Давайте поговорим о том, как вообще у ребенка формируется вкус.

Знаете, однажды я почувствовал, что мне порядком надоело отвечать на бесконечно похожие вопросы и давать бесконечно похожие советы родителям и педагогам. И вот я взял да и позволил себе некоторое хулиганство: написал несколько статей «наоборот», которые как бы учат родителей не хорошему, а плохому. Получилась своеобразная методичка от обратного. С частью таких советов вы еще встретитесь на страницах этой книги. А пока в качестве ответа на последний вопрос хочу предложить вашему вниманию первое несерьезное отступление.

 

 

Отступление № 2 (несерьезное)

Как правильно портить вкус

Порча детского вкуса, уважаемые читатели, – дело непростое. Решение поставленной задачи требует системного подхода.

Вкус – понятие многозначное. И говорить мы будем о вкусе вообще, ведь несмотря на то, что еда, одежда, искусство – суть вещи разные, с точки зрения науки о порче вкуса они находятся в одном поле.

Для начала в голове ребенка все должно смешаться, напоминая положение дел в доме Облонских. И вопрос здесь даже не столько в том, чтобы заставлять его есть или носить то, что вам нравится, а ему нет. На первом этапе важно попросту сбить его с толку. Отсутствие вкуса (любого!) – это в первую очередь дезориентация, состояние, в котором человек говорит: «Я сам не знаю, что я люблю». Следовательно, именно его – это состояние – и необходимо всячески поддерживать. Проиллюстрируем данное утверждение примером. Предположим, вы настаиваете на том, чтобы ребенок съел то или иное блюдо. Организм подсказывает ему, что делать этого не следует, однако маму надо слушаться – она ведь лучше знает! А мы, застигнув его в этой точке сомнений, еще и надавим – самую малость. Вот он, первый шаг. Тут-то мы и наблюдаем первичный разрыв логики, который приведет нас к полной победе.

Продолжая разговор о еде, необходимо упомянуть несколько важнейших правил. Нужно есть первое, второе и третье. Установите норму употребляемых продуктов. Меньше – малоежка, больше – обжора. Заставьте себя не думать о сочетаемости ухи с киселем – прочь сомнения! В юном возрасте ребенок действительно ощущает эти тонкости, наша же задача – как можно скорее с этими чувствами расправиться.

Понимаю, что у вас может не подняться рука положить второе в суп и залить все это компотом, как поступали решительные воспитательницы в моем детском саду, но вам, безусловно, необходимо совершенствоваться в этом направлении.

Дело в том, что изначально каждый из нас не только различает вкусы, но и интуитивно знает, что именно и когда ему следует съесть. Поэтому вместо того, чтобы осторожно предлагать человеку новые блюда, следует просто пихать в него все то, что вы сами считаете нужным. Почаще успокаивайте себя утверждениями типа: «Традиции – наше все!», «Наши бабушки и родители питались именно так – и ничего, выжили!» (Как выжили и за счет чего – неважно. Качество и продолжительность жизни ребенка – это все потом…)

Обойдем общие места: вы, наверное, и сами знаете, что заставлять есть то, что вы считаете нужным, добавляя к этому неизменную приправу, «полезно, важно и правильно». Но этого мало. Необходимо вводить жесткие законы и понятия. Нет, еда – слово не вполне точное. Не еда, а питание! Именно этот термин должен занять достойное место в нашем сознании и лексиконе. Именно он наряду с глаголом «кушать» явится чудесной рамкой, обрамляющей процесс поглощения пищи и способной вызвать отвращение даже у самого бездушного существа.

Одним из безошибочных признаков успеха является начало охоты ребенка за сладким. Происходит это, когда ваш миф о том, что «сколько ему сладкого ни предложи – он все слопает», постепенно на ваших глазах становится правдой. Ну, знаете, когда ребенок уже настолько дезориентирован вами, что пытается съесть все конфеты, до которых может дотянуться. Понятное дело, организм подсказывает ему, что пора остановиться. Но вы продвинулись к цели настолько, что он просто пересиливает себя и ест, ест, ест – ведь через минуту он может быть этого лишен! Ест, уже практически не чувствуя вкуса, понимаете? У нас получилось! Ура! Главное – не останавливаться на достигнутом. Теперь нам предстоит еще и создать у него комплекс вины. Что-то вроде такого: не мы привели его к такому состоянию, это он сам настолько слабоволен и распущен, что трескает все подряд.

