Социальные изменения в развитом капиталистическом обществе

 

Различие между этапами социализма и коммунизма.  В материалах Коминтерна на последней стадии различаются две фазы: первая, социалистическая фаза и высшая, коммунистическая фаза (полная утопия). Авторы Коминтерна придерживались взглядов Ленина и Маркса, когда проводили это различие. Именно Ленин применил термины «социализм» и «коммунизм» соответственно к «низшей фазе» и к «высшей фазе» коммунизма, то есть так же, как эти термины использовал Маркс в работе «Критика готской программы»1.

Основные принципы фазы социализма кратко изложены в Программе Коминтерна 1928 года2. В начале этой низшей фазы человеческое общество, которое лишь недавно вышло из капиталистической стадии, все еще несет в себе экономические, нравственные и интеллектуальные черты капиталистического общества, из чрева которого оно появилось. Поэтому должна быть предпринята программа всесторонней реконструкции общества. Даже после создания социалистического общества, заменившего капиталистическое, производительные силы нового общества еще не достигли полной зрелости. Распределение должно осуществляться по труду, а не по потребностям, как это будет позднее в коммунистическом утопическом обществе. Хотя классы упразднены, черты бывшего классового деления общества будут еще некоторое время существовать. Сохранится разделение труда, так же как и различие между умственным и физическим трудом. И во время социалистической фазы сохранится антагонизм между городом и деревней, хотя и заметно уменьшится. Следовательно, социалистическая фаза отмечена несовершенствами и некоторым неравенством, и только с искоренением этих недостатков посредством дальнейшего строительства социализма будет достигнута высшая, коммунистическая фаза.

Правительство и правящий класс.  Уже было показано, что диктатура пролетариата, предположительно установленная посредством захвата коммунистами власти, была на самом деле однопартийной диктатурой, осуществляемой коммунистической партией независимо от воли пролетариата, и что советы, созданные накануне захвата власти как революционные органы гражданской войны, должны были стать конституционными формами правления в эту новую эпоху. Сейчас мы можем более пристально рассмотреть суть проводимой политики после захвата власти.

Можно сразу отметить, что в материалах Коминтерна не уделено серьезного внимания задаче управления современным сложным государством, к нормальным функциям которого были сейчас добавлены чрезвычайно сложные задачи, такие как централизованное планирование и руководство экономикой. Все же любая диктатура пролетариата сталкивалась с острой проблемой получения достаточного количества квалифицированного персонала из тех классов, интеллектуальное развитие которых, согласно заявлениям коммунистов, приостановилось во время эпохи капитализма. Любой серьезный коммунист, размышляя над этой проблемой, на самом деле должен бы был позавидовать добродушной вере анархистов, которые, обходясь без государства, также бы обошлись без всех бюрократических вопросов.

Столкнувшись с нехваткой квалифицированного «пролетарского» персонала (кадров), программа указала, что новое государство должно было сочетать временную политику привлечения бывших буржуазных государственных служащих с долгосрочной политикой подготовки социалистических управленцев через собственную, организованную коммунистами образовательную систему. Программа защищала использование «организационных навыков» определенной части буржуазии, бывших военных офицеров и правительственной бюрократии, но только после подавления сопротивления этих классов. Также была упомянута «техническая интеллигенция», которая, хотя и воспитана в буржуазной традиции, должна быть частично завоевана и использована в работе по социалистическому строительству. Нужно было поощрять любые сочувствующие и нейтрализованные элементы среди интеллигенции, подвергнув эти элементы идеологическому влиянию пролетариата, то есть коммунистической партии3.

Благодаря долгосрочной программе подготовки, основанной на монополии образования, коммунистическое государство могло с нетерпением дожидаться того времени, когда необходимость в кадрах будет пополняться специалистами – выходцами из рабочих, крестьян и других «тружеников». «Только тогда, когда пролетариат [коммунистическая партия] будет способен выбирать для назначения на «ключевые посты» социалистического строительства свой авангард, только тогда будут реализованы гарантии победоносного социалистического строительства... а также гарантия против бюрократического разложения и классового вырождения»4.

