Библия, заслуживающая доверия, или «степфордский Бог»?

 

Если мы позволим убеждениям, которых толком не понимаем, подорвать нашу веру в Библию, это может обойтись нам дороже, чем кажется.

Как мы можем вступить в личные взаимоотношения с Богом, если не доверяем Библии настолько, чтобы позволить ей бросить вызов нашему мышлению и внести в него поправки? В любых по‑настоящему близких отношениях наш избранник должен иметь право противоречить нам. Например, если жене запрещено противоречить мужу, это уже не близкие отношения. Вспомним целых два фильма под названием «Степфордские жены» (1975 и 2004). Мужья из Степфорда, штат Коннектикут, решили превратить своих жен в роботов, которые никогда не перечат своим супругам. Степфордская жена безупречно покладиста и красива, но никто бы не назвал брак с ней близкими или супружескими отношениями.

 

Только если Бог может говорить то, что вас возмущает, и побуждать вас вступать в спор – это настоящий Бог, а не плод вашего воображения

 

А если вычеркнуть из Библии все, что оскорбляет наши чувства и не соответствует нашим желаниям? Если мы будем придирчиво выбирать, во что хотим верить, и отвергать остальное, разве может у нас быть Бог, способный противоречить нам? Ни в коем случае! Это будет «степфордский Бог»! По сути дела, Бог, Которого вы сами себе сотворили, а не тот, с которым можно вступить в подлинно близкие отношения. Только если Бог может говорить то, что вас возмущает, и побуждать вас вступать в спор (как в настоящей дружбе или в браке!), вы поймете, что это настоящий Бог, а не плод вашего воображения. Следовательно, авторитетная Библия вовсе не препятствует личным отношениям с Богом: она является непременным условием для них.

 

Примечания

 

¹ Процитировано в рецензии Джорджа Сима Джонстона «Иисус. Возвращение из Египта» в The Wall Street Journal, November 12–13, 2005.

² Например, известный довод в пользу божественности Христа – «лжец, сумасшедший или Господь?» – не действует, если нельзя показать, что Иисус действительно претендовал на божественность. К. С. Льюис облек его в классическую форму: «Простой смертный, который утверждал бы то, что говорил Иисус, был бы не великим учителем нравственности, а либо сумасшедшим вроде тех, кто считает себя Наполеоном или чайником, либо самим дьяволом. Другой альтернативы быть не может: либо этот человек – Сын Божий, либо сумасшедший или что‑то еще похуже. И вы должны сделать выбор: можете отвернуться от Него как от ненормального и не обращать на Него никакого внимания; можете убить Его как дьявола; иначе вам остается пасть перед Ним и признать Его Господом и Богом. Только отрешитесь, пожалуйста, от этой покровительственной бессмыслицы, будто Он был великим учителем‑гуманистом. Он не оставил нам возможности думать так». (Просто христианство, книга 2, глава 3.) Проблема этого аргумента заключается в допущении, что в Библии точно переданы слова Иисуса. Для этого требуется установить, что Библия исторически достоверна, по крайней мере, в целом. Было бы лучше сформулировать тот же аргумент иначе: Иисус – «лжец, сумасшедший, легенда или Господь». Если мы не докажем, что изображенный в Библии Христос не является полностью вымышленным персонажем легенд, этот знаменитый аргумент не будет эффективным.

³ Семинар по Иисусу пользуется «двойными критериями несходства» как способом оценки исторической достоверности библейского текста. То есть его участники утверждают, что быть уверенными в исторической подлинности отрывка из Библии мы можем лишь в том случае, если его учения не могут исходить из иудаизма I века или ранней церкви. Следовательно, они должны противоречить тому, что нам известно о преобладающих убеждениях иудаизма или христианства I века. (В противном случае нельзя быть уверенными, что этот отрывок не был вставлен в подкрепление преобладающих убеждений.) Но эти критерии подразумевают, что на Иисуса не могло повлиять его иудейское наследие и что Он не мог наложить отпечаток на своих последователей. Так как это маловероятно, все больше библеистов подвергают резкой критике работу Семинара по Иисусу как неизбежно негативную и предубежденную против Евангелий.

⁴ Я пытаюсь настаивать не на том, что Библия всецело заслуживает доверия, а лишь на том, что жизнь и учения Иисуса изображены в ней с исторической точностью. В таком случае мы можем делать выводы о том, кем был Иисус, на основании прочитанной в ней информации. Если мы в конце концов уверуем в Иисуса, тогда Его представления о Библии станут нашими. Лично я считаю достоверной всю Библию не потому, что я каким‑то образом «доказал» ее фактическую точность. Я принимаю ее потому, что верю в Иисуса, а Он верил в Библию.

