В глуши для путников пристанище

(«О, кто дал бы мне в пустыне пристанище путников! оставил бы я народ мой и ушел бы от них: ибо все они прелюбодеи, скопище вероломных». Иерем. 9:2. – прим. пер.)

 

Я НЕ МОГЛА НАДЫШАТЬСЯ. С того момента, как мы покинули Саванну, насквозь пропитанную миазмами от прибрежных солончаков, – с постоянным туманом от рисовых полей, запахом ила и зловонием разлагающихся ракообразных, – воздух просветлел. И, если не считать уилмингтонских болот, насыщенных смрадными воспоминаниями о крокодилах и мертвых пиратах, теперь он стал чище и благоухал пряными ароматами. И когда мы достигли вершины последнего перевала, мне показалось, что я взорвусь от простой радости ощущать духмяность весеннего – почти летнего – леса: пьянящие ароматы сосны и бальзамической пихты, свежую пряность зеленых дубовых листьев пополам с затхлостью опавших зимой желудей и пикантную сладость каштановых семян и орехов под влажным слоем прошлогодней листвы. Густой и плотный, воздух как будто поднимал меня вверх и держал на плаву, и мои легкие никак не могли им насытиться.

– Будешь вот так дышать, Сассенах, в обморок хлопнешься, – улыбнулся Джейми, поравнявшись со мной. – Ну, и как тебе новый ножик?

– Отличный! Гляди, я нашла гигантский корень женьшеня, и березовую капу, и... (березовая капа – деревянистый нарост на стволах, а иногда и на ветвях как хвойных, так и лиственных деревьев, состоящие из неправильно расположенных, часто крайне перепутанных между собою волокон древесины. – прим. пер.).

Он прервал мою тираду поцелуем, и, уронив мокрый мешок с растениями на тропинку, я поцеловала его в ответ. Джейми ел дикий зеленый лук и мокрый, прямо из ручья, кресс-салат, а к его собственному мужскому запаху примешивался дух сосновой смолы и крови двух мертвых кроликов, висевших у него на поясе, – казалось, я целую саму дикую природу… Кто-то осторожно кашлянул всего в нескольких футах от нас.

Мы тут же отпрянули друг от друга, и я машинально спряталась за мужа, который, загородив меня собой, рукой потянулся к своему дирку. Но через долю секунды Джейми широко шагнул вперед и заключил в крепкие объятия мистера Вемисса.

– Джозеф! A charaid! Ciamar a tha thu? (Друг дорогой! Как ты? (гэльск.). – прим. пер.)

Джейми буквально оторвал мистера Вемисса от земли: невысокий, худощавый пожилой человек пытался нащупать опору, – я видела, что с его одетой в чулок ноги вот-вот свалится башмак. Улыбнувшись, я оглянулась посмотреть, не появились ли Рейчел и Йен, но вместо них обнаружила на тропинке маленького круглолицего мальчугана лет четырех-пяти с длинными светлыми волосами, рассыпавшимися по плечам.

– Э-э... Родни? – спросила я, быстро соображая.

Я не видела его с тех пор, как ему исполнилось два года или около того, но не могла представить, кто еще мог прийти с мистером Вемиссом.

Мальчик кивнул, серьезно меня рассматривая.

– Вы, наверное, ведунья-лекарша? – спросил он, и меня поразил его необыкновенно низкий голос.

– Да, – ответила я, удивившись тому, как он меня назвал.

Но еще больше меня удивило, насколько эти слова соответствовали моим внутренним ощущениям. В этот момент я осознала, что возвращаюсь к самой себе: пока мы шли, шаг за шагом взбираясь на гору, вдыхая ее ароматы и собирая ее изобилие, я сбрасывала напластования недавнего прошлого и снова становилась той, кем когда-то была в этом месте. Я вернулась.

– Да, – повторила я. – Я миссис Фрейзер. Если хочешь, можешь называть меня бабушка Фрейзер.

Соглашаясь, Родни задумчиво кивнул и несколько раз прошептал про себя «бабушка Фрейзер», словно пробуя имя на вкус. Затем он посмотрел на Джейми, который уже поставил мистера Вемисса на землю и улыбался ему с такой радостью, что мое сердце аж защемило от радости.

