чтобы он мог благословить их. Они встали одновременно. Элида помогла Фредрику надеть пиджак. У двери целитель положил руки на плечи Элиды.

— Дышите! — спокойно велел он. И вдохнул сам. Грудная клетка у него поднялась, ноздри расширились.

Они стояли у двери, все трое. Дышали.

— Элида Андерсен, вы сильная женщина, и вы понижаете, что миссия земли — развивать принцип любви.

Они хотели поблагодарить его и на прощание пожать ему руку. Но времени уже не осталось. Марчелло Хауген стоял к ним спиной и набивал свою трубку. О книге он, видимо, забыл.

 

Они взяли извозчика. Было влажно и жарко. Светило солнце, но на востоке скопились облака, и дождь был не за горами. Может быть, даже гроза.

— Смотри, здесь прокладывают трамвайную линию. Тогда от Уллевол Хагебю до Стургатет можно будет проехать на трамвае, — весело сказал Фредрик, как будто сам принимал участие в этом решении.

— Что? — безразлично переспросила Элида — она старалась понять, как он себя чувствует на самом деле. Здесь не только прокладывали трамвайную линию, но и строили дома. Повсюду были видны рабочие и следы их работы. Фредрик крикнул извозчику, что хочет увидеть королевский дворец и улицу Карла Юхана. Извозчик с улыбкой обернулся и приподнял фуражку.

Элида подумала, что эта поездка влетит им в копеечку, но промолчала.

Фредрик вытащил карту города, которую ему раздобыла тетя Хельга, и сообщил Элиде, что они едут по улице Вергеланда. Дома с палисадниками были похожи на маленькие крепости. Некоторые были обнесены кованой оградой и имели большие ворота. Фредрик показал на мелькнувший за деревьями парка королевский дворец. Но Элида его не видела. Когда пролетка свернула вправо и они увидели весь дворцовый холм, лестницу и колонны перед дворцом, Фредрик попросил извозчика остановиться.

— Смотри, Элида! — сказал он.

И Элида смотрела.

На статую всадника на высоком цоколе. На охрану, которой было почти не видно. На деревья, окружавшие широкий подъезд к дворцу. На гуляющую публику.

Через минуту Фредрик узнал Национальный театр, который раньше видел на фотографиях.

— Как-нибудь мы непременно сходим с тобой в театр, — пообещал он. Она кивнула.

Они выехали на улицу Карла Юхана, и Фредрик с восторгом показал влево:

— Это университет, Элида! Можешь написать домой, что ты видела университет!

Элиде было не до того, чтобы смотреть на что-то самой, она вместе с Фредриком переживала его радость. Может быть, когда-нибудь она пройдется здесь одна. Запомнит все таким, каким сама это увидит.

На улице Карла Юхана подпрыгивали и грохотали по брусчатке пролетки, погромыхивали ручные тележки, раздавались крики газетчиков. Дамы под зонтиками пытались удержать на головах непомерно большие шляпы. На углах, повесив на руку трости, курили и беседовали мужчины. Была суббота. Полосатые маркизы над окнами "Гранд-отеля" бросали на тротуар длинные тени. Незажженные уличные фонари по обеим сторонам улицы образовывали аллею, они висели как украшения на изящных кованых подвесках. Их пролетку чуть не задел дребезжащий справа трамвай, но кучер точно знал, сколько места нужно его пролетке. В ответ лошадь подняла хвост и уронила два сухих шарика, которые весело покатились по мостовой.

— Думаю, этот Марчелло очистил немного мое проклятое сердце, — сказал Фредрик и усмехнулся. Элида поддержала его. И беспечно засмеялась.

Когда они уже сели в трамвай, идущий в Брюн, она почувствовала себя непривычно сильной. Все, чего она боялась, куда-то исчезло. Продать дом в Нурланде и купить в Кристиании новый казалось проще простого.

 

В феврале 1924 года они наконец купили дом в Стрёммене. На это ушла большая часть денег, полученных за Русенхауг и овец. Дом стоял слишком близко к другим домам, но был окружен деревьями. Он не был большим и роскошным, и состояние его тоже оставляло желать лучшего. Но все-таки он был и не плох. Крыша не текла, трубы были в исправности, печи держали тепло. Внизу была прихожая, гостиная, одна комната и большая кухня с подполом. На втором этаже — три спальни и вместительный чулан.

