О чем говорит родитель, произнося фразу: «Мы пописали»

Рассказать, как проще всего организовать человеку проблемы с общением во взрослой жизни? С этой задачей (вероятно, все-таки не формулируя ее) с легкостью справляются многие родители. Достаточно всего лишь регулярно отвечать, когда кто-то задает вопрос не вам, а ребенку. Например, вопрос: «Сколько тебе лет?» Ответ (ваш): «Нам уже четыре», или «Ну скажи дяде, сколько тебе лет», или «Почему же ты молчишь, тебя же спрашивают?» К этому же методу нужно отнести и многочисленные публичные «Что нужно сказать?», «До-сви-да-а-а…» и т. п. Еще один яркий пример того же явления – встревание взрослого в чужой разговор со вставками типа: «Помнишь, мы были…», «Я тебе рассказывал(а)…», «Мы это учили…» и прочие.

Таким образом, мы раз за разом мешаем ребенку строить свои отношения с другим человеком, постоянно прерывая, развивая в направлении, которое кажется правильным нам, навязывая банальные общественные модели, делая заложником наших собственных комплексов.

Отчего это происходит? Все очень просто: мы испытываем самый настоящий ужас от одной идеи о своей родительской неуспешности. В условиях оценочной системы координат это чувство в разы обостряется, когда рядом появляется кто-то, кто «обязательно станет нас судить и оценивать». Вот тут-то и включается вышеописанный механизм. Нам непременно нужно продемонстрировать собственную значимость и успешность. И объект под рукой…

Между тем все становится понятно, если мы хотя бы на секунду сделаем паузу в момент нашего «загона».

Отдадим себе отчет в своих чувствах и переживаниях, зафиксируем наши ощущения. Для этого, как и в большинстве ситуаций, достаточно сделать наш любимый глубокий вдох. Обычно за этим простым действием следует удивительное открытие: наше поведение не имеет никакого отношения к ребенку. Оказывается, в этот момент мы его не обучаем, не воспитываем, не направляем, мы просто не даем ему спокойно жить.

Может, дадим? А в качестве побочного эффекта получим интереснейший личностный процесс (для себя) и гарантированное умение строить отношения (для него)…

Если вы действительно волнуетесь, что человек не научится говорить «спасибо» и «до свидания», не забывайте делать это сами. Равно как и демонстрировать модель взаимоотношений, которую вы считаете наиболее правильной. Это и есть самый простой и быстрый метод поведенческого обучения. Давно доказано и многократно проверено.

 

 

Дистанционное воспитание

 

 

Работая в детском лагере, год за годом с ужасом наблюдаю, как многие родители продолжают мучить своих детей даже на расстоянии.

Мальчик Н. играет с друзьями. Звонок. «Извини, мам, я сейчас не могу говорить – перезвоню», – продолжая смеяться над шуткой друга, говорит он. Видимо, на другом конце произносят длинный монолог. Мальчик меняется в лице. Радости как не бывало. «Мам, ну извини». Похоже, не помогает. Он пулей вылетает из зала. Возвращается через 10 минут заплаканный. Подсаживаюсь к нему, потихоньку начинаем разговаривать. «Мама обиделась на то, что я не хотел с ней разговаривать». Ни намека на недовольство мамой, на ее оценку – только глубокое огорчение: я обидел любимого человека. Вечер испорчен. Педагогика в действии. (Скоро, скоро он поймет, что его радость и его дела неважны. Что главное – слепое подчинение. Скоро он научится у родителей манипуляциям. Скоро переходный возраст. Скоро он начнет возвращать долги.)

Другой случай. Под моим окном девочка объясняет маме: «Я обязательно все прочту, когда вернусь, здесь не до того – у меня много дел». Пытается рассказать о новых друзьях, о проектах, в которых участвует, о вчерашней игре, о своих радостях и успехах. Шансов быть услышанной, а тем более понятой – нет. «Мамочка, я тебе обещаю, я все прочту». Нет, не слышит. Девочка продолжает разговор, всхлипывая, и заканчивает рыданиями. «Хорошо (это, видимо, о чтении), я все сделаю». Готово. Изнасилована. Теперь будет знать, как с родителями спорить! (Ну а побочный эффект – обучение вранью – не заставит себя долго ждать. Вскоре она научится обманывать; говорить, что читала, когда этого не делала; скрывать свои мысли, чувства и поступки.)

