Восемь. «смертная казнь и христианство»

 

И так, писателю и публицисту удалось в 1908 году создать настоящий «манифест», и далеко не безобидный и не дружественный к отвергшему уже не раз его предложения правительству. Несмотря на то, что полный его текст не стал в год создания достоянием широкого читателя (быть может, и к лучшему!), он всё же вызвал необычайно бурные отклики — во вполне предсказуемом, впрочем, скушном ключе. Правительственный орган газета «Россия», к примеру, обвинила Толстого в том, что он проповедует «безформенную безгосударственность», в то время как власти казнят ради «блага народа». «Русская правда» опубликовала статью Ф. Чеботарёва «Ложь великого старца», угрожавшую тем, что, «если разбойников пустят свободно гулять по стране […], то страна тоже молчать не станет, и её голос не будет так лжив, как лжив голос яснополянского отшельника» (Цит. по: Шифман А.И. Статья «Не могу молчать» Л.Н. Толстого. Тула, 1958. С. 44).

 

Один из ненавистников «толстовщины» (т.к. сам бывший толстовец, из породы хер что у Льва по-настоящему понявших и оттого "разочаровавшихся"...), публицист М.О. Меньшиков, выступил в «Новом времени» в защиту смертных казней и чрезвычайных законов как «законов самой природы», обусловленных необходимостью защиты мирных жителей и «бедняков – крестьян» от убийц. Итак, казни нужны всем, кроме убийц, и виноваты в них все, а значит – никто. Статья, по его мнению, написана Толстым бездарно, неубедительно (Там же. С. 46 – 47).

 

Клевали Толстого в прессе, в «ругательных» письмах к нему… Клевали, как мы знаем, всё жесточе и в семье, создав к 1910 г. 80-тилетнему старику практически ПЫТОЧНЫЕ условия.

 

Явились тогда, конечно, и восторженные поклонники «манифеста»… все эти репины, короленки… профессор и либероид Малиновский… но о них нагорожено всякими «дежурными» шифманами уже в советское время столько, что совершенно не хочется здесь их поминать. Всех их объединяла принадлежность к некоему политически оппозиционному (хотя бы либеральному) лагерю и НЕЖЕЛАНИЕ разделить с Толстым главное: религиозное понимание жизни. Им было наплевать на него как СТРАДАЮЩЕГО ЧЕЛОВЕКА — А НЕ «икону» некоего общественного движения. Так что давайте получше приглядимся к открытым ПРОТИВНИКАМ: они были хотя бы задорней, остроумней, интересней хвалителей... и уж если ненавидели Толстого, то и ненавидели вполне искренне, личностно-окрашенной ненавистью, бодро и страстно. Ниже — об одном из таких.

 

18 декабря 1908 г. в упомянутом выше «Новом времени» появился, по сути, полуофициальный правительственный ответ Толстому – заметка Александра Аркадьевича Столыпина (1863 - 1925), высказавшегося в пользу смертных казней СО ССЫЛКОЙ НА ЕВАНГЕЛИЕ.

 

Литератор и журналист Александр Аркадьевич Столыпин был сыном приятеля Льва Николаевича и сослуживца его по Севастополю, Аркадия Дмитриевича Столыпина (1821 - 1899) и младшим братом печально знаменитого П.А. Столыпина, причём считался бОльшим либералом, нежели знаменитый брат. Но, по-видимому, была в его характере та «заминка», червоточинка, которая так не нравилась Толстому в людях вообще. До Первой российской революции Саша свой либерализм подраструсил… Кризисным для него оказался 1904-й год, когда распоряжением министра внутренних дел и шефа жандармов В.К. Плеве он был отстранён «за вредное направление» от редактирования газеты «Санкт-Петербургские ведомости». С этого года и вплоть до октября 1917 г. Александр Аркадьевич — постоянный сотрудник газеты «Новое время», имевшей репутацию сервильного, проправительственного издания.

