Бан Me Туот, Вьетнам — Камбоджа — Му Ген — Париж, Франция

 

Когда Терри Хэй прибыл под покровом ночи в Бан Me Туот, в высокогорья в самом сердце Вьетнама, ему на ум невольно пришла цитата из Поля Валери, известного французского поэта-символиста: «Власть без злоупотребления ею теряет свою привлекательность».

Когда он побыл там неделю и его руки уже обагрились кровью, он вспомнил другого великого француза, Ларошфуко, который говорил: «Если мы не даем воли своим страстям, то это говорит скорее об их слабости, нежели о нашей силе».

Потому что уже до своего прибытия во Вьетнам Терри Хэй был готов учиться убивать.

— Убивать легко, — говорил им капитан Клэр на первой лекции в учебном подразделении войск спецназа, — и вам не придется потеть, осваивая эту науку. Вы все, наверно, слыхали жуткие истории о том, что у новичков палец дервянеет и никак не желает нажимать на спусковой крючок. Так вот я вам заявляю, что все эти разговоры — чепуха на постном масле. Каждый способен убивать, это проще пареной репы. Возьмите любого — в полном смысле, любого — из ваших так называемых пацифистов, отказывающихся служить по моральным соображениям, хоть самого их Мартина Лютера Кинга, и оставьте его в комнате, где лежит заряженный пистолет. А потом покажите ему, как его жену или дочку какой-нибудь сукин сын насилует, и вы глазом не успеете моргнуть, как это оружие окажется у него в руке, а у того сукиного сына — пуля в черепушке.

Терри Хэй сидел, заложив ногу на ногу и думал, что это такое: проповедь на армейский лад? Но глубоко в душе ему хотелось верить этому человеку, возможно, как хочется верить своему врачу, когда он уверяет вас, что ну просто ничуточки не будет больно! Пожалуй, не столько даже проповедь, сколько вранье, которому хочется верить.

— Если вы думаете, что этот пример не убедителен, и что это — чрезвычайные обстоятельства, то рано или поздно сама жизнь покажет вам, что я прав, — продолжает капитан Клэр. — Война постоянно вызывает в вас чувства, аналогичные чувствам человека, который видит, как его жену или малолетнюю дочь насилуют прямо у него на глазах. Стоит испытать эти ощущения раз, и все ваши сомнения, с которыми вы приехали на передовую, улетучатся, — и вы, вы будете убивать этих сукиных детей за милую душу.

К этому времени Терри Хэй прошел и основной, и продвинутый курс обучения в десантной школе в Форт-Беннинге, что неподалеку от Колумбуса, штат Джорджия, и в спецназовской школе в Форт-Брэгге — это в Файэтвилле, штат Северная Каролина.

И сейчас, слушая разглагольствования капитана Клэра о том, что значит убить человека, и как часто сознание воспринимает этот факт субъективно, то есть не так, как это есть на самом деле, Терри Хэй думает, на кой черт он слушает эту галиматью. Разве человек не убивает себе подобных с незапамятных времен: с тех пор, как кто-то впервые спер чей-то кусок мяса или умыкнул чью-то жену; с тех пор, как первое племя, вооруженное каменными топорами, вторглось на места обитания другого племени. Ну и что?

Терри не может понять, в чем здесь проблема. Его сознание свободно от предрассудков жалости или вины, на которые намекает капитан. Есть враг, думает Терри, и есть ты. И вот этот враг появляется в прицеле твоей винтовки. Ты нажимаешь на спусковой крючок — бум! - и не его, капут! Что здесь такого сложного?

— Вы записались добровольцами в Группу Превентивных Операций, — сказал капитан Клэр, улыбнувшись своей довольно мрачной улыбкой. — Значит так, будто вы собираетесь быть подручными медсестер. Но это только условное армейское название. В вашу задачу будет входить вербовка НЧГО. Этот акроним в переводе на человеческий язык значит Нерегулярные Части Гражданской обороны.

— Вы будете действовать за линией фронта, проводя диверсионную работу, вроде установки противопехотных мин, поджогов и прочего. Поскольку вы будете на вражеской территории и ваших маршрутов не найти ни на одной карте, то вам потребуется помощь местного населения. Вам разрешено также работать в контакте с кхмерскими племенами, живущими в горах вдоль северо-западной границы и в дельте Меконга. Отобранным вами людям будут присвоены соответствующие секретные имена, поскольку азиатские имена трудно запомнить. Некоторые из них будут приданы нашим регулярным частям служить в качестве проводников, а то и заложников.

Капитан Клэр прошелся по комнате, оценивая эффект, который производит его речь.