Сходную тактику следует использовать и в вопросах одежды. Ведь что такое детская одежда? Она должна быть удобной (на наш, конечно, взгляд) и немаркой. Между этими Сциллой и Харибдой вам и предстоит пройти.

Не допускайте никакого проявления творчества! Именно оно является матерью вкуса. Никаких игр с цветами и размерами. Зимой – зимнее, летом – летнее. В остальное время – демисезонное. Четко определите для себя, что это значит, и не отступайте ни на шаг.

К счастью, именно в ваших руках находится монополия на определение того, что красиво, а что нет, годится или не подходит, вкусно или невкусно… Вот и используйте ее по максимуму.

Просто не соглашаться с их предпочтениями – мало! Высмеивайте их! «Одет, как чучело», «Ешь, как свинья» и т. п.

Чрезвычайно полезной прикладной областью в вопросах порчи вкуса является музыка. Смело навязывайте ребенку свои предпочтения. Помните: мы имеем дело с очень музыкальным поколением. Они постоянно взаимодействуют с ритмом и звуком. Это пугает, но одновременно дает и множество поводов для качественных реакций наподобие: «Как ты можешь это слушать?!» Не позволяйте, чтобы в вашем доме звучала «не ваша» музыка. Если музыка станет частью жизни ребенка, это может быть «началом конца», ведь это чрезвычайно личностный вид искусства. Важно не допустить этот порочный контакт.

Не забывайте: вкус во многом иррационален, поэтому побольше рацио. Скажем, может многократно использоваться требование: «Объясни, что вообще нормальному человеку в этом может нравиться». Это сбивает с толку и создает ощущение, что в вопросах вкуса нужно и можно быть логичным. А заодно исподволь и ставит ребенка на место: ведь нормальному человеку ЭТО нравиться не может.

Вообще – требуйте последовательности: «Если ты решил, что носишь (слушаешь, ешь) именно это, так нужно и продолжать». Ребенок должен забыть об экспериментах – рано или поздно они обернутся самовыражением, а оттуда и до тонкого вкуса недалеко. Сделайте это своим девизом: любой поиск себя – наш враг!

Наконец, последний достойный упоминания способ работы со вкусом – манипуляция, когда вы умышленно позволяете ребенку выбрать нечто заведомо неприятное. Ага, он недоволен? Немедленно подкрепляйте результат нравоучением: «Вот видишь, я же говорил, что тебе не понравится/будет холодно/скучно/больно/горько…»

Одним словом, сбивайте его с толку везде, где только представляется возможным.

Будьте уверены: следуя проложенным нами путем, совсем скоро он не сможет отличить вкус яблока от вкуса котлеты, произведение Моцарта от песни Rammstein, картину Ренуара от наскальной живописи. Ему станет просто все равно.

Не беда, что в переходном возрасте ваш воспитанник начнет лихорадочно наверстывать упущенное. Его шансы к этому моменту будут ничтожно малы.

Все в порядке. У нас снова получилось.

 

 

Ненормальная норма

 

 

Один из самых ярких и частых страхов, с которыми мне довелось встречаться, – это, пожалуй, страх несоответствия. Когда родители пугаются уже самого факта, что их детей (или их самих?) могут счесть недостаточно развитыми (умными/читающими/аккуратными/бойкими/скромными/…). Иными словами, родители боятся, что их ребенок не соответствует некой норме, якобы существующей, всем без исключения известной и всеми безоговорочно принимаемой. Уверен, вы не раз становились свидетелями проявления этого страха: то родитель зашипит прилюдно: «Что надо сказать?»; то вдруг испуганно прикрикнет на ребенка, когда тот ведет себе чуть более шумно, чем кажется допустимым; то зальется краской, если ребенок не смог дать «правильный» ответ на вопрос чужого человека.

Давайте попробуем вместе порассуждать об этом странном явлении.