– Это Сам? – прошептал Родни, шагнув ко мне поближе.

– Да, это Сам, – почти торжественно подтвердила я.

– Эйдан говорил, что он большущий, – заметил Родни, подумав еще секунду.

– Как думаешь, он достаточно большой? – спросила я, с удивлением отметив про себя, как мне не хочется, чтобы мальчишка разочаровался в этом своем первом взгляде на Самого.

Родни как-то странно и до ужаса знакомо склонил голову набок: именно так делала его мать, Лиззи, когда о чем-то мысленно рассуждала, – и философски заметил:

– Ну, он всяко больше меня.

– Все относительно, – согласилась я. – И, кстати, относительно твоих родных, как твоя мама? И... э-э... папа?

Вот интересно, как поживает Лиззи и ее неординарный брак? Нечаянно влюбившись в однояйцевых братьев-близнецов, она (с хитростью и коварством, неожиданными для скромной девятнадцатилетней шотландской служанки) ухитрилась выйти замуж за них обоих. Трудно было определить, кто из них отец Родни – Джосайя или Кесайя Бёрдсли, но мне хотелось знать…

– О, мама снова понесла, – как ни в чем не бывало сообщил Родни. – Она говорит, что скоро кастрирует либо папулю, либо папку. Или их обоих, если надо, чтобы положить этому конец.

– О... Что ж, это точно сработает, – несколько ошарашенная, заметила я. – А сколько у тебя сестер и братьев?

До того, как мы покинули Ридж, я помогла родиться его сестренке, однако...

– Одна сестра и один брат.

Я явно наскучила Родни, и он встал на цыпочки, чтобы посмотреть на тропинку позади меня.

– Это Мария?

– Что?

Обернувшись, я успела чуть ниже на тропе увидеть Йена и Рейчел, которые проехали подковообразный поворот и исчезли за деревьями.

– Ну, знаете, бегство в Египет Марии и Иосифа, – пояснил мальчик.

Я рассмеялась, – до меня дошло: Рейчел, беременная почти на сносях, ехала верхом на Кларенсе, а рядом с ней шел Йен, не брившийся несколько месяцев, и потому щеголявший теперь длинной – почти как у библейских старцев – бородой. Дженни, по-видимому, все еще оставаясь вне поля зрения, она ехала верхом на кобыле вместе с Фрэнни и вела вьючного мула.

– Это Рейчел, – сказала я, – и ее муж Йен. Йен – племянник Самого. Ты упомянул Эйдана, как поживает его семья?

Джейми и мистер Вемисс направились к вершине перевала, без умолку обсуждая, как идут дела в Ридже. Родни по-джентльменски взял меня за руку и кивнул им вслед.

– Пойдемте-ка. Я хочу первым рассказать маме, прежде чем Опа успеет дойти.

– Опа... о, твой дедушка?

Джозеф Вемисс вскоре после рождения Родни женился на немке по имени Моника, и я вроде бы припомнила, что немецкое словечко «Опа» означало «дедушка».

– Ja (Да (нем.). – прим. пер.), – ответил Родни, подтвердив мои предположения.

Тропа вилась туда-сюда по верхним склонам хребта, дразня мелькающими сквозь деревья видами поселения внизу: разбросанные среди ярко-цветущих лавров хижины, свежевспаханная черная земля огородов… Я коснулась своего ножа на поясе, внезапно умирая от желания погрузить руки в почву и вырвать сорняки...

– Не сходи с ума, Бичем, – улыбнувшись, пробормотала я при мысли о восторженной прополке сорняков.

Родни не был болтуном, но, пока мы шли и дружески беседовали, я узнала, что он и его Опа всю последнюю неделю каждый день ходили на вершину перевала, чтобы не пропустить наше прибытие.

– Мама и миссус Хиггинс припасли ветчину на ужин к вашему возвращению, – поведал он мне, облизываясь в предвкушении. – А еще будет мед с кукурузным хлебом! В прошлый вторник мы с папулей нашли дерево с пчелами, и я помогал ему их обкуривать. И...