 

Неизвестно, какие воспоминания вызвало у Толстого имя сына близкого друга под поганой заметкой, что неприятнее всего его задело, но уже 21 декабря личный его секретарь, друг, единомышленник и будущий биограф Н.Н. Гусев записал в своём дневнике следующее:

 

«Вчера вечером Л.Н., читая полученные письма, взволнованный вышел в столовую и попросил меня найти № «Нового времени» от 18 декабря. Когда я нашёл и подал ему, он отыскал в этом № статью «Заметки» А. Ст-на и попросил меня прочесть её вслух. В этой статье говорится о том, что напрасно думают, что Христос запретил смертную казнь: Он не только не запретил, но узаконил её. Эту мысль автор статьи доказывает текстами из Евангелия. Оказалось, что Л.Н. получил письмо от петербургского студента, приложившего вырезку этой статьи и спрашивающего о том, что Л. Н. о ней думает. Всё так же взволнованный, Л. Н. ушёл к себе и написал письмо студенту и автору статьи. А сегодня утром, возвратясь с прогулки, он продиктовал мне начало новой статьи, вызванной заметкой “Нового времени”. Видно, что заметка эта заставила его сильно страдать» (Гусев Н.Н. Два года с Л.Н. Толстым. М., 1973. С. 225-226).

 

Давайте внимательно прочитаем теперь эту самую «Заметку» А.А. Столыпина (в полном виде цитированную Толстым в новой, ответной на неё, статье), в особенности же то место в евангелиях, которое цитирует Александр Аркадьевич как «священный аргумент» в оправдание массовых казней, благословлявшихся в те дни в России его братом, премьер-министром.

 

«Восставать против смертной казни — задача очень лёгкая, приятная и выигрышная. Я с детства всю жизнь так и думал, что государство может отлично обходиться без смертной казни, что заповедь «не убий» является повелительным руководством для человечества, что смертная казнь противоречит христианскому укладу.

 

Но пережитая в России революция и страшный рост преступности во Франции при фактической отмене смертной казни заставили многих (в двух государствах с противоположным политическим строем) переоценить и эту ценность. Мне этот вопрос представляется гораздо более сложным и сомнительным, чем он всегда представлялся в своей кажущейся простоте и ясности.

 

Первое сомнение, которое является, следующее:

 

Отказываясь казнить преступников, не обрекает ли этим самым государство на казнь случайных жертв разнообразных преступлений? Другими словами: милуя заведомо виновных, государство казнит гораздо большее число заведомо невинных людей.

 

Но ведь это противоречит нашим религиозным понятиям....

 

Приходится и тут разобраться. Как примирить суровый Моисеев закон, пестрящий смертными казнями, с общей заповедью: «Не убий». Совершенно очевидно, что эта заповедь касалась частных отношений граждан, оберегая государственную монополию еврейской теократии.

 

Совершенно так же, как закон, возбраняющий, например, частным лицам постройку железных дорог, этим самым указывал бы на преимущественное право государства пользоваться этой регалией.

 

Но суровый закон Моисея доразвился до кроткой религии Христа. Принято думать, что достаточно простого указания на Евангелие, чтобы победоносно оспаривать самую возможность казни. Между тем в Евангелии только в одном месте (Ев. от Марка гл. 7, ст. 9—13) упоминается о смертной казни и... в пользу её:

 

«9. И сказал им: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти своё предание?

10. Ибо Моисей сказал: почитай отца своего и мать свою, и злословящий отца или мать смертью да умрёт (Исх. 20, 12, 21, 16).

11. А вы говорите: кто скажет отцу или матери: корван, то есть дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался.

12. Тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей.

13. Устраняя слово Божие преданием вашим, которое вы установили; и делаете многое сему подобное».

 

Здесь мы видим, что Христос закон, влекущий смертную казнь, называет словом Божиим и противопоставляет ему предание, отменяющее частное применение этого закона.

 

Как же смотрел Христос на возможность судебных ошибок, на приговоры несправедливые? Он имел в виду верующих, которым смерть не должна внушать панического ужаса, естественного для отрицающих загробное существование, и потому повелел не бояться «убивающих тело».

 

Право на человеческую жизнь — страшное право. Когда государство выпускает его из рук, его подбирают самозванцы и пользуются им без удержа и страха.

 

А. Cт<олыпи>н» (38, 39-40).

 

Толстой пишет в статье, что, прочитав сие, он не верил своим глазам, не верил, что такое может быть «не во сне, наяву»:

 

«Всё так, все это не во сне, наяву. В большой распространённой консервативной газете, стоящей будто бы за поддержание христианской религии, разносится по всей России с видом значительности, серьёзности и авторитетности это ужасающее кощунство, насмешка, издевательство над учением Христа и полнейшее отрицание его» (Там же. С. 40).

 

Но это было очевидно для Толстого и немногих в ту эпоху в России знатоков евангельских текстов. Не то для НАШИХ современников, для которых многое нужно пояснить.