В материалах Коминтерна также ничего не говорится о системе правосудия и о законодательстве. Можно с уверенностью предположить, что в основе новой системы должны были лежать принципы марксизма-ленинизма. Для охраны государства и поддержания внутреннего порядка все оружие должно быть сконцентрировано в руках пролетариата5. Красная гвардия, созданная в первые дни вооруженного восстания, должна позднее быть трансформирована в Красную армию, которая должна была стать регулярной армией и больше не являться неофициальной народной милицией6. Только тогда, когда коммунисты захватили бы власть в некоторых капиталистических государствах и опасность капиталистической интервенции была бы значительно снижена, тогда это позволило бы заменить регулярную армию «народной» милицией. Но какова бы ни была природа вооруженных сил, эти силы должны были носить классовый характер и должны были исключить из своих рядов любых представителей бывших эксплуататорских классов7.

Как мы знаем, одной из характерных особенностей социалистического этапа было временное сосуществование классов после захвата власти. Пока есть классы, классовая борьба тоже будет существовать, даже в период пролетарской диктатуры. «Эксплуататоры» и другие «враги народа» должны были быть незамедлительно лишены политических прав8. Безжалостная война должна была вестись диктатурой против «последовательных врагов рабочего класса», среди которых были названы крупная буржуазия, землевладельцы и та часть чиновничьего корпуса и правительственной бюрократии, которая оставалась лояльной по отношению к прежним правящим классам9. По-видимому, перед группами, классифицированными как «враги народа», стоял выбор: либо они должны быть истреблены, либо они должны были принять новый порядок.

Что касается политических привилегий, которые будут получены различными классами, ясным представляется следующее: политическая власть и руководство будут сосредоточены в руках авангарда пролетариата, то есть коммунистической партии (авангарда  пролетарской диктатуры); при захвате власти политические привилегии предоставлялись пролетариату, так же как и его союзникам и «нейтральным» группам (получателям  пролетарской демократии); и поражение в политических правах классовых врагов (жертв  пролетарской диктатуры и неполучателей  пролетарской демократии).

Согласно программе Коминтерна, главенствующее положение, которое теория марксизма отводила пролетариату в новую эпоху, должно было поддерживаться, в случае необходимости, путем предоставления пролетариату множества «временных преимуществ»10. По-видимому, количественное превосходство пролетариата в советах могло бы быть одним из таких преимуществ11. Но, как далее говорится в программе, пролетариат должен был использовать свое особое положение не для того, чтобы поддерживать и поощрять узкие интересы класса, но для объединения других категорий «тружеников» во имя общей цели стирания всех классовых различий12.

Более ясная картина политических отношений между пролетариатом и другими социальными группами, после установления диктатуры пролетариата, была нарисована Мануильским в двух докладах: с первым он выступил на VI конгрессе Коминтерна и со вторым на VII. В обоих случаях Мануильский выступил главным докладчиком по положению в СССР13.

Его доклад на VI конгрессе намного более объективный и поэтому более ценный14. Хотя Мануильский сосредоточил свое внимание на СССР, он явно подразумевал в своем докладе, что его замечания будут применимы ко всем будущим пролетарским диктатурам. По природе своей его доклад представлял собой критику и осуждение ошибок троцкистов. В нем рисуется довольно ясная картина распределения привилегий среди социальных групп при коммунистической диктатуре. Для Мануильского пролетарская демократия была выше всех остальных классовых демократий и означала, безусловно, в начальный период, последовавший после захвата власти, ревностное удержание власти в руках пролетариата. То, что при этом правит меньшинство, не имело для Мануильского значения. В России, по признанию Мануильского, пролетарская диктатура была диктатурой меньшинства, действующего в интересах большинства «тружеников». Если бы правящее меньшинство действовало не в интересах «тружеников», тогда, по заявлению Мануильского, такая диктатура была бы непопулярна и не просуществовала длительный период.