Я отвечала рассеянно, и через какое-то время мы погрузились в компанейское молчание. Вспомнив о пожаре, я ощутила глубокий приступ малодушия, хотя и готовилась к тому, что увижу поляну, на которой когда-то стоял Большой Дом.

Когда я в последний раз видела его, от него осталась всего лишь кучка почерневших бревен. Джейми уже выбрал место для нового дома и срубил для него деревья, оставив их аккуратно сложенными в груду. И пусть наше возвращение омрачалось печалью и сожалением, однако в нем были и ярко-зеленые ростки ожидания, проклюнувшиеся из этой обожженной земли. Джейми обещал мне новый сад, новую хирургическую, кровать, достаточно длинную, чтобы в ней можно было вытянуться, и застекленные окна.

Чуть-чуть не доходя до того места, где тропа начинала спуск к поляне, Джейми и мистер Вемисс остановились, ожидая, когда мы с Родни догоним их. С застенчивой улыбкой мистер Вемисс поцеловал мне руку, а затем протянул свою к Родни и сказал:

– Беги скорей, Родди, ты можешь первым сказать маме, что Сам и его леди вернулись!

Джейми сильно сжал мою ладонь. Он раскраснелся от ходьбы и еще больше – от возбуждения: сквозь открытый ворот рубашки виднелся румянец, заливший и его шею, и грудь, отчего его кожа стала розовато-бронзовой.

– Я привез тебя домой, Сассенах, – произнес Джейми чуть хрипло. – Прошлого не вернешь, и я не знаю, как все сложится в будущем, но я сдержал слово.

У меня так сдавило горло, что я едва смогла прошептать «спасибо». Мы долго стояли, крепко прижавшись друг к другу, собираясь с силами, чтобы обогнуть этот последний поворот и увидеть то, что было, и представить, как все будет.

Что-то коснулось подола моей юбки, и я посмотрела вниз, думая, что с огромной ели, возле которой мы стояли, упала запоздалая шишка.

Здоровущий серый кот поднял на меня большие спокойные дымчато-зеленые глаза и бросил к моим ногам толстую, волосатую и совсем мертвую древесную крысу.

– О, Господи, – сказала я и разрыдалась.

 

 

ГЛАВА 138

УЗДЕЧКА ФАННИ

 

ДЖЕЙМИ ПРЕДУПРЕДИЛ о нашем приезде, и в Ридже к нему приготовились, всё продумав: мы с Джейми остановимся у Бобби и Эми Хиггинсов, Рейчел с Йеном – у Макдональдсов, молодой супружеской пары, которая жила чуть выше Риджа, а Дженни, Фанни и Джермейн пока погостят у вдовы МакДауэлл, у которой была свободная кровать.

В нашу честь устроили скромную вечеринку в вечер приезда, а утром мы поднялись и вновь стали частью Фрейзерс-Риджа. Джейми отправился в лес, а вернувшись с наступлением темноты, сообщил, что его тайник виски в целости и сохранности. Он принес с собой небольшой бочонок, чтобы использовать его в качестве обменного товара на то, что нам может понадобиться для содержания дома, когда он у нас снова появится.

Что до упомянутого дома... Еще до того, как мы покинули Ридж, Джейми начал подготовку к строительству, выбрав хорошее место с видом на широкую поляну, которая открывалась чуть ниже самого хребта. Довольно ровная площадка находилась на возвышении, и стараниями Бобби Хиггинса она была очищена от деревьев. Брус для стен он уложил в штабеля и втащил на гору невероятное количество огромных валунов, сваленных теперь в кучу и готовых к использованию в качестве фундамента.

Джейми первым делом должен был убедиться, что дела с его домом – или хотя бы подготовка к его строительству – обстоят должным образом, а вторым – посетить каждую семью в округе, услышать и рассказать новости, уделить внимание своим арендаторам, восстановить статус основателя и владельца Фрейзерс-Риджа.

