IV. От Азенкура до договора в Труа

 

В то время, когда Штаты Лангедойля обсуждали в Париже возможность возобновления войны, смерть Генриха IV в марте 1413 г. возвела на английский престол его старшего сына Генриха V, молодого человека двадцати четырех лет. При новом короле война стала почти неминуемой.

Военные успехи второго суверена Ланкастерской династии, его ранняя смерть на вершине беспрецедентной славы подняли его во мнении потомства очень высоко, может быть, даже слишком. По своеобразной иронии судьбы первый король Англии, у которого в жилах текла хоть какая-то доля английской крови, который начал требовать составления некоторых актов его канцелярии на английском языке, был именно тем человеком, кому едва не удалось наконец осуществить мечту его предшественников Плантагенетов и надеть себе на голову обе самые престижные короны Западной Европы. Чтобы добиться успеха там, где потерпел неудачу Эдуард III, почти с теми же силами, требовались выдающиеся качества, которыми Генрих V, конечно, не был обделен. Позже его станут упрекать, что молодость он провел в распутстве, плохо вяжущемся с подчеркнутым благочестием этого суверена. А молодость его во всех отношениях была столь же бурной, сколь и раскрывала сущность его характера: суровый боевой опыт в уэльских походах и жажда власти, ради которой он был готов на все. Когда с 1408 г. Генрих IV почувствовал, что ослаб от болезни, наследный принц, заставляя вспомнить о необузданном властолюбии детей Генриха II Плантагенета[111], вышел на первый план, собрал сторонников, объединился против отца со своими дядьями Бофорами. Он жаждал сказать в политике свое слово, подталкивал страну у союзу с Бургундцем, порицая отправку подкреплений арманьякским принцам. Как-то осенью 1411 г. он даже потребовал, чтобы отец отрекся от престола в его пользу. Такое нетерпение, с трудом сдерживаемое, уже обличало принца, уверенного в себе, в своих силах, равно как и в своем праве. Встав у власти, он обнаружил и другие черты. Доблестный полководец, он вместе с тем, как его предок Эдуард I и как великие Плантагенеты, был бюрократом и любителем порядка, хорошим администратором, суровым судьей. Это опасный противник для Франции, целиком расколотой на партии, и для Европы, которой правили марионетки. Тем более опасный, что его таланты сочетались с неприятными чертами характера. Его лицемерное ханжество, двоедушие, стремление показать, будто он служит закону и карает за проступки, когда на самом деле лишь удовлетворяет свои амбиции, жестокость его мести — все это предвещало новые времена. Генрих — плоть от плоти своего века, века итальянских тиранов и Людовика XI, в то время как от королей-рыцарей, чье наследие он принимает или чьи планы берется осуществлять, его отделяло тысяча лье.

На его островной политике мы долго задерживаться не будем. От своих английских подданных Генрих ждал прежде всего необходимой поддержки в осуществлении своих континентальных амбиций. Поддержание порядка и военные приготовления — вот к чему теперь годами будет сводиться внутренняя политика Англии. Страна, уставшая от смут, позволила энергичному королю руководить собой. Когда он сломил последние поползновения к бунту, воцарилось полное спокойствие. Его восшествие на престол — сигнал к самому последнему восстанию, поднятому уцелевшими приверженцами Ричарда II, которых возглавил простой рыцарь, преследуемый за симпатии к лоллардам, — Олдкастл. Когда после романтических приключений Олдкастла наконец схватят и казнят, порядка более уже не нарушит ничто. Самое показательное — это легкость, с какой страна пошла на новые жертвы, позволила возложить на себя изнурительные военные расходы. Если Генриху IV организация уэльских походов стоила немыслимых трудов, то его преемник в подготовке новой экспедиции на континент серьезных затруднений не испытывал. Реформировать законодательство было незачем — хватило и существующей организации, подкрепленной лишь авторитетом популярного суверена. Он умел возбудить общественное мнение против вероломных французов и настроить его в пользу своих завоевательных устремлений; в ноябре 1414 г. парламент легко согласился вотировать крупные субсидии, которых от него потребовали. Набор наемников, феодального оста, формирование пехотных отрядов при помощи призывных комиссий, складирование боеприпасов и провианта в портах на Ла-Манше, реквизиция кораблей произошли довольно быстро. Когда летом 1415 г. дело дошло до разрыва перемирия, Генрих уже сформировал солидную армию, более многочисленную, чем армии Эдуарда III: она насчитывала около двенадцати тысяч человек — по тем временам численность немалая.