Да, нелегко приходится человечеству с подрастающими поколениями! И ведь что характерно: всякий раз одно и то же – ну никак не хотят дети понимать «что такое хорошо, а что такое плохо». Так и норовят восстать против всего понятного, привычного, нормального. Мы же, в свою очередь, придумываем критерии, по которым могли бы судить, насколько человек адекватен (с нашей точки зрения, конечно), предлагаем системы координат для «личностной классификации» – одним словом, изо всех сил стараемся ухватиться хоть за что-то реальное и осязаемое.

А в результате зачастую главной темой отношений становятся многочисленные упреки типа: «Ну как же так можно! Это же ненормально! Я помню себя в твои годы…», «Посмотри-ка на соседского мальчика – уж какой молодец!» и т. п.

Как быть? На что ориентироваться? Должны же мы, в конце концов, понимать, нормален ли наш ребенок, в верном ли направлении он развивается.

Вот и получается, что вопрос о норме – уже не просто интересная тема для досужей беседы, а серьезный разговор о нашем будущем, будущем наших детей и внуков.

Итак, давайте поразмышляем. Начнем с определения. Вот несколько из академического словаря русского языка: «Норма – 1. Узаконенное установление, обычный, общепринятый обязательный порядок, образец, правило. 2. Установленная мера, размер чего-л. 3. Средняя величина, характеризующая какую-либо массовую совокупность случайных событий, явлений».

Общепринятый порядок… средняя величина… массовая совокупность случайных явлений… Интересно, не правда ли? Неужели мы действительно хотим проверять успехи и саму жизнь наших детей «средней величиной, характеризующей какую-либо массовую совокупность случайных событий»?

Чтобы разобраться в происходящем, необходимо для начала просто посмотреть вокруг. Нынешний мир не похож на прежний. Он оказывает, если можно так выразиться, многоканальное влияние на личность. Именно поэтому представляется совершенно логичным тот факт, что у человека может быть лучше развит один канал и отстает другой. За всем сразу успеть невозможно. Человек может запросто оказаться более отзывчивым к языку образов, чем к языку цифр. Вот и все. И математика ему, понятное дело, будет даваться хуже, чем рисование. Кто-то может быть добрым, чутким, обладать удивительным чувством юмора, однако не начать читать вовремя. А его взаимодействие с миром при этом вовсе не отстает – он лишь использует для этого другие инструменты. Ведь нынче действительно востребован принципиально иной тип личности (в первую очередь в сравнении с недалеким прошлым). Нам приходится иначе реагировать, иначе действовать, иначе самовыражаться. Вот вам и индиго!

Взрослому миру очень хотелось бы, чтобы ребенок умел все, и желательно лучше других. На это настроены большинство родителей и педагогов. А что, собственно, это «все»? Читать, считать и писать? Нет-нет, хорошо бы, конечно, и рисовать, и кувыркаться, и разбираться в архитектуре, и помогать бабушке, однако это как бы менее существенно. А уровень личности в пять-шесть лет определяется как раз по счету и чтению. Такова норма. Люди могут различаться тем, как они мыслят, играют, видят мир. Но счет и чтение – вынь да положь! При этом мы не перестаем вспоминать известные всем и каждому истории о выдающихся личностях, демонстрировавших в разное время серьезное отставание от так называемой нормы. Троечник Эйнштейн, молчаливый Андерсен, которого долго считали умственно отсталым, да сколько их было!..

А вот со своими детьми все происходит по-другому: нам ведь зачастую действительно проще, если они оказываются «средними», похожими друг на друга, понятными… Они же, представьте, не желают! А напротив, идут в русле современного мира и развиваются, демонстрируя в первую очередь разность. То есть получается вот какая штука: мир изменился, а норма, извините, нет.

Вследствие трансформации самой сути мироздания растет новое поколение, которое многим отличается от предыдущих. Они демонстрируют поразительную способность к многозадачности (а нормой считается последовательное выполнение задач), их восприятие многоканально (а им говорят: «Достань наушники из ушей, иначе ты не сможешь как следует сосредоточиться»), они чуть ли не с рождения готовы взаимодействовать с любой техникой (а мы твердим: «Сначала выучи теорию, потом перейдем к практике»).

