Глава 13. Изгнание из матки.

Вначале была мысль, и эта мысль была “Сука!”, и сукой этой был я. Потом – после строжайшей инспекции своего поведения последних суток, в поезде и дома, я не нашел своей так-уж-прямо-в-чем-то-конкретной вины. Сука постепенно стала отлетать от меня, еще не уверенная, на кого приземлиться.

Я подошел к Томе и обнял ее сзади. Я был большой, теплый и со спины, и чтобы еще больше успокоить ее, я постарался перестать быть собой, чтобы стать персонажем ее глюков. Скоро мне захотелось ударить ее и сказать, что она самолюбивая, страшно возомнившая о себе дрянь. Ага, вот этот персонаж, в которого я чуть-чуть превратился в ночной тьме, вполне подходил на роль искомой суки. Осталось его найти и обезвредить.

“Я грязная! – плакала Тома. – Я черная!”

Я молчал и гладил ее по волосам, и тихо-тихо, чтобы она почти не слышала, шептал на ухо: “Почему?”

Долго ли, коротко, но она мне сказала:

“Я спала со своим отцом!”

Ох ты ж еб твою мать красно солнышко! Меня легонько переколбасило как от трех тысяч вольт по пальцам, и руки я свои на мгновение от нее убрал.

Ну ладно, я вагонный попутчик, случайная связь, от меня завтра и воспоминаний не останется в пестрой Томочкиной судьбе. Так что я могу делать что угодно.

Угодно мне было – узнать подробности; но этого я все-таки боялся. Грозна тень инцеста, нависает она как патриарха указующий перст, как кулак генерала над бедным младосержантским ухом. “Нельзя, блядь!” – и зуботычина.

Опять я чуть не стал сукой, поди ж ты, как легко это у меня получается.

“Он тут у меня сидит!” – выкрикнула Тома, схватила мою руку и прижала к низу своего живота.

“Значит, его оттуда надо выгнать, Тома”, - сказал я. Не спрашивайте, почему я так был в этом уверен. Во-первых, раз уж мы все ходим под запретом инцеста, так не надо нарушать. Во-вторых, еще никто не отменял устранение соперников из тела желанной женщины, с которой ты только что спал и надеешься еще.

Эту мысль – поскольку она молчала – я повторил несколько раз. “Его надо выгнать, Томочка, в аккурат оттуда! Там ему не место!”

“А вдруг я тогда стану… другая?” – спросила она.

“Конечно, станешь другой. Наверняка”.

“И вдруг я перестану быть особенной?”

Я много раз слышал этот вопрос в завуалированной форме, но впервые мне его задали так обезоруживающе прямо и наивно. Моя ты хорошая! Градус моей влюбленности в нее явно поднялся. Я люблю честных людей.

Я обнял ее и прошептал в ухо:

“Перестанешь, дурочка”.

И через пару минут добавил:

“И это будет твое счастье”.

И стало так: отец был изгнан “оттуда” (спустя лет десять после того, как “там” был) осознаванием, хуем и молитвами, а также песней на ушельском языке, которую мы исполнили очень трогательно на два голоса уже когда рассвело.

Конечно, в какой-то момент той ночи или потом Тома сама сделала свой ритуал, как оно обычно бывает, уже сама с собой, и им и насытилась душа, и поменяла свой путь по равнине жизни.

Буду старпером читать лекции на высших курсах и объяснять, как вся эта херотень работает. Как отцу, чтобы заарканить девочку, пришлось уронить ее самооценку в грязь под ногами. Все родители возвышаются над миром своих детей бессмертным колоссом, но некоторые уж слишком. Чтобы она слушала его, он внушил ей, что она совсем дурочка. А она знай себе боролась с мамой, и ничего ей (как обычно) не было жалко во имя этой борьбы. “Мамино имечко плохое, отцово имечко хорошее” (они развелись в ее ранней подростковости). Спать с отцом – говорит один знакомый мой демон – это самое сладкое, что доступно для женщины. Хрен знает, откуда он это придумал. Но, конечно, степень запрета должна быть пропорциональна склонности его нарушить. Оно, может, и сладко, но сильно дорогостояще получается.

Отец ей говорил, что она красавица, и это самое в ней главное и лучшее. А у “красавиц” в этом мире есть только одна форма использования, не считая рекламы колготок и автомобильных покрышек: счастливить мужчину.

Нарушение больших запретов плохо часто не само по себе, а потому, что вызывает гигантское количество вранья в повседневной жизни. Раз тебе приходится что-то скрывать – значит, ты грешен и грязен. Дальше порочный круг. Томочка подкручивала его водкой, поскольку трахалась исключительно по пьяной лавочке. И хотя магически она все свои грехи записывала на папу (это ведь он изначально хотел, а как будто не она), с какой-то дозы это уже перестало работать, и фантазии о собственной “черноте” затопили ее сознание..

А то, что Главный Мужчина сидит у женщины в матке – это очень сильная и во многом верная метафора. Может, доберусь я до ее расшифровки… но что-то мне уже надоело быть старпером на высших курсах. Как-нибудь потом.