⁵ Научный, но легко читающийся ответ на «Код да Винчи» – Бен Уитерингтон, Код Евангелия (Ben Witherington, The Gospel Code, IVP, 2004). Опровержение Уитерингтоном исторических допущений в «Коде да Винчи» ошеломляет.

⁶ Существует большая и постоянно растущая группа самых видных ученых, которые настаивают на исторической достоверности Евангелий. Подробнее об этом см. в следующих примечательных книгах: Ричард Бокэм, Иисус глазами очевидцев, М.: 2011; Н.Т. Райт, Иисус и победа Бога, М.: 2004 и Воскресение Сына Божьего, М.: 2011, К. Бломберг, Историческая достоверность Евангелий (С. Blomberg, The Historical Reliability of the Gospels, IVP, 1987) и Историческая достоверность Евангелия от Иоанна (The Historical Reliability of John’s Gospel, IVP, 2002), а также более популярного и давнего автора Ф. Ф. Брюса Новозаветные документы: достоверны ли они? (F.F. Bruce, The New Testament Documents: Are They Reliable? Eerdmans, переиздано в 2003 году с предисловием Н. Т. Райта). Наиболее скептическая критика Библии предполагает такую опору, как скрупулезные исторические исследования, однако на нее в значительной мере влияют философские допущения (то есть альтернативные убеждения). Анализ этих философских обоснований см. в книгах: К. Стивен Эванс, Исторический Христос и Иисус веры (С. Stephen Evans, The Historical Christ and the Jesus of Faith, Oxford University Press, 1996) и Элвин Плантинга, «Два (или более) видов изучения Писаний» (Alvin Plantinga, “Two (or More) Kinds of Scripture Scholarship,” Warranted Christian Belief, Oxford University Press, 2002).

⁷ С этим в настоящее время соглашаются буквально все историки. В XVIII и в начале XIX века европейские ученые находились под сильным влиянием рационализма, свойственного эпохе Просвещения, поэтому подходили к библейским текстам с предположением о том, что элементы чудесного в Евангелиях наверняка были добавлены гораздо позднее, спустя долгое время после составления первоначальных «фактических» повествований. Поскольку они знали, что описания исторических событий как легенды зачастую создавали спустя долгое время после самих событий, то постановили, что и Евангелия были написаны не ранее, чем через столетие после смерти Иисуса. Но за последний век найденные рукописи заставили даже закоренелых скептиков признать, что все эти Евангелия были написаны значительно раньше. Доступный отчет о том, как датируются различные новозаветные документы, в том числе Евангелия, см. в книге Ф. Ф. Брюса «Новозаветные документы: достоверны ли они?», изданной с новым предисловием видного ученого Н. Т. Райта. См. также: Пол Барнетт, Новый Завет (Paul Barnett, The New Testament). Многие утверждают, что Евангелие от Марка написано в 70‑х годах, от Матфея и Луки – в 80‑х, от Иоанна – в 90‑х. Это разумно: Евангелия должны были писать в то время, когда апостолы и другие свидетели уже начинали умирать, но очевидцев, способных подтвердить сведения, оставалось еще много (см. утверждение Луки в Лк 1:1–4).

⁸ Ричард Бокэм, Иисус глазами очевидцев, главы 2, 3 и 6. Более того, в четвертой главе Бокэм приводит исчерпывающий анализ имен персонажей, фигурирующих в сюжетах Евангелий. Он приходит к выводу, что эти имена типичны для палестинских иудеев до разрушения Иерусалима в 70 году н. э., и незначительно отличаются от типичных имен в иудейской диаспоре после 70 года. Следовательно, весьма маловероятно, что евангельские сюжеты происходили из более поздних христианских сообществ, находящихся за пределами Палестины.

⁹ Том Райт, Настоящее христианство, М.: 2010, с. 137–138.

¹⁰ Гопник добавляет: «Не существует новых убеждений, новых аргументов и, конечно, новых свидетельств на папирусе, которые заставили бы усомниться того, кто прежде не сомневался». Он говорит о гностическом тексте Евангелия Иуды. См. “Jesus Laughed,” The New Yorker, April 17, 2006.

¹¹ Подробнее о новозаветном каноне см. книгу Брюса Мецгера «Канон Нового Завета: возникновение, развитие, значение», М.: 1998, 2006. Более краткий обзор см. у Дэвида Дж. Данбара, «Библейский канон», в Герменевтика, авторитетность и канон, под ред. Д. Карсона и Дж. Вудбриджа, (D. Carson, J. Woodbridge, Hermeneutic, Authority and Canon, Zondervan, 1986).

