Солдаты удачи из Иностранного легиона

Позволю сделать «бросок» через 30 лет и посмотрю на события с «высоты времени».

...В Кортина Д'Ампеццо — фешенебельном североитальянском зимнем курорте, в одном из баров у меня состоялись две странные встречи. Подвыпивший тиролец, узнав, что я — русский, возгорел ко мне самыми добрыми чувствами и стал настоятельно требовать, чтобы я завтра же продал ему для коллекции боевой советский вертолет, на худой конец транспортник, участвовавший в войне в Афганистане и в Индокитае.

— Нет у меня даже куска от фюзеляжа, — отбивался я от собеседника, а тот наступал:

— Почему же нет. Должен быть! «Ан-24» (конечно, обломки) я покупаю вон у того синьора. Он — из Африки, приехал в Европу кататься на лыжах. А вообще-то он из России, бывший военный, прошедший Афганистан, служил в Африке в Иностранном легионе...

— Чепуха какая-то. Странный набор. Но впрочем... Мало ли что бывает? [339]

. — Не веришь? Тогда познакомлю с русским — поверишь. И познакомил.

— Игорь Петров, — представился мужчина с короткой прической. Лет тридцати — тридцати пяти с виду.

Мы быстро нашли общий язык. Ведь и у меня за спиной был Вьетнам и тоже Афганистан.

— Ты знаешь, — доверился парень, — Петров — не моя настоящая фамилия. Один из псевдонимов, которые я получил на базе в Джибути, на Африканском Роге. О том, как выбрался из Афгана, остался жив, оказался в Западной Европе, а затем в Иностранном легионе — сюжет для романа, фильма, стечение тяжелейших, самых невероятных обстоятельств. Но рассказывать пока обо всем этом не имею права: тайна Иностранного легиона и требование присяги легионера.

...Об Иностранном легионе я кое-что знал и, пытаясь «разговорить» собеседника, рассказал ему о судьбе моего давнишнего друга — Платона Скр. (ныне живущего в Москве у Речного вокзала. Фамилию тоже не называю из разных соображений, хотя скрывать-то нечего.) Хотя история очень сложная. Платон в первые дни Отечественной войны попал в плен. Несколько побегов из концлагерей. Каждый раз его настигали, снова плен, колючая проволока, овчарки... Окончание войны застало С. в Париже. Надеялся вернуться в СССР, но стало известно, что на Родине ему грозили трибунал, каторга, Сибирь, а может быть и... Ведь последние месяцы, спасая товарищей, он был «капо». Испугался Платон. Бежал. Отправился на юг Франции, записался в Иностранный легион.

В 1946-м началась война в Индокитае, и двадцатидвухлетний парень отправился воевать во Вьетнам, воевать за колониальные интересы Парижа. Прибыв в Сайгон, он при первой же возможности ушел к партизанам.

— Но если хочешь быть с нами, то оставайся в рядах Иностранного легиона. Ты — офицер, будешь нашим разведчиком в тылу противника, — предложил партизанский командир.

И русский солдат, бывший узник фашистских лагерей, которому грозила несправедливая расправа на Родине, снова оказался в «ловушке». Платон принял предложение Вьетминя, пробыл «двойняком» в течение долгих семи лет войны Сопротивления, [340]дослужился до звания майора Иностранного легиона, а за свою деятельность в тылу противника был удостоен Золотой звезды Героя Вьетнамской Народной армии.

— А как же в Россию? Тогда в СССР? Как добрался он до Родины? — с болью в голосе спросил «Игорь Петров» и осушил рюмку с русской водкой. (Пью только нашу. Хлебную, — словно оправдываясь, заметил он.)