Та же энергия и ловкость проявились в дипломатической подготовке, задача которой — вынудить противника к капитуляции или к войне. До восшествия на престол Генрих выказывал себя открытым сторонником бургундцев и противником принцев арманьякской группировки. Теперь он вел переговоры одновременно с обеими группировками, больше рассчитывая на вторую, потому что Иоанн Бесстрашный уже был всего лишь отщепенецем, изгнанником, бессильно грызущим удила у себя в доменах, тогда как арманьяки деспотической хваткой держат власть над французской монархией.

Укрывшись с сентября 1413 г. во Фландрии, Иоанн Бесстрашный грезил о мести ненавистным арманьякам. Но спешно собранная им армия потерпела поражение под Парижем в феврале 1414 г., после чего арманьяки увезли короля в Пикардию и подступили под стены Арраса, отнюдь не заявляя о намерении силой лишить Иоанна наследства. Равно как и его отец, он никогда не забывал, что он прежде всего принц из дома Валуа, вассал французской короны. Расширение Бургундского государства за счет Франции как чужой страны, от которой он объявил бы себя независимым, предварительно предав ее чужеземцу, не входило в планы герцога. Такой не станет, что бы ни говорили, и политика его сына. Иоанн хотел вновь занять в Совете Карла VI первое место, причитающееся ему по праву, управлять королевством, изгнать принцев-соперников. Но поскольку собственных сил для этого у него нехватало, он был вынужден запрашивать у Ланкастеров, на каких условиях те согласны ему помочь. Он посылал гонцов в Лондон, принимал в Лилле и Брюгге английских агентов. На конференции в Лестере в мае 1414 г. бургундцы уточнили свои предложения. Пока они замышляли лишь операции скромного масштаба. Иоанн собирался выставить всего тысячу бойцов и просил у Ланкастеров вдвое больше. Предполагалось, что они вместе поведут войну — не против Карла VI, а против мятежных принцев, как в 1411 г.; вместе они поделят и то, что захватят у побежденных. То есть Генрих конфискует в свою пользу аквитанские домены Альбре и Арманьяка, аннексирует Ангумуа, принадлежащее герцогу Орлеанскому; ему достанется также часть апанажей Бурбона, Алансона и Э. В августе эти переговоры возобновились в Ипре. Англичане, не слишком довольные этими сложными комбинациями, хотели знать, как далеко в своих уступках могут пойти бургундцы. Отдадут ли они великую Аквитанию, которую предусматривал мир в Бретиньи? И добавят ли к ней, согласно английским требованиям, Берри? Или даже признают титул короля Франции за английским королем? Испугавшись масштабов этих требований, Иоанн не рискнул согласиться и тем самым разрушить свои личные планы гегемонии. В последний момент он ушел в сторону, прервав обсуждения.

После этого английские переговоры с арманьяками приняли более благоприятный оборот. Как и его предшественники, Генрих V требовал корону Франции, но, тоже как его предшественники, давал понять, что при надобности удовлетворится территориальными уступками. Казалось, что в конфликте, где столкнулись два суверена, ничего не изменилось. Сначала речь шла о выкупе за Иоанна Доброго, выплаты которого полвека спустя вновь стали требовать; об Аквитании — мол, надо изменить ее границы согласно тому, как предписывал договор в Кале. Кроме того, повторяя жест Ричарда II, король из рода Ланкастеров просил руки Екатерины, дочери Карла VI. Но с каждой новой встречей: в Париже в августе 1413 г., в Лелингене в сентябре, в Лондоне в ноябре, снова в Париже в январе 1414 г. — территориальные требования англичан росли, разбухая до неимоверных размеров. Сначала говорилось только о бывшей империи Плантагенетов — Анжу, Мене, Турени, Нормандии — и оммаже за Бретань. Потом, требуя большего, чтобы получить меньшее, англичане заговорили о суверенитете над Фландрией и Артуа, который бы территориально отдалил Валуа от Кале и сделал герцога Бургундского вассалом Англии; от анжуйских принцев даже потребовали уступить Прованс, не входящий в состав королевства, — в силу прав, которые сто пятьдесят лет тому назад якобы имела жена Генриха III.[112] Устрашенные такими аппетитами, Людовик Гиенский и арманьяки тоже зашли по пути уступок дальше, чем было возможно. Они согласились вернуться к прискорбным временам Иоанна Доброго, выплатив остаток выкупа, оцененный в 1 600 000 экю; дать приданое за юной Екатериной в размере двух миллионов франков; допустить возникновение суверенной великой Аквитании. Но Генрих соглашался отказаться от французского трона, только закабалив его обладателя. Аквитания его не интересовала: он знал, что если Валуа останутся хозяевами провинций к северу от Луары, они рано или поздно сумеют избавиться от опеки. Будучи более тонким политиком, чем Эдуард III, он потребовал, чтобы ему в любом случае отдали Нормандию. Тогда французская монархия, зажатая между крупным фьефом, отобранным у Плантагенетов со времен Филиппа Августа, и бургундскими доменами, оказалась бы в полной зависимости от лондонского правительства и окончательно впала в ничтожество. В конце февраля 1415 г. Парижская конференция закончилась разрывом. Напрасно послы Карла VI в июле еще ездили в Винчестер, сетовали на английское коварство, перечисляли все былые унижения, изобличали все нарушения перемирия, которых за несколько месяцев набралось немало (гасконцы, подстрекаемые герцогом Кларенсом, вновь заняли все крепости, потерянные с 1403 г., захватили Сентонж, угрожали Ла-Рошели, а английские моряки тем временем произвели набег на Дьепп), и повторили свои предложения и уступки. Не получив Нормандии, Генрих выпроводил их, заявив, что скоро отправится за ними сам, и возложив ответственность за войну на Францию.

