Ирвин Уэлш «Безумный художник», глава 13

13. Партнёр по танцам 2

Я добрался до той блондинки-американочки, о которой все говорили. Известия о ней распространялось по тюрьме как вирус. Все хотели попасть на её занятия живописью; посмотреть на её улыбку, ощутить дуновение духов. Столько материала для последующей дрочки. Запертые в своих маленьких камерах, лишённые всего, мы предавались сексуальным фантазиям. Это была наша последняя свобода.

Я просто думал: зачем? Зачем она занимается этим? Она богата. Зачем ей работать с отбросами общества? Она меня удивила. Будучи доброй, она оставалась сильной и стойкой. В ней не было ничего от неудачницы. Она могла выбрать любой путь, но решила пробовать изменить жизнь самых сломанных и потерянных мужчин.

На первом уроке она была одета в колючий зелёный свитер и чёрные лосины, а её волосы были перехвачены зелёной лентой. Я подумал тогда, что всю ночь буду тянуть себя за мой грёбанный конец, вспоминая её. Но я вообще не дрочил. Я просто лежал и думал о её голосе, её словах и предавался романтическим фантазиям о ней. Это заставляло меня чувствовать жалким и слабым. Но в своём воображении я разговаривал с ней один на один. Без хихиканья и сальных комментариев придурков из группы. Как я мог заговорить с ней в реальности? Я и не пытался. Я работал.

Я начал рисовать портрет Партнёра По Танцам, Крейга Лидделя. Сыщика. Того парня, из-за которого я получил свой второй большой срок за убийство. Это была моя вторая судимость по этой статье и мне скостили срок, потому что суд признал (и это действительно было так!), что я оборонялся. Это была наша третья драка: первая состоялась в тюрьме, и он тогда вышел победителем, вторая — в заброшенном доме в Нортумберленде, в ней верх взял я. Та стычка на автостоянке стала последней. На портрете Лиддель, не был напряжён, в нём не было ни холодного презрения, ни яростной злобы, которые я обычно мог наблюдать на его лице в наши встречи. Он открыто улыбался. Вокруг него я изобразил призраки мужчин, женщин и детей. Мэлани Фрэнсис, приблизившись ко мне заинтересовано посмотрела на картину и спросила меня о моей работе. Да, так она это называла: не рисунок, а работа.

Я сказал ей, что это человек, которого я убил. Люди, чья жизнь из-за этого изменилась. Его семья и друзья. А ещё и другие; женщины, которых он никогда не узнает, дети, которых у него никогда не будет, и места,вроде Эйфелевой башни и Статуи Свободы, которые он никогда не увидит.

- А вы бы хотели побывать в этих местах? - спросила она.

Я заглянул в ее глубокие голубые глаза и впервые ощутил шок и ужас,от того, что я натворил.

- Да, - я сказал ей.

Я запал на неё с первого дня. Это казалось смехотворным. Я смел мечтать, фантазировать о нашем совместном будущем, когда в настоящем не мог сказать ей и слова. Я представлял, как мы вместе едем по Америке, в большом кабриолете, в Биг-Сюр или в Джошуа Три. Я не мог найти изъяна в ее теплом, миссионерском свете, не мог даже определить его источник; политика, религия, философия или просто мятежное отношение к своему привилегированному классу? Мне было все равно. Я читал все, что мог, продираясь через свою дислексию, пока голова не начинала пухнуть. Теперь у меня была мотивация. Я слушал аудиокниги и, наконец, учился расшифровывать всё, что читал. Да, Мэлани была мощным катализатором, но не единственной причиной, толкающей меня к переменам.

Мне стало скучно с основными книгами тюремной библиотеки, которые я использовал для развития навыков чтения; большинство из них были потрепанными томами полными пошлой ерунды, написанной грязными журналюгами, которая могла бы произвести впечатление разве что на подростков и задротов, готовых фапать, пока яйца не отвалятся. Я начал читать более сложные вещи. Философию и историю искусства. Биографии великих художников. Да, мне и самому было интересно, но ещё я хотел произвести на неё впечатление.