— Трудно добирался П.С. Родина неласково открывала двери. Потребовалось вмешательство самого Хо Ши Мина, других руководителей Демократического Вьетнама, согласие высших лидеров Кремля — Ворошилова, Хрущева, — чтобы П.С. оказался в Москве, снял угол в «коммуналке», обил не один порог, пока получил достойную работу, где прослужил затем верой и правдой более тридцати лет (на Пятницкой улице), воспитал дочь Ж., родившуюся во Вьетнаме, затем стал дедом. Мать Ж. мне довелось увидеть в Сайгоне после освобождения в 1975-м (но это другая сложнейшая и трагическая история). Хоа — пожилая вьетнамка — поняла Платона и свою жизнь увидела в новом «чтении»...

— А кто поможет нам? — спросил Игорь. — Хотя аэропорт Москвы открыт, и «нам туда бы надо», но возвращаться пока ни я, ни такие как я, не собираемся. Мы — это те, кто в легионе или ушел из легиона, — свободные птицы, но хорошо было бы постоянно и свободно приезжать в Россию.

— Вы пробовали? Может быть, вам не запрещено возвращение, а визы если и требуются, то будут легко выданы?

— Не знаю. Но время рисковать не пришло. Надо быть на 100 процентов уверенным, что не окажешься за решеткой.

...Я уже слышал примерно такие же слова во Вьетнаме, в 60-х годах. Шла война. Под Хонгаем, на угольных шахтах работала группа европейцев. Все говорили по-французски. Одни с сильным акцентом, другие — без, но ясно, что были выходцами из метрополии. Мы были в добрых отношениях, и я часами слушал их рассказы о старых военных временах. О том, как после второй мировой войны вступили они в Иностранный легион, приехали во Вьетнам.

— Французов были единицы, — рассказывал баск Пьер. — Немцы, бельгийцы, португальцы, североафриканцы, испанцы... [341]

Были и русские. Я попал в плен к Вьетнамской Народной армии. После 1954-го остался в Ханое. Значит, предал Францию. Возвращаться было некуда. В тюрьму что-то не хотелось... Вернусь в Испанию, — решил я. (Это было, напомню, в 60-х, до смерти генералиссимуса Франко в ноябре 1975 года.) Но как? Денег на дорогу не было. Женюсь (фиктивно) на вьетнамке — одной из шести тысяч уроженок Новой Каледонии, пользовавшихся в ДРВ особым положением. Они, каледонийки, — женщины богатые...

Пьер так и сделал. Я помню, как провожал его с подругой-каледонийкой (он бы женился и на Жанне Д'Арк, если бы та прописалась в военном Вьетнаме, в июле 1968-го). Так выехала из бурного военного Вьетнама вся группа военнопленных из бывшего Иностранного легиона.

У меня остались в записной книжке их имена. Знаю, что все они вымышленные. И никого теперь не найти. Живы ли они?

...Особым положением пользовались бывшие легионеры в королевском Лаосе в 60-70 годах. Каждый вечер они собирались в отеле «Констелласьон», в холле и баре, играли в кости. Хозяин гостиницы, француз с большой примесью китайской и вьетнамской крови Морис Кавалери, с которым я был в дружбе более десяти лет, рассказывал мне о каждом из присутствовавших, чтобы не дать мне сделать ложный и опасный шаг. В бар, например, приходила каждый день пожилая дама в черных очках, с черной собакой — огромным пуделем. В руках дамы — черная трость с металлическим наконечником. Она улыбалась, пыталась заговорить со мной по-русски. Морис успел предупредить: «Поступай, как знаешь. Но это — бывшая гестаповка, начальник женского концлагеря в Чехии. С ней не общаются даже легионеры... Береги честь... Легионеры, конечно, тоже убивали. Но в бою. Эта же... в концлагерях».