Мануильский далее разъяснил, что означает гегемония пролетариата, указывая при этом, что союз с частью крестьянства в революции не требовал разделения власти с этим классом. Он отрицал то, что пролетарская диктатура была союзом двух классов на основе полного политического равенства, и определил ее скорее как форму правления, основанную на сотрудничестве и на разумных уступках крестьянству, особенно в экономической сфере.

Возникает вопрос о том, на каком этапе, если вообще это должно было случиться, политические привилегии были бы распространены на другие классы? Мануильский на VI конгрессе заявил, что привилегии пролетарской демократии могут и будут распространены на другие социальные группы при следующих условиях: при отсутствии давления со стороны капиталистического мира на социалистическое государство, при готовности других классов полностью и безоговорочно принять диктатуру пролетариата и социалистические идеалы, а также при способности коммунистической партии повысить политическую грамотность «трудящихся масс» с тем, чтобы поднять их до своего собственного уровня. По словам Мануильского, при таких условиях наступит этап, когда исчезнут классы и, соответственно, пролетарская диктатура может быть преобразована в самую широкую форму трудовой демократии.

На VII конгрессе Коминтерна Мануильский пояснил, что означает расширение пролетарской демократии, то есть включение в нее других социальных групп. По его мнению, значительное расширение пролетарской демократии произошло в СССР в связи с историческим решением VII съезда Советов, принятым по инициативе товарища Сталина, для того чтобы ввести в нашей стране равное избирательное право и прямое и тайное голосование15. Если введение Конституцией 1936 года всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права в СССР представляет собой пример расширения пролетарской демократии, тогда ясно, что любое такое расширение не оказывало бы никакого влияния на положение коммунистической партии как реально правящей партии. Если, по заявлению Мануильского, советская демократия в СССР была высшей формой демократии, превосходящей буржуазную демократию, тогда снова становится очевидным, насколько недемократичной была на деле пролетарская демократия. То, что СССР назывался «государством с высокоразвитой демократией»16, не должно вводить в заблуждение, так как Коминтерн использовал фразы пролетарская диктатура и пролетарская демократия в совершенно других значениях.

Как будет показано далее, Коминтерн ожидал, что роль коммунистической партии чрезвычайно усилится после захвата власти и принятия на себя обязанностей правящей политической партии. Направления деятельности партии чрезвычайно многообразны, и вполне может оказаться так, что коммунистическая партия поставила перед собой задачу более серьезного (далеко идущего) изменения общества, чем когда-либо ставила какая-либо другая партия. Задачи и функции различных направлений деятельности диктатуры коммунистической партии могут быть определены следующим образом:

1. В области политики:  разрушение источников и инструментов власти, которой обладает буржуазный класс, так же как и духовенство и аристократия; укрепление власти коммунистической партии и поддержка ее большинством населения.

2. В области экономики:  ограничение и постепенное упразднение капиталистической системы (частной собственности на средства производства и свободных рыночных отношений); строительство социалистической экономики с централизованным планированием.

3. В социальной сфере:  строительство бесклассового общества трудящихся на основе национализации средств производства.

4. В области культуры:  укоренение марксизма-ленинизма как единственной правдивой теории; замена буржуазного морального кодекса и религиозной системы кодексом коммунистической морали; достижение основных изменений во взглядах и поведении человека.

5. На международной арене:  защита коммунистического государства против капиталистической агрессии; тесный союз и сотрудничество с Советским Союзом и мировым революционным движением; борьба за дело трудящихся и эксплуатируемых масс во всем мире.

Для Коминтерна эти задачи оправдывали существование диктатуры пролетариата и расширяющейся роли коммунистической партии17. Как указывал Мануильский на VI конгрессе Коминтерна, задачи партии после захвата власти должны были стать значительно более разносторонними и обширными, чем в период до захвата власти18. На XVI съезде ВКП(б) в 1930 году Сталин подчеркивал необходимость устойчивого укрепления власти коммунистического государства, и этот пункт был впоследствии принят авторами Коминтерна19.

