Послание к Одэ де Колиньи, кардиналу Шатильонскому

 

 

Господний мир — театр. В него бесплатный вход,

И куполом навис вверху небесный свод.

На сцене, как всегда, теснятся персонажи.

Иной переодет, иной — без маски даже!

Костюмы госпожа Фортуна им раздать

Заранее спешит — кому какой под стать,

И Добродетели, чтоб не остаться втуне,

Пытаются помочь навязчивой Фортуне.

Из кожи лезет всяк, свою играя роль.

Судьбу смешит, как фарс, печальная юдоль.

Ты зришь монарха блеск, его великолепье,

Но крючник рядом с ним является в отрепье.

А кто — Эдип, Креонт иль Агамемнон днесь,

Телеф или Аякс — тот завтра станет здесь

Разбойником в лесу прибрежном иль корсаром,

Ограбившим купца заморского с товаром?

Поставил паруса отважный мореход,

Но стряпчим быть ему на суше через год.

В роскошных париках играют лицедеи

Господ, а между тем их не берут в лакеи.

Вступает человек с природой часто в спор,

И может изменить Фортуна приговор.

Пажом во цвете лет, исполненным отвагой,

В Шотландии владеть я научился шпагой,

Не зная, что судьба, мою умерив прыть,

Прикажет мне домой с попутным ветром плыть

И, шпагу заменив оружием бескровным,

Не меченосцем стать, но пастырем духовным.

Все это говорил мне Феб, но, — дерзкий паж, —

Я отвечал:

— И ты, и твой треножник — блажь!

Я грезил битвами, и Марсу, а не Фебу,

Хотелось мне служить воинственную требу.

Я ввязывался в спор и попадал впросак,

Не склонен к мировой, зато охоч до драк.

Но озорство пришлось не по нутру Фортуне.

Как только я приплыл во Францию на шхуне,

Судьба веселый мой и простодушный нрав

Перекроила вмиг, меня к рукам прибрав.

Я помыслы свои отверг и, твердой воле

Фортуны покорясь, явился в новой роли.

Шальному ремеслу поэзии мой дар

Меня обрек, и я прилежный стал школяр.

Трудиться был готов я и во сне, и въяве,

Дабы мои стихи служили Вашей славе.

Я мыслил, что перо мое не только честь,

Но разом с ней добро сулит Вам приобресть.

Ты без богатства век протопчешься на месте,

Но хуже, если есть оно — и нету чести!

Как всякий пастырь душ, теперь надев скуфью,

С покрытой головой закончу речь свою.

Я Вас прошу явить Ронсару снисхожденье,

Когда услышите завистника сужденье,

Что, дескать, видел он Ронсарову игру.

Тот на подмостках был совсем не ко двору:

Без денег, без еды, отягощен долгами

И нездоров, едва перебирал ногами.

Притом ценитель мой добавит — вот в чем соль!

Что, Вам служа, Ронсар играл прескверно роль.

 

 

НА ОКОНЧАНИЕ КОМЕДИИ

 

 

Вот вам комедия — образчик преотличный

Земного бытия. На наш уклад привычный

С вниманьем пристальным как поглядишь порой:

Весь мир — театр, мы все — актеры поневоле,

Всесильная Судьба распределяет роли,

И небеса следят за нашею игрой.

 

На разных языках, в шелках или в обносках,

Выходят представлять на мировых подмостках

Вельможа и пастух, разбойник и король;

Но ни один из всех, какого б ни был роду,

Не властен сам свою переменить природу,

Прожить чужую жизнь, сыграть чужую роль.

 

Один пасет овец, другой народом правит,

Тот ищет почестей открыто, тот лукавит,

Тот занимается торговлей, тот — войной;

Но вечно точит всех тупой напильник страха,

И дерзких замыслов не уберечь от краха,

И призрачен, как сон, недолгий путь земной.

 

Дух человеческий не ведает покоя:

То радостью влеком, то одержим тоскою,

Досадой уязвлен, тщеславьем подогрет,

Он понукает жизнь, как пожилую клячу,

А коли молод он, да влюбится в придачу —

Так прочь и здравый смысл, и дружеский совет!

 

Честь, кротость и добро — увы, где ваше царство?

На небесах! А здесь всё — злоба, всё — коварство,

Как на большом торгу: скупают, продают,

Меняют и крадут, хулят и хвалят разом

Одну и ту же вещь и, не моргнувши глазом,

За добродетели пороки выдают.

 

Напрасно наш Творец привил к рассудку завязь

Воображения: так появилась зависть,

И ревность, и любовь, что разума сильней;

Как плотью, жилами, и кровью, и костями,

Так от рожденья мы наделены страстями,

И то же будет впредь — и до скончанья дней.

 

Так стоит ли мечтать о жизни беспорочной

На свете, где, как дым, все зыбко и непрочно,

Все переменчиво, как ветер и волна!

Блажен, стократ блажен, кто соблюдает меру,

Кто мудро следует лишь доброму примеру

И верен сам себе в любые времена.

 

 

КАРДИНАЛУ ДЕ КОЛИНЬИ

 

 

Блажен, кому дано быть скромным земледелом,

Трудиться над своим наследственным наделом,

Дожив до старости, иметь свой дом и кров,

Не быть нахлебником у собственных сынов,

Не сменой королей, но жизнию природы,

Теченьем лет и зим спокойно числить годы.

Блажен, кто Бахусу дары свои несет,

Цереру, солнце чтит, вращающее год,

Кто Ларам молится, домашним властелинам,

Кто спит под звон ручьев, бегущих по долинам,

Кому их музыка милее, чем труба,

Кровавой битвы гул и с бурями борьба.

Блажен, кто по полю идет своей дорогой,

Не зрит сенаторов, одетых красной тогой,

Не зрит ни королей, ни принцев, ни вельмож,

Ни пышного двора, где только блеск и ложь.

 

Ступай же, кто не горд! Как нищий, как бродяга,

Пади пред королем, вымаливая блага!

А мне, свободному, стократно мне милей

Невыпрошенный хлеб, простор моих полей.

Милей, к ручью склонясь, внимать струе певучей,

Следить за прихотью рифмованных созвучий,

Таинственных Камен подслушивать игру, —

Мычащие стада встречая ввечеру.

Глядеть, как шествуют быки, бегут телята,

Милее мне пахать с восхода до заката,

Чем сердце суетой бесплодной волновать

И, королю служа, свободу продавать.

 

 

РЕЧИ О НЕСЧАСТЬЯХ НАШЕГО ВРЕМЕНИ