Вот так мы и продолжаем играть в термины, пытаясь облегчить себе жизнь: индиго, кристальные дети и т. п. А на деле – очередная попытка классификации людей. Между тем в начале каждой эпохи были свои индиго. И сегодня вновь как будто найдено определение для ненормальных. Однако это как раз самые что ни на есть нормальные. То есть те, которые наиболее точно отражают в своем развитии современную норму. Не желают они, скажем, читать в четыре года – так им это и не нужно! Мир они познают не менее активно, чем их образованные мамы и папы. Что их предкам когда-то оставалось для познания мира, кроме чтения? Ни тебе путешествий, ни видео, ни представлений… А ведь все это инструменты, которые требуют от человека не меньшего осмысления, чем грамота. Чем же они хуже? Человек пяти лет, отправляющийся в путешествие, тратит огромное количество интеллектуальной и чувственной энергии. И узнает о мире, возможно, больше, нежели его коллега того же возраста, оставшийся дома читать. И выразить свои впечатления первый ребенок иногда может намного интереснее, чем второй (и рисунком, и рассказом, а иногда и просто без слов).

Утверждение, что все дети гениальны, настолько избито, что его каждое повторение уже само по себе вызывает тоску. Поголовная детская гениальность – пример наиболее распространенного клише. Об этом говорят на каждом углу, каждый второй педагог под этим подпишется. Неужели и правда все в это верят? В чем же тогда смысл подгона под определенные критерии? Ведь гениальность как раз и есть несоответствие норме.

Человечество, придающее все большее значение тому, что люди все-таки разные, обратило некоторое внимание и на детей. В самом деле: мы различаемся по цвету кожи, национальности, вере, полу, возрасту, наконец… А о детях мы как бы все понимаем? Мы устремляемся в дальние страны исследовать другие культуры, загоняя при этом собственных детей в «нормальное» прокрустово ложе. Зачем? Опять взрослый эгоизм? Опять пытаемся облегчить себе жизнь? То, что сегодня происходит с официальным понятием нормы, – просто дикость! Трудно найти иное слово для определения творящегося беспредела. По самым что ни на есть косвенным признакам определяется развитие сегодня и судьба навсегда.

Вспоминается так много печальных историй на эту тему. Помню, как к нам обратились родители мальчика, который к семи годам еще не научился читать. Его, конечно, объявили умственно отсталым и рекомендовали вспомогательную школу. Рекомендовали!.. Это не совсем верное слово, поскольку с подобным «диагнозом» в обычную школу его просто не готовы были принять. Так вот: этот мальчик начал читать уже через пару месяцев. Почему? Причин несколько, включая, конечно, и личностный подход. Но главная из них такая: просто не время было. Ну как бы это сказать… Действительно было не до того. Конечно, хотелось бы, чтобы человек начинал читать пораньше. Но что поделаешь – не у всех получается.

Эта история закончилась неплохо. А сколько их с печальным финалом? Всех не перечесть!

Не стану утомлять читателей и углубляться в эту тему. Суть состоит в том, что различия в развитии личностей и есть норма!

У нас ведь не вызывает удивления, что один человек умеет танцевать, а другой и шагу ступить не может под музыку. А ведь это так просто: знай себе переставляй ноги. То же и про пение: казалось бы, что сложного в том, чтобы издавать звуки разного тона, однако получается не у всех. Мне возразят: но ведь это же врожденные способности. А вот и нет, вполне себе приобретаемые, как, впрочем, и умение читать и писать. И кстати, не менее важные, чем последние.

По моим (думаю, и по вашим) многолетним наблюдениям, человеческие особенности воистину непредсказуемы. Скажем, никак не хочет человек трех лет начинать говорить. Ну ни в какую! Однако гениально рисует. И что же? А то, что с точки зрения так называемой нормы этот человек отстает. Это именуют задержкой речевого развития. Когда же человек и в два раза старше не может изобразить ничего подобного – это так, бывает. Заметим, что второй, тот самый, который и кисть держать в руке не умеет, считается безусловно нормальным. Кажется, для обозначения именно этого явления взрослые стыдливо изобрели специальное понятие «индиго».