— Но это я вам пока рассказываю хорошие новости: их всегда положено рассказывать прежде плохих. Ну а самой плохой для вас новостью является то, что вы находитесь в Азии, а в Азии очень просто лишиться жизни. Прежде всего, запомните, что вам вовеки не понять этого континента. Он, находится совсем в другом измерении, и если вы будете пытаться подгонять увиденное или услышанное вами здесь, под ваши западные представления, то это может привести к тому, что вы послужите причиной чьей-либо смерти, а то и вашей собственной. Второй истиной, которую вам следует усвоить, является то, что в Азии человеческая жизнь ничего не стоит, а смерть — это только процесс перехода из одного состояния в другое. То есть, главная разница между вами и вашими врагами состоит в том, что они совсем не прочь умереть, а вам умирать ни к чему.

Капитан Клэр остановился.

— Я вижу, что кое-кто из вас улыбается, и из этого я заключаю, что сказанное мною звучит смешно. Но вот когда вас попросит перевести через дорогу маленькая девочка, и вы будете чинно вышагивать рядом с ней, а у нее под мышкой взорвется ручная граната и оторвет вам ногу, — я думаю, вам будет не до смеха. — Тут капитан Клэр свирепо посмотрел на своих слушателей. — Так что вам лучше все это усвоить прямо здесь, где все, что от вас требуется, так это небольшое умственное усилие и немного потраченного времени.

После лекции, разговаривая с однокашниками в помещении, которое сходило здесь за комнату отдыха, Терри высказал удивление по поводу того, что в качестве проводников следует использовать камбоджийцев, а не вьетнамцев. Малыш Гэливан, один из его новых приятелей, на это сказал: «А какая разница? Мы здесь для того, чтобы отстаивать американские идеалы, и главное — выкорчевать коммунизм во Вьетнаме».

Со всех сторон послышался ропот одобрения и везде закивали головы в знак согласия. Терри посмотрел на эти головы, полные Вест-пойнтовских представлений о войне и морали, и подумал, какие тайные мысли эти стереотипные фразы скрывают? Зачем в самом деле они прибыли сюда? Стоит ли за этим твердолобый патриотизм — права ли она или нет, но это моя страна! — или какие-то личные мотивы двигали этими солдатами, составляющими цвет американского воинства?

Это не праздный вопрос. Терри понимает, что очень скоро его безопасность и даже сама жизнь будут зависеть от любого из этих ребят. Знание мотивов, по которым они записались в этот отряд, может оказаться очень важным для него. От этого будет зависеть, упадет ли он лицом в лужу собственной крови или останется жив.

Вот он сам, ради чего он здесь? В детстве он всегда как-то выпадал из компании сверстников. Они ему часто завидовали, особенно за его исключительные физические данные. И он, который мог бегать быстрее, прыгать дальше, думать результативнее, чем любой из них, посматривал на товарищей свысока за их неповоротливость и несообразительность, за их неспособность видеть очевидное.

В старших классах школы и в колледже за ним постоянно охотились спортивные тренеры и девочки — поскольку он был не только спортивным, но и привлекательным юношей — и это еще более отдаляло его от коллектива. Девицы так или иначе разочаровывали его: в конце концов он начинал чувствовать себя глупо, потратив на них столько драгоценного времени. Постоянно у него было ощущение, что ему все надоедают и действуют на нервы.

Тем не менее, он не страдал, как то могло показаться, от одиночества. Больше, чем от коллектива, Терри зависел от своих мыслей — то есть, самого мыслительного процесса. Так город зависит от электроэнергии для своего функционирования. Он получал колоссальное удовольствие, изучая это уникальное природное образование — свой внутренний мир, хотя Фрэнсис Бэкон и предупреждал, что те, кто любят одиночество, либо дикие звери, либо боги.

Мальчиком он не был склонен к беспочвенным мечтам и игре воображения. Насколько он мог себя помнить, он всегда знал — или ему казалось, что знал — что он хотел от жизни. Наблюдая за тем, как работал отец, он с потрясающей быстротой и наивной откровенностью, свойственной юности, сделал вывод, что единственной ценностью, не подверженной девальвации, является власть над другими людьми. Власть — универсальная ценность, понимаемая людьми, говорящими на всех языках, независимо от их возраста и религии. Это Золотое Руно, это Святой Грааль.

Он вспомнил одно Рождественское утро, когда отец снял с елки, украшенной настоящими леденцами, два длинных, перевязанных цветными лентами, пакета. «Счастливого Рождества!» — сказал он, подавая их детям.

Терри было тринадцать, Крису — двенадцать. Они оба пришли в кабинет отца, где, по традиции, на Рождественские праздники ставили елку. Терри притащил свой подарок на гигантский кожаный диван, что стоял напротив отцовского письменного стола с массивными, как римские колонны, ножками под огромным окном в эркере, длинном, как борт корабля. За окном виднелась березовая аллея, посеребренная инеем. В большом камине XVIII века, украшенном мраморными херувимчиками, пылал яркий огонь.