Общими усилиями они за короткое время переехали и устроились уже в своем доме. Чтобы перевезти вещи по февральской слякоти, на вокзале они взяли напрокат ручную тележку. Пришедший в свое время небольшой груз из Русенхауга тоже нашел в доме свое место. Тетя Хельга помогла им обзавестись самым необходимым. Детей не огорчало, что им пришлось сменить школу. Хуже было то, что отсюда Хильмару и Рагнару было дальше добираться до работы. Но они не жаловались.

Напротив, все вечера мальчики столярничали или что-нибудь красили. Передыхали, только когда после работы садились за обеденный стол. И снова начинали работать, а Фредрик сидел рядом на стуле и учил их, что и как надо делать. Они со смехом и шутками подчинялись его указаниям. Новый ли дом или сила Марчелло Хаугена, трудно сказать, но Фредрик чувствовал себя хорошо. Иногда он даже брался за молоток. Ему не хотелось думать о здоровье, пока болезнь не напоминала ему о себе. Он говорил, что чувствует себя почти здоровым.

 

Однажды майской ночью Фредрик проснулся от того, что в груди у него полыхал пожар. Он попытался сесть, но не смог. Грудь работала как кузнечные мехи.

— Элида! — задыхаясь, позвал он, схватил ее руку и ощутил старый проклятый страх.

Она тут же проснулась и все поняла.

Через полчаса боль отпустила Фредрика, отпустила и на этот раз. Элида принесла воды и налила ее в стакан.

— А я уж начала думать, что целитель справился с твоим недугом, — сказала она.

— Нам обоим хотелось в это верить. В этом и заключается тайна веры. Она помогает. На некоторое время... — Фредрик попытался улыбнуться.

— А может, приступ больше не повторится. Нам просто напомнили, что ты зря не пошел к Марчелло в феврале, как он тебе велел.

— Знаешь, я понял, что он просто от неуверенности сказал тогда ту фразу, будто миссия земли — развивать принцип любви.

— Почему? — почти оскорбленно спросила Элида.

— У земли не может быть миссии. Земля — это земля, и она не может иметь другого назначения, кроме как просто быть землей. Любовь — это удел людей.

— Ты так говоришь только потому, что тебе стало хуже и ты не можешь мыслить абстрактно.

— Возможно. Я не могу сейчас думать обо всем. О благодати Божьей, о которой говорит Хельга, и о миссии земли, о которой говорит Марчелло Хауген. Сейчас с меня довольно самого себя.

— Мы должны пойти к нему еще раз.

Фредрик отрицательно покачал головой.

— Если ты ему не напишешь и не попросишь принять нас, я напишу сама! — упрямо сказала Элида.

Фредрик подчинился. Днем он сумел сесть за кухонный стол и написать письмо целителю. Он писал обеими руками. Попеременно. Написав, закрыл глаза. Лицо него было серое.

 

На этот раз Фредрик сказал, что в кабинет к целителю он пойдет один. Элида почувствовала себя лишней. Она сама с нетерпением ждала встречи с этим необычным человеком.

Ее попросили подождать в гостиной. Почти все время она сидела одна на зеленом плюшевом диване и рассматривала мебель, обои и дорогие безделушки. Матушка Хауген то и дело выходила на кухню, от помощи Элиды она отказалась.

Элида вся сжалась, когда наконец Фредрик вышел из кабинета. Кожа обтянула скулы, рука, державшая трость, дрожала. Когда он так изменился — в кабинете или таким и приехал? Может, она уже привыкла и не замечает, как он выглядит по-настоящему? Он сел, улыбнулся и кивнул ей.

— Мой сын придет через минуту, сегодня вы были у него последним, — сказала матушка Хауген Фредрику.

И вот он стоит в дверях.