 

Статья Столыпина, во-первых, написана в уже установившейся в тогдашней, буржуазной, России традиции манипулятивной журналистики — попросту говоря, журналистики ОБМАНА. Она открывается своеобразным личным признанием Александра Аркадьича о юношеской его «наивной» вере в то, что слово Божье существует — не для почитания его лишь на словах же, а для следования ему в общественной жизни. То есть информацией, которую нельзя проверить… но которой можно, пожалуй, поверить. Мы упомянули выше биографический факт: братик премьер-министра был все лучшие годы жизни (до 40 с лишком лет) бОльшим либералом, чем Пётр Аркадьевич, существенно изменив мировоззрение уже буквально накануне Первой российской революции. Но здесь не что-то бОльшее, как неуспешно пройденный Александром Аркадьевичем известный психологам «кризис зрелого возраста». Апелляции, для оправдания резкой смены воззрений, к росту французской или российской преступности в данном случае — не более чем лукавство публициста.

 

Вот именно, что «вырос мальчик» — если руководиться всё той же концепцией «трёх жизнепониманий» Толстого — не в христианском, а в общественно-государственном жизнепонимании. И в нём остался, и его явил в своей заметке о смертной казни, возмутившей Льва Николаевича.

 

И, конечно, нашёл в тогдашней России (как нашёл бы и в теперешней) себе множество единомышленников. Потому что — НЕТ в «православной Руси» доминирующего христианского сознания и никогда не было! Доверчивость же к внешне логическим построениям самозваного «богослова» — благодарная почва для манипуляций и лжей.

 

Отчего во Франции растёт преступность? Лопоухим незачем знать это: пусть «проглотят» аргумент Столыпина, что растёт она из-за неактивного применения французами гильотины.

 

И революция в России – не аргумент для оправдания казней. Выше мы уже приводили одно из любимейших Толстым даосских изречений: «Решайте сложные проблемы, когда они ещё легки». Хорошее правительство должно уметь ПРЕДОТВРАЩАТЬ всплески социальных протестов и недовольства граждан, НЕ ДОПУСТИТЬ всплеска организованной преступности и мерзости революций. Как это сделать? Какие нужно принять конкретные меры? И об этом, как мы уже сказали выше, Толстой писал ещё ДО Первой российской революции –  в обращении к «Царю и его помощникам». Реакции было — почти ноль. Кто же виноват?

 

Правительство же, не умеющее уберегать граждан от социальных катастроф или даже крупных кризисов — вряд ли может претендовать на указанную А.А. Столыпиным в заметке СОЦИАЛЬНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, на роль арбитра споров и конфликтов частных людей, надзирателя за преступниками, а уж тем более – их исправителя или карателя.

 

Идём дальше…

 

«Суровый Моисеев закон» вовсе не «доразвился», как утверждает Столыпин, до «кроткой религии Христа», а был УНИЧТОЖЕН ею во всей его авторитетности для еврейского сознания, с позиций нового («всемирного», «божеского» — так называл его Толстой) жизнепонимания… принятого, однако, как руководство жизни не то, что в XIX-м, но даже и в нашем XXI-м столетии, увы, лишь немногими. В зависимом же от ветхого еврейского жизнепонимания сознании обрядоверов и идолопоклонников «исторических» церквей, включая православие — так и опочил, медленно гния и отравляя идеологическими миазмами, давно не актуальный еврейский Закон, изложенный в Ветхом Завете.

 

Да, действительно, и этот закон на определённом, давно пройденном цивилизованным человечеством этапе был «словом Божиим». Был он таковым для верующих евреев времён Христа, и поэтому, обращаясь ко всем им, КРОМЕ собственных учеников, Иисус именует его законом Бога — чтобы быть понятым и выслушанным ими, а не прогнанным или побитым камнями.

 

Но вся проповедь Христа — об ином, высшем Моисеева, вечном Законе:

 

«Христос говорит: я не пришёл  нарушить вечный закон, для исполнения которого написаны ваши книги и пророчества, но пришёл научить исполнять вечный закон; но я говорю не про ваш тот закон, который называют законом Бога ваши учители фарисеи, а про тот закон вечный,  который менее, чем небо и земля, подлежит изменению» («В чём моя вера?», гл V; 23, 336).