Малькольм Хэй, высокий, усатый, прекрасно одетый мужчина, стоял перед своим столом и смотрел, как его дети открывают подарки. Терри до сих пор помнит свое ощущение, когда он увидел охотничье ружье «Ремингтон 30-30». Холодок прошел у него по спине, и сердце замерло в груди от счастья.

А потом Малькольм Хэй облачился в твидовый охотничий костюм и отправился с сыновьями на природу. Там установил на ветках дерева консервные банки и разрешил им палить по ним. Бах! Бах! Бах! — довольный смешок, когда банка подскакивала в студеном воздухе, пробитая в самом центре меткой пулей Терри.

Но не для того, чтобы дырявить консервные банки, купил им отец ружья. Он думал об олене. Его собственный отец брал его с собой охотиться в Уэллсе, когда ему было только десять лет. «Я был ниже ростом, чем старое ружье, которое он мне дал, — рассказывал Малькольм Хэй, — но я с ним управлялся. Я управлялся со всем, что мне давал отец».

В этих словах звучал и упрек, и предупреждение. Терри давно понял, что отец никогда и ничего не рассказывает без причины. В его рассказах всегда крылся намек. Жизнь, часто говорил он детям, это серия уроков, которые следует усвоить. Чем лучше их усвоишь, тем дальше пойдешь. Малькольм Хэй очень ценил успех, и именно поэтому он так любил Америку, где успех в жизни — это то, что для страны королевская семья: король, королева и наследный принц.

В лесу кое-где в ложбинках сохранился старый снег, обледеневший, покрытый коркой.

— Ищите его следы, — наставлял их отец. — Ищите их там, где кора у дерева содрана их рогами. В лесу полно следов их присутствия, вы сами увидите. Только не забывайте, что ветер должен вам всегда дуть в лицо: тогда олень вас не учует. — Он тогда казался Терри похожим на Шерлока Холмса: высокий, сильный, имеющий в кармане ключ ко всем загадочным явлениям, для которого в мире не было тайн. С каким обожанием смотрел на него Терри!

И вот тогда Крис сказал:

— Я не хочу ничего искать. И убивать я никого не хочу.

Малькольм Хэй остановился и посмотрел на него. Терри заметил, что в глазах его зажегся недобрый огонек.

— Ты будешь делать то, что я тебе говорю, Кристофер, — сказал он.

— По банкам я буду стрелять, сколько хочешь, — возразил Крис, — но в животное — не буду.

— В жизни надо усвоить много уроков — важных уроков, — сказал Малькольм Хэй, — и не тебе выбирать, какие учить, а какие — нет. — Он взял Криса за непослушную холку и подтолкнул его вперед. Указав рукой вглубь леса, бросил Терри: — Проследи, чтобы он делал, как я велю.

Терри, благодарный отцу за оказанное доверие, набросился на Криса.

— Ты что, — ворчал он, — не хочешь учиться охотиться? — Крис бросил на него враждебный взгляд, но тот не отставал: — Что с тобой такое, в самом деле?

— Оставь меня в покое, понял?

— Нет, не понял, и не дергайся так! Кто, кроме меня, может защитить тебя перед отцом? И что ты вечно нарываешься? Если бы не Рождество, он тебе точно сейчас по шее врезал. Но если ты не уймешься и будешь продолжать в том же духе, то Рождество или не Рождество, но ты получишь свои девять горячих. — Малькольм Хэй, который сам вырос на березовой каше, свято верил, что телесное наказание воспитывает характер.

— Он драл меня и прежде, — сказал Крис. — Выдерет и еще, дорого не запросит.

— И почему ты вечно надираешься? Как будто нарочно!

— Ты его сын, — сказал Крис. — А я, наверно, чей-то еще.

— Ты что, спятил? Как это такое может быть? Прямо не знаю, что я всегда заступаюсь за тебя.

— Так уж и заступаешься! Ты и сейчас пытаешься заставить меня верить в то, во что веришь сам. Ты весь в отца, вот он и любит тебя так.

— Он любит нас обоих, — возразил Терри. — А попадает тебе больше потому, что ты вечно пытаешься доказать, что ты не такой, как он.

— Я не знаю, любит ли он меня или нет, — сказал Крис, — но что он ко мне плохо относится, — это точно. Я не таков, каким он хотел бы меня видеть. Может, это и плохо, но я не нуждаюсь в его одобрении.

— Ты не прав, паря, — сказал Терри, когда Крис двинулся вглубь леса. — Только ты слишком упрям, чтобы признать это.

Конечно, оленя нашел Крис. Это был рослый, матерый самец. Они находились с подветренной стороны, в куртинке густых сосен — прекрасное укрытие. Терри был вне себя от волнения. Свалить такого красавца — это же просто мечта!