Элида почувствовала, как его взгляд пронзает ее насквозь. Даже тогда, когда он не смотрел на нее. Словно поле его зрения было бескрайне и он обладал способностью извлечь Элиду из угла, в котором она пыталась укрыться. Сегодня рукава его рубашки не были закатаны. В гостиной он был совсем другим, чем в кабинете. Если не считать глаз, они у него всегда были одинаковые.

Фредрик сидел выпрямившись и пытался делать вид, что с ним все в порядке. Целитель не стал говорить о его состоянии. Матушка Хауген разлила кофе по чашкам и предложила печенье. Они сидели вчетвером. Элида пила кофе маленькими глотками. Сначала она не следила за словами целителя. Но вот он назвал кайзера Франца Иосифа и антропософа Штейнера. Он встречал и того и другого. Да, он был с ними знаком.

— С Рудольфом Штейнером? Где вы с ним виделись? — спросил Фредрик.

— Первый раз я встречался с ним здесь, в Кристиании. Он ездил с докладами.

— Я читал его работы. — Фредрик так разволновался, что закашлялся, и ему пришлось достать носовой платок.

Марчелло Хауген ждал, пока он перестанет кашлять. А потом начал рассказывать о своих поездках. В Австрию, Венгрию и Германию. Оказалось, он говорит по-немецки.

— Мне всегда хотелось выучить какой-нибудь иностранный язык, да вот не пришлось, — сказал Фредрик.

— Я тоже вообще-то самоучка. В моей среде не было принято получать образование. Пришлось всем овладевать самостоятельно. Я люблю читать, и художественную литературу, и научную. Правда, последней на норвежском почти нет. — Он улыбнулся.

— В науке я не очень силен, но пытаюсь не отставать от времени, — сказал Фредрик. — В последние годы машины произвели настоящую революцию. Разумеется, благодаря науке.

— Да. Однако наука — это не только то, что можно доказать или увидеть глазами, — твердо сказал Марчелло Хауген.

— Не спорю, — неуверенно согласился Фредрик. Он не совсем понимал, в каком направлении пойдет разговор.

Элида сидела среди бархатных подушек. Ее руки гладили то юбку, то обивку дивана. Она покрылась испариной.

— В нашей стране не все понимают деятельность Марчелло, — со вздохом сказала матушка Хауген. — Тут не очень-то признают его способности. Не то что в Европе.

— Матушка защищает меня. Однако она видит во мне сына, а не целителя, — засмеялся Марчелло и взглянул на мать.

Потом он заговорил о переполненных купе в поездах, о рабочих-металлистах и о борьбе вдов. О том, что самый страшный бич — это бедность.

— В нашей стране борьба между двумя революционными направлениями уничтожила больше, чем создала, — сказал Фредрик. — По-моему, правы те руководители профсоюзов, которые предпочитают бороться только за повышение заработной платы, не примешивая к этому политику. Вспомните всеобщую забастовку в двадцать первом году... Тогда революционерами оказались не неокоммунисты, а сторонники Транмеля![14]

— Но разве можно отделять борьбу за повышение заработной платы от политики? — Марчелло Хауген улыбнулся, не разжимая губ.

— Конечно, при сильных лидерах, подающих всем хороший пример.

— Кажется, лидеров профсоюзов недавно посадили в тюрьму за организацию военной забастовки. Я не ошибаюсь?

— Военная забастовка — совсем не то, что борьба за хлеб насущный. — Фредрик порозовел и решительным жестом подкрепил свои слова.

Элида беспокойно задвигалась. Однако Фредрик продолжал с воодушевлением, словно ему чудесным образом стало лучше:

— Военная забастовка началась потому, что люди не хотели, чтобы ими командовала буржуазия, попирающая интересы рабочих. К примеру, закон о тюремном наказании защищал штрейкбрехеров. Тогда как борьба за повышение заработной платы — это просто требование права жить на заработную плату, получаемую за честную работу. Разрешите мне процитировать стихотворение Рудольфа Нильсена.

 

Сквозь неправые законы,

сквозь параграфов препоны

надо путь нам пролагать!

Если их не одолеем

и пробиться не сумеем,

нам свободы не видать!

 

— Хорошо сказано. Мы согласны. Но ведь вы сами, Андерсен, готовый революционер. Вы занимаетесь рыбным промыслом?