Замечания Сталина о государстве особенно интересны, потому что он обратился к конкретному вопросу отмирания государства. Фридрих Энгельс, соратник Маркса, заявил в известном изречении о том, что государство «отомрет» во время завершения своей задачи перестройки общества. Программа Коминтерна соглашалась с Энгельсом и утверждала, что государство, «будучи воплощением классового господства, отмирает по мере того, как отмирают классы»20. Вплоть до 1930 года процесс «отмирания», вероятно, интерпретировался большинством коммунистов как постепенное исчезновение государственной власти, поскольку социалистическая перестройка общества успешно продвигалась вперед. Прежде всего должны были «отмереть» государственные институты принуждения – вооруженные силы, полиция, тюрьмы и т. п. Однако Сталин в 1930 году заявил, что коммунистическое государство должно было вырасти и достигнуть самой большой силы, когда-либо получаемой каким-либо государством в истории, и только тогда оно начнет «отмирать»21. Но точное время, когда должен произойти окончательный закат такого всесильного государства, никогда не называлось.

Меры экономического и социального характера.  Широкомасштабная стратегия, лежащая в основе экономической и социальной деятельности пролетарской диктатуры, легко определима и согласуется с духом марксизма. Частная собственность на средства производства рассматривается как вредный фактор, мешающий социальному улучшению, поэтому она должна быть сокращена и, наконец, совсем упразднена. Процесс замены частной собственности государственной собственностью должен был быть не резким и полным (одновременным), а постепенным. Управление национализированной собственностью должно быть централизованным, и всеобщая планомерная координация различных экономических структур должна была заменить анархию капиталистического соревнования. Эта политика более или менее ясно разъясняется в четвертой части программы Коминтерна, которая называется «Период переходный от капитализма к социализму и диктатура пролетариата»22.

В области промышленности программа требовала конфискации и «пролетарской национализации» всех больших промышленных предприятий (фабрики, заводы, шахты и электростанции), принадлежащих капиталистам. Вся государственная и муниципальная земля и предприятия должны были также быть переданы советам. В одном коротком абзаце программа ясно и четко призвала к организации рабочего управления промышленностью. Но в предложении, которое тотчас же последовало за этим, ситуация усложнялась, потому что говорилось о создании государственных органов управления «с ближайшим участием» профсоюзов в деле этого управления и обеспечения «соответствующей роли» фабрично-заводских комитетов. Сложная проблема разграничения сфер компетентности государственных органов, профсоюзов и фабричных советов не была полностью разъяснена ни в программе, ни в других материалах Коминтерна23.

Некоторые разъяснения все же даются определенным функциям профсоюзов. Профсоюзы были названы «главным рычагом» государства и «школой коммунизма», вовлекающей рабочие массы в практический опыт управления промышленностью. Связанные с государственным аппаратом и влияющие на его работу, профсоюзы должны были охранять повседневные интересы пролетариата, бороться с бюрократическими злоупотреблениями в государственном аппарате и воспитывать в своих рядах лидеров, возглавляющих работу по построению социализма24.

В программе приводятся основные положения трудового кодекса: семичасовой рабочий день и в особо вредных для здоровья рабочих отраслях промышленности шестичасовой; пятидневная рабочая неделя в странах с «развитыми производительными силами»; в будущем сокращение рабочего дня в зависимости от роста производительности труда; запрещение, по правилу, ночного труда и труда во вредных отраслях всем лицам женского пола; запрещение детского труда; максимальный шестичасовой рабочий день для подростков до восемнадцати лет, с возможностями сочетать занятость с обучением. Широкую программу социального страхования, включая страхование на случай болезни, старости, несчастного случая и безработицы, нужно обеспечить за счет государства на основе полного самоуправления застрахованных. На сохранившихся частных предприятиях промышленности страхование обеспечивалось за счет предпринимателей25.