Я же первым делом хотела разобраться с подъязычной уздечкой Фанни. Пару дней я потратила на то, чтобы разобрать вещи, которые мы привезли с собой, – в частности, мой медицинский инвентарь. И прерывалась я лишь на то, чтобы пообщаться с женщинами, приходившими с визитом в хижину Хиггинсов – наше первое жилище, которое построили Джейми и Йен, когда мы только обосновались в Ридже. Но как только все было рассортировано и разложено, я призвала свои войска и вступила в бой.

 

– ЭДАК ТЫ НАВСЕГДА ОТВРАТИШЬ бедную девчушку от виски, – заметил Джейми, бросив обеспокоенный взгляд на чашку с янтарной жидкостью, стоящую на подносе рядом с моими ножницами для вышивания. – Разве не легче будет применить эфир?

– В некотором смысле, да, – согласилась я, погружая ножницы заостренными кончиками во вторую чашку, наполненную чистым спиртом. – И, если бы я собиралась сделать лингвальную френэктомию, мне бы пришлось его применить. Но использование эфира опасно, – и я имею в виду не только поджог дома. Я же намерена провести всего лишь френотомию, по крайней мере, сейчас. Это очень простая операция, она займет буквально пять секунд. И, кроме того, Фанни говорит, что не хочет, чтобы ее усыпляли, – возможно, она не доверяет мне.

Говоря это, я улыбнулась Фанни, которая сидела на дубовой скамейке у очага, сосредоточенно наблюдая за моими приготовлениями. Однако, услышав последнее замечание, она резко подняла на меня большие удивленные карие глаза.

– О, нет, – произнесла она. – Я довеяю вам. Я пвосто хочу всё видеть.

– Да я тебя понимаю, – заверила я, протягивая Фанни чашку с виски. – Вот, теперь сделай хороший глоток и подержи во рту, под языком, так долго, как только сможешь.

Махонький каутер с рукояткой, обмотанной крученой шерстью, нагревался на сковородке Эми. Я подумала, что ничего страшного, если инструмент будет отдавать колбасой. А еще, просто на всякий случай, я приготовила тонкую шовную иголку с вдетой в нее черной шелковой ниткой.

Подъязычная уздечка – это очень тонкая полоска эластичной ткани, которая связывает язык с полостью рта. У большинства людей она ровно настолько длинная, насколько это нужно, чтобы позволить языку совершать все сложные движения, необходимые для разговора и приема пищи, и уберегать его от попадания между движущимися зубами, которые могут его сильно повредить. У некоторых, как у Фанни, уздечка была слишком протяженной и прикрепляла большую часть языка к полости рта, препятствуя его свободным движениям. (У нас в России такую уздечку обычно называют короткой. Но здесь Диана приводит описание, из которого понятно, что слишком протяженным является участок уздечки, прикрепляющий ее к полости рта, поэтому возникает некая путаница с нашими обычными представлениями. – прим. пер.) У девочки часто неприятно пахло изо рта, ведь, несмотря на то, что по вечерам Фанни чистила зубы, она не могла использовать язык, чтобы удалять кусочки пищи, застрявшие между щекой и десной или в углублениях нижней челюсти под языком.

Фанни громко сглотнула, затем сильно кашлянула.

– Къепкий, – глаза у нее слезились, но выглядела она решительно.

Когда я кивнула, она глотнула еще и мужественно терпела, позволяя виски проникать в ротовые ткани. На самом деле, алкоголь хотя бы немного притупит чувствительность уздечки и одновременно всё продезинфицирует.

Я слышала, как на улице кричали Эйдан и Джермейн. Да и Дженни с Рейчел пришли помочь с операцией.

– Думаю, нам лучше сделать это на улице, – сказала я Джейми. – Они все тут ни за что не поместятся, – особенно вместе с Оглторпом.

Живот Рейчел в последние несколько недель рос не по дням, а по часам, и достиг таких размеров, что мужчины нервно шарахались от нее, будто она бомба, готовая вот-вот взорваться.

Мы вынесли поднос с инструментами на улицу и расположились на скамейке у входной двери. Эми, Эйдан, Орри и малыш Роб столпились кучкой позади Джейми, которому было поручено держать зеркало и направлять свет в рот Фанни, чтобы помочь мне, и чтобы Фанни действительно могла наблюдать за происходящим.