— Как сказать. Скорее только делаю вид. Занимаюсь, чтобы немного заработать. Усадьба у меня небольшая. Сейчас мы ее продали... Так что теперь я перестал быть и крестьянином. В наших местах если человек не работает руками, его считают чуть ли не покойником, — сказал он с горьким смешком.

— Мой сын сказал, что вы занимаетесь политикой на местном уровне, — отважилась матушка Хауген.

Фредерик с удивлением посмотрел на них обоих:

— Разве я об этом что-нибудь говорил?

Марчелло Хауген предостерегающе взглянул на мать и занялся трубкой. Воцарилось молчание, он встал и подошел к окну. Не спеша раскурил трубку, глубоко затянулся. Потом, посасывая трубку, заговорил о том, какую важную роль в жизни общества играют политики на местном уровне.

— К сожалению, наши возможности ограниченны. Но мы все-таки приняли план строительства дороги, — сказал Фредрик.

— Это важно, Андерсен. У себя на месте вы что-то делаете для людей. И можете этим гордиться.

— Спасибо, — поблагодарил Фредрик, словно целитель решал, чем в этом мире следует гордиться.

Возвращаясь на свое место, Марчелло зажег свет. Его руки осветились. Они были такие же смуглые, как в прошлый раз. Наверное, все-таки он цыган, которому удалось выбиться в люди, подумала Элида.

— Электричество — великая вещь, — сказал целитель. — Лампа накаливания Эдисона. Фигурально выражаясь, она осветила весь мир.

Это было сказано без всякого перехода, как будто весь прежний разговор касался электричества. Марчелло переменил тему разговора, словно думал уже о чем-то другом. Словно видел что-то, невидимое остальным. Что-то, о чем следовало подумать. Спокойно, но безотлагательно.

— Да, Эдисон. Это бесподобно! Просто невероятно, что способен человеческий мозг! — восторженно согласился Фредрик.

— Да-да, человеческий мозг способен на большее, нежели мы в наши дни в состоянии понять. А у вас, фру Андерсен? Кажется, вы у себя на Севере обслуживаете телефонный пункт?

— Да, это было просто чудо...

— Вы, конечно, знаете, что у нас Центральная телефонная станция переехала в новое помещение?

— Да, я бы хотела там работать, — ответила Элида, не зная, что сказать.

— Можете попытаться. Ведь у вас есть опыт работы.

— Не сейчас...

— Может быть, позже? — Целитель был настроен дружелюбно.

Элида быстро улыбнулась, но промолчала.

— Как вы относитесь к перемене названия? К тому, что Кристиания, вероятно, станет называться Осло? — спросил он.

— Я знаю, этим сейчас занимаются. По-моему, не так важно, как город называется, только бы он не опозорил своего имени, — заметил Фредрик.

— Я с вами согласен, — сказал целитель. — Весьма патриотично обращаться к национальным героям и викингским временам. Осло — древнее название. А заодно с этим власти собираются отпраздновать конец нашей трехсотлетней зависимости. Мы с матушкой решили присутствовать на планируемых торжествах. Говорят, они состоятся в Акерсхюсе в сентябре.

— Разве это будет для всех? Я хотела спросить... Туда сможет попасть каждый, кто захочет? — Элида была удивлена.

— Да, думаю, все, кому хватит места. Надо будет только пораньше прийти туда.

— Давка — это не для меня, — сказал Фредрик.

— Конечно. И, как я сказал, прийти туда придется заблаговременно.

Матушка Хауген предложила гостям еще кофе. Фредрик прикрыл рукой свою чашку, Элида благодарно кивнула.

— Наверное, не всегда легко быть матерью такого большого семейства? — Марчелло посмотрел на Элиду. Ее опять удивила его способность резко менять тему разговора.

— Нет, — коротко ответила она, искоса взглянув на него.

— Элида прекрасно справляется, — заметил Фредрик.

— Вы, женщины, существа утонченные, но необыкновенно сильные. Я за все должен благодарить свою мать! Когда отец погиб в серебряных шахтах, она спасла нас, детей, от бедности. Нас было много. Матушка трудилась день и ночь. Никто даже не подозревает, что ей пришлось пережить, но она никогда не жаловалась, — проговорил Марчелло и наградил мать долгим взглядом. — Правда, она настаивала на том, чтобы я стал пекарем. — Он засмеялся.

