Такое чувство у меня, будто огненные клещи рвут на куски плоть мою,

когда ты, моя прошедшая жизнь, ускользаешь от меня. Бешеное упрямство и гнев овладевают мной, швыряю в пустоту дикие, бесполезные вопросы. Почему, почему, почему?–твержу я без конца. Почему мои чувства не в силах удержать тебя, уходящую, ушедшую жизнь? Начну я думать и вспоминать, пока не найду того, что утратил. Но чувствую,

Как все, что надо мной, подле меня, подо мной,

Загадочно и безучастно усмехается мне в лицо,

Смеется над моими безнадежными страданиями.

Поймать ветер,

Вернуть прошедшее.

Душа и зренье злеют.

И ненавижу я, что вижу,

Все ненавижу я живое и прекрасное,

Что тщится стать заменою ушедшего.

Хочу я жизнь свою, я требую назад ее,

Мое прошлое,

Тебя. Тебя – и глаз слезою застлан,

^ пеленою слез.вой облик весь и всю тебя вновь обрету? Но я не буду плакать. Слезы помогают лишь сильным, слабых они делают больными.

Без сил дождался вечера, приятна мысль о ложе мне, что сулит забвение, если уж обладать не в силах я.

О ночь, погаси все, что разлучает, даруй мне всецелое

Забвение,

Будь милостива ко мне, ночь, сослужи твою нежную службу,

Вручаю себя тебе.

Но мощна и мудра ночь,

Мудрее, чем я, сильнее дня.

Пред чем бессильна сила вся земная,

Пред чем пасуют мысли все и чувства, упорство и слезы,

Всем этим осыпает ночь меня от щедрости своей.

Нетронутой враждебным временем,

Свободной, чистой, всю тебя

Приносит сон ко мне,

Тебя, прошедшее, тебя, о жизнь моя,

Тебя, о день вчерашний, вчерашний час.

От близости твоей пробуждаюсь глубоко за полночь

и пугаюсь –

Ужель ты снова потеряна для меня? Ужели тщетно суждено

Искать тебя мне,

Тебя, мое прошлое?

Протягиваю руки

и молюсь...

и узнаю я новость:

Прошедшее возвращается к тебе,

Подобно самому живому фрагменту твоей жизни,

Через благодарность и раскаяние.

Улови в прошедшем Божие прощенье, Его доброту.

Моли, чтоб сегодня и завтра Бог тебя хранил.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Это произошло позднее, во вторник после Пасхи, 3 апреля 1945 года. На западе громыхали американские пушки. Из ворот Бухенвальда выка­тил в ночь неуклюжий фургон с газогенератор­ным мотором. Спереди в машине были навалены дрова для газогенератора. Сзади, где места едва хватило бы на восемь человек, пытались как‑то устроиться шестнадцать узников со своим еще не конфискованным скарбом. Если кому станови­лось дурно, его держали на руках товарищи. Йо‑ зеф Мюллер, капитан Гере, генералы фон Фаль‑ кенхаузен и фон Рабенау (с которым Дитрих Бон‑ хёффер делил камеру в последние два месяца и играл в шахматы), статс‑секретарь Пюндер и Василий Кокорин, племянник Молотова, летчики (англичанин Хью Фэлконер, Пэйн Бест, фон Петерсдорф и другие)–словом, все знаменитые обитатели подземного бункера ла­геря Бухенвальд. Каждый час грузовик останав­ливался: требовалась прочистка газовых труб. В фургоне не было света, заключенным не выдали ни еды, ни питья. Бонхёффер, обнаружив в своих запасах щепотку табака, пустил самокрутку по кругу. К рассвету деревянных чурок в машине поубавилось. Теперь двое узников могли попере­менно стоять у окошка в двери фургона. Кто‑то узнал промелькнувшую деревню. Направление, в котором они двигались, не сулило ничего хоро­шего. Путь явно вел на юго‑восток. Там был дру­гой лагерь. Заключенные знали его название и его специализацию: Флоссенбюрг. Но охранники да­же раздали сейчас завтрак.