¹² С.Джон Соммервилл, Упадок светского университета (С. John Sommerville, The Decline of the Secular University, Oxford University Press, 2006), c. 105–106.

¹³ Этой особенности евангельских повествований мы уделим более пристальное внимание в главе 12.

¹⁴ Бокэм, Иисус глазами очевидцев, с. 195–203 русского издания.

¹⁵ Райт, Настоящее христианство, с. 138 русского издания.

¹⁶ К. С. Льюис, Христианские размышления (С. S. Lewis, Christian Reflections, Walter Hooper, ed., Eerdmans, 1967), c. 155.

¹⁷ Бокэм, Иисус глазами очевидцев, с. 346–369 русского издания.

¹⁸ Там же, с. 298–299 русского издания.

¹⁹ Дэвид Ван Бьема, «Переписывая Евангелия» (David Van Bie‑ma, “Rewriting the Gospels,” Time, March 7, 2007).

²⁰ Винсент Тейлор, Формирование евангельской традиции (Vincent Taylor, The Formation of the Gospel Tradition, 2nd ed., Macmillan, 1935), с. 41. Цитируется и комментируется у Бокэма, с. 27 русского издания.

²¹ В своей книге Бокэм призывает к изучению Нового Завета, чтобы навсегда покончить с давним, крайне скептическим подходом к Библии, который называется «критикой форм» и ассоциируется в первую очередь с именем Рудольфа Бультмана. Произойдет это в ближайшее время или нет – спорный вопрос. Но такие книги, как труды Бокэма и Райта, прокладывают путь для многих молодых ученых, более восприимчивых к доказательствам того, что Библии можно доверять. Интересный обзор исторических истоков библейской критики см. у Ханса Фрая в «Упадке библейского нарратива» (Hans Frei, The Eclipse of Biblical Narrative, Yale University Press, 1974). Чтобы узнать, каким образом современная наука утратила большую часть скепсиса по отношению к исторической достоверности Евангелий, см.: Крэйг Бломберг, «С чего начать исследование Иисуса?» (Craig Blomberg, “Where Do We Start Studying Jesus?” in Jesus Under Fire: Modern Scholarship Reinvents the Historical Jesus, M.J. Wilkins and J. P. Moreland, eds., Zondervan, 1995). Лучшее однотомное издание, посвященное изучению Иисуса, – Б.Уитерингтон, В поисках Иисуса (В. Witherington, The Jesus Quest, 2nd ed., IVP, 1997). Интересный пример более почтительной библеистики – Джон П. Мейер, автор обширной трилогии «Маргинальный иудей: переосмысление исторического Иисуса» (John P.Meier, A Marginal Jew: Rethinking the Historical Jesus). Этот ученый из группы умеренных, занимающих средние позиции, отвергает ряд библейских текстов, называя их сомнительными с исторической точки зрения. Вместе с тем он выступает с сокрушительной критикой давнего скептицизма и на основании скрупулезных исторических исследований доказывает, что традиционным представлениям о словах и поступках Иисуса можно верить.

²² См. Мюррей Дж. Харрис, Paf Христов: новозаветная метафора беззаветной преданности Христу (Murray J. Harris, Slave of Christ: A New Testament Metaphor for Total Devotion to Christ, IVP, 1999), c. 44, 70. См. также: Эндрю Линкольн, Ефесяне, (Andrew Lincoln, Ephesians, Word Bible Commentary, 1990), c. 416–417: «Современным читателям [Библии] следует избавиться от ряда представлений о рабстве I века, в том числе от тех, которые подразумевают значительный разрыв в положении раба и свободного человека… и стремление всех, кто оказался в рабстве, сбросить его узы… Раб и свободный человек в греческом и римском обществе имели статусы, образующие непрерывный ряд. Рабы греческих хозяев могли иметь собственность, в том числе своих рабов, получать разрешение заниматься другой работой, помимо выполнения обязанностей раба… Зачастую в интересах хозяина было отпускать их на свободу, поскольку труд свободных людей обходился дешевле… Несомненно, имелись многочисленные случаи грубого и жестокого обращения, а также несправедливости, но в целом настроения в среде рабов не были беспокойными».