Таких случаев десятки. А скольких мы не слышим и не замечаем! Иногда, не выдержав, я тайно от детей перезваниваю родителям. Мы говорим с ними, и они соглашаются с тем, что нужно признаваться детям в любви; что наиболее понятная причина звонка ребенку – просто потому, что они соскучились по нему; что если есть повод порадоваться за человека, нужно делать это непременно и сразу. Я не встречал непонимания. Ну так что же вы делаете, родители?! Остановитесь за минуту до. Сообразите, зачем вы звоните, вспомните, что будете говорить с любимым человеком. Это просто. И это главное. Неужели этого недостаточно? Неужели главная форма общения для вас – это нравоучения? Неужели вы не понимаете, чем все закончится (и для вас в том числе)? Неужели эго так и дожрет вас до конца? «Я важнее любых друзей!» «Я лучше знаю, от чего тебе будет хорошо!» «Я расскажу тебе, как правильно отдыхать!» «Я знаю, что у тебя на уме!» «Я научу тебя, что нужно делать вместо всей той ерунды, которой ты занимаешься!» «Я буду контролировать тебя всегда – только попробуй улизнуть, маленькая дрянь!..» и т. п.

Пожалуйста, перестаньте приносить несчастье. Это не сильные слова, поверьте. Они переживают испорченные отношения с вами именно так – как настоящее горе. И они никогда не предают вас. Во всяком случае до определенного момента – пока не научатся. А вы?..

 

 

Отступление № 10 (несерьезное)

Как вырастить вруна

Думаю, теория нам в данном случае не помощник. Обратимся же к экспертному мнению практиков.

Одна мама сильно волновалась за успеваемость сына. В частности, выражалось это в том, что она регулярно без спроса совала нос в его портфель и проверяла, как у него с этой самой успеваемостью обстоят дела. Через некоторое время выяснилось, что мальчик и сам не прочь залезть в чужие сумки и позаимствовать оттуда разные занятные вещицы. Естественно, он ни в коем случае не признавался в этом, пока не был пойман с поличным. Но и тогда он сообщил, что просто искал свою ручку, которая, похоже, случайно упала в рюкзак другого мальчика. Мама, однако, так и не смогла обнаружить связь между собственным поведением и действиями сына. И ее можно и нужно понять: она-то была полна благородных побуждений, следовательно, ее поступки, в отличие от поступков сына, не могут быть объявлены бесчестными.

Другая моя знакомая тоже очень интересовалась уровнем образования своего ребенка. Однажды ее восьмилетний сын что-то писал и между делом задал ей вопрос: «Мама, как правильно пишется буква “ж”?» По словам этой достойной женщины, у нее от ужаса потемнело в глазах, и она, с трудом справившись с собой, прорычала: «Ты что, в возрасте восьми лет не знаешь, как писать букву “жжжжж”?» Заметим, что на вопрос сына она так и не ответила. Зато скандал получился что надо.

Думаю, эта история была не единственной, поскольку через некоторое время мама обнаружила (по поводу чего она ко мне и обратилась), что мальчик совершенно перестал делать домашние задания по русскому языку, а ей между тем рассказывал, каких головокружительных успехов он достиг на поприще лингвистики. Неисправимый лжец!

Третья мама раскрыла передо мной собственную педагогическую теорию, состоящую в том, что необходимо проверять каждый шаг ребенка, поскольку он от природы склонен к обману (вспомним гоголевское: «Оно нужно посечь, потому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать»). Что она и делала, применяя время от времени изощренные пытки в виде лишения сладкого и укладывания спать на три часа раньше установленного срока. Таким образом мама реагировала на мелкие противоречия, которые ей удавалось заметить в рассказе дочери. Несчастная искренне удивлялась, что день ото дня ее любимая девочка становилась все более лживой и хитрой (авторская лексика сохранена).