Но кем была она? Она была хорошей и сильной, и я был плох и слаб. Вот что меня больше всего поражало, когда я находился рядом с ней. То, что я был слабым. Звучало даже смешно; это противоречило всему, что я знал о себе, всей моей личности и образу, которому я старался соответствовать на протяжении многих лет. Но кто еще, кроме слабака, мог провести пол жизни запертым в клетке, точно животное? Разве сильный позволил бы другим сотворить с собой такое?

Я был одним из самых слабых людей на планете. Я потерял контроль над своими животными побуждениями. Поэтому я проводил свою жизнь в тюрьме. Стоило какому-нибудь говнюку меня спровоцировать, как я тут же начинал его пиздить, и в итоге возвращался в тюрьму. Я был просто ничтожеством, полностью раздавленным гнётом судьбы. Это было мое первое главное прозрение: я был слабым, потому что я не контролировал себя. Мелани контролировала себя. Чтобы быть с кем-то вроде нее, чтобы жить свободной жизнью, а не закончить в трущобах за чертой бедности, или в социальном доме для инвалидов, мне нужен был свободный ум. Я должен был контролировать себя.

И я сказал ей об этом.

Ирвин Уэлш «Безумный художник», глава 14

Kуратор

Франко вернулся к Элспет ранним вечером и позвонил Мэлани с американского телефона. Батарея сдохла на середине разговора. Это расстроило его, так как Франко почувствовал, что Мэлани хотела сказать что-то важное, но так и не решилась. Мобильник «Тэско» был из тех, какие были в ходу три отсидки назад. Он лежал на ладони, как последний из вымирающего видов. В надежде реанимировать этот труп, Франко подключил его к зарядному устройству. Он положил десять фунтов на счёт, по совету консультанта из магазина. «Двадцать слишком много», - предупредила она. Франко с недоверием покачал головой. Теперь он понял, почему она так сказала. Странно, что это чудо техники не развалилось сразу после покупки.

Надо всё же раздобыть где-нибудь переходник для американского зарядника. У него внезапно разболелась голова, мысли кувалдами стучались в виски, так что, несмотря на ранний час, Франко лёг и тут же заснул глубоким, спокойным сном без сновидений.

Проснувшись серым утром, Франко готовит свой обычный завтрак. Он комбинирует продукты из «ВайтРос»/сеть супермаркетов на севере Великобритании, уровень цен в сети «Waitrose» выше, чем в других, более демократичных сетях, что коррелируется с богатым ассортиментом и высоким уровнем обслуживания, в Великобритании существует стереотип, что «Вайтрос» посещает только чистая публика. - Прим. Переводчика/, и заменяет отсутствующую фету швейцарским сыром. На этот раз ему удаётся уговорить сестру отведать его стряпни. Все они, за исключением Грэга, уже ушедшего на службу, сидят за маленьким кухонным столом.

- Как Джун? - интересуется Элспет.

- Ничуть не изменилась. Только толще стала, - добавляет он.

Джордж и Томас хихикают, но получив от Элспет выговор, замолкают.

- Вы говорили о похоронах?

- Да. Нет. Мы и так уже обо всём договорились: в два, в пятницу, в Уорристоне, и счёт оплачиваю я.

- Ну, это твой сын, - Элспет бросает на него строгий взгляд, - Ты можешь себе это позволить, а она не может.

- Я вроде не жалуюсь.

Элспет смотрит на него с сомнением. Но заметив, что мальчики внимательно слушают их разговор, отступает:

- Грэг отпросится с обеда, чтобы присутствовать.

- Я говорил ему, что это не обязательно.

- Мы всё ещё семья, - заявляет она с вызовом, но Фрэнк ничего не отвечает, упорно изучая содержимое своей тарелки.

- Интересно, что происходит, когда умираешь, - говорит Джордж.

«Ни хуя не происходит», - думает Франко. Перестаёшь существовать, вот и всё. Он хочет что-то сказать, но решает, что, возможно, это не уместно.

- Нечего рассуждать, - одёргивает его Элспет. - Когда я ем, я глух и нем.

- У меня в голове не укладывается, что мы больше никогда не увидим Шона, - говорит Джордж. - Никогда.

- Никто не знает, - вмешивается Франко.

- Ты думаешь, после смерти мы попадаем в рай или ад? - спрашивает его Томас.