 

Для христианского сознания, как много раз пытался донести до современников Толстой, важнее всего — следование познанной воле Отца, Бога. Не во внешних поступках, как войны, революции, казни, а — прежде всего, в сознании. Удержание тех смирения и страха Божия (то есть страха перед СВОИМИ грехами, СВОИМ нарушением воли Бога), того СОСТОЯНИЯ СОЗНАНИЯ, которое обозначено известными «блаженствами», открывающими Нагорную проповедь Иисуса Христа (Мф. 5: 1 - 12). Это состояние сознания открывает для личности христианина и для общности его единоверцев (Церкви) возможность исполнить «малейшие заповеди», которые изложены следом. Их последовательность — неслучайна:

 

ПЕРВАЯ, Мф. 5: 21-26. Она касается преимущественно личных отношений двух и более человек и мотивирует христианское сознание личности к тому, чтобы никого, ни одного человека, не считать «ниже», ничтожней себя, человеком «пустым» («рака») или сумасшедшим («безумным»). Действительный сумасшедший, с позиций христианского понимания жизни, достоин увещания, а невменяемый — сожаления, но никак не расправы. Их грехи, их порочность — это их и общая (Церкви) беда, но никак не повод к осуждениям, к обвинениям и расправам. Первая заповедь открыто, из уст самого Христа, запрещает ранним христианам, жившим в еврейском или языческом мире, пользоваться судебными структурами государства, а предписывает всякому в Церкви Христа МИРИТЬСЯ ЛИЧНО, для своего блага восстановляя, прежде всего, в своём сознании «блаженства» милости, кротости и миротворства.

 

Все попытки возражать на очевидный вывод о несоотносимости этой Заповеди с деятельностью судебных систем в России и других государствах — это попытки людей, не вытряхнувших из своей головы пережитки языческого и еврейского жизнепониманий, обмануть себя и других. Это попытки умозрительно изъять личность осуждающего из социальных контекстов, представить в теории НЕСИСТЕМНО то, что по сущности всегда сложно-системно.

 

Правильное же суждение просто: если христианин и общность христиан (Церковь) исключат для себя, как грех, возможность в головах, КАЖДЫЙ ЛИЧНО, осуждать, ничтожить человека, желать для него расправы, наказания — они ТЕМ БОЛЕЕ не станут, да и просто не смогут, выносить осуждение, греховные помыслы о «наказании», о принуждении кого-то на СИСТЕМНЫЙ УРОВЕНЬ, то есть, на практике: пользоваться судами, полицией, охранниками, тюрьмами… а вместо этого доверятся воле Бога, от себя требуя только смирения и страха (включая осуждение) СВОИХ грехов (страха Божия). То, что недопустимо и невозможно для каждого отдельного члена общности — тем более недопустимо и не может быть оправдано для всей общности в целом.

 

Недопустимо и неоправданно… но при этом, к сожалению — возможно, исходя из особых характеристик сложных систем, а также знаниевой ограниченности и личных свойств их человеческих распорядителей. Но и это было ведомо Богу и Христу Его — и ради этого разрешён учением Христа ПРАВЕДНЫЙ ГНЕВ: гнев пророка и обличителя лжи и зла общественного устройства. В обществе христиан, где торжествует авторитет не силы, а именно знания (эпистемос) — этого было бы достаточно для прохождения системной своих кризисов мирно и бескровно: так, как старец Толстой и представлял себе в 1900-х «настоящую» революцию.

 

По таким идеалам до невозможности тяжело жить одному человеку христианину — когда нет, как таковой, истинной Церкви. Жить среди хищников, одержимых фобиями и страстями, похотями, характерными для язычников и евреев. Вот почему Иисус основал Церковь и заповедал ученикам своим сохранить её — не внешнюю структуру, не иерархию, конечно, а именно СОСТОЯНИЕ СОЗНАНИЯ, убеждения и психический строй, кои должны отличать их от язычников и евреев. К несчастию, исторически очень быстро (уже во II-III веках) совершилась в Церкви Христа та подмена христианского жизнепонимания языческим и еврейским, которая привела к той гибели христианства, о которой писал Толстой со времён своего трактата «В чём моя вера?» — в том числе, опять и снова, и в статье «Смертная казнь и христианство».

 

Для примера, отрывок из книги «В чём моя вера»:

 

«Христианская церковь со времён Константина не потребовала никаких поступков от своих  членов. Она даже не заявляла никаких требований воздержания от чего бы то ни было. Христианская церковь признала и освятила всё то, что было в языческом мире. Она признала и освятила и развод, и рабство, и суды, и все те власти, которые были, и войны, и казни, и требовала при крещении только словесного, и то только сначала, отречения от зла; но потом при крещении младенцев перестали требовать даже и этого.

 

Церковь, на словах признавая учение Христа, в жизни прямо отрицала его.