В сельском хозяйстве конфискация и «пролетарская национализация» должна была быть применена ко всей крупной земельной собственности с последующей национализацией всей оставшейся земли. Национализации должны быть подвергнуты не только земельные угодья, но также любые строения, машинное оборудование и прочий инвентарь, домашний скот, предприятия по обработке сельскохозяйственной продукции. Купля-продажа земли перед национализацией была запрещена с целью сохранения ее за крестьянством и создания препятствий для ее покупки спекулянтами26.

Следует упомянуть здесь о критике политики постепенной, а не безотлагательной национализации всей земли27. Комментируя проект программы 1928 года, В. Карпинский критиковал политику постепенного осуществления преобразований и был не в состоянии видеть разумное различие между условием, вытекающим из запрета торговли землей, и условием, проистекающим из безотлагательной и полной национализации всей земли28. Политика постепенного осуществления преобразований проводилась в основном из-за опасения противодействия со стороны крестьянства и превращения его в активного врага нового порядка29. Бухарин цинично признал, что запрет на куплю-продажу земли был равносилен национализации земли на 90 – 95 процентов30. Отрицая тот факт, что коммунисты опасались крестьянства, он настаивал на том, чтобы немедленно после захвата власти в пролетарской революции крестьяне должны получить гарантию собственности на свои земли. Бухарин цитировал Маркса для поддержки этой точки зрения. Запрещение торговли землей, согласно Бухарину, просто усиливало гарантию собственности.

Планы по распределению конфискованной земли отражали противоречивые желания: с одной стороны, сохранить большие фермы в целости для коллективного ведения сельского хозяйства и, с другой стороны, для того, чтобы добиться поддержки нового режима беднейшим крестьянством, необходимо было разделить часть национализированной земли среди него. Крупные имения, имеющие «хозяйственно-показательное значение» или крупный удельный вес, должны были остаться неразделенными и поступить в управление органов пролетарской диктатуры для организации советских хозяйств. Другие конфискованные земли, в особенности там, где эти земли обрабатывались крестьянами на арендных началах, должны были быть распределены для использования, а не в качестве собственности среди беднейшего крестьянства и отчасти середняцких слоев. Экономическая («хозяйственная») целесообразность и необходимость «нейтрализации» крестьянства и завоевания его на сторону пролетарского режима должны были определить количество земли для распределения среди крестьянства.

Одна категория мер была нацелена на улучшение доли тех самых беднейших крестьян, которые считались естественными союзниками пролетариата. Эти меры включали списание долгов с «эксплуатируемых слоев» крестьянства, борьбу с ростовщичеством, отмену всех кабальных сделок и освобождение от налогообложения.

Другая категория мер была нацелена на усовершенствование сельскохозяйственного производства: сельская электрификация, тракторостроение, производство чистосортных семян и племенного скота, широкое кредитование и, кроме того, пропаганда преимуществ ведения крупного сельского хозяйства.

Крестьянские кооперативы всех типов (то есть кооперация в области сбыта, снабжения, кредита) изображались как наиболее доступные крестьянству способы перехода к социализму31. Сельскохозяйственные кооперативы, следовательно, должны были расширяться, а «капиталистические» элементы в них должны были быть уничтожены32. Находящиеся под руководством государства сельскохозяйственные кооперативы станут «одним из основных рычагов» коллективизации в сельской местности33.

Можно кратко перечислить меры в других отраслях экономики. При новом режиме транспорт и коммуникационные системы должны были полностью перейти в руки государства. В финансовой сфере был сделан главный акцент на централизацию, при которой один центральный государственный банк должен подчинить себе все национализированные частные, государственные и муниципальные банки, принадлежавшие старому режиму. Должны были быть аннулированы долги предыдущего правительства «внутренним и иностранным» капиталистам. Внешняя торговля также монополизировалась государством, а внутренняя торговля в значительной степени должна быть национализирована. В программе заявлялось, что оптовая торговля и крупные предприятия розничной торговли должны были быть переданы в руки органов Советского государства. Среди предложенных жилищных реформ можно назвать следующие: конфискация крупного землевладения, по-видимому включавшая жилые дома, гостиницы и т. д., передача конфискованных домов в управление местных советов34, устранение классовых жилых районов путем заселения рабочих в «буржуазные кварталы» и проведения широкой программы общественного жилищного строительства35.