Вот так мы беремся определять, что нормально, а что нет, не давая себе труда понять саму природу личности.

Сделаем паузу: мне бы хотелось на всякий случай перестраховаться. Думаю, читатели понимают: автор вовсе не утверждает, что нет никакой нужды в изучении, описании, исследовании развития человека. Напротив, наблюдение за развитием, личностное сотрудничество приобретают сегодня особую роль. Однако сегодня у человека формируется и крепнет его основное право – право на самого себя, причем в любом возрасте. И право быть понятым, надеюсь.

И еще одно: то, что человек в три года не говорит, в пять не знает букв, в шесть не считает, может значить многое. Это, бесспорно, причина для пристального внимания. Но может быть и так: ребенку просто сильно не повезло с родителями, которых, как известно, не выбирают, – достались ленивые и равнодушные. И не его вина в том, что он отстает в навыках (не в развитии!) от сверстников. Пишу эти строки, ибо не хотелось бы, чтобы люди находили оправдания безразличию, лени и черствости.

Из всего вышесказанного вытекает вопрос: что же со всем этим делать?

Давайте представим себе класс, в котором собрались действительно разные люди. Один – гениальный певец, другая – художница, третий – танцор, остальные – писательница, спортсмен, конструктор и т. д. Неужели не нравится? Уверен: нравится! Невозможно – скажете вы? Еще как возможно! Для реализации данного подхода нужен как раз пересмотр норм. Только не детских, а наших с вами. Конечно, для работы с таким необычным коллективом требуются особые профессиональные навыки. В первую очередь необходимо умение строить образовательные рамки, в которых человек может, с одной стороны, реализовывать свои способности, а с другой – обучаться новому, причем в темпе, являющемся для него нормальным. Еще раз повторюсь: не для нас с вами – для него.

И давайте, наконец, договоримся: если мы не способны разглядеть в человеке искру божью – ненормальны МЫ. Точка.

«Хорошо, – скажете вы, – мы поняли, что нам снова необходимо заняться собой и отделить наши представления и фантазии на тему того, как выглядит наш ребенок в глазах других, от его реальной жизни. Ну а что же делать родителям, если они все-таки видят явные и более или менее объективные признаки отставания от сверстников?»

Ответ прост: помогать. Но для этого нужно понять, что с человеком происходит, нуждается ли он в нашей помощи. Очевидно, что иногда стоит обратиться за советом и консультацией. Но мы ни в коем случае не должны путать необходимость помощи и собственный страх несоответствия чужим представлениям.

Этот самый страх несоответствия часто приводит к гораздо более тяжелым последствиям, например боязни и отрицанию детства как такового. Не верите, что подобное случается? Тогда предлагаю поговорить об этом явлении.

 

О детобоязни

 

 

«Я сама была такою триста лет тому назад», – пела черепаха Тортила. И мы подпевали.

А вот интересно: какой – такою? Что мы имеем в виду, когда упоминаем детскость? На вопросы о том, что такое женственность, мужественность, старость, ответить легко. И даже на более сложные вопросы о французскости, русскости. А детскость? В той же песне говорится о некоторых ее проявлениях: «Будь веселым, дерзким, шумным! Драться надо – так дерись! Никогда не знай покоя, плачь и смейся невпопад…»

И рядом наше взрослое: «Смех без причины – признак дурачины», «Что льешь крокодиловы слезы?», «Не дерзи!», «Успокойся наконец», ну и т. д. Как это ловко у нас получается! С одной стороны, петь с такой веселой ностальгической многозначительностью, с другой же – старательно выключать эти самые детские черты при первом их проявлении. Почему? Что пугает нас? Отчего мы ведем себя так, как будто, в отличие от черепахи Тортилы, такими не были? Забыли? Вытеснили?

Что видится нам в этом зеркале, которое мы так часто пытаемся занавесить черной тряпкой, – несбывшиеся надежды? Свобода, которую мы утратили? Способность к спонтанному юмору? Вообще – к спонтанности?