— Стреляй, — зашипел он брату. — Давай, стреляй скорее!

Крис не пошевелился, только стоял и смотрел на оленя. Он что-то пробормотал про себя, но Терри не расслышал. Что-то насчет того, какой он красивый.

— Ну, если ты не будешь, тогда я, — сказал Терри, прицеливаясь.

— Нет, здесь тебе не игра в Лабиринт, и здесь тебе не выиграть! — Крис так ударил ногой по ружью, что оно ударилось стволом о дерево, сбив прицел.

— Ах ты, сволочь! — шипел Терри. — Посмотри, что ты наделал. Скажу отцу, он тебя убьет!

И тут Терри увидел отца, который тоже заметил оленя и осторожно приближался к нему сквозь лес. Заметил ли он и сыновей тоже?

Терри отбросил в сторону свое ружье и схватился левой рукой за ствол ружья Криса.

— Нет! — запротестовал тот. — Я тебе не позволю...

Но Терри знал, что делает, и он был сильнее. Он стал двигать ствол ружья Криса, преодолевая сопротивление, пока не наставил его на бок оленя, который, ничего не подозревая, пасся себе спокойно в десяти шагах от братьев. Потом Терри протянул и правую руку и, продев указательный палец туда, где был курок, надавил на него. Палец его при этом лежал поверх пальца Криса.

Выстрел прогремел, как гром среди ясного неба. С сосен посыпался иней. Олень шарахнулся в сторону, словно поскользнувшись на обледенелом снегу, а потом опустился на землю: ноги будто подломились под ним. Весь бок его был в крови, и он вертел головой во все стороны, возможно, пытаясь определить источник боли. А потом завалился на бок.

Малькольм Хэй подбежал к ним. Он увидал, что Крис стоит, держа в руках ружье, в то время как ружье Терри валяется на земле.

— Ну ты молодец! — закричал он, громко хлопнув Криса по плечу. — Вот так подарок к Рождеству!

Посмотрев на брата, Терри недоумевал, почему он не радуется вместе со всеми? И затем почувствовал злость. Я тебя спас, неблагодарная свинья, а ты вместо благодарности смотришь на меня, как на злейшего врага, да еще и ревешь, как девчонка!

Но не тогда Терри замкнул свое сердце от Криса. Это произошло несколько недель спустя, когда тот бросил ему в лицо его подарок. И тогда Терри поклялся себе, что зарекается навеки чувствовать, что у него есть долг по отношению к кому-либо. Привязанность — проявление слабости, а Терри не хотел быть слабаком.

«Действуй всегда с позиции силы, — услышал он вновь слова отца, — и мир будет твоим».

Их группу забросили на вертолете в район неподалеку от Ан Лока. Командует группой капитан Клэр, Терри выполняет обязанности его заместителя. Все одеты в мешковатые черные кхмерские штаны и рубахи. Всего в трех милях от них — Камбоджийская граница. Они сидят, согнувшись, в темноте, а вихрь от винтов поднимающегося вверх вертолета бросает им в лицо пыль и грязь.

Двое угрюмолицых кхмеров, которых в отряде окрестили Доннер и Блитцен, ведут их через рисовые поля и мангровые заросли заболоченных джунглей. Нечто, похожее на гром, заставляет их остановиться, задрав головы. В темном небе проплывают красные огоньки, как посланцы неземной цивилизации. Через несколько мгновений земля содрогается и западный горизонт вскидывается вверх сполохами пламени, так, что глазам больно смотреть.

— Что за дьявольщина? — слышится чей-то шепот.

Капитан Клэр ничего не отвечает, а Терри, сообразив, в какой район сброшены бомбы, недоумевает, что эти Б-52, спятили что ли, проводя бомбометания в нейтральной Камбодже?

Потом они снова трогаются в путь и примерно через милю достигают внешней границы лагеря вьетконговцев. Их проводники дают знаки капитану Клэру. Отряд рассредотачивается. Терри, до сих пор еще не получивший клички, и Малыш Гэвилан должны заняться часовыми.

Терри закидывает на спину автомат АК-47, достает кусок проволоки с приделанными к концам ручками, за которые можно крепко держаться.

Ему еще не приходилось убивать человека, и ему до некоторой степени любопытно, какие чувства это вызовет в нем. Находит глазами свою цель, едва различимый силуэт среди густой листвы. Джунгли так и гудят от жужжания насекомых, жара и влажность невыносимы даже после полуночи. Терри примеривается, с какой стороны лучше приблизиться к этой тщедушной спине. Каким маленьким и незначительным кажется этот вьетконговец.

Терри обматывает его шею проволокой и с силой тянет за ручки. Чувствует, как брызнула кровь, когда чарли вскинул вверх руки, пытаясь освободиться.