И я сберег честь. Экс-легионеры — большие демократы на «алкогольной почве» — приняли меня довольно легко в свой костяно-покерный состав, не расспрашивали о моем прошлом — настоящем, не заглядывали в мою русскую душу, не «допрашивали» журналиста с «особой лицензией свободы действий в Индокитае». (По крайней мере, я так себя чувствовал и ни разу не оступился в «ямах свободы».) [342]

Мои «лаосские» легионеры были люди широкие, авантюризм из их крови и мозга не выветривался даже с годами. Число игроков в кости в баре Мориса постоянно сокращалось. Одни уходили куда-то в джунгли, по чьему-то заданию, и на пятый-шестой раз, а иногда и сразу, больше не возвращались во Вьентьян. Другие продолжали играть в кости и больше не вспоминали «пропавшего без вести». В их глазах я читал лишь вопрос: «Кто следующий? Прости, раз и навсегда!» Как звали ушедшего? Не знал, по-моему, никто. Да и я, журналист, был для них просто «Мишель».

Тогда я специально не собирал материал об «Иностранном легионе» — французы (колонизаторы) свою игру в Индокитае безвозвратно проиграли и были неинтересны; а бывшие легионеры использовались американцами и старались, чтобы о них знали как можно меньше и информация не попала бы в руки Вьетконга. Война шла не на жизнь, а на смерть. И получить пулю за «любопытство» можно было в два счета.

К разведывательно-диверсионной деятельности, бомбежкам, взаимным дерзким налетам примешивались наркотики.

Шефы военной (ГРУ) и политической (КГБ) советских разведок в Лаосе, два товарища-однофамильца на букву Д. (разглашать подлинные фамилии не станем, так как товарищ с Лубянки носил вымышленную фамилию, а его коллега от Арбатского метро, в то время подполковник, считал соблюдение конспирации, сохранение тайны — главными качествами разведчика) Иностранным легионом и разными «бывшими» не интересовались. Советских журналистов, живших и постоянно аккредитованных в королевском Лаосе в середине 60-х, кроме уже знакомого нам представителя АПН, не было. Мы — из «Известий» и «Правды» работали наездами, а ТАССовец появился позже, и его функции были совсем иными. Для резидентов советской разведки Вьентьян был «гнилым местом». «Горели» здесь разведчики один за другам.

— История Иностранного легиона как специализированного воинского подразделения считается одной из самых «долгих и последовательных в мире». Это — и части специального назначения, и карательные колониальные войска, и регулярные части и подразделения, доказавшие способность координировать свои действия с силами ООН, — рассказывал мне У. Бэрчетт. [343] — В общем, Иностранный легион, созданный при Луи Филиппе 10 марта 1830 года, прошел с тех пор через огни и воды. Первоначально и до настоящего времени это — добровольческий корпус, допускающий в свои ряды лиц с «запятнанной совестью», «не нашедших общий язык с правосудием и несогласных с рядом постановлений или всем кодексом государственных законов», сумел создать такой костяк, который не надломился почти за полтора века. А за спиной — первая победа в 1832 году в Северной Африке (Оран, Алжир), участие в Крымской войне, затем в битве при Мадженте (австро-итальянский конфликт), войны в Индокитае, Дагомее, на Мадагаскаре, в Сирии, Северной Африке, я добавил бы также участие в боях в Ливане, Югославии, Сомали, Руанде, Сьерре-Леоне...

— Большинство солдат легиона — не французы. Это — не разглашение секретов легиона, — говорил мне «Петров», — иначе бы я молчал как рыба. В наших частях сегодня 6550 рядовых легионеров, примерно 1560 унтер-офицеров, 350 офицеров. В составе корпуса представители 130 государств, говорят более чем на 70 языках, но единый язык, понятно, французский. В настоящее время в составе солдат легиона — 23 процента русские...

Каждый легионер — своеобразная «собственность» легиона. Он — часть легиона, и легион для него — единое целое. Легион защищает его. В течение первых пяти лет легионер не может располагать отдельными «документами личности», вести так называемую личную жизнь, в частности жениться, обзавестись самостоятельным хозяйством, ему нельзя даже управлять собственным автомобилем. Легионер не может отлучаться из части и страны, где он проходит службу, и тем более не может думать о доме. Никакой ностальгии. В Иностранном легионе это слово вычеркнуто из обихода и словаря.