 

Вместо того чтобы руководить миром в его жизни, церковь в угоду миру перетолковала метафизическое учение Христа так, что из него не вытекало никаких требований для жизни, так что оно не мешало людям жить так, как они жили. Церковь раз уступила миру, а раз уступив миру, она пошла за ним. Мир делал всё, что хотел, предоставляя церкви, как она умеет, поспевать за ним в своих объяснениях смысла жизни. Мир учреждал свою, во всём противную учению Христа жизнь, а церковь придумывала иносказания, по которым бы выходило, что люди, живя противно закону Христа, живут согласно с ним. И кончилось тем, что мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой жизни, и церковь стала не только оправдывать эту жизнь, но утверждать, что в этом-то и состоит учение Христа» (23, 439).

 

ВТОРАЯ малая заповедь (Мф. 5: 27-32) — так же о межличностном уровне отношений: мужчины и женщины. Для христианского сознания не могут существовать крайности «патриархальности» или «феминизма», а есть только равенство женщины и мужчины, как работников Божьих в мире.

 

К сожалению, именно в этой заповеди, делающей невозможными похоть и блуд, в сильнейшей степени выразилась реакция еврейского и языческого сознания тех, кто, через века после Христа сперва составлял «канонические» евангелия, а потом толковал их. Перетолковали так, что в христианских странах (не исключая буржуазной России эпохи Толстого) оказались возможны и блядство (проституция), и даже его СИСТЕМНЫЙ УРОВЕНЬ ОРГАНИЗАЦИИ — знаменитые «билеты» и публичные дома.

 

Половая похоть, в сочетании с гордостью своей животной силой, умом, красотой, привлекательностью и пр. – тяжёлый крест. Но если удерживаешь в себе состояние сознания блаженств и памятуешь Первую Заповедь — то победишь и это. ЕСЛИ.

 

ТРЕТЬЯ малая заповедь (Мф. 5: 33 - 37) запрещает христианину выходить из воли Отца уже в отношениях не личности с личностью, а — с общностями НЕхристиан, среди которых приняты обещания и клятвы (включая официальные: клятвы на суде, военные присяги и пр.). Христианин ни в чём не должен обещаться, делая себя манипулируемым рабом этих людей.

 

Нельзя, например, у банкира или ростовщика (еврея, православного или любого иного нехристя) брать деньги с обещанием как-то вернуть: кредиты, импотеки и пр. И тут тоже — не исполнить без предания себя во власть Бога, без доверия Ему, без смирения и страха Божия (страха согрешить). Не будет этого — и завладеют христианином первобытные соблазны и страхи, и повлекут его под длань богачей: дабы купить себе деньгами эфемерное «обеспечение» своей жизни. Повлекут под власть языческого меча и дубинки отправителей государственной власти — ради эфемерной же «безопасности» от других таких же носителей мечей и дубин…

 

А в общине христиан — не было бы вовсе счётов, обязательств и денег. Христианское отношение к труду (как деятельности не для себя и не для общества, а во славу Божию) и собственности как его результату (всехнего, общего владения общины, как единой Церкви, единого Тела Христова, единого Бога…) исключило бы такое самопорабощение.

 

Не жалей просящему ни рубашки, ни верхней одежды… Но антихристов мир любит не просить, а грабить. «Полюдье» русских князей или современная налоговая служба путинской России — всё только формы узаконенного, введённого в СИСТЕМУ грабежа. Что делать? Только положиться на волю Бога, на спасение от Него. Как может «случай» (?) увести от человека собирающегося убить его дикого зверя, отвлечь его — так в мире зла, в мире животной жизни могут таким же Божьим промыслом явиться симпатанты и защитники христианских общин, которые отведут от них внимание системно организованных грабителей (правительств) и сберегут от грабителей-одиночек, не успевших расстаться с воровскими замашками своих первобытных животных предков… Не важно, как это БУДЕТ. «Может быть и то, что и нас не будет» — ответил бы Толстой. Важно одно: не нарушить страхами своего единения с Богом.

 

Обратившись к исполнению первых трёх, честно стараясь для этого, легко христианину исполнить и ЧЕТВЁРТУЮ малую заповедь: «не противьтесь злому». Заповедь, касающуюся уже отношений КРУПНЫХ ОБЩНОСТЕЙ людей, подразумевающую (как и проповедал Толстой) сперва исключение НАСИЛИЯ как способа ВРЕМЕННО НЕОБХОДИМОГО в мирской жизни противления всему тому, что субъективно атрибутируется личностями и общностями таковых как «злое». А в перспективе же знаниевого и нравственного совершенствования в Боге Церкви Его, в перспективе всемирного торжества христианского жизнепонимания — и совершенное непротивление, как идеал, разумеющий, вероятно, могущество человечества отдалённого будущего СПОЛНА ПРЕДВИДЕТЬ И ПРЕДОТВРАЩАТЬ то, с чем приходится пока бороться нам.