²³ «Хотя это было принято отрицать, учения, отвергающие рабство, начали появляться в христианском богословии вскоре после упадка Рима и сопровождались постепенным исчезновением рабства повсюду, кроме отдаленных окраин христианской Европы. Когда же впоследствии европейцы ввели рабство в Новом Свете, они сделали это вопреки решительному сопротивлению папы, и этот факт тоже удобно «упускали» из истории вплоть до недавнего времени. И наконец, отмена рабства в Новом Свете была инициирована и достигнута христианскими деятелями… Рабство некогда было почти повсеместным в обществах, которые могли себе его позволить, и лишь на Западе возникла значительная нравственная оппозиция, которая добилась его отмены» (Родни Старк, Во славу Господа, с. 291).

 

 

Интермедия

 

«Тогда придите, и рассудим». Ис 1:18

 

«Интермедия» – дословно: «то, что происходит между какими‑то событиями и действиями». Именно это нам предстоит сейчас. Все сомнения насчет христианства опираются на альтернативные убеждения, ничем не подкрепленные предположения о природе вещей. До сих пор мы рассматривали убеждения, служащие фундаментом для семи наиболее распространенных возражений или сомнений, которые представители нашей культуры высказывают в связи с христианской верой. Я с уважением отношусь к их доводам, но не считаю, что эти доводы делают истину христианства невозможной или даже невероятной. Но приготовимся двигаться дальше. Утверждать, что не существует достаточно веских причин не верить в истинность христианства, – это одно. Доказать же, что есть достаточно веские причины верить в нее, – совсем другое. Это я попытаюсь сделать в последней части книги.

«Постойте, – наверняка прервет кто‑нибудь. – Вы хотите предоставить нам достаточно веские основания для христианской веры? И как же вы определите христианскую веру? Какие основания назовете достаточно вескими?» Рассмотрим эти вопросы по порядку.

 

Какое христианство?

 

Стороннему наблюдателю христианские церкви и традиции могут показаться совершенно разными, почти как отдельные религии. Отчасти это объясняется тем, что публичные богослужения не похожи одно на другое. И кроме того, как уже было сказано в главе 3, христианство – вера, получившая наибольшее распространение среди мировых культур и регионов. Следовательно, она приобрела великое множество различных культурных форм. Еще одна причина многообразия форм христианства – гигантские богословские пропасти, возникшие между ними за столетия. Первый серьезный раскол между восточной Греческой и западной Римской церквами произошел в XI веке. Сегодня эти Церкви известны как Православная церковь (Восточная) и Католическая церковь (Западная). При втором великом расколе от Католической церкви отделились протестанты.

Все христиане, принимающие истину и учение всерьез, согласятся, что различия между церквами в высшей степени значительны. От них во многом зависит, как исповедуют веру. Тем не менее все православные, католики и протестанты признают Символы веры первого тысячелетия церковной истории – такие, как Апостольский, Никейский (Никео‑Константинопольский), Халкидонский и Афанасьевский. В них изложены фундаментальные представления христианства о действительности. Это классическое выражение христианского понимания Бога как Святой Троицы. Вера в Троицу создает мировоззрение, существенно отличающееся от того, которого придерживаются политеисты, монотеисты, не верующие в Троицу, и атеисты, о чем мы подробнее поговорим в главе 13. Кроме того, в Символах веры недвусмысленно заявлено о полной божественности и человечности Иисуса Христа. Следовательно, христиане воспринимают Иисуса не как еще одного учителя или пророка, а как Спасителя мира. Все это скорее объединяет христиан, чем подчеркивает различия между ними.

 

Не существует поистине «нейтральных», внеконфессиональных христиан, несмотря на то, что многие причисляют себя к таковым

 

Что такое христианство? Для наших целей я дам христианству определение как сообществу верующих, признающих великие Символы веры. Они верят, что мир сотворен триединым Богом, что человечество впало в грех и скверну, что Бог вернулся спасти нас во Иисусе Христе, что своей смертью и воскресением Иисус осуществил наше спасение, чтобы мы были приняты благодатью, что Он основал церковь, сообщество своих людей, как средство, чтобы и впредь избавлять, примирять и спасать, и что в конце времен Иисус вернется, чтобы обновить небеса и землю, уничтожить все зло, несправедливость, грех и смерть, какие есть в мире.

Все христиане верят во все это, но вера ни одного из них этим не исчерпывается. Если спросить, каким образом церковь служит средством для продолжения дела Иисуса в мире, как смерть Иисуса осуществила наше спасение или как нас принимает благодать, католики, православные и протестанты дадут разные ответы. Не существует поистине «нейтральных», внеконфессиональных христиан, несмотря на то, что многие причисляют себя к таковым. Каждому приходится самому отвечать на перечисленные вопросы, чтобы вести христианскую жизнь, и эти ответы немедленно относят нас к той или иной конфессии или традиции.