Вышеупомянутая экономическая политика была отражена в нескольких национальных программах, составленных различными коммунистическими партиями. По этим вопросам партийные программы не отличались существенным образом от программы Коминтерна 1928 года36.

Рассмотрев политику и методы диктатуры пролетариата в социально-экономической области, мы можем теперь дать ответ еще на один вопрос: будут ли коммунистические диктатуры будущего следовать модели экономического развития в той же последовательности, что и Советская Россия начиная с 1917 года? Как известно, Советская Россия прошла следующие этапы экономического развития перед Второй мировой войной: начальный период – с ноября 1917 года примерно до середины 1918 года, в течение которого были предприняты усилия для обеспечения государственного контроля только над «командными высотами» экономики, в то время как достаточно широко сохранялся ненационализированный сектор экономики; этап так называемого военного коммунизма, с середины 1918 до марта 1921 года, характеризующегося чрезвычайными экономическими мерами, направленными на то, чтобы с готовностью встретить серьезную военную угрозу; этап новой экономической политики, или НЭПа, с 1921 по 1928 год, в действительности означавший частичное восстановление частного предпринимательства в производстве и особенно в торговле, но сохранение «командных высот» в экономике в руках государства; и, наконец, период первой пятилетки (пятилетнего плана развития экономики), во время которого произошло искоренение почти всех частных предприятий и была установлена высокоцентрализованная система руководства и контроля над всей экономикой. Интересный вопрос об универсальной применимости этих этапов к другим странам после захвата власти был рассмотрен в Коминтерне во время обсуждения проекта программы в 1928 году.

До VI конгресса и во время него развернулась острая дискуссия, вызвавшая разногласия относительно неизбежности этапа, схожего с этапом военного коммунизма в Советской России. Основная позиция по этому вопросу, которая в конечном итоге нашла отражение в программе, состояла в том, что военный коммунизм, хотя и не неизбежный, будет вероятным этапом в экономическом развитии новых диктатур при определенных обстоятельствах. Эти обстоятельства включали такие события, как длительная гражданская война или военное вмешательство капиталистических государств в дела новых диктатур. Согласно Бухарину, период военного коммунизма нельзя рассматривать в качестве возможного лишь во время раннего этапа пролетарской диктатуры; потребность в нем могла бы возникнуть в любое время37. Мануильский, выступивший на том же самом конгрессе, сказал, что также существовала возможность возвращения в Советском Союзе к методам военного коммунизма с целью отражения достаточно серьезной внешней или внутренней военной угрозы коммунизму38. Военный коммунизм был определен в программе как «организация рационального потребления с целью военной защиты», во время которого будет осуществляться «усиленное давление» на класс капиталистов и «более или менее полная ликвидация свободной торговли и рыночных отношений». Программа подтвердила, что военный коммунизм, целью которого было облегчение военной угрозы, не мог рассматриваться как «нормальная» экономическая политика39.

Этот взгляд на военный коммунизм как временный ответ на серьезную политическую угрозу был поддержан как Сталиным, так и Бухариным. Сталин осветил этот вопрос в своем обращении к пленуму Центрального комитета ВКП(б) 5 июля 1928 года. Отклонив мнение, что военный коммунизм неизбежно последовал бы за захватом власти, он согласился, что необходимо заменить формулировку проекта программы, подтверждающую «возможность» капиталистического военного вмешательства и военного коммунизма, на формулировку, говорящую о «вероятности» этих событий40. Бухарин поддержал ту же самую линию на VI конгрессе Коминтерна41.