Терри падает на колени, всем телом налегая на ручки, чтобы ускорить смерть. Он уже чувствует ее жар, ее запах. Вьетконговец выделывает ногами кренделя, как пьяный или как эпилептик.

Терри чувствует, что между ними устанавливается своего рода связь: между победителем и побежденным, между богом и смертным. Он рывком разворачивает к себе вьетконговца, чтобы взглянуть ему в лицо.

Что он ожидает увидеть в этом лице, он и сам не знает. Пожалуй, какой-нибудь отсвет вечности. Но вместо этого он видит уставившиеся на него желтоватые, как мутный поток, глаза, полные такой лютой ненависти, что он невольно отшатывается. Коричневые губы человека раздвигаются и он плюет прямо в лицо Терри.

Застонав от напряжения, наморщив брови, Терри натягивает смертоносную проволоку с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Отвратительный, фекальный запах. Человек, наконец, умирает.

Разматывая проволоку с почерневшей шеи, Терри думает, что никогда прежде он не ощущал, что такое власть над другими. Он лишь мечтал об этом ощущении.

Поворачивается и видит, что у Малыша Гэвилана неприятности с его часовым. Выхватив нож, с такой силой вонзает его чарли между лопаток, что тот сразу отпускает его ноги. Мгновение Терри и Малыш Гэвилан смотрят друг на друга. Затем окровавленное лицо Малыша Гэвилана расплывается в улыбке, и он в восхищении подымает вверх большой палец.

Терри перешагивает через труп поверженного врага, приводит в боевое положение свой АК-47, посылает короткие очереди в лагерь врага. Он видит гиганта по прозвищу Топорник, врывающегося в лагерь к чарли, косящего их из автомата. Десять минут спустя отряд возвращается назад в исходную позицию для встречи с вертолетом. Тот появляется без задержки, как говорит капитан Клэр, «на запах жареного».

Они чувствуют себя неуязвимыми, взмывая в небо, — как скандинавские боги, возвращающиеся в Валгаллу. Терри сидит в темноте, положив свое оружие на колени, и думает о той странной бомбардировке, о которой капитан Клэр помалкивает.

Семнадцатилетний Малыш Гэвилан, на шее которого болтается кассетный магнитофон, хлопает Терри по коленке, улыбается.

— Вот это работенка что надо! Я полагаю, с этой минуты ты — Мясник. Да, Мясник! — Он отбивает джазовый ритм на его коленке. — Эй, парни! Возражений нет?

Они проводят операции в джунглях каждую ночь, но ничего не знают о Вьетнаме. Терри ни разу не видал карты этой страны и понятия не имеет, какого рода военные действия ведутся в их районе. С таким же успехом они могли бы быть на Филиппинах или на Гуаме.

В другое время, изнывающий от скуки, с головой, полной сновидений, которых не может вспомнить, Терри бродит по Бан Me Туоту, как вампир, вылезший на белый свет. Все чаще и чаще, заходя подкормиться в полуразвалившуюся харчевню с надписью по-вьетнамски, ПЕЙТЕ КОКА-КОЛУ, он слышит о Камбодже. В паузах между взрывами воплей Дж. Хендрикса несущихся из музыкального автомата, он собирает по крупицам историю выживания в этих условиях.

Терри выныривает из серо-зеленого дождя, льющегося такими потоками с небес, что буквально в трех шагах ничего не видно. Даже мопеды в такую погоду не ездят, на что уж неприхотливы. Было так жарко и душно, что дождь не приносил прохлады. Единственная польза от него, что хоть на время приостановил атаки москитов.

Внутри харчевни со стенами из листов рифленого железа было хоть сухо. Терри заказал пиво «33». Но не успевает он усесться за столик, который только что был свободным, как его облепляют девицы в разноцветных дхоти, заставляя его подумать, что эти, пожалуй, похуже москитов.

За соседним столиком разговоры, звучащие для него музыкой.

— Ты и сам в этом убедишься, если заглянешь в учебник истории, чтоб ему пусто было! — Прыщавый парень, явно бывший фермер, втолковывал своему чернокожему приятелю. — И не огорчай меня. Кулак, говоря, что не умеешь читать. — На его побитом шлеме нарисован мужик с поднятым кулаком. — Тайные базы всегда бывали во всякой партизанской войне. И ходят слухи, что штаб-квартира ЦБЮВ находится на одной из таких баз в Камбодже. — Терри уже знал, что акроним ЦБЮВ расшифровывается как Центральное Бюро по Южному Вьетнаму, легендарная кочующая база, откуда управляют действиями вьетконговцев и Северных вьетнамцев. — До тех пор, пока мы не найдем и не раздавим это гадючье гнездо, нам не выиграть этой сраной войны.

Изо дня в день Терри слышит это, как припев, или даже, скорее, как литанию или катехизис. Будто нашли, наконец-таки, волшебное средство, как выбраться из этого дерьма.