- Ну, или в оба места сразу, - говорит Франко. - Может быть, между ними есть сообщение, и отбыв в аду какой-то срок, вы можете отправиться на небо. Или если вам наскучит в раю, можно спуститься в ад.

- Как в отпуске? - задаёт вопрос Томас.

- Как автобус между двумя терминалами аэропорта, - объясняет Джордж.

- Да, - соглашается Франко, - почему бы и нет? Если никто не знает, что происходит после, то, может быть, там всё именно так, как мы себе представляем. Ну или, может быть, там вообще ничего нет.

Томас всё ещё находится под впечатлением от возможностей загробной жизни.

- Каникулы в аду, - мечтательно говорит он.

- Я это уже испытал, было дело. - Френк Бегби смотрит на сестру. - Помнишь отпуск, когда мы ездили в Буттлинс в Эйр? - Он поворачивается к мальчикам. - Ну, может быть, ваша мама и не вспомнит, она была тогда совсем малышкой, такой пухлой крохой.

Мальчики смотрят на свою мать с почти мистическим ужасом, пытаясь осознать сказанное.

- Я не могу представить маму маленькой, - говорит Джордж, прикрывая глаза.

- Ну и ладно, - обращается Элспет к сыновьям. - Текайте уже.

- Много лет не слышал этого слова, - говорит Франко.

- Что оно означает? - спрашивает Джордж.

- Оно означает, что вам нужно торопиться, - говорит Элспет оживленно, - Так что меньше слов, больше хитов. Ноги в руки и в школу.

Когда племянники уходят, Франко откидывается на спинку стула.

- От кого ты подцепила это словечко? От нашего дедушки Джока?

- Я вообще не помню дедушку, как и поездку в Бутлинс, - задумчиво говорит Элспет. - Что планируешь сегодня?

- Хочу встретиться со старым другом.

- Кто-то из прошлой жизни? – Элспет хрустит кусочком тоста.

- Да,- Франко подливает себя чая и подносит кружку ко рту. - В тюряге познакомились.

Элспет с презрением качает головой:

- Ты просто идиот, Фрэнк. Хоть чему бы жизнь научила! Снова на те же грабли -

Франко поднимает руку, чтобы заставить ее замолчать.

- Он вертухай. Тюремный офицер, мой бывший куратор. Парень, который заставил меня читать, писать, рисовать.

- Ой, прости меня, - Элспет выглядит искренне пристыженной.

Франко решает, что лучше закончить разговор сейчас, пока он взял верх, быстро глотает чай и идет в свою комнату.

В телефоне «Тэско», как ни странно, теплится жизнь. Он светится зелёным светом. Франко пытается ввести номер Мэлони, но на экране высвечиваются одни нули.

- Блядь, - выругавшись, он втягивает носом воздух и старается сосредоточиться на ощущении наполненных лёгких.

Разумеется, ему необходимо повидаться с Джоном Диком. Перед Мелани был Джон, человек, который верил в него, несмотря на то, что Франко всячески демонстрировал полную безнадёжность. Джон Дик был частью тюремной системы, но пошёл против неё, против правил и процедур установленных в пенициарной системе. Он привёл в тюрьму писателей, поэтов, художников, актёров — в надежде, что от этого будет какой-то толк. Он видел, что это зажгло искру в некоторых заключённых, и даже в Фрэнке Бегби — чего никто не ожидал.

Они встречаются в кафе «Слон» у моста Георга IV, недалеко от Центральной библиотеки, где он был вчера. По мнению Бегби, Джон Дик выглядит неплохо; длинное лицо в тёмных солнечных очках, черные, коротко остриженные волосы, безмятежный вид и мешковатая одежда, под которой скрывалось жилистое, мускулистое тело. Франко вспоминает, что когда он впервые увидел Дика, его поразило его спокойствие, словно говорившее о его физическом превосходстве. После окриков вертухаев, речь Джона Дика казалась шёпотом, и его мягкий голос словно заставлял всех остальных говорить тише. Он заставлял слушать. Да так, как Франко в жизни слушать не приходилось.

Джон немедленно выражает свое сожаление, что он не сможет прийти на похороны Шона. Франко кивает, не спрашивая почему. «Вертухай» и «коп» будет воспринят друзьями сына с истеричным озлоблением, и его присутствие «скомпрометирует» их обоих.