Конец теплого сезона был уже слишком близок, чтобы думать о долгом походе. Но коль скоро армия была готова, надо было ее использовать. Следовало воспользоваться и выгодным состоянием духа герцога Бургундского, все еще лютующего из-за «остракизма», которому его подвергли арманьяки. Еще осенью 1414 г. умеренные, нашедшие себе вождя в лице Людовика Гиенского, юного семнадцатилетнего дофина, еще раз активно попытались примирить группировки. Но Арраский мир, о котором договорились в сентябре и который с большим трудом удалось ратифицировать в феврале 1415 г., хоть и отменял приговор об изгнании Иоанна Бесстрашного, но не возвращал ему власть и даже не содержал компенсаций за оскорбление, столь необходимых для его тщеславия, а кроме того, под амнистию не подпадало пятьсот его самых верных сторонников. И Бургундец замкнулся, заняв позицию враждебного нейтралитета, хотя, конечно, не помешал своим братьям Антуану Брабантскому и Филиппу Неверскому примкнуть к королевскому войску, в рядах которого они и найдут свою смерть. Сам он не шелохнулся и отрядов не прислал.

Доверив регентство в Англии своему брату Джону, герцогу Бедфорду, и выпустив бесстыдные прокламации, где он бахвалился, что едет восстановить мир и процветание в истерзанной Франции, Генрих V 10 августа погрузил войско на корабли. Ночью с 13 на 14 августа он высадился в Шеф-де-Ко в устье Сены, в той самой Нормандии, которую хотел завоевать в первую очередь. Почти месяц ему понадобился, чтобы добиться падения Арфлёра, который, не получив вовремя подкреплений, 14 сентября капитулировал. Намереваясь сделать из этого города второй Кале, Генрих изгнал из него жителей и привез английских колонистов. Потом, как Эдуард III в 1346 г., он отошел к северу, не желая проводить холодный сезон на земле противника. Арманьякское правительство сумело собрать вокруг Руана армию вассалов, но из-за отсутствия бургундских и бретонских отрядов в ней с самого выступления возникли зияющие бреши. Тем не менее она была многочисленней и по боевому духу превосходила захватчиков, вынужденных оставлять по дороге гарнизоны и больных. Она лихо пустилась в погоню за отступающим противником, вопреки советам старого и осторожного герцога Беррийского, который предпочел бы тактику уклонения от боев в духе Карла V. И допущенная при Креси ошибка через семьдесят девять лет была повторена вновь. Генрих, увидев, что путь к отступлению ему отрезал маршал Бусико, шедший за ним по пятам, дождался своих преследователей на плоскогорьях Артуа, в Азенкуре, невдалеке от бургундской резиденции Эден. Его пехота выстроила укрепления, лучники отличались меткой стрельбой, к тому же почва была размыта от проливного дождя, и потому французским рыцарям пришлось сражаться спешенными. 25 октября их перебили. Победитель в первую очередь поспешил уйти в Кале и 16 ноября отплыть восвояси.