Важно, чтобы читатели поняли это. В данной книге я веду речь об истинности христианства в целом, а не какой‑то одной из его ветвей. Внимательные читатели‑пресвитериане наверняка заметят, что я умалчиваю о некоторых особенностях своих богословских убеждений, чтобы сказанное мной относилось ко всем христианам. Но когда дело дойдет до описания христианских представлений о грехе и благодати, я неизбежно приступлю к ним с позиций пресвитерианина, а не так, как это сделал бы католический автор.

 

Какая рациональность?

 

Моя цель – показать, что существуют достаточно веские причины исповедовать христианство. Наши известные современники, не придерживающиеся христианской веры – Ричард Докинз, Дэниел Деннет, Сэм Харрис и Кристофер Хитченс, – утверждают, что для существования Бога нет достаточно веских причин. Например, Докинз говорит, что заявление о существовании Бога – научная гипотеза, которую следовало бы подкрепить разумными доказательствами¹. Вместе со своими сторонниками, скептиками, он ждет логических или эмпирических аргументов в пользу Бога, которые были бы неоспоримы и, следовательно, убедительны почти для всех. Пока эти аргументы не будут предъявлены, в Бога они не поверят.

 

Многие христиане утверждают, что их аргументы в пользу веры настолько сильны, что всякий отвергающий их просто преграждает путь истине к своему разуму

 

Ошибочен ли такой подход? Думаю, да. Эти авторы оценивают аргументы в пользу христианства с помощью так называемого «строгого рационализма»². Его сторонники сформулировали «принцип верификации», а именно: никто не должен верить предположению до тех пор, пока оно рационально не доказано с помощью логики или эмпирически, посредством чувственного опыта³. Что подразумевается под словом «доказано»? В рамках этого подхода доказательство – настолько веский аргумент, что у человека, в полной мере обладающего логическими способностями, не найдется причин ему не верить. Атеисты и агностики требуют именно таких «доказательств» существования Бога, но не они одни придерживаются строгого рационализма. Многие христиане утверждают, что их аргументы в пользу веры настолько сильны, что всякий отвергающий их просто преграждает путь истине к своему разуму из страха или упрямства⁴.

Несмотря на то, что множество книг призывает христиан предъявить доказательства их веры, даже среди закоренелых атеистов не встретить философов, выдвигающих подобные требования. Подавляющее большинство убеждено, что отстаивать строгие рационалистические взгляды почти невозможно⁵. Прежде всего они не выдерживают собственных высоких стандартов. Как можно эмпирически доказать, что никто не должен верить в то, чему нет эмпирических доказательств? Это невозможно, и в итоге оказывается, что для этого нужна вера⁶. Строгий рационализм также подразумевает, что можно достичь «взгляда из ниоткуда», положения почти полной объективности, но практически все современные философы соглашаются с тем, что это невозможно. Мы вплотную подходим к индивидуальной оценке со всевозможным опытом, предпосылками и убеждениями, которые оказывают несомненное влияние на наше мышление и на работу нашего разума. Значит, несправедливо требовать аргумент, который будут вынуждены принять все рационально мыслящие люди.

Философ Томас Найджел – атеист, но в своей книге «Последнее слово» (The Last Word) он пишет, что не может отстраненно подходить к вопросам о Боге. Он признается, что испытывает «боязнь религии» и сомневается, что кто‑либо способен обращаться к этому вопросу, не имея существенных мотивов для рассмотрения аргументов той или иной стороны.

 

Я имею в виду… боязнь самой религии. Я говорю об этом на основании опыта, поскольку сам испытываю этот страх: я хочу, чтобы атеизм был истинным… Дело не только в том, что я не верю в Бога, и, естественно, надеюсь, что я прав в своих убеждениях. Дело в том, что я надеюсь, что Бога не существует! Я не хочу, чтобы Бог существовал, не хочу, чтобы вселенная была такой… Мне любопытно, найдется ли хоть кто‑нибудь по‑настоящему равнодушный к проблеме существования Бога – тот, кому, независимо от его подлинного отношения к этому вопросу, все равно, окажется ли верным один из ответов⁷.

 

Представьте себе судью, рассматривающего дело, где одна из сторон – компания, в которую судья вложил немалые средства. Поскольку он лично заинтересован в том, чтобы события развивались определенным образом, он возьмет отвод, чтобы не заниматься этим делом. Найджел говорит, что когда речь заходит о Боге, все мы уподобляемся этому судье. В зависимости от нашего опыта, связанного с религией, от других убеждений и обязательств, от нашего образа жизни все мы глубоко заинтересованы в том, чтобы «дело» Бога развивалось определенным образом. Беда в том, что взять отвод мы не можем. Найджел отвергает строгий рационализм, поэтому, несмотря на весь свой скепсис, с поразительным уважением относится к убеждениям и религии. Его текст заметно отличается по тону и позиции от текстов таких авторов, как Докинз и Харрис.