— Ты сам выбрал свой путь, — с удовлетворением сказала матушка Хауген. — Между прочим, в наше время трудно найти помощников, чтобы печь хлеб, — прибавила она и прищурила глаза так, что вокруг них собрались морщинки. Потом обхватила себя руками, словно ей было холодно или она хотела скрыть то, что держала в объятиях.

Неожиданно Марчелло Хауген снова встал и развел руками. Как и в прошлый раз, он вспомнил о своей книге — "Раздумья по поводу одного дня", которую хотел бы подарить Фредрику.

— Это небольшая книга о моем мировоззрении, — сказал он.

Фредрик встал, опираясь на трость. Он хотел попрощаться с целителем за руку, но тот уже шел к окну со своей трубкой. И пока матушка Хауген провожала гостей, он курил, стоя к ним спиной.

 

Молитва и свобода

 

Фредрик пытался самостоятельно читать книгу Марчелло Хаугена. Он сказал себе, что раз целитель подарил ему свою книгу, то, уж конечно, он должен суметь сам ее прочитать. Ведь это так просто! Но в глазах у него рябило и буквы двоились. Не помогало даже то, что книга была не толще тетради и ее было легко держать в руках. Ее можно было читать даже лежа в кровати, то поднося к самым глазам, то держа на большом расстоянии. Только это мало что меняло.

К тому же одно место во вступлении сразу разочаровало Фредрика. "Из тех ли ты людей, кто недоволен, что живет в это время? Тревожишься ли ты о своем покое и благополучии? Считаешь ли мир слишком жестоким? Оглядываешься ли назад вместо того, чтобы смотреть вперед? Если так, знай, ты не относишься к тем, кому принадлежит завтра".

Фредрик ждал чего-то великого. Обещаний. Утешения. Но быстро понял, что книга содержит только правила. помогающие прожить один день. Ему и так было уже ясно, что он не относится к тем, кому принадлежит завтра. По правде сказать, это лишало его последнего мужества.

Элида предложила читать ему вслух, но Фредрик отказался. Он видел ее в гостиной у Марчелло. Почему она иногда вместо того, чтобы с презрением возразить целителю, как будто во всем с ним соглашалась? Видел себя рядом с этим здоровым, красивым человеком, который мог справиться с чем угодно. Тогда как он сам, Фредрик Андерсен, который когда-то имел такую светлую голову, верил в жизнь и в будущее, превратился лишь в тень человека. В ярмо для Элиды.

А тот странный разговор с целителем? Откровенные слова целителя, которыми он не хотел огорчать Элиду и груз которых был вынужден нести в одиночку.

Поэтому он и не мог просить ее, чтобы она читала ему вслух. Неужели я стыжусь того, что должен умереть? Нет, я стыжусь только этого унизительного перехода. Стыжусь, что перестал быть полноценным человеком в ее глазах. Перестал быть для нее мужчиной.

В поезде, возвращаясь от Хаугена домой, она спросила:

— Что он тебе сказал там, в кабинете?

— Да почти ничего, — ответил Фредрик.

Больше она ни о чем не спросила, и ему стало легче.

 

Фредрик по-своему истолковал слова целителя. На другой день после визита к нему он нашел молоток и стал приколачивать к двери планки, которые до сих пор не были приколочены. Он работал несколько часов, почти не отдыхая. Элида молча следила за ним глазами. Потом напомнила, что ему следует отдохнуть.

— Да-да, — согласился он и продолжал работать, пока дети не вернулись из школы. Он решил положиться на свой организм, и будь что будет. Разве не об этом сказал ему целитель? "Окажите жизни доверие!"

Фредрик видел, что Элида и дети затаив дыхание следят за тем, как он оказывает жизни доверие. Через четырнадцать дней он стал намного сильнее, тогда Элида написала благодарственное письмо Марчелло Хаугену и сообщила об успехах Фредрика. Об изменениях. О чуде. Сам Фредрик не хотел писать целителю.