С другой стороны, Евгений Варга, комиссар в Венгерской Советской Республике 1919 года и впоследствии ведущий советский экономист, до и после VI конгресса говорил о том, что военный коммунизм был намного более вероятным развитием событий в будущих коммунистических диктатурах, чем указывает программа. В случае если будущие коммунистические государства будут географически изолированы от Советского Союза, он полагал, что этап военного коммунизма будет необходим как по политическим, так и по экономическим причинам, то есть из-за распада экономики до и во время захвата власти42. Он подтвердил, что единственным способом поддержания какого-либо производства в начальный период после захвата власти является передача управления экономикой в руки государства и устранении при этом всех частных предприятий. Взгляды Варги, за которые его упрекал Бухарин, основывались на реалистических ожиданиях большой слабости нового коммунистического государства как в политическом, так и в экономическом отношении. Власть, предупреждал он, хотя однажды и завоеванная, может быть утеряна, как в случае коммунистических режимов в Финляндии, Венгрии и Баварии в 1918 и 1919 годах. Введение новой экономической политики до полной победы над внутренними врагами будет равносильным поддержке контрреволюции43.

Важно отметить, что Варга явно адресовал свои замечания тем будущим коммунистическим государствам, которые будут географически изолированы от СССР44. В сноске к статье Варга предложил другой путь экономического развития для пролетарского государства, граничащего с СССР. Такое государство, писал он, будет в состоянии «немедленно после учреждения диктатуры присоединиться к экономике СССР»45. Эта интригующая фраза, употребленная в сноске, возможно, отражает общий взгляд Коминтерна на судьбы экономических систем «диктатур пролетариата» в Польше, Финляндии, Китае и других будущих диктатур, граничащих с Советским Союзом.

В отличие от военного коммунизма, новая экономическая политика получила одобрение как неизбежный и универсальный этап в экономическом развитии будущих коммунистических государств. НЭП часто характеризовался как частичное постоянство «рыночных отношений», термин, используемый Коминтерном для обозначения экономической деятельности, в значительной степени построенной на существовании, хотя и ограниченной, частной собственности, свободного предпринимательства, свободной торговли и на использовании денег при купле-продаже и при оплате труда46. Рыночные отношения составили частичную конкуренцию системе экономической деятельности, основанной на полностью национализированной, плановой экономике. Программа заявила, что некоторые рыночные отношения будут временно сохранены после захвата власти коммунистами даже в наиболее передовых капиталистических странах, но, очевидно, в наименьшей степени в Англии. Некоторые делегаты VI конгресса цитировали слова Ленина о том, что в Англии возможно непосредственно перейти к «социалистическому товарообмену», без сохранения, даже временно, капиталистических рыночных отношений, но Бухарин считал это изречение Ленина на тот момент уже неактуальным47. Следует отметить, что Сталин в июле 1928 года подтвердил, что НЭП является неизбежной фазой социалистической революции во всех странах48.

Все материалы Коминтерна сходились во мнении, что от НЭПа в конечном итоге откажутся ради плановой экономики, основанной на полной национализации всех средств производства. Программа 1928 года, написанная накануне принятия первого пятилетнего плана в России, не описывала в полной мере природу и детали механизма планирования. Но нет сомнения, что в свете последующих многочисленных одобрений Коминтерном достижений пятилетних планов в Советском Союзе этот путь был признан правильным. Кроме того, материалы Коминтерна ясно указывают на то, что Советский Союз не только служил бы экономической моделью для будущих коммунистических диктатур, но активно помог бы их продвижению на пути к социалистическому обществу. Мануильский, например, обещал английским коммунистам, что СССР поможет построению социализма в Англии49.