Философская недоказуемость «строгого рационализма» – причина, по которой книги Докинза и Деннета удостоились крайне резких отзывов в научных журналах. Всего один пример: ученый‑марксист Терри Иглтон опубликовал едкую рецензию на книгу Ричарда Докинза «Бог как иллюзия» в London Review of Books. Иглтон ополчился на обе наивные идеи Докинза, а именно – на то, что вера не содержит рационального компонента, и на то, что разум не опирается на религию в значительной степени.

 

Докинз считает любую веру слепой верой, И полагает, что христианских и мусульманских детей приучают верить и не задавать вопросов. Даже недалекие клирики, которые шпыняли меня в средней школе, так не думали. В основных христианских конфессиях разум, аргументы И честные сомнения всегда играли неотъемлемую роль в вопросах веры… Само собой, верующие не всегда и не во всем пользовались разумом, но это справедливо И для большинства восприимчивых и культурных людей, далеких от религии. Даже Ричард Докинз живет скорее верой, нежели разумом. Мы придерживаемся множества убеждений, не имеющих безупречно рациональных оправданий, И тем не менее достаточно разумных, чтобы принимать их во внимание…⁸.

 

Если мы отвергаем строгий рационализм, не значит ли это, что мы верны релятивизму – и при этом ни в коем случае не сравниваем одни убеждения с другими и не судим их? Отнюдь. В главах 2 и 3 я утверждал, что удержаться на исключительно релятивистских позициях невозможно⁹. До конца этой книги я буду придерживаться подхода, который называется «критической рациональностью»¹⁰. Согласно ему, существует ряд аргументов, которые найдут убедительными многие здравомыслящие люди или даже большинство таковых, несмотря на то, что никакой аргумент не будет убедительным для всех независимо от точки зрения. Предполагается также, что некоторые системы убеждений разумнее прочих, но, в конце концов, все аргументы можно рационально отклонить. Иными словами, всегда можно найти причину уклониться от того, что не является предубеждением или упрямством в чистом виде. Тем не менее, это не значит, что мы не можем оценивать убеждения, – это лишь означает, что нам не следует ждать неоспоримых доказательств, и требовать их несправедливо. Так не поступают даже ученые.

Ученые крайне неохотно говорят, что та или иная теория «доказана». Даже Ричард Докинз признает, что теория Дарвина не может получить полного и окончательного подтверждения, что «могут всплыть новые факты, которые вынудят наших потомков… отказаться от дарвинизма или до неузнаваемости изменить его»¹¹. Но это не значит, что наука не в состоянии проверять теории и убеждаться, что некоторые из них гораздо более доказуемы эмпирически, нежели прочие. Теория считается эмпирически доказуемой, если она упорядочивает доказательства и объясняет феномены лучше любой возможной альтернативной теории. Иными словами, если в процессе проверки теория позволяет нам с большей вероятностью предсказывать многочисленные и разнообразные события, чем любое конкурирующее описание тех же данных, тогда первая принимается, хотя и не считается «доказанной» в строго рационалистском смысле.

В труде «Есть ли Бог?» (Is There a God?) философ из Оксфорда Ричард Суинберн настойчиво утверждает, что веру в Бога можно проверить и подтвердить (но не доказать) тем же способом¹². Представления о существовании Бога, говорит он, побуждают нас ожидать того, что мы наблюдаем – что существует вселенная, что в ней выполняются научные законы, что в ней есть человеческие существа, наделенные сознанием и непреходящим нравственным чувством. А теория, согласно которой Бога нет, продолжает он, не побуждает нас ожидать того же самого. Следовательно, вера в Бога эмпирически более уместна, она объясняет и описывает то, что мы видим, лучше, чем альтернативные теории. Никакие представления о Боге не могут быть доказаны, но это не значит, что мы не в состоянии отсеять и взвесить основания для различных религиозных убеждений и найти из них те или даже то, которое окажется самым разумным.

 

Бог‑драматург

 

Однако я никого не пытаюсь убедить в том, что обращаюсь к «критической рациональности» за неимением лучшего. Если библейский Бог действительно существует, «критическая рациональность» – именно тот путь, которым мы должны подойти к вопросу Его бытия и существования.