Когда время приблизилось к полудню, они добрались до Вайдена. Здесь все должно было ре­шиться – повернут ли они налево, в узкую долину, ведущую наверх, к Флоссенбюргу. Машина затор­мозила. Снаружи послышался говор: «Проезжай­те, мы вас не можем принять... все забито!» И в са­мом деле фургон двинулся дальше – прямо на юг. Так, значит, не в лагерь смерти? Но через не­сколько километров двое военных полицейских дали знак остановиться. Новый приказ? Выкли­кнули Мюллера и Лидига, капитана 2 ранга, их пожитки вытащили из груды вещей. Дитрих Бон­хёффер отпрянул назад, чтобы его не заметили. Несчастный Гере с черной повязкой на глазу от­скочил за ним; он сидел с Мюллером в одной ка­мере. (Йозефу Мюллеру удалось спастись, а Гере разделил 9 апреля судьбу Бонхёффера во Флоссен‑ бюрге.) Наконец, машина снова тронулась в путь, но подавленное настроение в ставшем простор­ным фургоне не проходило. Но теперь, когда Флоссенбюрг остался позади, охранники стали мягче и приветливее. У одного крестьянского до­ма они приказали узникам выйти из машины. Свежий воздух после долгих месяцев, проведен­ных в подземелье! Разрешено было подойти к ко­лодцу во дворе, хозяйка вынесла кувшин молока и краюху ржаного хлеба. Над долиной Наба стоял ясный погожий день.

В сумерках въехали в Регенсбург. И здесь все переполнено. Наконец дверь отворилась, и заклю­ченных повели в здание тюрьмы. На грубость конвоя арестанты ответили протестом. «Опять эти аристократы»,– проворчал один из охранни­ков. «Наверх, к остальным на третьем этаже». Там были размещены недавно прибывшие семей­ства Гёрделер, Штауффенберг, Хальдер, Хас‑ сель,– стар и млад; старики лежали, дети носи­лись по коридорам. Новоприбывших втискивали по пять человек в одиночные камеры; но каждый постарался подобрать сокамерников себе по вку­су. Вместе с Бонхёффером в камере оказались фон Рабенау, Пюндер, фон Фалькенхаузен и д‑р Хёпп‑ нер, брат генерала Хёппнера. Кухни уже не рабо­тали; но арестанты подняли шум и стучали до тех пор, пока оробевший охранник не раздобыл где‑ то супа и не начал раздавать его порциями с ку­ском хлеба.

Когда утром в четверг этой Пасхальной неде­ли открылись двери, чтобы выпустить заключен­ных на умывание, в коридорах стало оживлен­но– неожиданные встречи, знакомства, обмен новостями. Бест рассказывает, что все это скорее напоминало грандиозный светский раут, чем утро в тюрьме. Охранники тщетно пытались загнать заключенных в их камеры. Наконец в камеры по­несли еду, и постепенно все узники снова оказа­лись под замком. Бонхёффер проводил время в основном у глазка двери и рассказывал много­численным членам семей об их родственниках, с которыми он сидел в тюрьме на Принц‑ Альбрехтштрассе до 7 февраля, в частности, о бе­седах с Бёмом, Шлабрендорфом и Хансом фон До‑ наньи. Госпоже Гёрделер он мог рассказать о по­следних неделях ее мужа, о том, как поделился с ним роскошной рождественской посылкой, пере­данной родителями Бонхёффера через комиссара Зондерэггера. Бонхёффер был в хорошем настрое­нии, он считал, что вырвался из самой опасной зо­ны. Правда, никто не мог избавить или отвлечь его от чувства беспокойства за родителей и неве­сту. Воздушная тревога прервала беседу, но после того, как все возвратились из подвала, повтори­лась утренняя «ассамблея».

За стенами тюрьмы находилась сортировоч­ная станция – путаница рельсов, толчея парово­зов и вагонов.

