Глава 25. Война и необходимость экономического единства

Военная угроза, тяготы войны между народами и необходимость в целях ее предотвращения сосредоточить всю силу и власть в руках международного органа: Всемирного государства, Федерации или Лиги Мира ― вот то, что более всего в конечном счете будет побуждать человечество к созданию международного союза. Но помимо этого есть еще и иная необходимость, гораздо сильнее действующая на современный ум, коммерческий и индустриальный, ― необходимость, порождаемая экономической взаимозависимостью. Коммерциализм это современное социальное явление; можно даже сказать, основное явление современного общества. Экономическая часть жизни всегда играет важную, даже основополагающую роль в организованном обществе; но в прежние времена, оставаясь вещью первой необходимости, она не поглощала всех мыслей людей, не задавала общий тон социальной жизни, не стояла во главе социальных принципов и не воспринималась как их явная основа. В своей коллективной жизни древний человек, по выражению Аристотеля, был прежде всего существом политическим ― после того, как перестал быть по преимуществу религиозным существом; и в тех случаях, когда это было достаточно легко исполнить, он заботился о развитии мысли, искусства и культуры. Экономические мотивы коллектива вырабатывались механически, скорее как потребности жизни, нежели как определенные представления разума. Общество не рассматривалось и не понималось как экономический организм, разве что в самых своих внешних проявлениях. Экономический деятель вызывал уважение, но все же занимал сравнительно низкое положение в обществе; он был только третьим сословием, кастой вайшей. Управление обществом находилось в руках двух других сословий: интеллектуального ― браминов, мыслителей, исследователей, философов, духовенства, и кшатриев ― правителей и воинов. Именно их мысли и предпочтения задавали тон в обществе, определяли его сознательную направленность и поведение, наиболее ярко окрашивали все его мотивы. Коммерческие интересы влияли на отношения между государствами и на мотивы военного и мирного времени лишь как подчиненные и вторичные причины, предрасполагающие к мирным или враждебным отношениям, и только изредка или случайно включались в перечень явных и осознанных причин мира, союза и борьбы. Политическое сознание и политический мотив преобладали; рост благополучия рассматривался в основном как средство политической власти, величия и изобилия мобилизуемых ресурсов государства, а не как самоцель и дело первостепенной важности.

Теперь же все обстоит иначе. Современное социальное развитие наглядно демонстрирует ослабление роли браминов и кшатриев, церкви, военной аристократии, аристократии литературы и искусства и рост власти, или господства коммерческих и промышленных сословий, вайшей и шудр, капитала и труда. Они совместными усилиями поглотили или изгнали своих соперников и занялись братоубийственным конфликтом ради исключительного обладания, при котором результирующее действие силы социальной гравитации, решительная победа его величества Труда и переустройство всех социальных концепций и институтов под его руководством, под руководством именно этого понятия, обусловливающего ценность всех остальных видов активности, выглядит как явный приговор Судьбы. Однако в настоящее время преобладают вайши; а печать их деятельности в мире ― это коммерциализм, господство бизнеса, повсеместная значимость коммерции или утилитарной и материальной эффективности и продуктивности во всех сферах человеческой жизни. Даже в области познания, мысли, в сферах науки, искусства, поэзии и религии преобладает экономическая концепция жизни[109].