Однако азенкурский поход не оказал решающего воздействия на ход войны. Это был не более чем рядовой набег, как множество других. Побежденное, но не сломленное правительство Карла VI попыталось привлечь себе на помощь друзей извне. В то время как д'Арманьяк, назначенный коннетаблем, тщетно пытался отбить Арфлёр, было дано согласие принять посредничество императора Сигизмунда. Младший брат Вацлава Чешского Сигизмунд Люксембург, благодаря удачному браку ставший королем Венгрии, был монархом слабым, но тщеславным и пребывал в убеждении, что рожден для великих дел. Несколько лет судьба ему улыбалась. После смерти в 1410 г. Рупрехта Пфальцского, хотя Вацлав, все более и более спивавшийся, был еще жив, немецкие князья выбрали римским королем Сигизмунда. В его глазах сан императора наделял его высшим духовным влиянием на весь христианский мир. Он решительно взял в свои руки дело водворения единства в церкви, дело, которое Валуа оставили в небрежении после Пизанского собора и начала гражданской войны. Хотя большинство монархов признало Александра V, а после — Иоанна XXIII, ставших папами вследствие пизанского мятежа, но и оба других понтифика — Бенедикт XIII, укрывшийся в Перпиньяне, и Григорий XII, сидевший в Римини, — еще имели приверженцев. Чтобы положить конец «трехглавой» схизме, был необходим вселенский собор. Сигизмунд потребовал, чтобы он был созван на немецкой территории, в Констанце. Тут же он объявил себя его главой, опорой и руководителем. Он поддержал отцов церкви в борьбе с Иоанном XXIII и способствовал его смещению. Он вынудил баварских князей отступиться от Григория XII. В конце 1415 г. он приехал в Южную Францию, договорился в Нарбонне с испанскими монархами, добился от Кастилии и Арагона отказа от поддержки Бенедикта. В Констанце споры между бургундскими докторами университета и арманьякскими делегатами, между англичанами и французами могли бы затянуть дело избрания единого папы и реформирования церкви до бесконечности. Чтобы завершить начатое, Сигизмунд навязал Ланкастеру и Валуа свое посредничество.

Сначала, в марте 1416 г., он прибыл в Париж, где обедневший двор, подавленный после военного поражения и из-за траура по многим погибшим, принял его весьма скупо. Дворец Сен-Поль был теперь не более чем жилищем безумного и обедневшего короля; эхо былых празднеств затихло в его печальных стенах. Потом он направился в Англию. Генрих V, льстя его тщеславию, показал ему великолепные представления, продемонстрировал угодничество народа перед собой, без труда выставил напоказ роскошь и могущество. Большего и не требовалось, чтобы непоследовательный Сигизмунд склонился на сторону англичан. Согласно Кентерберийскому договору, подписанному 15 августа 1416 г., он стал союзником Ланкастера, признал его права на корону Франции, обещал вступить в войну против узурпатора Валуа. На самом деле у него не было ни намерения, ни возможностей выполнить свое обязательство. Но его измена стала последним ударом, добившим престиж Валуа. Почуяв, что ветер переменился, Иоанн Бесстрашный в это же время возобновил переговоры с лондонским двором. 6 октября он встретился в Кале с Генрихом V и, проявив обычное свое двуличие, дал тому понять, что станет его вассалом и поможет свергнуть Карла VI. Для Генриха настало время воспользоваться своими дипломатическими победами, за которыми последуют его союзы с рейнскими князьями, с Ганзой[113], с Арагоном. От английского народа теперь требовалось новое усилие: была нужна новая экипированная армия. В августе 1417 г. после двух лет отсутствия Генрих V вновь вступил на нормандскую землю. На этот раз он задумал не просто набег. При бездействии арманьякского правительства, которое не может противостоять одновременно захватчикам и бургундской армии, стоявшей лагерем в регионе Парижа, Ланкастер начал методичное завоевание столь желанной провинции. Крепости и города Нижней Нормандии и Котантена пали друг за другом. Замок Кан, в оборону которого было вложено столько средств, капитулировал 20 сентября; в октябре настала очередь Аржантана и Алансона. До конца следующей весны была завоевана уже вся эта область от Шербура до Эврё. Еще сопротивлялись лишь монахи Мон-Сен-Мишель, запертые на своей скале с горсткой верных рыцарей.