 

Наконец, для отказавшегося от всех системных уровней суда над ближними, всякого ничтожения их; от всякого пользования человеком как средством своих целей (включая половой грех); для победившего похоти и прихоти, а главное страхи, влекущие к князям и толстосумам мира сего, заставляющие обещаться им в данях или служении; для отвергнувшего насилие как негодящий путь борьбы со злом — открывается возможность исполнения и ПЯТОЙ малой заповеди (Мф. 5: 43-48) – об отвечании любовью на вражду. Именно так её исполнение в мирских условиях и нужно понимать — а не так, как трактуют те, кто желают выставить её неисполнимой: как «заповедь любви к врагам». Для христианского сознания не может быть «врагов».

 

Как не может быть и «преступников» для казней, тюрем, телесных расправ. Есть только люди, в той или иной степени: а) невежественные и б) омрачённые. Соответственно, и путь исправления для большинства — учение, наставление, просвещение. Пресловутых же «неисправимых» в подлинно христианском обществе было бы СЛИШКОМ видно, чтобы можно было бояться их поступков. Так как весь мир Божий, вся вверенная Свыше человечеству планета Земля — одна всехняя, общая мастерская нашего труда во славу Отца, то в ней всегда найдутся места, где в ДОСТОЙНЫХ ЧЕЛОВЕКА условиях, пусть и под контролем опекунов, могли бы жить самые «неизлечимые». В сказке Н. Носова о страшном антимире жителей Луны (в котором можно опознать много черт буржуазной России) был т.н. Дурацкий остров, куда, отлавливая на улицах, отправляли социально слабых, неблагополучных обитателей лунных городов. Остров, находясь на котором, они деградировали в сытом безделье и погибали. Значит, не в злом антимире (в котором читатели легко опознают сходство с современной путинской Россией), а в МИРЕ БОЖЬЕМ может быть и ЧЕЛОВЕЧНЫЙ остров, остров торжества христианского милосердия и заботливой любви к таким людям.

 

Потому что нет вообще ничего «неизлечимого» или «неисправимого», а есть — НЕУМЕНИЕ людей, созданное ими же: тем, что люди, миллиарды людей, считавшие и считающие себя «хорошими», не преступными и здоровыми, ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ ПОСЛЕ ХРИСТА, не исполняя его учения, тратили основное время жизни, основные силы и средства не на познание и совершенствование мира и самих себя, а на обслуживание страстей и фобий — своих и чужих. На глупости и гадости, такие, как скопление богатств, торговля, война… Оттого и нет умения одолеть «преступность», но досаду за это, катализируемую ненавистью и страхами — неверно переносить с себя на социально слабейших, на меньшинство самых грешных. Тем более — обзывать их «преступниками» или как-то вовсе расчеловечивать в своих «хороших» головах.

 

  Каждая из «малейших заповедей» Христовых по существу своему ОТМЕНЯЕТ некоторое правило из древнего Моисеева закона. И самая первая — как раз отменяет осуждение и приговоры посредством судов: «не убивай, кто же убьёт, подлежит суду » (Исх. 20: 13). Не только нельзя христианину приговорить человека к казни, к смерти, но нельзя и того, как мы сказали, что между язычниками, рабами зверя (звериных, животных атавизмов своей психики) приводит к внесудебным расправам, дракам… даже просто к осуждению согрешившего человека.

 

Осуждать можно и нужно — сам порок, грех. В этом праведный, разрешённый Христом гнев: гнев учителя и пророка. Тем более осуждать, бороться ненасильственно, словом, можно и нужно с СИСТЕМНЫМИ ФОРМАМИ, которые в общностях мнимых (церковных) «христиан» принимают их грехи и пороки. Драка в усложнении, в системе и организации – это война. Война в латентной, системно-вариативной форме — это торговля и всякая конкурентная борьба в обществе. Наконец, желание индивида мстить, осуждать и наказывать, возведённое в состояние системы — это суды, тюрьмы, казни… Любители возражать на это обличают себя уже тем, что допускают в своих общностях, ПОМИМО официоза, ещё и периодически совершающиеся самосуды, избиения пойманных «преступников», пытки в полицейских и тюремных узилищах… Всё это красноречиво подтверждает правоту Л.Н. Толстого в его обличении СУЕВЕРИЯ НАСИЛИЯ с позиций христианского понимания жизни.