С точки зрения современного экономического понимания жизни, культура и ее плоды имеют в основном декоративную ценность; они выполняют роль пышной и желанной роскоши, но не чего-то безусловно необходимого. С этой же точки зрения религия ― не более чем побочный продукт человеческого разума, не имеющий большой практической пользы, а то и вовсе нечто бесполезное и досадное. Образование имеет общепризнанную ценность, но его цель и формы связаны не столько с культурой, сколько с наукой, с практической и экономической стороной жизни; его ценность ― в подготовке достаточно эффективной самостоятельной единицы, способной занять свое место в теле экономического организма. Основное назначение науки не в том, чтобы раскрывать тайны Природы и способствовать распространению знания, но в том, чтобы использовать их для создания механизма, помогать обществу разрабатывать и организовывать использование экономических возможностей. Руководящей мыслью общества, почти что его душой ― если оно еще сохраняет столь нематериальное и непродуктивное явление как душа ― оказываются не религия и литература, хотя первая продолжает влачить жалкое существование, а вторая процветает и множится, правда, главным образом в виде ежедневной прессы, как средство коммерциализма, направляемое политическим и экономическим духом и весьма далекое от той литературы, которая всегда остается прямым средством культуры. Политика и управление становятся все более и более механическими, действующими в интересах развития индустриального общества, разрывающимися между служением буржуазному капитализму и почти непроизвольной поддержкой надвигающегося экономического социализма. Свободная мысль и культура остаются на поверхности этой великой все возрастающей массы коммерциализма, влияют на него, видоизменяют его, но и сами при этом все более испытывают на себе его влияние, пронизываются и окрашиваются им, порабощаются экономическим, коммерческим и индустриальным отношением к жизни.

Столь великие перемены повлекли за собой в прошлом глубокое изменение самого характера международных отношений и, вероятно, будут более явно и сильно влиять на них в дальнейшем. Поскольку поворот в новом направлении маловероятен в ближайшем будущем. Иные предсказывают, в действительности, быстрое завершение века коммерциализма. Однако, нелегко себе представить, как это произойдет; и, конечно, это случится не благодаря возврату господствовавшего в прошлом политического духа или характера и формы старого аристократического социального типа. Вздохи сожаления наиболее консервативного ума об ушедших в прошлое золотых временах ― какими они видятся воображению с определенного расстояния, а на самом деле, не таких уж и золотых, ― вздохи напрасные, вряд ли способные поколебать овеваемый Духом Времени и мчащийся на всех парах локомотив прогресса. Коммерциализму может прийти конец либо в том случае, если его развитие пойдет неким неожиданным образом, либо если начнется новое возрождение духовности самой человеческой расы и, тем самым, произойдет подчинение политических и экономических мотивов жизни мотиву духовному.

Некоторые признаки указывают на возможные изменения в этом направлении. Оживает религиозный дух, и вновь обретают определенную силу потерявшие авторитет религиозные символы и формы. В мирском мышлении человечества появляются признаки идеализма, все больше и больше допускающего среди прочих мотивов мотив духовный. Но все это пока еще достаточно поверхностно и призрачно; остаются незатронутыми и неизменными основа мышления и практической деятельности, мотивация, движущая побуждение. Само это побуждение все еще тяготеет к индустриализации человеческой расы и к совершенствованию жизни общества как экономического и производительного организма. И похоже, что дух этот вовсе не умирает от истощения, так как не вполне еще себя осуществил; он продолжает расти и силы его не уменьшаются. Кроме того, его поддерживает современный социализм, который претендует на роль хозяина положения в будущем; так как социализм опирается на марксистский принцип, заявляющий, что царству его предшествует век буржуазного капитализма, преемником которого он становится, а результаты и организацию которого он конфискует, для того чтобы обратить их к своей выгоде и видоизменить своими принципами и методами. Его задача свергнуть Капитал и возвести на престол Труд[110]; но это только означает, что вся деятельность будет оцениваться с точки зрения затраченного труда и выполненной работы, а не количества вложений и производства. Он будет означать переход от одной стороны экономизма к другой, но не перехода от экономизма к господству какого-то иного, более возвышенного импульса человеческой жизни. Такое изменение, по-видимому, будет одним из основных факторов, с которыми международному сообществу придется иметь дело, либо оказывая значительную помощь, либо создавая величайшие затруднения.