Арманьяки уже изнемогали. Партия принцев потеряла одного за другим многих вождей: так, Карл Орлеанский и Иоанн де Бурбон находились в Англии, они попали в плен под Азенкуром. Герцог Беррийский умер в июне 1416 г.; умерли также дофин Людовик Гиенский (в декабре 1415 г.) и его брат Иоанн Туренский (в апреле 1417 г.); умер и их кузен Людовик II Анжуйский. Из всего потомства Карла VI остался в живых лишь некрасивый подросток Карл, ставший после смерти братьев дофином и герцогом Туренским, единственная надежда своей партии, носящий с июня 1417 г. титул «генерального наместника короля». Фактически от его имени правил деспотичный коннетабль. Оба совершили роковую неосторожность, поссорившись с королевой Изабеллой, чья развратность с годами возрастала. Они прекратили снабжать ее провизией, выслали в Блуа, затем в Тур. Арманьякский террор больше не страшил измученное население. Уже большая часть городов Пикардии и Шампани, которым пообещали освобождение от налогов, впустила к себе бургундские гарнизоны. В Париже, где первая попытка мятежа была жестоко подавлена в апреле 1416 г., ждали только знака, чтобы восстать и поднять андреевский крест — знамя бургундцев. После пяти лет опалы пробил час Иоанна Бургундского. 8 ноября 1417 г. Изабелла Баварская бежала из Тура. Бургундский эскорт доставил ее к герцогу, ожидавшему в Шартре. Потом оба поселились в Труа, где она возглавила теневое правительство, оспаривающее власть правительства ее сына; при этом Изабелла именовала себя «королевой Франции, по причине захвата монсеньора Короля осуществляющей руководство и управление королевством». Спешно создали Канцелярию, финансовые ведомства, парламент. Потом 29 мая 1418 г. в Париже вспыхнуло восстание, и город, открыв ворота Иоанну Бесстрашному, приветствовал его как спасителя. Оторопевшего короля «избавили» от арманьяков и организовали их резню. Под ударами убийц погибли канцлер, коннетабль и многие другие. Дофину удалось ускользнуть, через несколько дней он даже возвратился с жалкими бандами, которые сумел собрать, и начал осаду столицы. Его недисциплинированные вояки ворвались в город через восточные ворота, но тут же рассыпались по улицам в поисках добычи. Бургундцы и горожане вышвырнули их вон. Карл не проявил излишнего упрямства, позволив победителям выместить зло на его сторонниках, — число жертв бойни достигло почти двух тысяч. Сам он удалился на юг за Луару, в свой апанаж Берри, оставив отца, мать, весь Север Франции под властью бургундцев.

Эти последние внутренние конвульсии не изменили ничего в ходе войны. Иоанн Бесстрашный имел не больше возможностей остановить продвижение англичан, чем арманьяки. Чтобы поддержать свою репутацию друга народа и реформатора, он был вынужден декретировать отмену эда, тальи и поборов. Его правительство с трудом существовало на поступления с домена в нескольких провинциях, над которыми осуществляло эффективный контроль, на габель, на редкие и скудные субсидии, которых добивалось у городов, на доход от конфискаций и принудительных займов у сторонников арманьяков и прежде всего за счет сильнейших девальваций монеты. Когда жители Руана, осажденного с июля 1418 г. войсками Генриха V с сильнейшей техникой для штурма, умоляли Иоанна о помощи, тот им посоветовал рассчитывать лишь на собственные силы. 13 января 1419 г. после шести месяцев героической и отчаянной борьбы город капитулировал и был обречен победителем на выплату тяжелых репараций. Далее Генрих занял крепости области Ко; потом, предоставив своим полководцам завоевывать Перш, он захватил Вексен, побывал в Манте, в июле подошел к Понтуазу, взяв его 31 июля, несмотря на бургундский гарнизон. Все еще продолжая переговоры по отдельности с герцогом Бургундским и дофином, он уже замышлял кончить дело атакой на Париж, писал папе, кардиналам, своим рейнским союзникам, лотарингским князьям, говорил о правоте своего дела, изобличал черты упадка во Франции, приглашал своих друзей принять участие в добивании и разделе добычи.

Перед лицом опасности бургундцы и остатки арманьяков сблизились. Умеренные элементы уже год искали возможности примирения, варианты раздела власти между обоими вождями партий. Сен-Морский договор от сентября 1418 г., который герцог Бургундский навязал советникам дофина, даже не начал проводиться в жизнь. Он оставлял Карлу апанаж, состоящий из Дофине, Турени, Берри и Пуату, и позволял ему назначать одного из трех чиновников, ведающих финансами. Но в намерения Иоанна Бесстрашного не входило играть на руку англичанам, слишком могущественным, чтобы он мог рассчитывать править от их имени. Настоящее примирение с дофином позволило бы ему вытеснить последних арманья-ков и под прикрытием правительства дофина навязывать свою волю всему королевству. Первая встреча в Корбее в июле 1419 г. закончилась заключением предварительного соглашения, воплотить которое в жизнь было трудно ввиду ненависти, накопившейся с обеих сторон. Только они начали вторую встречу на мосту Монтеро 10 сентября 1419 г., как между принцами разгорелся спор, и дворяне из свиты Карла под предводительством бретонца Танги дю Шателя, бывшего прево Парижа и протеже герцога Орлеанского, бросились на Иоанна Бесстрашного и пронзили его клинками. Карл из последовавшей схватки вышел невредимым, но бургундцы даже не смогли забрать с собой тело своего господина.