Когда русский космонавт вернулся из космоса и сообщил, что не видел там Бога, К. С. Льюис сказал, что с таким же успехом Гамлет мог бы искать Шекспира на чердаке собственного замка. Если Бог есть, Он не является одним из объектов вселенной, который можно поместить в лабораторию и проанализировать эмпирическими методами. Он должен поддерживать с нами такие же отношения, как драматург – с персонажами своей пьесы. Мы, персонажи, вполне можем многое знать о драматурге, но лишь в том случае, если он предпочтет вставить сведения о себе в пьесу, и только в той степени, в какой он сделает это. Следовательно, мы никоим образом не можем «доказать» существование Бога так, как если бы Он был объектом, целиком и полностью находящимся в нашей вселенной, подобно кислороду и водороду или же острову в Тихом океане.

 

Мы не можем «доказать» существование Бога так, как если бы Он был объектом, целиком и полностью находящимся в нашей вселенной, подобно кислороду и водороду, или же острову в Тихом океане

 

Льюис дает нам еще одну метафору познания истины о Боге, когда пишет, что верит в Бога, «как я верю в восход солнца – не только потому, что вижу его, но и потому, что благодаря ему я вижу все остальное»¹³. Представьте себе попытку рассмотреть солнце в упор, чтобы побольше узнать о нем. Это невозможно. Оно сожжет сетчатку и лишит ее способности воспринимать свет. Гораздо более удобный способ узнать о существовании, силе и свойствах солнца – посмотреть на мир, который оно озаряет, разобраться в том, как солнце поддерживает жизнь всего, что окружает вас, и позволяет видеть все это.

Следовательно, у нас есть возможность двигаться вперед. Нам не следует пытаться «смотреть на солнце», требуя неопровержимых доказательств существования Бога. Вместо этого нам надо «посмотреть на то, что освещает для нас солнце». Какой из рассказов о мире обладает наибольшей «пояснительной силой» и позволяет понять, что мы видим в мире и в самих себе? Нас не покидает ощущение, что мир не такой, каким он должен быть. Самим себе мы кажемся и донельзя порочными, и в то же время – весьма великими. Нашу тягу к любви и красоте не может утолить ничто в этом мире. Мы наделены глубокой потребностью знать смысл и предназначение. Какое мировоззрение наилучшим образом объясняет все это?

 

Христиане не претендуют на то, что их вера дает безграничное или абсолютное знание о действительности. Таковым обладает лишь Бог

 

Христиане не претендуют на то, что их вера дает безграничное или абсолютное знание о действительности. Таковым обладает лишь Бог. Однако они верят, что христианские представления о природе вещей – о сотворении, грехопадении, искуплении и возрождении – придают миру максимум смысла. Я прошу вас воспользоваться христианством словно очками, и посмотреть через них на мир. И вы увидите, какой оно обладает способностью объяснять то, что мы знаем и видим.

Если библейский Бог существует, то не как человек на чердаке, а как Драматург. Это означает, что мы не сумеем найти Его так, как с помощью эмпирических исследований нашли бы пассивный предмет. Скорее, для понимания реальности Его существования нам следует поискать подсказки, которые Он внес во вселенную, в том числе, и в нас. Вот почему, если Бог существует, можно рассчитывать на то, что Он будет взывать к нашим мыслительным способностям. Если мы были сотворены «по Его образу» как рациональные личности, значит, должен наблюдаться некий резонанс между Его разумом и нашим. Кроме того, это означает, что одних доводов будет недостаточно. Познать Драматурга можно только благодаря личному откровению. Вот почему нам следует обратить особое внимание на то, что говорится в Библии о Боге и состоянии человека.

Но с христианской точки зрения, абсолютным свидетельством существования Бога является сам Иисус Христос. Если Бог есть, мы, персонажи Его пьесы, должны надеяться, что Он включил в нее некие сведения о себе. Однако христиане верят, что Он не только предоставил нам информацию. Он вписал в пьесу Самого себя, как главного персонажа истории, когда Иисус родился в яслях и воскрес из мертвых. Именно к Нему нам следует обратиться.

 

Примечания

 

¹ Докинз, Бог как иллюзия, с. 49 русского издания и далее.

² Доступное для понимания объяснение разницы между строгим и критическим рационализмом см.: Виктор Репперт, Опасная идея К.С.Лб юиса (Victor Reppert, С.S.Lewis’s Dangerous Idea, Inter‑Varsity, 2003), c. 30–44.

³ Известный очерк У. К. Клиффорда по этому вопросу – «Этика веры» (W. К. Clifford, The Ethics of Belief), где сказано: «Всегда, везде и для каждого ошибочной является вера во что‑либо на основании недостаточных [эмпирических] доказательств». Наиболее известный текст А. Дж. Айера – «Язык, истина и логика» (A.J. Ayer, Language, Truth and Logic).