Джон Дик заставляет Фрэнка Бегби пообещать, что прежде чем вернуться в Америку, он обязательно посетит тюрьму и встретится с заключёнными. Он соглашается, но с условием, что об этом ничего не будет сказано в прессе. Он не хочет быть мальчиком с реабилитационного плаката. Не хочет восторгов одних «Разве это не чудесно?», и недоверчивого цинизма других «Могила исправит». Все эти мнения пигмеев, которые продолжают упорно его преследовать, он не хочет давать им пищу. У него есть своя жизнь, и он не собирается пускать в неё никого.

Франко рассказывает о том, как к нему пришла слава. - Этот актер, он участвовал в вашем с Мэл проекте, встречался с заключёнными, и он уверял меня, что мы подружились и будем корешами. Может быть, это было наивно. Но когда я вышел, он сбрасывал все мои звонки. Я был в ярости. Я хотел изуродовать его, и изуродовал его портрет. После, я сделал ещё несколько портретов знаменитостей в этом духе. Я обещал предоставить работы на выставку, но сам я не относился к ним серьёзно. Но вдруг — бум — это прогремело. Всё началось с этого обзора, я до сих пор ношу его с собой.

Фрэнк Бегби открывает бумажник и достаёт оттуда сложенную в несколько раз газетную вырезку. Джон Дик разворачивает и читает:

- На выставке, посвященной творчеству трёх заключённых из тюрьмы Сауфтон (Эдинбург), можно увидеть убедительные по форме и оригинальные по содержанию произведения искусства, созданные под опекой и надзором арт-терапевта Мэлани Фрэнсис. Калифорнийская уроженка работала в тюрьмах строгого режима у себя на родине и рассказывает о миссии искусства в таких условиях: «проще говоря, речь идёт о перераспределении энергии, что, в свою очередь, ведет к переоценке личного поведения и жизни в целом. Здесь я нашла так много самородков, которые никогда не имели возможности сиять».

Но отвлечёмся от теории и просто насладимся работами преступника Фрэнсиса Бегби. Его поразительные портреты и скульптуры голливудских и британских звезд телевидения, в комплекте с порочными увечьями, проникают в наше подсознательное. Это извечное желание публики создавать кумиров, а потом развенчивать их.

- Между прочим, среди портретов была и бывшая жена этого обзорщика. Актриса. Ходили слухи, что он её обманывал. - Франко смеется. - Тот ещё мудак. По его словам, я начал новое художественное движение «Schadenfreude», - добавляет он кисло.

- Принесите мне ваших знаменитостей. Я причиню им вред, вы увидите их старыми и деградировавшими, представьте, что их единственный ребёнок попал к Фреду и Розмари Уэст /Семейная пара серийных убийц, Фрэд Уэст пытал и насиловал подростков и молодых женщин, по меньшей мере 12 человек были замучены им до смерти. Его жена Розмари выступала в качестве сообщницы. - прим. Переводчика/. Боль исказит их миловидные лица. Пусть все увидят, что они такие же, как мы.

- Не имеет значения, откуда что взялось, - Джон Дик складывает вырезку и возвращает её на стол. Франко знает, что Джон продвинулся внутри тюремной системы и теперь у него куда больше возможностей и полномочий, чтобы проводить свои прогрессивные эксперименты. Его гнусавая апатичная речь — это вывеска, за которой прячется острый, живой ум. Джона всегда немного недооценивали и никогда до конца не поймут. Джон Дик усмехается: - Искусство имеет ценность, пока за него готовы платить. Ты попал в струю. У тебя талант.

- Мой талант причинять боль. Просто теперь я делаю это другим способом.

- Не думай об этом. Оставь это психологам, искусствоведам и неудачникам.

- За самоконтроль и высокие доходы, - Фрэнк Бегби ловко поднимает чашку с кофе.

Джон Дик присоединяется к трезвому тосту, а затем смотрит часы: - Я должен вернуться к работе. Хочешь пойти со мной?

- Нет, я собираюсь спуститься по докам. Там все новое: круизный порт, казино...

- Да, - кивает Джон Дик, - трущобы преобразились.