Четвертый родитель, обнаружив в ящике чужую игрушку (которая, впрочем, после короткого расследования оказалась игрушкой сына), устроил страшный скандал, а когда все прояснилось, не нашел ничего лучшего, чем сказать: «Это будет тебе наукой!» Какой наукой и что именно является ее предметом – осталось тайной. Но мальчик, судя по всему, оказался-таки восприимчив к «науке», ибо начал приносить домой горы чужих вещей, которые ему, по его словам, «подарили». «Он становится не только вруном, но и вором… Наверное, это врожденное, ведь я никогда не брал чужого», – сетовал бедный отец.

Пятая мама поделилась тем, что каждый вечер учиняет дочери допрос о том, что и как та ела в школе, и, сопоставляя показания с «данными разведки», с удивлением раз за разом обнаруживает, что девочка постоянно ее обманывает: когда сыта, говорит, что ничего не ела; и наоборот – ничего не ела, а говорит, что сыта. Вопрос, зачем вообще она это делает, ведь если человек голоден, он непременно воспользуется возможностью перекусить, а для личного успокоения достаточно и тех самых «данных разведки», заставил маму глубоко задуматься…

Шестая поведала мне, как она рассказала трехлетнему ребенку о том, что, если он будет плохо себя вести, в любую секунду в его жизни может появиться некий бабайка. (Должен признаться: судьба хранила меня от бабайки довольно долго. Только недавно я узнал, что этот персонаж довольно прочно встроен в воспитательные процессы, касающиеся многих российских детей.) Несмотря на юный возраст, ребенок быстро сообразил, что к чему, и принялся самозабвенно врать про все подряд – про свои интересы, занятия, друзей и игрушки. Это и понятно: раз уж мама находится в сговоре с таким неприятным существом вместо того, чтобы разбираться, бывают ли эти опасные бабайки на самом деле или являются плодом маминого воображения, лучше просто «запутать врага» – авось пронесет!

Седьмая раскрыла мне собственную стройную теорию: у того, кто не учится (в соответствии с ее пониманием процесса обучения), в жизни все складывается плохо. Сама она прекрасно училась (во всяком случае по ее словам), но не смогла преодолеть порога прожиточного минимума, проживая при этом с мамой и сыном в однокомнатной квартире. Не замечая некоторого противоречия между своими фантазиями и действительностью, она продолжала нести эту околесицу, пока и сама не перестала отличать ложь сына от правды. Успех превзошел любые ожидания: уже став взрослым, сын рассказывал маме, что посещает университет, в то время как сам работал официантом в ресторане.

Восьмую маму возмущали рассказы дочери о том, что она, дескать, лучшая ученица, что с ней все хотят дружить, что учителя ее все время хвалят и т. п. «Все это наглая ложь! – кричала она, вернувшись с родительского собрания. – Почему она мне врет? Я ведь ей всегда говорила: мне нужна только правда, вранье – единственное, чего я не могу простить!» Всю предшествующую жизнь она, однако, день за днем и месяц за месяцем в ответ на любой рассказ дочери спрашивала только: «Ты сделала это лучше других?», «А что сказала учительница?», «А кто выполнил задание первым?» Девочка оказалась понятливой: почему же не сделать маме приятно и не подарить ей именно те истории, которые она так хочет слышать? Любовь, знаете ли, не картошка…

Девятая, как будто продолжая практику восьмой, тоже требовала правды, а когда слышала ее, делала жизнь ребенка поистине невыносимой, наказывая его за те поступки и школьные отметки, рассказов о которых сама так упорно добивалась. Пропажа классного журнала, который был выброшен на ближайшую помойку, стала наименее драматичным из событий, которые могли произойти.