— Так это же воины-рабы! Люди, лишенные прав. И это в наше-то время! — воскликнул я.

— Считайте как угодно, — отвечал «Петров». — Но это — добровольцы... Таков юридический статус легионеров.

— А сколько, уточните, таких бойцов из России?

— Не знаю. Точной цифры нет. Но говорят, что среди рядового состава выходцев из стран СНГ не менее 23-25 процентов. А это — около 1500 человек. [344]

— Вы как-то общаетесь между собой?

— Конечно. Но в корпусе не может быть «национальных ячеек» или объединений по какому-либо другому принципу. Мы — солдаты. Нам не до «партийных, комсомольских или профсобраний...» И в голову не приходит.

— А как вы решаете «женский вопрос»?

— С трудом. Особенно боимся заболеваний и главным образом СПИДа. В Африке, как нам объясняли, СПИД у каждой третьей свободной женщины. «Хочешь — рискуй. Но тогда твое место — вне легиона».

— Вы постоянно находитесь в одном месте или меняете расположения? Так сказать, передислоцируетесь?

— Это — не секрет, за разглашение которого меня бы осудили легионеры, — замечает «Петров». — Мы находимся в постоянном движении и меняем резиденции. У нас четыре главных опорных центра: в Джибути, на острове АО в Полинезии; на севере Мадагаскара; в Куру (во Французской Гвиане).

— Как оплачиваются услуги солдат легиона?

— Базовая ставка 1700-5300 французских франков в месяц. Со всеми надбавками и т.д. (в основном «так далее") до 30 тысяч франков. Старшие офицеры (315 — французы и 35 — иностранцы) получают в два-три раза больше.

— Находясь в финансовом нормальном положении и прибывая в почти «сексуальном вакууме», не обращаются ли легионеры в сторону «альтернативной любви» — педерастии?

— Для легионера это — позор. Так было всегда И в 1945-м, и сейчас. Если подобные факты выявляются, виновный подлежит немедленному изгнанию из числа легионеров. У нас еще сильны «мужские традиции». Как нигде в мире... И это с вьетнамских времен...

— Кто может стать легионером и как это делается?

— Любой мужчина в возрасте от 17 до 40 лет. Он подает заявление, проходит тщательное медицинское освидетельствование, а затем подвергается различным психологическим и другим тестам на французском языке. Из восьми кандидатов, как правило, проходит всего один. Если у кандидата, выдержавшего все экзамены и зачисленного в легионеры, существуют «трудности с правоохранительными органами» (а таковых более 30 процентов [345] от общего числа легионеров), то «новобранец» просит изменить ему имя, фамилию, другие анаграфические данные. Если у самого кандидата для создания «легенды» не хватает фантазии, то это делает за него один из офицеров, а легионер должен приложить «усердие» и выучить свою новую «биографию».

— Как поступил бы легионер, если ему, волею судеб, пришлось бы воевать против своей Родины? Например, англичанину против... россиянину против...

— Такого, думается, не должно произойти, но сомнений у легионера не возникло бы... Легионер принял клятву верности легиону, который стал для него единой семьей, заменил все.

— Отношение к применению наркотиков?

— Наркотики категорически запрещены. Карается их применение, хранение, участие в торговле, транспортировка.

— Существуют ли особые обычаи у легионеров?..

— Существуют. Например, содержать в порядке и чистоте форму одежды легионера. Солдат никогда не дозволит кому-либо, даже женщине, выгладить свою форменную гимнастерку. Он сам тщательно отгладит три полоски-складки слева и справа, а также на спине. На это ежедневно уходит больше часа, но легионер щедро расходует на глажку этот час.

— Есть ли дезертиры?

— Бывают и такие. Но их не ищут.

— Когда-нибудь легионер все-таки покинет легион — и что тогда?

— Тоска по легиону. И свобода идти на все четыре стороны. Если хотите: даже к черту! Но лучше бы не в Индокитай, Афганистан, Чечню... Туда, где платят, и там, где не гибнут...