Преступление в Монтеро, запоздалая месть за убийство Людовика Орлеанского, окончательно дискредитировало арманьяков в глазах всей Северной Франции. Париж, уже было роптавший на Иоанна Бесстрашного за то, что тот не отстоял Понтуаз, теперь неистово бросился в объятия бургундской партии. Приверженцы Карла, за некоторыми исключениями, остались только в центре и на юге королевства. Новым герцогом Бургундским стал Филипп, граф Шароле (вскоре получивший прозвище Добрый) и зять Карла VI: он был женат на его дочери Мишели. Этот молодой двадцатипятилетний принц, апатичный и любящий роскошь, воспитанный отцом во Фландрии, где научился понимать душу и интересы фламандцев, почти ничем не напоминал Иоанна Бесстрашного. Ни среди его советников, ни среди родни не было единства, да и сам он пребывал в большом затруднении. Как верному продолжателю политики первых двух герцогов ему претила мысль об измене своему народу, о том, чтобы отдать королевство под власть победителей — Ланкастеров. Те историки нового времени, которые полагали, что он желал забросить французские дела и полностью посвятить себя нидерландским амбициям, глубоко заблуждались. Его цель по-прежнему заключалась в том, чтобы вернуться на первое место среди тех, кто правит королевством, и защитить его, если это возможно. Но ни отомстить за отца, ни свергнуть преступного дофина он не мог без помощи Генриха V и твердо решил поддерживать Ланкастеров лишь постольку, поскольку английские армии позволят ему разбить личных врагов. Семейный совет, состоявшийся 7 октября в Мехелене, призывал Филиппа мстить, то есть подтолкнул в то ложное положение, всю опасность которого мы только что обрисовали. Соглашение в Руане, заключенное в декабре с захватчиком, выглядело крайне выгодным для Бургундца: Ланкастер и герцог Бургундский будут совместно продолжать войну с дофином; их семьи соединит брачный союз; в том отныне вероятном случае, если Генрих наденет корону Франции, Филипп сохранит по отношению к нему привилегированное положение.

Выбор герцога Бургундского предопределил выбор несчастного Карла VI. Королева Изабелла, пылающая лютой ненавистью к последнему сыну за то, что он приговорил ее к изгнанию, стала главной помощницей короля в долгих переговорах, завершившихся 21 мая 1420 г. подписанием договора в Труа.

Если договор в Кале прекращал феодальную распрю путем выведения Аквитании из ленной зависимости от Франции, то договор в Труа ликвидировал династическую борьбу, сделав Генриха V наследником французского престола. Дофин был грубо отстранен: мол, этот так называемый дофин был, по признанию самой матери — признанию немного запоздалому, надо сказать, — не более чем бастардом, плодом адюльтера, причем имя отца не называлось. Не допускаемый к верховной власти за свои «ужасные и громадные преступления и проступки», будущий Карл VII был лишен наследства собственными родителями. Кроме него, у Карла VI осталась только незамужняя дочь Екатерина. Ее он отдает ланкастерскому королю в надежде увидеть королевой. «Настоящий сын» и назначенный наследник безумного короля Генрих V в ожидании смерти тестя, который все еще влачил свое мучительное существование в возрасте пятидесяти двух лет, будет фактически занимать должность регента королевства, сохраняя в качестве апанажа Нормандию и получив оммаж за Бретань. Поддерживая спокойствие, ведя борьбу с дофином и внося порядок в «государственные дела», регент будет действовать заодно с Филиппом. Институты королевства в том виде, в каком их два года сохранял герцог Бургундский, не претерпят изменений. Кроме того, Генрих обязался сохранять все права, все привилегии, все обычаи, все кутюмы. Новым в королевстве будет лишь монарх — оно окажется под властью наследника тех самых Плантагенетов, которые не один век были самыми могущественными вассалами короны. Используя династическое соглашение и французский брак английского короля, Валуа сменили на Ланкастеров.