В прошлом коммерциализм, несмотря на политическую разобщенность человечества, должен был вести его к определенному экономическому единству. Но это единство оставалось только подсознательным единством неразрывных взаимоотношений и скрытой взаимозависимости ― отсутствовало какое-либо единство духа или сознательно организованной жизни. Поэтому такие взаимоотношения порождали как необходимость мира, так и неизбежность войны. Мир им был необходим для нормальной деятельности, война становилась устрашающим осложнением для всей их системы. Но ввиду того, что сами организованные единицы оставались политически разобщенными и соперничающими между собой нациями, их коммерческие взаимоотношения пронизывал дух соперничества и борьбы, они оставались хитросплетениями обмана, взаимозависимости и враждебной разобщенности. Защита друг от друга при помощи тарифных барьеров, соперничество за закрытые рынки и сферы эксплуатации, борьба за место или господство на рынках и в областях, которые не могут быть монополизированы, и стремление к взаимопроницаемости, несмотря на тарифные барьеры, ― вот основные черты этих враждебности и разобщенности. И возникновение при таких условиях войны ― это лишь вопрос времени; она неизбежно должна была наступать, как только одна нация или группа наций чувствовали, что не могут дольше придерживаться мирных средств, или сталкивались (в лице набирающего силу союза соперников) с определенными ограничениями, препятствующими их распространению. Война между Германией и Францией была последней войной, возникшей на политической основе. Поскольку тогда еще политические мотивы преобладали над коммерческими. Мотивами же австрийской политики было не стремление к политическому подчинению Сербии, которое могло бы привести лишь к новым затруднениям для Австрийской империи, но желание владеть выходом через Салоники, сулившем коммерческие перспективы. Пангерманизм скрывал в себе страстное стремление германской индустрии обладать огромными ресурсами и выходом к Северному морю, столь желанному для стран, расположенных вдоль берегов Рейна. Его истинным намерением было захватить африканские просторы, в целях их дальнейшей эксплуатации, а если удастся, то и французские угольные месторождения, а вовсе не для того, чтобы править на французской территории. В Африке, в Китае, в Персии и Месопотамии[111] политические и военные действия определялись коммерческими мотивами. Война перестала быть законным наследником амбиций и жажды земных пространств, но стала незаконнорожденным отпрыском ненасытного голода по благополучию, или коммерциализма ― политические амбиции перестали быть ее истинным родителем.

С другой стороны, результаты войны, ее последствия создавали для индустриальной организации жизни и коммерческой взаимозависимости народов невыносимую ситуацию. Было бы преувеличением утверждать, что война разрушила эту организацию, однако ее воздействие имело достаточно тяжелые последствия: создало во всей системе беспорядок и вынудило к неестественным результатам. Война ввергла в пучину беспримерных страданий и лишений страны-участницы и породила gene [112] и серьезные осложнения в жизни стран, сохранявших нейтралитет. Гневный призыв предотвратить возможности новых страданий, а авторов этой самозванной цивилизации, угрожавшей современному индустриальному устройству мира и ведущей к его разрушению, подвергнуть заслуженному наказанию: международной изоляции, проклятию и бойкоту, показал, на сколько прочно был усвоен этот урок. Но стало также понятно (о чем свидетельствовало послевоенное умонастроение), что настоящая внутренняя правда этого явления все еще не понята, а сущность его не осознана. С этой точки зрения ясно также, что первостепенной заботой нового порядка должно быть предотвращение войны. Но как можно предотвратить войну, если будет продолжаться старое коммерческое соперничество между политически разобщенными странами? Как могут быть предотвращены физические действия, если мир все еще остается в состоянии скрытой войны и опирается на принцип борьбы и соперничества? Допустим, путем упорядочивания при помощи закона неизбежной борьбы и соперничества, подобно тому как это осуществлялось в построенной на конкуренции коммерческой жизни нации, до того как поднял голову социализм. Но это было возможно только потому, что конкурирующие между собой индивидуумы или союзы были частью единого социального организма, подчиненного единой правительственной власти, и не имели возможности противопоставлять ей свою индивидуальную волю. Поэтому естественно, что подобная регуляция отношений между народами не может осуществляться иначе, как силами централизованного Всемирного государства.