Во Вьетнаме, похоже, вечно идет дождь. Каждый раз Терри вымокал до нитки, прежде чем успевал добраться до этой тошниловки с неоновым призывом пить кока-колу, гудящим, как скверный сон о другом времени, другом месте. О другой жизни.

И каждый раз в дальнем углу он видит этого заросшего щетиной человека, набычившегося перед полупустой бутылкой какого-то пойла. Как ковбой с Дикого Запада, он носит пистолет в кобуре на одном бедре, морской кортик в ножнах с рукояткой в виде кричащего американского орла — на другом. Терри интересен этот человек, потому что к нему единственному не пристают девицы, что означает, что они или знают о нем что-то такое, или же он находится в этих местах с времен, когда старик Ной ступил на берег со своего ковчега.

Однажды Терри подсел к нему за столик.

— Отвали! — буркнул тот, зыркнув на него своими медвежьими глазками. На нем нашивки лейтенанта, подумал Терри, но это не значит, что его окрики — указ. Достав бутылку отборного шотландского виски, которую он приобрел на черном рынке, Терри поставил ее на стол рядом с почти пустой бутылкой «Канадского клуба».

Человек смерил его тяжелым взглядом.

— Отвали! — повторил он. — Но оставь «Гленливет».

Терри засмеялся, свернул головку на своей бутылке, налил себе и ему.

— Меня здесь зовут Мясником, — представился он, подымая свой стакан.

Медведь сгреб стакан лапой, опрокинул содержимое одним махом. Терри показалось, что он при этом вздохнул, но сказать наверняка трудно, поскольку Дж. Хендрикс в это время пел о том, что он целует небо.

Второй стакан медведь смакует медленно, любовно, с видом истинного знатока.

— А меня Вергилий, — сказал он.

— Это кличка или фамилия?

Вергилий пожал плечами.

— Кто об этом помнит? Кем бы я не был прежде, теперь я Вергилий.

— Я здесь в группе Спецназа ГПО, — сообщил о себе Терри. — А ты что делаешь?

— Ищу, — ответил тот. — Держу свой фонарь высоко и всматриваюсь в слепящую тьму.

— Давно в стране? — «Гленливет» исчезал очень быстро и Терри пожалел, что не купил две бутылки.

— Это зависит от того, чем измерять время, — ответил Вергилий.

Терри кивнул.

— Я понял, что ты хочешь сказать.

— Не-а! — возразил Вергилий. — Ни хрена ты не понял. Как и все сосунки, что приезжают сюда не знамо за каким хреном. И я тебе скажу, парень, что придуманные нами причины этой войны самые хреновые из тех, которые можно придумать, чтобы запудрить мозги народу. А народ — это мы сами.

— Вот как? — откликнулся Терри весьма заинтересованно. — Ну, может тогда ты мне скажешь о действительных причинах войны и какого хрена я здесь делаю?

Вергилий долго смотрел на него взглядом археолога, нашедшего интересную вазу и раздумывающего о том, из чего она сделана.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Ты сам напросился на это, и ты получишь, что тебе причитается. — Налил себе еще виски. — Наши генералы ни хрена не знают, что здесь надо делать. Они думают, что можно взять армию, обученную войне на просторах Северной Европы, с использованием тяжелых танков и прочего, — и приспособить ее к условиям партизанской войны в этой вонючей дыре.

— И вот, вместо того, чтобы обучать Южных вьетнамцев грамотно воевать, наше милое Командование шлет сюда наших собственных ребят — девятнадцатилетних парней, в основном — и выставляет их, как пешек, против чарли.

— Может, для тебя это прозвучит как новость, парень, но мы проигрываем эту сучью войну. Знаменитые диверсионные операции, задуманные генералом Вестморлендом, — главная чека в колесе нашего так называемого тактического подхода к войне — все закончились провалом.

— И вот теперь, когда его отозвали, Командование по глупости или из-за своего тщеславия не желает признать, что совершили такую колоссальную глупость. И нейтральная Камбоджа становится козлом отпущения в этой войне.

Допив остатки виски, Вергилий продолжил.

— Ходят слухи, что на территории Камбоджи находятся тайные базы, на которых вьетконговцы вооружаются с помощью китайских коммунистов, поставляющих по так называемой Тропе Хо Ши Мина через Лаос все, что нужно для войны. Понимая, что нам не победить во Вьетнаме, Командование планирует безумное и противозаконное вторжение в Камбоджу. И если это произойдет, то все — в полном смысле все, приятель — пойдет к черту.

Вергилий проводил глазами девиц в изумрудно-синей экипировке, идущих между столиками.