К северу от Луары не раздался ни один голос протеста против этого договора. Филипп Бургундский, который сам вел о нем переговоры, несомненно, предполагал, что Генрих, слишком занятый двумя своими королевствами, фактически оставит управлять Францией его и при этом еще поможет завоевать мятежные провинции — этот расчет, заметим мимоходом, не совсем оправдался. 2 июня архиепископ Санский освятил королевский брак. Парламент зарегистрировал договор, университет его одобрил; в декабре оба суверена, тесть и зять, в сопровождении молодого герцога Бургундского вступили в Париж под приветственные крики горожан, которые были чрезвычайно рады, что после двух лет отсутствия к ним вернулся двор. Потом были созваны Штаты Лангедойля, чтобы они в свою очередь ратифицировали соглашение. Казалось, кошмар гражданской войны, свирепствовавшей тринадцать лет, и кошмар войны внешней, которая в последние пять лет добавилась к первой, окончательно рассеялись.

Генрих V достиг своей цели — создал некую «двойную монархию», чей король благодаря личной унии правил одновременно Англией и Францией. Но фактически контролировал он лишь Францию бургундцев. Договор в Труа далеко не объединил Западную Европу под властью одной авторитетной династии, но вырыл ров — более глубокий, чем когда-либо, — между партиями, делившими между собой Францию. Которая из них возьмет верх? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно окинуть взором Францию, разделенную на две враждебные половины.

 

VII. РАЗДЕЛЕННАЯ ФРАНЦИЯ

(1418-1429 гг.)

 

До самых последних времен договор в Труа единодушно осуждался как самая позорная капитуляция, какую только знала наша национальная история. Из людей того времени, которые не ведали нашего современного патриотизма и не могли знать будущих событий, так считали не все. Нам надо мысленно перенестись в ту эпоху, чтобы понять их противоположную реакцию.

С юридической точки зрения у договора в Труа был один изъян по существу и по форме, который советники дофина в подходящий момент сумеют изобличить. Обычай сделал Францию наследственной монархией, корона которой более трех веков передавалась от отца к сыну. Когда решался вопрос о наследовании трона после смерти последних прямых потомков Капетингов, принцессы крови и их дети были отстранены. Вернуться к этому вопросу, решение которого имело уже почти вековую давность, значило ввести в обычай инновацию, что в глазах людей средневековья было верхом беззакония. В 1316 и 1328 гг. закон о наследовании был «изречен» собранием баронов и пэров, то есть королевским судом в его высшей форме. Суверену не следовало по своему произволу отменять это решение, изменять закон о наследовании, лишая наследства сына в пользу зятя. Возвысясь до абстрактного понятия общественных интересов, юристы дофина объявят, что корона — неотчуждаемое имущество и суверен является только ее хранителем, но не может ею распоряжаться, передавая тому или иному лицу.

Большинство подданных подобные умозрительные рассуждения интересовали мало. Для них важней были условия их жизни в ближайшее время, их интересовало, что принесет или сулит мир между суверенами. Все выглядело так, что народ как раз с радостью примет наконец-то заключенный мир. Договор, добровольно принятый королем, которому народ тридцать лет пламенно желал выздоровления, усилия которого восстановить согласие в семье были широко известны; поддержанный герцогом Бургундским, чей отец пользовался к северу от Луары безумной популярностью; одобренный высшими религиозными и политическими авторитетами — университетом, парламентом, Штатами; наследник трона, подчеркнуто декларирующий желание восстановить порядок, заставить уважать правосудие, поставить на все должности способных и честных чиновников, чтобы навсегда изгнать кошмар гражданской войны; а против этого великолепного букета сил и надежд — молодой дофин, обделенный энергией, до последних времен игрушка в руках ненавистного коннетабля, сомневающийся в собственных правах и сознающий свою крайнюю слабость. Казалось, англо-бургундцы уже заранее выиграли партию. Но это было не так. При всем обилии козырей у нее на руках «двойная монархия» была обречена на поражение. Простое перечисление политических и военных событий от заключения договора до появления Жанны д'Арк, запутанных и неясных, не позволит объяснить этого поражения. Надо знать, как вели себя провинции, как они управлялись, какую поддержку они оказывали соперничающим администрациям. Это трудный вопрос: по многим пунктам нам еще не хватает достаточно подробных исследований, чтобы делать уверенные выводы. Тем не менее можно попытаться набросать общую картину, не претендуя на полноту в отношении деталей, но представив ее основные черты в виде временной гипотезы.