Он столярничал, кашлял и отдыхал.

Элида делает все, что в ее силах, и даже больше, думал он.

Ради него.

А Элида не спала по ночам, думая о том, чем все это кончится.

Фредрик понимал это, однако столярничал, кашлял и отдыхал.

Но однажды, когда он с закрытыми глазами отдыхал в американской качалке, она подошла сзади и обхватила его руками.

— Фредрик, ты стал таким далеким, — шепотом сказала она.

— Еще рано так говорить, — ответил он и попытался улыбнуться.

Он должен ее щадить. Ей все равно этого не понять, понять, что медленная смерть — это унизительная, тяжелая работа.

 

Спасен! Это произошло однажды, когда к ним пришла тетя Хельга, Элиды не было дома, она вышла в лавку. Была середина лета, и Фредрик мирно сидел в комнате, залитой солнцем.

Собственно, все было так просто, что он, сидя в качалке с молотком в руке, вдруг заплакал. В виде исключения Хельга ничего не сказала, только молча протянула ему свой носовой платок.

— Давай уже с этим покончим. Я хочу спастись, я обращаюсь к Богу! — всхлипнув, почти сердито проговорил он.

Она все еще молчала. Только сложила руки и зашевелила губами. Не делясь с ним своими словами. Словно он не должен был участвовать в своем собственном спасении.

Он и представить себе не мог, что это может произойти так спокойно. Думал, что это должно быть похоже на цирк. Хельга казалась скорее удивленной. Будто до нее только что дошло, что она берет на себя ответственность, посылая его на небеса.

— Бог призывает меня домой, к Себе, — просто сказал он, когда Элида вернулась домой с покупками в плетеной сетке. Точно это было самое обыкновенное решение вопроса. Бог призывает меня к Себе!

Он давно это понял. Потому не повредит, если об этом узнают и остальные.

Фредрик молился тихо, и в этом было что-то зловещее. Больше он не мучил Элиду просьбами читать ему вслух Библию. В этом не было необходимости. Он представлял себе само начало, сотворение мира, хаос. Взрыв красок. Видел перед собой некий невидимый бессловесный магнит, который заставил железо и землю оказаться по одну сторону, а воду — по другую. Сидя на скамье, он чувствовал себя охваченным со всех сторон воздухом. Всем сущим. Пока он молился. Или сидел в качалке с закрытыми глазами. Столярничая, он молился про себя. Медленно и упрямо. Словно просил о долгой жизни. И он доверил этому магниту в образе Бога, что деньги, которые они получили за Русенхауг, уже кончились.

 

Хельга изменилась. Она пришла к ним и была необычно мягкой. Ее страстное желание обратить к Богу и спасти их всех отступило перед радостью за Фредрика. Она даже использовала свои знакомства и нашла для шестнадцатилетней Анни место служанки у пожилой четы, жившей во Фрогнере. Им нужна была помощь не только в чистке серебра. Десять-двенадцать часов в день. Свободное время — один день в неделю после обеда и каждое второе воскресенье. Ей платили тридцать крон в месяц, бесплатно кормили и предоставили постель в комнате для прислуги рядом с кухней. Ездить домой она могла только через воскресенье. Но Анни всегда улыбалась и часто привозила малышам какое-нибудь лакомство.

— Надеюсь, ты не берешь это без разрешения? — строго спросила Элида. — Мы еще не в таком положении, то бы нам приходилось красть пищу!

— Как ты могла так подумать! — Анни даже испугалась. — Нет, конечно, но мы хорошо ладим с хозяйкой, и я рассказала ей о наших малышах, а она сама предложила мне для них немного печенья и сладостей. Хозяева сладкого почти не едят.

 

С багажом, пришедшим из дому, Элида получила наконец свою швейную машинку. Она уже давно подумывала, что хорошо бы начать шить для людей. Что-нибудь простое. Чинить старые вещи. Марчелло Хауген говорил, что она могла бы попытаться получить работу на телефонной станции. Ему легко было говорить, но ей было трудно даже думать об этом. И все-таки именно это она и делала. Думала об этом. И могла бы позволить себе хоть взглянуть на это здание, когда у нее будет какое-нибудь дело в городе.