С заходом солнца все стало успокаиваться, усталость взяла свое. Но вот снова явился один из бухенвальдских охранников и отвел мужчин в хо­рошо знакомый фургон с газогенератором. Ночь выдалась холодная, шел дождь. Настроение было хорошее; машина ехала вдоль Дуная. Но через не­сколько километров фургон занесло, он остано­вился. Фэлконер как специалист заявил, что руле­вое управление безнадежно испорчено. На месте его не починить. Надо было вверить судьбу про­хожим, закажут ли они из Регенсбурга исправную машину или нет. Охранники, вооруженные авто­матами, чувствовали себя не очень уютно среди обгорелых автомобилей на обочине пустынного шоссе. Дождь все сильнее барабанил по крыше.

Наконец, когда стало светать – наступила пятница Пасхальной недели, 6 апреля,– охранники выпустили узников из машины, чтоб они могли размяться и немного согреться. А в полдень из Регенсбурга прикатил на удивление прекрасный автобус с большими неразбитыми окнами. Пожитки перегрузили. У Бонхёффера с собой все еще было несколько любимых книг – Библия, Гёте, Плутарх. Охранники из Бухенваль‑ да, которые привыкли к заключенным и относи­лись к ним уже по‑человечески, вынуждены были остаться у испорченной машины. Охрану транс­порта приняли десять автоматчиков СД. И все‑ таки узники испытывали непривычное наслажде­ние от вида живописной местности, открывавше­гося из больших окон. Автобус мчался вдоль Ду­ная, мимо монастыря Меттен, углубляясь в Ба­варский лес, воспетый Штифтером. Водитель рас­сказывал девушкам‑попутчицам, что в роскош­ном автобусе едет съемочная группа, участвую­щая в съемке агитфильма. Из одного крестьянско­го дома эсэсовцы вынесли пилотку, полную яиц, которые, однако, съели сами.

Часа в три прибыли на место: Шёнберг под Ди­зелем, симпатичная деревушка в лесу. Выгружа­лись у деревенской школы; арестованные члены семей были уже здесь. Группа «знаменитостей» была размещена на втором этаже в светлом акто­вом зале, окна которого с трех сторон выходили в зеленую долину меж гор. Здесь стояли настоя­щие кровати с лоскутными одеялами. Дверь была заперта, но в зале было тепло и солнечно, и Бон­хёффер долго грелся в лучах солнца у окна, побол­тал с Пюндером, позанимался русским языком с Кокориным, поговорил с ним о сущности хри­стианской веры. Все находились в приподнятом настроении от новых, великолепных условий, слы­шался смех, кто‑то торжественно запечатлевал свои имена на стене над койками. Нерешенным оставался только вопрос о питании. В ответ на жа­лобы они услышали объяснение, в котором была доля истины: деревня, дескать, наводнена бежен­цами с востока и запада; грузовика для доставки продуктов питания не найти, а бензина и подавно. Правда, позднее и бензин, и машины нашлись, хотя и для иных целей. В конце концов более сво­бодным членам семей удалось завязать контакт с сердобольными жителями деревни, так что в один прекрасный момент появилась большая миска с дымящимся картофелем в мундире, а на следующий день ели картофельный салат.

Суббота всем принесла радость. Она началась с сюрприза – Бест в своих вещах обнаружил элек­тробритву, и каждый из мужчин получил роскош­ную возможность улучшить свой внешний вид и самочувствие. Разговоры вращались вокруг Москвы, Берлина и Лондона. День был заполнен изучением языков, отдыхом, сидением на солнце и ожиданием какого‑нибудь хорошего выхода из этой необыкновенной ситуации. Непривычно про­сторное помещение позволяло совершать настоя­щие прогулки. Все считали, что во всеобщей сума­тохе никто и не подумает о серьезном судебном процессе. Прочные нити связывали представите­лей враждующих сторон, собранных под одной крышей; здесь царили доверие и юмор.

Между тем в каких‑то сферах механизм рабо­тал еще точно и даже был в состоянии исправить вкравшиеся счастливые ошибки.