Число примеров с легкостью могло бы быть доведено до 100, 200, 300. Приемы выращивания вруна одновременно неисчерпаемы и бесконечно однообразны, поэтому здесь можно остановиться и позволить пытливому читателю продолжить данное исследование самостоятельно.

Несмотря на то что общие принципы воспитания в рамках поставленной задачи, несомненно, ясны, несколько простых и обобщающих рекомендаций под финал, вероятно, не повредят.

Итак, не верьте ребенку, ставьте под сомнение все сказанное им. При первой возможности уличайте его во лжи. Пусть даже речь идет о простых неточностях: из малого вырастает большое!

Не позволяйте ему фантазировать: разница между фантазией и ложью настолько тонка, что лучше даже и не начинать размышлять на эту тему.

Помните: наше поведение и поведение, которого мы требуем от ребенка, как говорят в Одессе, «две большие разницы». Этот принцип должен стать идеалом, возведенным в абсолют, – в быту, в учении, на отдыхе.

Контролируйте каждый шаг. Пусть у ребенка возникнет стойкое ощущение, что, если он хочет хоть какой-то личной жизни, ее необходимо украсть у собственных родителей.

Пугайте неминуемым возмездием. Станьте в его воображении кем-то вроде Саурона, обладающего всевидящим черным оком.

Вот, собственно, и все. Дело сделано.

 

 

Бьет – значит любит

 

 

Огромное количество вопросов задается о так называемом методе поощрений и наказаний. Нас так долго приучали к тому, что только кнут и пряник могут достойно регулировать человеческое поведение, нам так часто говорили, что процесс воспитания человека напоминает дрессировку животного, что мы на полном серьезе стали представлять поощрение и наказание научным педагогическим методом, а вовсе не королями манипуляций, которыми они являются на деле…

Для начала я хотел бы предложить некое околонаучное определение.

 

Итак, поощрение и наказание – устаревший педагогический метод, основанный на дрессуре, манипуляции и превосходстве сильного над слабым.

 

Собственно, в этом определении самое главное, что я думаю об этом методе, уже сказано.

Но, несмотря на мое однозначное отношение к поощрениям и наказаниям, я понимаю, что просто не могу обойтись без краткого анализа данного метода – прямого и жесткого оппонента подхода, о котором идет речь в этой книге.

Сторонники поощрений и наказаний в качестве главного аргумента в защиту этого метода приводят следующий: «Но ведь он работает, с его помощью взрослый действительно может добиться от ребенка желаемого!» Увы, с этим трудно спорить. Но в очередной раз зададимся вопросом: а действительно ли в этом наша цель? В том, чтобы «добиться от ребенка желаемого»?

Давайте поймем, в чем именно заключается противоречие между человеческим подходом и методом поощрений и наказаний.

Во-первых, поощрение и наказание принципиально исходят из превосходства одной личности над другой. Это очевидно: ведь кто-то должен решать, что достойно поощрения, а что – наказания. Один может лишить другого чего-то или по собственному решению подарить ему что-то. Воистину «казнить и миловать волен». В подобных обстоятельствах если и возможен диалог между личностями, то только исходя из правоты одного и постоянного «экзамена» для другого. Согласитесь, на таком базисе говорить об исследовании, взаимообогащении сложно.

Во-вторых, в рамках этого метода происходит очень быстрая (а часто и изначальная) подмена мотивации. Несмотря на то что именно при данном подходе часто можно слышать фразы типа: «Ты это делаешь не для меня! Это важно для тебя – потом благодарить будешь», ребенок, конечно, делает это (учится, ест, выполняет задания учителя, демонстрирует определенную модель поведения) не для того, чтобы учиться, есть и т. д., а потому, что таковы правила игры в поощрение и наказание. И игру эту человек осваивает быстро, нередко навсегда подменяя ею настоящие человеческие отношения.

В-третьих, в рассматриваемом методе человек практически лишается права выбора (если не брать в расчет манипуляции типа: «Ты сам предпочел не слушаться, поэтому конфету получит другой мальчик»).