Хельга принесла Элиде из Армии спасения старые гардины. Тонкие, легкие, хлопчатобумажные. Они немного выцвели с одной стороны. Элида сшила из них платья для себя и для девочек.

Теперь, когда Элида жила уже отдельно, Хельга как будто стала еще добрее. Она ничего не говорила им о спасении Фредрика. Казалось, она примирилась с тем, что Элида с детьми останутся язычниками. Все, разве что за исключением Карстена. Он много времени проводил с тетей Хельгой и часто ездил с нею в город в контору Армии спасения. Карстен почти не рассказывал о том, что они там делали, но больше не возвращался из школы в порванной одежде.

Элида развесила на столбах объявления о том, что принимает заказы на шитье одежды. Несколько человек принесли ей одежду для починки. Но однажды пришла дама с красивым тонким шелком и попросила сшить ей платье. Она принесла с собой и выкройку. И подробно объяснила, что ей нужно.

Вечером, когда все легли, Элида долго изучала выкройку, прежде чем приложить ее к ткани. Потом прикрепила ее к ткани булавками. Стол стал похож на большую подушку для булавок. Прохаживаясь вокруг него и обдумывая следующий шаг, Элида пила теплый кофе. Надо кроить. Выбора у нее не было. Но все получилось хорошо.

Так и повелось: когда все ложились спать, оставались покой и лампа. Швейная машинка и Элида. Мальчики спали в комнате над кухней, стрекот швейной машинки им не мешал. Текли ночные часы. И Элида могла шить и додумывать до конца свои мысли. Наверное, именно это и называют дневными мечтами. Вот только мечтала она по ночам.

 

Было семь часов вечера, Хильмар и Рагнар только что вернулись домой с работы. Они сидели за столом на кухне и ели разогретый обед. Соленую треску с картофелем и тушеной капустой. Рыба была не совсем того качества, к которому они привыкли дома в Русенхауге. Кто знает откуда она и какой путь проделала, прежде чем попала в бочки для засола. Дети Элиды и Фредрика не жаловались на еду. От этого все равно ничего бы не изменилось. Но они знали закон. Надо есть то, что стоит на столе. Во всяком случае, человек должен съесть все, что он сам положил себе на тарелку.

— Не понимаю, почему нам так мало платят, хотя мы работаем как каторжные и устаем как собаки. Не знаю, сколько еще я смогу выдержать такую жизнь, — пожаловался Рагнар.

— А я не понимаю, почему всем людям понадобилось кинуться в Кристианию, как только мы сюда приехали. Почему они не остались там, откуда явились, — засмеялся Хильмар.

Фредрик сидел в качалке у печки с газетой на коленях. Он любил беседовать с сыновьями, когда они возвращались с работы.

— Счастье, что вы вообще нашли работу, — напомнил он им. — Не знаю, как это только тете удалось вас пристроить.

— По-моему, она оказала бригадиру какую-то услугу, когда его сын чуть не сбился с пути, — сказал Рагнар и вытер рот тыльной стороной ладони. Когда ты голоден и устал, тут уж не до приличий.

— Десятилетие за десятилетием люди верили, что в городе жить легче, — продолжал Фредрик. — Сюда стекались рыбаки, бедные и безземельные крестьяне. Рабочие организовались. Вам тоже следует это сделать!

— Да, если бы с начальством можно было поговорить о заработной плате, не рискуя, что тебя уволят, — буркнул Рагнар.

— Я верю в Арбейдерпарти, — сказал Хильмар.

— И что ты делаешь для нее? — спросил Рагнар.

— А что я могу для нее сделать?

— Двадцатый год был тяжелый. Безработица. Дороговизна. Хозяева снижали рабочим заработную плату, и никто не осмеливался протестовать. Все боялись, что их предприятие окажется банкротом и они останутся без работы. Тогда рабочее движение раскололось. И теперь, четыре года спустя, мы это чувствуем на себе, — сказал Фредрик.

— Людям приходится думать о себе, а не о каком-то там единстве, — заметила Элида.

— Но запомните, мальчики: пока у человека есть силы, он должен работать, засучив рукава. Конечно, надо надеяться на лучшее. Времена меняются. Перед вами вся жизнь...