В нашем исследовании нам предстоит ответить еще на один заключительный вопрос: насколько доминирующим и всесторонним должно было быть лидерство Советского Союза в области экономического развития? Одобряя российский путь развития, принимал ли во внимание Коминтерн тот факт, что на этапах военного коммунизма и НЭПа и после них могут проявиться национальные особенности той или иной страны? И принято ли было считать, что Советский Союз всегда будет оставаться «самым прогрессивным» государством, в том смысле, что оно самое передовое в области достижений социализма? Прямых доказательств недостаточно, но и те, что существуют, рассмотренные вкупе с большим количеством косвенных свидетельств, говорят о том, что к 1934 году – году так называемой победы социализма в Советском Союзе – во взглядах Коминтерна по этим вопросам произошел поворот. Сначала в качестве примера рассмотрим утверждение Бухарина на VI конгрессе в 1928 году о том, что военный коммунизм и НЭП в будущих «пролетарских диктатурах» будут «простым воспроизведением» этих этапов, в том их виде, в каком они существовали в Советской России. По его мнению, вероятнее всего, будут наблюдаться многочисленные варианты этих экономических этапов. На VI конгрессе Бухарин пошел даже дальше, утверждая, что столько, сколько существует различных типов капитализма, столько же будет и различных национальных типов социализма, которые будут сохраняться в течение значительного временного периода. Однако он предостерег, что методы построения социализма не будут «полностью» отличаться от методов, принятых в СССР50. Весьма значительно то, что в 1928 году Бухарин предвидел в будущем утрату СССР положения самой прогрессивной страны в результате «пролетарских» революций в передовых капиталистических странах, например таких, как Германия. Несмотря на то что коммунисты впервые пришли к власти в Советской России, стартовая позиция Германии будет более выгодной, так как эта позиция обеспечена высоким развитием капитализма в этой стране, что позволит Германии под управлением коммунистов стать лидером в экономике. Ленин, по заявлению Бухарина, «говорил и писал много раз, что после пролетарской революции в Западной Европе мы снова  превратимся в страну отсталую в экономическом отношении, несмотря на то что теперь мы самая передовая страна»51. Это замечательное напоминание Бухарина, которое, вероятно, в 1935 году было расценено как измена делу революции, представляется уникальным среди всех имеющихся материалов Коминтерна начиная с 1928 года и далее. На VI конгрессе Мануильский заявлял нечто похожее (см. с. 272), так же и как Молотов, считавшийся, в отличие от Бухарина, подлинным сталинистом, в речи, напечатанной в «Инпрекоре» в 1929 году. Сославшись на ценность опыта Советской России для будущих пролетарских диктатур, Молотов сказал: «Однако не следует забывать, что в случае победы пролетариата в одной или более передовой капиталистической стране Советский Союз стал бы страной отсталой в экономическом отношении, которая могла бы, несомненно, многому научиться по вопросам социалистического строительства у пролетариев в рассматриваемых странах»52.

Эти замечания Бухарина, Мануильского и Молотова – трех самых важных лидеров Коминтерна в 1928 – 1929 годах – служат доказательством того, что представители Коминтерна в то время серьезно размышляли об утрате СССР положения самой прогрессивной страны в мире в будущем. Очевидно то, что они довольно часто высказывали мнение о том, что Россия в 1917 году не была передовой капиталистической страной, а скорее страной со средним уровнем развития капитализма, как говорится в проекте программы Коминтерна.

Эти два сановника Коминтерна даже не предполагали, какое политическое значение имели эти замечания для продолжения гегемонии ВКП(б) (КПСС) в международном революционном движении. Можно только признать, что к 1928 году было бы чрезвычайно трудно сместить ее с положения лидера Коминтерна. И добровольное сложение полномочий с ВКП(б) (КПСС) как идеологического и политического лидера кажется почти невероятным.

Конечно, к 1935 году подход Коминтерна к Советской России изменился. Вызывает сомнения тот факт, что вряд ли в этот период Бухарин и Молотов могли бы высказать свои взгляды столь же свободно, как ранее. Безграничное обожание и лесть VII конгресса по отношению к Советскому Союзу, его коммунистической партии и Сталину, возможно, означали лишь то, что такие взгляды на роль СССР в будущем будут по крайней мере неуместны, если не сказать – политически опасны. Конечно, Советский Союз восхваляли и в 1928 году, но такая похвала не была свидетельством того, что СССР был предметом поклонения. Атмосфера, царившая на VII конгрессе, состоявшемся в 1935 году, позволяла лишь высказать мнение о том, что Советски<