Но давайте предположим, что физическая возможность войны предотвращается не законом, но принципом, навязываемым в случаях, способных привести к войне, третейским судом; не созданием международной власти, но угрозой международного давления. Состояние скрытой войны будет продолжаться, оно может даже принять новые и губительные формы. Лишенные иных средств, нации вынуждены будут все чаще прибегать к средствам коммерческого давления, что уже демонстрировали в рамках национальной жизни и буржуазия и рабочий класс в своем хроническом состоянии мирной борьбы. Инструменты могут быть различными, но следовать они будут тому же принципу, принципу борьбы и локаута, который представляет, с одной стороны, объединенное пассивное сопротивление более слабой партии, настаивающей на своих требованиях, а с другой ― пассивное давление более сильной партии, настаивающей на своих желаниях. Соответствующим оружием в борьбе между странами может быть коммерческий бойкот (к которому уже неоднократно стихийным образом прибегали и в Азии, и в Европе), способный оказаться крайне эффективным и действенным средством, даже если он организован более слабой в политическом и коммерческом смысле страной. Так как более слабый неизбежно становится более сильным, оказавшись жертвой если не во всех отношениях, то уж во всяком случае став рынком, коммерческим или индустриальным полигоном. Соответствующими средствами для локаута могут быть отказ в капитале или оборудовании, запрещение всякого либо какого-то необходимого импорта в страну-жертву, даже морская блокада, ведущая, в случае длительного ее использования, к промышленному краху или к общенациональному голоду. Блокада ― это средство, обычно используемое в условиях войны, но она уже применялась, вместо войны, против Греции и вполне может быть использована в будущем. Кроме того, остается еще путь непомерно высоких тарифов.

Ясно, что подобные средства могут применяться не только в коммерческих целях и по коммерческим соображениям; когда речь идет о национальных интересах, к ним вполне можно прибегнуть и для защиты, и для нападения, чтобы настоять на любом требовании, справедливом или несправедливом. Мы уже знаем пример того, сколь чудовищным средством может стать коммерческое давление, когда им пользуются в интересах войны. Если Германия и потерпела поражение, то главным образом благодаря блокаде, лишившей ее денежных средств, ресурсов, продовольствия, разрушившей промышленность и коммерцию. Военный разгром не был непосредственно связан со слабостью вооруженных сил, а прежде всего с сокращением и потерей основных источников жизни, с изнеможением и полуголодным существованием, с моральной депрессией от невыносимого положения, лишившего всякой надежды на пополнение и восстановление. Этот опыт вполне может быть распространен и на так называемое мирное время. В некоторых частях света уже предполагалось продолжить коммерческую борьбу после ослабления политической, для того чтобы Германия не только была вычеркнута из списка великих империй, но и была подвергнута непрекращающемуся притеснению, лишена всех прав и даже разрушена как коммерческий и индустриальный соперник. Политика отказа в капиталах и трудовых взаимоотношениях, определенного рода заслон или враждебная блокада открыто отстаивались и какое-то время даже применялись против большевистской России. И допускалось, что Лига Мира[113] могла бы вместо военной силы воспользоваться средством коммерческого давления против любой непокорной страны.

Но до тех пор пока не существует достаточно надежной международной власти, подобное средство использовалось бы, вероятнее всего, не только в таких случаях, не только в интересах закона и справедливости. К нему могла бы прибегнуть любая сильная нация ― гарант общей незаинтересованности ― для подавления слабой нации или влияния на нее; к нему мог бы прибегнуть и союз сильных империй для утверждения своей жесткой воли над миром. Любая сила и любое принуждение, оказавшиеся в руках несправедливой и небеспристрастной власти, всегда порождают злоупотребление и неверное их применение. Поэтому по мере роста единства человечества развитие подобной власти должно неизбежно стать первоочередной потребностью. Всемирное государство даже на самой ранней и несовершенной стадии своего развития должно начать не только с сосредоточения в своих руках вооруженных сил, но сразу и сознательно начинать с того, к чему национальное государство только приближается в своем неспешном и естественном развитии ― с упорядочивания коммерческой, промышленной, экономической жизни человечества, с контроля всех принципиальных отношений международной коммерции[114], а в конце концов и всей ее системы, всех принципов. Поскольку промышленность и труд это пять шестых социальной жизни, а экономический принцип ― руководящая основа общества, Всемирное государство, не контролирующее этот главный принцип человеческой жизни и самую значительную из ее активностей, будет существовать только номинально.