Что касается наказания, то здесь все очень просто: в рамках гуманистического (человеческого) подхода такого понятия не существует. Да и не может существовать. Ведь это тот самый случай, когда более сильный диктует волю более слабому, пользуясь средствами подавления в качестве основного инструмента. И оставим бесчисленные истории, якобы подтверждающие, что наказанием можно многого достичь. Не слишком многого. Давайте проверим возможные «педагогические» эффекты от использования наказаний. Таковые, на мой взгляд, могут проявиться в двух вариантах.

Первый – внешний. Действительно, велика вероятность того, что после наказания воспитуемый поступит так, как велел старший. Наказание сработало – никто не хочет быть ущемленным в чем-либо. «Педагог» получил искомое подчинение.

Самое время задать наш любимый вопрос: зачем нам это подчинение? Какое отношение оно имеет к педагогическому процессу и человеческим отношениям? Ведь мы добились всего лишь проявления внешней поведенческой модели, основанной на подавлении слабого сильным.

Второй вариант: наказуемый действительно поверил, что так вести себя нельзя. То есть по той или иной причине принял навязываемую модель поведения. Ну, и чего же мы добились? Подменили личностный процесс ребенка нашим собственным («Теперь он наконец-то будет знать…»). А заодно в очередной раз наделили себя правом решать, что такое хорошо, а что такое плохо.

Неужели это и есть то, за что мы так боролись? Неужели именно о таких отношениях мы мечтали?

Зададимся вопросом: с какой стати вообще кто-то имеет право кого-то наказывать? Что это за история о сверхчеловеке, который во всех случаях «знает как надо»? Максимальный эффект, которого можно добиться, манипулируя человеком, – жалкое подобие воображаемого воспитательного процесса, разыгранное талантливыми детьми.

Похожим образом дело обстоит и с поощрениями: почему нам дано решать, что достойно поощрения, а что нет? Не лучше ли попытаться избежать оценочной шкалы и вступить в диалог о самой сути проблемы, минуя скользкую тему «нравится – не нравится»?

И последнее. Хотелось бы дать заочный ответ на всевозможные возражения типа: «Но ведь действует!»

Есть разные технологии влияния на человека, которые могут оказаться результативными, в том числе, например, методы физического воздействия, психологическое насилие. Неужели это означает, что они должны быть использованы? Неужели нам недостаточно примеров из истории, литературы, собственного прошлого и настоящего, чтобы раз и навсегда понять: насилие может привести только к беде? Сейчас или с некоторой отсрочкой. Но точно и неотвратимо.

 

ПРОДОЛЖАЕМ РАЗГОВОР

Я бы хотела поговорить о поощрении и наказании не как о нервной реакции, а как о методе, который родители и учителя выбирают осознанно. Является ли наказание и в этом случае «актом ненависти»? Какие цели преследуют люди, которые практикуют этот метод, и каких результатов они достигают?

Легитимность метода поощрений и наказаний поддерживается целым комплексом разных убеждений. В частности, есть мнение, что наказание – это своего рода прививка, оно моделирует под контролем родителей последствия поведения. Ребенок учится понимать, что если он ведет себя безответственно, то ему потом будет плохо, и, повзрослев, он получит хороший навык – задумываться о последствиях своих действий.

Я ожидаемо спрошу: кто и на каких основаниях решает, какое поведение является ответственным, а какое – безответственным? Где мера безответственности? Мне кажется, что наделение себя правом ее устанавливать – это снятие с себя какой-либо ответственности, это толкание мира в абстрактную и очень опасную субъективную парадигму, в которой тому, кто сильнее, позволяется определять правильность поступков других. Такая бесконтрольная власть – это, возможно, функция Всевышнего, но уж точно не родителя или педагога.

Есть мнение, что хотя родителям и приходится играть неприятную роль судьи, но наказание может быть гуманным, потому что смывает вину в тех случаях, когда ребенок не способен исправить результат своего поведения.

Господи, где вы это нашли?