 

 

I. ЛАНКАСТЕРСКАЯ ФРАНЦИЯ

 

После английского вторжения 1417 г. и вступления бургундцев в Париж в 1418 г. было уже не две Франции, а целых три, подчиненные разным режимам: провинции, завоеванные и управляемые Ланкастерами; провинции, которые контролировал герцог Бургундский; и, наконец, провинции, которые еще сохранял за собой дофин. Следует рассмотреть их все по очереди.

Везде, где сила оружия дала ему власть, Генрих V со времен договора в Труа осуществил военную оккупацию и поставил автономную администрацию, в основных чертах существовавшую с 1420 г. и лишь немного модифицированную в 1422 г., когда королем Франции был провозглашен Генрих VI. Прежде всего это относится к герцогству Нормандии, которым он управлял не в качестве наследника Карла VI, а как вотчиной англо-нормандской династии, землями, возвращенными после двух веков капетингского владычества. Сюда же входили и «завоеванные земли», оккупированные с 1420 г., то есть Вексен с бальяжами Мант и Жизор до границ Понтуаза, часть Шартрской области и север Мена. Столицей этого провинциального государства, не очень обширного, но богатого и компактного, стал Руан. Здесь учредили Канцелярию, снимавшую копии с административных актов и составлявшую Казначейские свитки[114] Нормандии, ныне хранящиеся в Лондоне; Большой совет, который должен принимать исполнительные решения; восстановили пост сенешаля Нормандии, под властью которого находилась вся гражданская и военная администрация; была также создана должность адмирала Нормандии. Суд Шахматной доски, который со времен капетингского завоевания представлял собой не более чем ежегодно приезжавшую на время делегацию парламента и Счетной палаты Парижа, был реорганизован. В Руане собственно Суд Шахматной доски стал верховным судом, постоянным учреждением. Специально для Нормандии была создана Счетная палата в Кане, которая после временного исчезновения была переведена в Мант. Финансами распоряжались казначей и генеральный сборщик налогов. Чтобы довершить отделение области от остального королевства, отделив от последнего и интеллектуальную сферу, позже, в 1431 г., Бедфорд организовал в Кане юридический факультет, несмотря на сопротивление парижских магистров.

Во всем этом ничего специфически английского не было. Генрих V удовлетворился тем, что перенял существовавшие институты, приспособил их к нуждам местного управления или восстановил те, что были упразднены при Капетингах. Административный персонал не тронули: местные чиновники, бальи, виконты, прево, делегаты, сборщики остались на своих местах. Таким образом, жители имели дело только с чиновниками собственной национальности. Даже в органах центральной власти преобладал французский элемент — точнее, нормандский. Лишь некоторые посты были отданы англичанам: канцлером стал Кемп, епископ Рочестерский, а адмиралом — граф Саффолк. Даже в Большом совете английский элемент не был ни самым многочисленным, ни самым активным. Ланкастерская власть сумела обеспечить себе сотрудничество нескольких преданных ей нормандцев, служивших ее делу и пользовавшихся ее милостями: это рыцарь Рауль ле Саж, владелец сеньории Сен-Пьер в Котантене, который, когда английскому владычеству придет конец, удалится за Ла-Манш и превратится в настоящего англичанина; это Робер Жоливе, аббат Мон-Сен-Мишель, — не в состоянии завладеть своим аббатством, монахи которого сохраняли несокрушимую верность дофину, он нашел в службе завоевателю удачную компенсацию своим огорчениям. Когда население оставалось лояльным, англичане не трогали ни людей, ни имущество. Высказанная в первые дни завоевания идея сделать порт Арфлёр английской колонией не нашла продолжения. Жители, поначалу изгнанные, получили возможность вернуться. Генрих V, а особенно, после его смерти, его брат и духовный наследник Бедфорд придавали большое значение хорошим отношениям с нормандцами. Они торжественно подтвердили местные привилегии, частные и общие вольности, особенно Хартию нормандцам 1315 г.; Бедфорд, стараясь снискать расположение горожан, сократил репарацию, наложенную на Руан.

В зависимости от военной организации режим оккупации мог выглядеть очень по-разному. Только гарнизоны из-за Ла-Манша могли сохранить Нормандию в подчинении и предотвратить любую попытку наступления сторонников дофина, желающих сюда вернуться. Покорившись грубой силе иностранной военщины, область забыла о благах упорядоченного правления, о внимании чиновников, избранных из числа сограждан. Когда земля «завоевана» в любом смысле слова, она острее чувствует бремя, которое на нее возлагают. Всякая забота об обороне и о поддержании порядка с самого начала оккупации стала делом англичан. Королевский наместник, чей п<