 

И ложь, прикрывающая и оправдывающая насильнический строй, тоже образует в лжехристианском мире свои системные формы, отравляя общественное сознание. Этому-то уже отравленному, порабощённому ложью сознанию и адресует своё «богословие» А.А. Столыпин.

 

«Закон и пророки до Иоанна <Крестителя>; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него» (Лк, 16: 16) — ВОТ высшая Божья правда-Истина. Настолько страшная языческому и еврейскому мирам, что в каноническом Евангелии от Луки, где приводятся эти слова Христа, кем-то ещё в древности приписаны следом слова: «Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадёт» (Лк. 16: 16-17). Даже если памятовать, что речь Христа и здесь — о Законе вечном, а не еврейском, всё равно перед нами пример явно вставленного, неуместного текста: в особенности после слов о недопустимости служения одновременно «Богу и маммоне» (богатству), возмутивших фарисеев (Лк. 16: 13-14).

 

Даже церковь православия трактует всё это место ближе к истине, нежели хотелось бы большинству её адептов:

 

«Если здесь Господь повторил это изречение и направил его против фарисеев, то оно значит, что время фарисейской лицемерной праведности и мнимого исполнения закона в глазах народа прошло, и прошло так, что и фарисеи и не заметили этого. Со времени Крестителя настала новая эпоха Царства Божия на земле, где уже ясно открывается, что праведность фарисейская — ничтожная праведность; теперь УСИЛИЕМ ВХОДЯТ в Царство Божие, и это начинают понимать люди, только не фарисеи. <…> Дабы кто-нибудь подобно фарисеям не сказал Ему с насмешкой: что ты говоришь? Ты противоречишь закону. Он благословляет <наживу и богатство>, а Ты учишь нестяжательности, Господь говорит: закон и пророки имели время до Иоанна, и хорошо так учили, потому что слушатели были тогда в юном возрасте. Но с того времени, как явился Иоанн и проповедал Царствие Небесное, блага земные не имеют уже времени, а проповедуется Царствие Небесное. Поэтому желающие небес должны на земле усвоить себе нестяжательность» (Еп. Михаил (Лузин); http://bible.optina.ru/new:lk:16:16).

 

Человечество XX-XXI веков своим потенциалом разрушения и самоуничтожения уже настолько вышло из юного возраста, что держаться за отжитое, еврейское, общественно-государственное, жизнепонимание — не только вредно, но и опасно для всех. Яснополянский Лев поэтому, Толстой-христианин — не менее Луки евангелист и не менее Христа спаситель мира.

 

Уже одной Нагорной проповеди достаточно, чтобы понять, за что возненавидели Христа книжники и фарисеи еврейские. За что его приговорили к смерти. (За что выжили из дома в осенний холод, в погибель жена и детки старца Льва Толстого…) Он именно, что отменял, на словах и на деле, древний еврейский закон, закон Моисея — но не оставляя своих учеников без руководства, а давая закон новый. Тому же учил и учеников своих, св. апостолов.

 

Давайте теперь воротимся к главе из Евангелия от Марка, которую цитирует А.А. Столыпин в «доказательство» санкции Иисусом Христом смертных казней — но прочтём его С КОНТЕКСТОМ: теми строками, которые Столыпин хитренько пропустил в своей цитате:

 

«Собрались к Нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима, и, увидев некоторых из учеников Его, евших хлеб нечистыми, то есть неумытыми, руками, укоряли.

 

Ибо фарисеи и все Иудеи, держась предания старцев, не едят, не умыв тщательно рук; и, придя с торга, не едят не омывшись. Есть и многое другое, чего они приняли держаться: наблюдать омовение чаш, кружек, котлов и скамей.

 

Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?

 

Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исаия, как написано: люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня, но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим.

 

Ибо вы, оставив заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное.

 

И сказал им: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание?

 

Ибо Моисей сказал: почитай отца своего и мать свою; и: злословящий отца или мать смертью да умрёт.

 

А вы говорите: кто скажет отцу или матери: корван, то есть дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался, тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей, устраняя слово Божие преданием вашим, которое вы установили; и делаете многое сему подобное» (Мр. 7: 1-13).