— Я куплю себе автомобиль! — неожиданно объявил Рагнар между двумя ложками супа. Лицо и руки он вымыл, но на шее осталась темная полоса, начинавшаяся сразу под подбородком. — Для начала куплю грузовик и буду на нем зарабатывать деньги, а когда стану более или менее состоятельным, куплю легковой автомобиль, чтобы возить людей.

— Звучит многообещающе, — со смешком вставила Элида.

Фредрик слушал сына очень серьезно.

— Пойду в Полицейское управление Кристиании и получу там водительские права, которые разрешают водить такси, и повешу над дверью вывеску: "Рагнар Андерсен Такси". А машину поставлю перед домом, чтобы все видели, где меня искать, — объявил довольный Рагнар.

— Сначала тебе надо научиться водить автомобиль, — напомнил ему Фредрик.

— Сын одного человека, который держит свой автомобиль на стоянке рядом с вокзалом, обещал научить меня, когда у меня будет время.

— Позволь спросить, когда ты собираешься начать откладывать деньги на этот автомобиль? — поинтересовался Хильмар.

— Я могу работать больше, чем ты, братец, потому что не бегаю за девушками! — засмеялся Рагнар. — То время, что ты тратишь на прогулки с девушками по субботам, я могу использовать на уборку садов, за которую мне будут платить.

Рагнар научился ловко подстригать деревья в свободное время и гордился тем, что у него были постоянные заказчики. Кроме того, субботними вечерами он красил дома. Ему так не нравилась эта работа, что он расправлялся с ней очень быстро.

— Не может быть, Хильмар, у тебя уже есть девушка? — воскликнула Эрда и обняла брата за шею.

Хильмар вспыхнул, освободился от ее рук и снова принялся за еду. Наконец он пожал плечами и согласился, что, может, и есть.

— Они встречаются каждую субботу, — сообщил Рагнар.

— Как ее зовут? — спросила Эрда.

— Ольга, — помолчав, ответил Хильмар, словно был уверен, можно ли при них назвать такое красивое имя.

— Почему ты нам ничего о ней не сказал? — спросила Эрда.

— Сначала я хотел ее проверить, — ответил Хильмар, снова вытер рукой рот и отодвинул от себя тарелку.

— Ты должен привести ее к нам, — сказал Фредрик.

Хильмар вздохнул, смущенный оказанным ему вниманием, и сказал, что подумает об этом. Не так-то легко быть старшим сыном в семействе, в котором каждый сгорает от любопытства. С другой стороны, он мог бы ничего и не говорить им.

— Ладно, может быть, в субботу, если она согласится, — милостиво пообещал он и позволил себе вздохнуть еще раз.

 

У Ольги были темные вьющиеся волосы и живые глаза. Она очень смущалась и во время первой встречи почти ничего не говорила. Но она всем понравилась. Постепенно Ольга оттаяла и стала как будто членом семьи. Элида слышала их смех задолго до того, как они появлялись. Это обнадежило ее.

— Тебе следует поговорить с Хильмаром! — однажды сказала она Фредрику, когда Ольга ушла.

— О чем?

— Чтобы он не довел ее до несчастья.

— Не рановато ли? — спросил он, улыбаясь.

— Нет!

— А по-моему, рановато. Придет время, я поговорю. Они ведь здесь все время с нами.

— Попроси Хильмара проводить тебя наверх и в чем-нибудь тебе помочь.

— Где? Наверху?

— Да где угодно. Только позаботься, чтобы это было сделано. И побыстрее!

 

О чем говорили отец и сын, не узнал никто. Но в пятницу вечером, после того как Хильмар помог отцу утеплить окно в спальне, они вместе спустились вниз. Красным был даже Фредрик.

 

Фредрик настаивал на том, чтобы Элида иногда устраивала себе отдых и ездила в город. Говорил, что однажды дал ей такое задание. Он давал ей с собой свою карту города и просил смотреть за них обоих. Она была благодарна ему, что он заставляет ее совершать эти прогулки, хотя сам не в состоянии поехать с нею.

Ясным июльским утром она дое<