Скорее избавиться от этого, скорее сделать детей похожими на нас: рассудительными, пунктуальными, благоразумными. Скорее представить детскость как что-то, от чего следует бежать и чего следует стыдиться.

Происходящее можно назвать синдромом голого короля. Помните Андерсена? Сказка о ребенке, который говорил правду? Не в этом ли все дело?

Если мы позволим детям излишнюю детскость, они могут нечаянно, а точнее, походя, даже и не заметив, рассказать нам тяжелую правду. Про нас, про нашу жизнь, про их жизнь с нами… Что для них наш статус? Что наши выученные позы? Наши пафос, эпос и логос? Кто еще столь безжалостно правдиво смеет говорить с нами? Кто может так смутить нас собственной непосредственностью? Чей вопрос способен загнать нас в такие пещеры, из которых – мы уверены – выхода просто нет? Не из-за этого ли учителя так часто виснут на рычаге выключения детскости, стремясь внедрить вместо нее «всем молчать, глаза на доску»?

История детобоязни, понятное дело, начинается не с нас. Многие века, поколения за поколениями ее ткали из страхов, неудобств, взрослой беспомощности. Соткали. Ткань для нового платья короля. Вернее, королей-взрослых. В этих-то платьях мы и щеголяем, еще и хвалясь время от времени друг перед другом фасоном и ценой. И, воровато озираясь, при первой же возможности выключаем детскость, а то, не приведи господь, услышим слова, которых мы так боимся.

Ну, те самые: «А король-то – того…»

Вот и получается, что боязнь детскости сродни шовинистическим или расистским проявлениям: во всех подобных случаях люди отрицают или не позволяют другим быть самими собой, не принимают самость других людей (женскую, расовую, национальную). Только в ситуации с детскостью, боюсь, все намного тяжелее: ребенок ведь до определенного момента не может постоять за себя, более того, он привычно считает, что взрослые правы – как же иначе! Получается, что он становится двойным заложником: как собственной веры в нас, так и наших родительских страхов и комплексов. И он может вырасти, так никогда и не узнав о своем праве на себя, о праве «быть веселым, дерзким, шумным».

И помочь ребенку мы можем только одним способом: остановившись на мгновение и подумав. Перед тем как сделать замечание, перед тем как прервать песню, остановить танец, омрачить беспричинное веселье. Нужно остановиться, глубоко вдохнуть и заняться собой. Простите, что я опять о том же…

Вдруг подумалось, что тут читатель может попробовать меня осадить, приведя жесткий пример, скажем, такой: «А если мы идем по улице, а мой ребенок вырывается и бежит на красный свет?» Что ж, разберемся с этой «сложной» ситуацией. Если человеку угрожает опасность (любому – белому или черному, мужчине или женщине, молодому или пожилому), мы, безусловно, постараемся его защитить и, если нужно, спасти. Поэтому останавливать ли ребенка, бегущего на красный свет, вопрос праздный – вы ведь знаете ответ?

Конечно, останавливать. И предупреждать об опасности, объяснять, каковы правила перехода через дорогу. Однако при этом следует помнить, что это ребенок. И преуменьшение существующей опасности – одно из проявлений детскости. Поэтому мы, бесспорно, должны, оставляя место для его самости, помогать ему и защищать его. Ведь у нас не вызывает сомнений необходимость помощи старикам: мы безоговорочно принимаем их слабость в качестве возрастной принадлежности. И не стремимся изменить человека, а лишь стараемся сделать его жизнь более комфортной. В чем же разница? Давайте и детям дадим возможность спокойно взрослеть, познавая мир в их собственном ритме и темпе.

А уж о ситуациях, когда человек поет на улице, прыгает и бегает, и говорить нечего. Вам стыдно за ребенка? А может быть, просто что-то вспомнилось независимо от вас самих? Например, как вас когда-то ругали именно за это? Или краем глаза вы заметили неодобрительный взгляд прохожего? Или – что тоже бывает – просто представили себе такой взгляд?..

Вот и снова получается, что ответственность лежит непосредственно на нас. Это наши ощущения, наши воспоминания, наши фантазии. Значит, в нас и дело.

 

ПРОДОЛЖАЕМ РАЗГОВОР