В ту пятницу Пасхальной недели штандартен­фюрер СС и крупный чиновник Вальтер Хуппен‑ котен возвратился из концлагеря Заксенхаузен в Берлин. Он только что совместно с начальником лагеря приговорил к смертной казни на поспешно проведенном заседании военно‑полевого суда ле­жащего на носилках в полубессознательном со­стоянии Ханса фон Донаньи, зятя Дитриха Бон­хёффера. За день до этого в Берлине после совеща­ния у Гитлера был приведен в действие план, со­гласно которому часть именитых заговорщиков должна была быть ликвидирована, часть же от­правлена дальше на юг. Через день после этого Хуппенкотен, снабженный бензином, с чемодана­ми, важной документацией и дневником адмира­ла Канариса снова двинулся на юг. Еще в тот же день он прибыл в концлагерь Флоссенбюрг, что­бы немедленно подготовить общее заседание военно‑полевого суда. В качестве председателя 5 апреля был приглашен судья войск СС д‑р Отто Торбек из Нюрнберга. Спеша исполнить свою миссию, он добрался воскресным утром на товар­ном поезде до Вайдена, а оставшиеся 20 км с тру­дом преодолел, поднимаясь в гору к Флоссенбюр‑ гу на велосипеде. В самом концлагере шла про­верка готовности заключительного суда над Ка‑ нарисом, Остером, Заком, Штрюнком, Гере и Бонхёффером. Однако не все обвиняемые были в наличии. Куда делся Бонхёффер? В ночь на во­скресенье в камерах распахивались двери – нет ли где переведенного из Бухенвальда заключенного Бонхёффера. Дважды тюремщики орали на Шла‑ брендорфа: «Ведь это вы Бонхёффер!» Йозефа Мюллера и Лидига мучили теми же вопросами. Итак, Бонхёффера в лагере не было. Значит, он остался в транспорте, шедшем на юг. Что делать? В этой организации машины были еще на ходу, бензина достаточно. Времени оставалось еще мно­го– целое воскресенье, за этот срок нужно было сделать два конца – почти 200 км по гористой местности до Шёнберга и назад.

В Шёнберге Белое воскресенье отметили и оби­татели школы. Пюндеру пришло в голову попро­сить Бонхёффера отслужить утреню. Но тот отка­зался. Ведь католиков было большинство. А по­том, тут был молодой русский – Кокорин, с кото­рым Бонхёффер сблизился (они обменялись адре­сами), и Бонхёффер не хотел вынуждать его при­сутствовать на богослужении. Но Кокорин сам за­хотел этого, и вот, идя навстречу общему пожела­нию, Бонхёффер начал службу. Он читал тексты на Белое воскресенье, молитвы и дал собрав­шимся лозунг дня: «Ранами Его мы исцелились» (Ис 53, 5) и «Благословен ьог и итец i иснида на­ шего Иисуса Христа, по великому своему мило­сердию возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к надежде живой» (1 Петр 1, 3). Он говорил о мыслях и решениях, родившихся у всех в этом общем беспокойном заключении. После богослужения члены семей собирались переправить Бонхёффера в свой зал, чтобы помо­литься. Но вот распахнулась дверь, и появились двое в штатском: «Заключенный Бонхёффер, на выход с вещами».

Бонхёффер успел только собрать свои вещи. Плохим карандашом он нацарапал большими буквами свое имя и адрес на первой странице, на последней и в середине Плутарха. Он оставил эту книгу, чтобы в грядущем хаосе она могла послу­жить весточкой о нем. Один из сыновей Гёрделера взял книгу с собой. Через много лет он передал этот последний след жизни Бонхёффера его близ­ким. Это было то самое издание Плутарха, о ко­тором Дитрих Бонхёффер просил в последнем пи­сьме (17 января 1945 г.) из тюрьмы на Принц‑ Альбрехтштрассе и которое он получил ко дню своего рождения через комиссара Зондерэггера.

Он еще попросил Пэйна Беста, если тому су­ждено будет добраться до родины, передать теп­лый привет епископу Чичестерскому. «Это конец, а для меня – начало жизни»,– вот последние его слова, сохраненные Бестом. Бонхёффер торопли­во сбежал вниз по лестнице, успев только попро­щаться с госпожой Гёрделер.