⁴ См. примеры у Репперта.

⁵ Аласдэр Макинтайр в работе «Чья справедливость? Какой рассудок?» (Alasdair MacIntyre, Whose justice, Which Rationality? Notre Dame University Press, 1988) провокационно и убедительно показывает, что на одном только Западе существуют несколько различных «традиций» рациональности: аристотелевская, Августина и Фомы, разумного реализма. У каждой есть логика и обоснование, действующие в пределах различных фундаментальных допущений – о природе человека, о связи разума с эмоциями и волей, о личности и ее отношении к социальному контексту и традициям, и так далее. «Рациональным» аргументом считается последовательность и постоянство в рамках целого набора убеждений конкретной традиции. У этих рациональностей может быть немало общего, некоторые доводы могут считаться убедительными не только в одной из них. Однако сомнительно (а с точки зрения Макинтайра – невозможно), что найдется хоть один аргумент, касающийся бытия Божьего, который оказался бы абсолютно убедительным для всех приверженцев каждой рациональной традиции.

⁶ Один из лучших критических трудов по строгому рационализму с точки зрения Просвещения – «Вера и рациональность: о разуме и вере в Бога» (A. Plantinga, N.Wolterstorff, eds. Faith and Rationality: On Reason and Belief in God, Notre Dame University Press, 1983). Взгляд, характерный для эпохи Просвещения, назван картезианской «базисностью» (foun‑dationalism), этот подход почти повсеместно отвергнут философами. См. также: Николас Вольтершторфф, Разум в рамках религии (Nicholas Wolterstorff, Reason Within the Bounds of Religion, Eerdmans, 1984).

⁷ Томас Найджел, Последнее слово (Thomas Nagel, The Last Word, Oxford University Press, 1997), c. 130.

⁸ Терри Иглтон, «Выпад, удар, промах», рецензия на книгу Ричарда Докинза «Бог как иллюзия» (Terry Eagleton, “Lunging, Flailing, Mispunching,” London Review of Books, vol. 28, no 20, October 19, 2006).

⁹ Более сложный случай см.: X. Зигель, Опровергнутый релятивизм: критика современного эпистемологического релятивизма (Н. Siegel, Relativism Refuted: A Critique of Contemporary Epistemological Relativism, Dordrecht: D. Reidel, 1987). Релятивисты утверждают, что «истина» верна только в рамках убеждений того же человека и что все эти рамки имеют равную значимость. Релятивисты утверждают, что не существует критерия оценки, занимающего более высокое положение по сравнению с рамками, который позволил бы вынести решение по всем притязаниям на истину. Но как указывает Зигель, заявления релятивистов о равенстве всех рамок (не только их собственной) – само по себе высший, занимающий более высокое по сравнению с рамками критерий оценки истинности. С таким заявлением они исходят из собственных рамок и оценивают по ним других, то есть делают именно то, в чем отказывают остальным. «Таким образом… релятивизм не в состоянии провозгласить или даже признать себя, не нанеся себе поражения» (с. 43).

¹⁰ Легким языком изложена трактовка критического рационализма у Репперта, Опасная идея К.СЛе, юиса, с. 36 и далее.

¹¹ Из «Служителя дьявола» (A Devil’s Chaplain, Wiedenfield and Nicolson, 2003), с. 81. Процитировано в А. Макграт, Иллюзия Докин за? с. 100, п16.

¹² «Суть моей аргументации такова. Ученые, историки и юристы собирают данные, а затем на их основе выдвигают какую‑то теорию, которая наилучшим образом объясняет наличие этих данных. Мы можем подвергнуть анализу те критерии, на основании которых они приходят к заключению, что одна определенная теория лучше подтверждается собранными данными, чем какая‑либо другая Используя эти же критерии, мы обнаруживаем, что утверждение о существовании Бога объясняет все, что мы наблюдаем, а не только какой‑то ограниченный набор данных». Ричард Суинберн, «Есть ли Бог?», М.: 2006, с. 11–12.

¹³ К. С. Льюис, «Богословие – поэзия?» (С. S. Lewis, “Is Theology Poetry?” The Weight of Glory and Other Addresses, HarperCollins, 1980), c. 140.

 

Часть 2

Доводы в пользу веры

 

Подсказки Бога

 

 

«Отвергнув, таким образом, существование бога и возможность жизни после смерти как гипотезы слишком сомнительные, чтобы ими руководствоваться, нужно решать, в чем же смысл и назначение жизни. Если со смертью все кончается, если нечего надеяться на загробные блага и бояться загро