— Видишь ли, Мясник, Камбоджа — ключ ко всему. Если ты ничего не знаешь о Камбодже — а большинство из вас о ней не знают именно ничего — ты никогда не поймешь этой войны. Принц Нородом Сианук, лидер Камбоджи с 1945 года, не одно десятилетие балансировал на политическом канате, придерживаясь то за коммунистов, то за французов, то за американцев. Теперь опять с коммунистами якшается. Глупо, да? Не так уж глупо, если присмотреться получше. Благодаря этой политике, Камбоджа сохранила независимость и не оказалась втянутой в войну за Индокитай.

И, что не менее важно, он держал Вьетнам, столетиями являвшийся историческим противником Камбоджи, на расстоянии вытянутой руки, как говорят боксеры, получая помощь и из Пекина, и из Вашингтона.

Но теперь, черт побери, и Камбоджа оказалась втянутой в бойню. И, поскольку Сианук позволил ЦБЮВ устраивать свои тайные базы на своей территории, наше Командование решило двинуть войска туда. Оккупировать Камбоджу.

— Да ты совсем спятил, — не выдержал Терри. — Что за безумные идеи! Да военное ведомство за это публично выпорют в Вашингтоне. Правительство не допустит этого.

Вергилий криво усмехнулся.

— Правительство. Никсон с Киссинджером. Неужели ты сам не видишь, что эта война ведется сумасшедшими? После наших рейдов в Камбоджу там все пойдет наперекосяк, и разлад перекинется и сюда. Пойми, Мясник, это начало конца. Начало падения Американской Империи.

Уже и сюда достигли слухи о том, что левые радикалы, которых принц Сианук называет Красными кхмерами, захватывают больше власти, чем ему бы — да и нам тоже — хотелось. Если правое крыло — Белых кхмеров мы можем привлечь к тому, чтобы делать за нас черную работу, то над Красными кхмерами нам контроля никогда не установить. Они — шальная карта в этой проклятой игре, и, я думаю, потенциально наиболее опасный элемент.

В любом случае, я не удивлюсь, если в ближайшие полгода произойдет падение Сианука, а, может, его даже просто убьют. И, держу пари, мы так или иначе будем причастны к этому делу.

— Что ты имеешь в виду под своим «так или иначе»?

Вергилий пожал плечами.

— Здесь задействованы не только вооруженные силы. Во Вьетнаме уже давно обосновались спецслужбы ЦРУ. Кто знает, какую подлянку они замышляют?

 

* * *

 

В одну из безлунных ночей, когда вертолет с группой спецназа на борту поднимался сквозь облачную завесу, к ним обратился капитан Клэр. Это было уже само по себе необычно. Как правило, группа получала инструктаж на земле, перед вылетом. На этот раз все было иначе.

Сквозь рев несущих винтов вертолета и сильную вибрацию капитан Клэр прокричал: — Сегодня у нас, можно сказать, небоевой вылет. Разведочный полет. Наблюдение над вверенным нам сектором. Последнее время погодные условия были хуже некуда, и теперь Командование хочет иметь, так сказать, информацию из первых рук относительно того, какой урон был причинен нашими бомбежками. Все проще простого.

Они сидели нагнувшись, почти соприкасаясь лбами, как футбольная команда на молитве перед решающим матчем. Капитан Клэр кричал им, чтобы быть услышанным в этом шуме.

— Мы должны прочесать место, куда летали наши бомбардировщики по программе «Электродуга». Не знаю, приходилось ли вам видеть разрушения на местности после коврового бомбометания. Поверьте мне на слово, зрелище не из приятных. В принципе, в этом районе не должно остаться ничего живого. Но вы, возможно, обнаружите кое-какие постройки, дороги, бетонные укрытия. В этом случае берите себе на заметку количество и размеры таких неразрушенных объектов.

Терри смотрит в иллюминатор и видит луну, выползающую из облака, а внизу — извилистую речку, мерцающую тусклым светом, берега которой сплошь заросли буйной зеленью. Ан Лок остался позади, к востоку. Это значит, что они пересекают Камбоджийскую границу и вторгаются в воздушное пространство над нейтральной страной, где им делать, прямо сказать, нечего. И он думает, что раз мы бомбим Камбоджу — не важно, по какой причине — значит, мы потеряли всякий разум, а с ним — всякую перспективу.

Знание этого вселяет в него чувство неуверенности. Аура неуязвимости, причастности к воинству Валькирий мужского пола, падающих с неба на головы врагов, которую он прежде чувствовал вокруг себя, теперь кажется ему абсурдом, выдумкой незрелого юношеского ума. Ему приходит в голову мысль, что сильный человек, выбравший не созерцание, а действие в качестве смысла своей жизни, должен бояться только одного: сумасбродства вышестоящих.

Он переводит глаза на лица других людей, находящихся в вертолете, и в красном свете крошечных лампочек видит на них выражение жадного, нетерпеливого предвкушения того, чему суждено вскорости свершиться. Этот взгляд, кажется, смог бы расплавить пластик и даже сталь.