В дороге этим воскресным днем он пробыл до позднего вечера. Члены военно‑полевого суда (председатель Торбек, представитель обвинения Хуппенкотен и начальник лагеря в качестве засе­дателя) утверждают, что судебная процедура бы­ла тщательно соблюдена. Они провели очные став­ки, а кроме того, допросили каждого обвиняемо­го: Канариса и Остера, Зака, военного судью (ко­торый в свое время так много сделал для Перель‑ са), Штрюнка, Гере и, наконец, Дитриха Бонхёф­фера. После полуночи, вернувшись после долгого отсутствия в камеру, Канарис сигнализировал своему соседу, датскому полковнику Лунду, кото­рому суждено было выжить, что его конец близок.

До рассвета из ворот Флоссенбюрга выехал первый фургон, один из тех, что присоединились к таинственному каравану, следовавшему в Аль­пы. Тут были Шахт, Хальдер, фон Бонин, семья Шушнигг, генерал Томас. Командовал транспор­том Гогалла, начальник тюрьмы на Принц‑ Альбрехтштрассе, он вез с собой акты с грифом «совершенно секретно», где указывалось, кто из заключенных имеет право на лучшее обращение и должен остаться в живых. По дороге фургон сделал остановку в Шёнберге, забрав партию за­ключенных, среди которых были фон Фалькенхау‑ зен, Кокорин, Бест, Фэлконер. В Дахау к избран­никам присоединился и Мартин Нимёллер.

А во Флоссенбюрге мглистым рассветом поне­дельника 9 апреля была совершена казнь тех, кто ни при каких обстоятельствах не должен был оста­ться в живых. Лагерный врач застал Бонхёффера в камере смертников на коленях. Он с жаром мо­лился. Позднее в своей камере Филипп фон Хессен обнаружил Библию и томик Гёте, на них стоя­ла подпись Бонхёффера. Тем же днем в Заксен‑ хаузене был казнен зять Бонхёффера Ханс фон Донаньи.

Боже, карающий грех и дарующий прощение, Я любил этот народ. Я нес его позор и бремя на себе, Видел его спасение,–довольно! Возьми меня! Из рук выпадает посох; Верный Боже, приготовь могилу для меня.

Из стихотворения «Смерть Моисея»  

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые «Сопротивление и покорность» – сборник писем и заметок Дитриха Бонхёффера, составленный его другом, теологом Эберхардом Бетге,– вышел в свет в мюнхенском издательстве Chr. Kaiser Verlag в 1951 г. Перевод этой книги осуществлен по изданию: В о n h о е f f е г D. Widerstand und Er‑ gebung. Briefe und Aufzeichnungen aus der Haft. Herausgegeben von Eberhard Bethge. Siebenstern Taschenbuch Verlag. Hamburg, 1974 (переиздание редакции 1951 г. с добавлением очерка «По­следние дни», написанного составителем). При переводе и комментировании использовалась обширная биография Бонхёффера: Bethge Е. Dietrich Bonhoeffer. Theologe, Christ, Zeitgenosse. Munchen, 1967, а также издание книги Бонхёффе­ра, подготовленное к 25‑летию со дня смерти теолога и допол­ненное письмами Бонхёфферу от родных и близких, купюрами в письмах, сделанными в первом издании и носящими личный характер, некоторыми черновыми материалами, официальной перепиской и более подробными примечаниями; книга снабже­на именным и предметным указателями, двумя картами (Bonhoeffer D. Widerstand und Ergebung. Briefe und Auf­zeichnungen aus der НдЛ. Herausgegeben von Eberhard Bethge. Neuausgabe. Chr. Kaiser Verlag, Munchen, 1970, 3 1985).

Предлагаемый читателю перевод книги Дитриха Бонхёф­фера впервые был опубликован в 1989 г. в журнале «Вопросы философии»: № 10, с. 114–167 (предисловие Е. В. Барабанова, с. 106–113), № 11, с. 90–162. Для настоящего издания текст перевода был уточнен, комментарии дополнены. Переводчик благодарен о. Н. Балашову за критические замечания.