 

Недаром, однако, в своём «Соединении и переводе четырёх евангелий» Толстой слово «фарисеи» переводит как «православные»:

 

«Слово «фарисей» […] по всем исследованиям значит совершенно то же самое, что значит у нас православный. Слово это происходит от еврейского «параш» и употребляется или в смысле «толкователь» […], за  что выдавали себя фарисеи, по Иосифу Флавию, или в смысле «паруш», т. е. тот, который отделяет себя от толпы неверных и  считает себя правым, т. е. православным. Особенность фарисеев (по всем исследованиям, согласным между собою) состояла  в том, что: 1) Они признавали, кроме священного писания, ещё изустное предание παρἀδοξις, священное предание, требующее известных внешних обрядов, которые они считали особенно важными. 2) Они толковали священное писание буквально и считали исполнение обрядов более важным делом, чем исполнение нравственного закона. 3) Они признавали зависимость человека от Бога, которая, однако, не вполне  исключала свободу воли. Что же это, как не наши православные? Разумеется, фарисеи не были самые наши православные, по это были те, которые занимали совершенно место наших православных» (24, 104).

 

Это воистину единомышленники: не только по еврейскому, враждебному Христу, жизнепониманию, но и по желанию, с одной стороны, соделать из ветхоеврейского Христово, с другой же — оправдать своё неисполнение Христова, подменённое обрядоверием и бытовыми предписаниями и табу так же, как у фарисеев положения древнего Закона — новейшими «преданиями старцев».

 

В этом весь смысл и евангельского отрывка, ЯКОБЫ оправдывающего и освящающего смертную казнь. Иисус говорит не со своими учениками, а с последователями (номинальными) древнего Закона – того самого, который имел значение «до Иоанна», то есть до первого в тогдашнем еврейском социуме человека, возвысившего в себе духовное начало жизни и пришедшего к высшему, нежели еврейское, жизнепониманию. Ему последовал Иисус и ученики его и Иоанновы (к сожалению, позднее не удержавшие между собой единства понимания и последования). Но ему не следуют фарисеи, почитатели Закона. Ученики Христа на деле нарушают «предания», фарисеи же, порицающие их — не слушают на деле Закон, не исполняют его (как и наши православные — Нагорную проповедь Христа). Что же они? Настолько «в юном возрасте», что не могут? или обдуманно лукавят, дабы возвысить свою отсталую (перед новым жизнепониманием), бесплодную и ненужную уже «традицию»? Иисус уличает их во втором. Они ведь всё равно не могут уразуметь содержания и значения того высшего состояния сознания, в котором пребывают Иисус с учениками, только одним из внешних выражений которого было нарушение «апостолами» обряда омовения рук. От них нельзя ожидать ни понимания, ни исполнения «малейших заповедей» — так пусть, не лицемеря, хотя бы чтут свой Закон! Вот истинный смысл отповеди, данной им Христом, а совершенно не то санкционирование ДЛЯ ХРИСТИАН судов и смертной казни, на котором настаивает брат «обер-вешателя» николаевской России, П.А. Столыпина.

 

Примечательно, что и здесь даже церковники трактуют это место так же ближе к Божьей Истине, нежели обманщик Столыпин:

 

«Наученные держаться одной добродетели и кроме её ничем иным не озабочиваться, ученики Господа без умысла и в простоте ели неумытыми руками. Между тем фарисеи, желая найти предлог к порицанию, ловят этот случай и обвиняют апостолов, хотя не как нарушителей Закона, но как нарушителей предания старцев, ибо в Законе нет предписания умывать руки до локтей…» (Блаженный Феофилакт Болгарский; http://bible.optina.ru/new:mk:07:01#blzh_feofilakt_bolgarskij).

 

«Чтобы сильнее обличить иудеев, Господь приводит и пророка, осуждающего их. Они обвиняли учеников за то, что ученики преступили предание старцев, а Господь направляет против них самих гораздо сильнейшее обвинение, именно: что они преступают закон Моисеев. Закон, – говорит Он, – учит: «почитай отца своего и мать свою»; а вы учите детей говорить своим родителям так: то, чего вы хотите от меня, есть корван, то есть посвящено Богу. Ибо фарисеи, желая воспользоваться имуществом простых людей, учили детей (когда дети имели какую-либо собственность и родители требовали у них) говорить следующее: я уже посвятил то Богу, и ты не требуй посвящённого Богу. Обольщая таким образом детей и убеждая их посвящать Богу из своего имения, фарисеи чрез это заставляли их пренебрегать родителями, и посвящённое Богу поглощали сами. Это-то Господь и ставит им в вину, что они ради корысти преступают Закон Божий» (Его же; http://bible.optina.ru/new:mk:07:06).

 

«Есть и ныне многие, которые для соблюдения какого-нибудь внешнего обряда или церковного пр<