Вертолет ныряет, начинает круто спускаться, кружа, как хищная птица над добычей. Блестя вооружением, группа выпрыгивает из его чрева, как незаконнорожденное потомство механической мамки.

Приземлившись на темной стороне луны, отряд рассредотачивается. Перед ними — апокалиптическое зрелище. Воронки, обугленные края которых дымились, изрыли все видимое пространство, созданное ковровым бомбометанием. Кое-где высятся остовы деревьев. Ни дорог, ни полуразрушенных зданий, ни уцелевших убежищ.

Кое-где на земле валяются остатки провианта, как рассыпанное содержимое бачков для отходов. Наклонившись, Терри подбирает некоторые обертки. На них — китайские иероглифы. Очевидно, этот провиант доставлен сюда по Тропе Хо Ши Мина и не имеет ничего общего с камбоджийцами. Это припасы для вьетконговцев, уничтоженные по приказу американского Командования.

— Нет, все-таки кое-какое отношение к камбоджийцам этот «акт возмездия» имеет, поскольку это с молчаливого согласия Сианука на территории его страны создаются тайные базы вьетконговцев.

Осторожно продвигаясь вперед, Терри видит обугленные останки людей. Рядом с ним идет кхмер из так называемых Частей Гражданской Обороны, которого в отряде называют Тонто. Он опускается на корточки, вглядывается в лица, вернее, в то, что от них осталось.

— Вьетконговцы? — спрашивает Терри.

Переходя от трупа к трупу, Тонто качает головой.

— Кхмеры, — отвечает он. — Камбоджийцы. — Он поднимает голову, и Терри видит сходство его с погибшими.

— И, конечно, не военные.

— Нет, не военные. Где их оружие? Амуниция? — Тонто опять покачал головой. — Это крестьяне, не имеющие ничего общего с войной.

— А ты случайно не знаешь этих людей? — спросил Терри. — Это не твоя родня?

Губы Тонто раздвинулись в печальную улыбку. — Моя родня здесь не живет. Я ведь даже не из Белых Кхмеров и никоим образом не связан ни с вашим Командованием, ни с Лон Нолом. Я просто камбоджийский солдат, долго живший в Бирме. Мое настоящее имя Мун.

Земля вдруг содрогнулась, небо окрасилось красным, и в воздухе засвистели осколки, смертельные, как пули. Даже остовы деревьев стали распадаться на глазах, а мертвые, наряду с теми, кто только что был жив, задергались на земле, поливаемые ураганным автоматным огнем.

Падая на землю, Терри успел заметить, что капитан Клэр прошит очередью, и кровь его брызнула во все стороны, как щепки и кора с дерева, под которым он стоял. Малыш Гэвилан, у которого снесло полголовы, сделал несколько слепых шагов, как чудовище Франкенштейна, и упал. Кхмеры-проводники, Доннер и Блитцен, оба мертвые, лежали лицом вниз в воронке, оставшейся после бомбежки.

— Господи Иисусе! — крикнул Терри. Как оказалось, он лежал поперек Муна. — А говорили, что это вовсе даже не боевой вылет, а так, пустячок, — разведывательная операция. И что в этом районе нет ни одной живой души после коврового бомбометания.

— О том, чего не знает американское Командование, — сказал Мун, — можно написать целые тома.

— Какое-то сумасшествие, — проворчал Терри. — И даже не видать тех, кто стреляет.

Перекрестный автоматный огонь не замолкал ни на минуту. Мун со вздохом закрыл глаза.

— Мясник, скажи мне, — прошептал он. — Это твоя кровь или моя?

Терри ощупал липкую грязь вокруг, потом самого себя.

— Я ничего не чувствую, — сказал он.

— Я тоже, — отозвался Мун. — Наверно, это контузия.

Терри перевернул кхмера на спину, увидал в его боку глубокую рану.

Быстро содрал с него его черную гимнастерку, сделал хотя и грубый, но вполне сносный жгут, перетянул рану. Кровь перестала сочиться.

— В каком месте? — спрашивает, страдальчески глядя на него, Мун. — Я не умру?

— Капитан говорил, что азиаты ничего не имеют против того, чтоб умереть.

— Только не я, — прошептал Мун. — Я нужен своей семье. Так как?

Вместо ответа Терри только стискивает рукой плечо Муна. Затем он наклоняется к его самому уху, шепчет:

— Надо найти радиопередатчик. Подать сигнал — единственный способ унести отсюда ноги.

— Предпочтительно, — говорит Мун, — не отделенными от туловища.

И Терри пополз в темноту, где гуляла смерть. Из тени в тень, от края воронки к затененной ложбинке вблизи обугленного ствола дерева. Радио, радио, звучала в гол