Поскольку из-за Оглторпа Рейчел не могла бы усадить Фанни к себе на колени, мы немного переиграли, и теперь Дженни стояла с зеркалом в руках, а Джейми сидел на скамейке, уютно обнимая сидевшую у него на коленях Фанни. Джермейн, стоявший возле них со стопкой чистых салфеток, выглядел торжественно, будто у алтаря, а Рейчел села по другую сторону от подноса, чтобы подавать мне инструменты.

– Все хорошо, дорогая? – спросила я у Фанни.

Та сидела с круглыми, как у ослепленной солнцем совы глазами и чуть приоткрытым ртом. Но она слышала вопрос и кивнула. Взяв пустую чашку из ее обмякшей руки, я передала ее Рейчел, которая снова быстро наполнила ее.

– Дженни, зеркало, пожалуйста.

Я встала коленями на траву около скамейки, и нам удалось методом проб и ошибок навести солнечный луч в рот Фанни. Вынув вышивальные ножницы из спиртовой ванны, я вытерла их, затем левой рукой с помощью приготовленной ткани захватила и приподняла язык Фанни.

Операция не заняла даже трех секунд. Перед ней я несколько раз тщательно осматривала рот Фанни, заставляя выдвигать язык как можно дальше, и теперь точно знала, где, скорее всего, должна быть точка привязки. Два быстрых надреза, – и все было закончено.

Фанни тихонько и удивленно охнула и дернулась в руках Джейми, но, похоже, острой боли не испытывала. Однако рана тут же начала обильно кровоточить, я поспешно наклонила голову Фанни, чтобы та не захлебнулась и кровь стекала на землю.

У меня был готов другой жгутик из ткани, и, быстро окунув его в виски, я подняла голову Фанни за подбородок и засунула тампон ей под язык. Девчушка сдавленно ойкнула, но я обхватила ее подбородок и закрыла рот, сильно надавливая, чтобы прижать свернутую ткань к языку.

Затаив дыхание, все ждали, пока я молча считала до шестидесяти. Если бы кровотечение не остановилось, мне пришлось бы наложить шов (сложная работёнка) или прижечь рану, что, конечно, было бы болезненно.

–...пятьдесят девять...шестьдесят! – завершила я вслух.

Заглянув в рот Фанни, я обнаружила, что кровь полностью пропитала ткань, но не заливает ротовую полость. Я вынула тампон и поместила Фанни в рот другой, повторяя свой молчаливый счет. На этот раз ткань оказалась запятнанной, но не более того. Кровотечение прекратилось само по себе.

– Аллилуйя! – произнесла я, и все радостно завопили.

Голова Фанни слегка качнулась, и она очень застенчиво улыбнулась.

– Держи-ка, солнышко, – сказала я, протягивая ей полчашки виски.

– Допей, если получится, – просто медленно и помаленьку глотай и, если сможешь, позволь виски попасть на рану. Я знаю, что он немного жжет.

Фанни выпила всё залпом и моргнула. Если бы можно было шататься, сидя, она бы шаталась.

– Думаю, лучше положить девоньку спать, ага? – Джейми встал, нежно прижимая ее к плечу.

– Да. Я пойду с тобой и пригляжу, чтобы ее голова оставалась в вертикальном положении, – на случай, если рана снова начнет кровоточить и кровь потечет в горло.

Я обернулась, чтобы поблагодарить помощников и зрителей, но Фанни опередила меня.

– Миссис... Фрейзер? – сонно обратилась она. – Я… с-с-с...

Кончик языка торчал у нее изо рта, и девочка удивленно скосила на него глаза. Раньше у нее никогда не получалось высунуть язык, и сейчас она пошевелила им туда-сюда, как очень осторожная змея, пробующая воздух на вкус.

– С-с...

Фанни смолкла, затем, сморщив лоб, изо всех сил сосредоточилась и сказала:

– С-с-спасибо ва-а-ам!

У меня слезы на глаза навернулись, и я погладила ее по голове.

– На здоровье, Фрэнсис.

Тогда она улыбнулась мне – легкой сонной улыбкой – и в следующее мгновение заснула, ее голова покоилась на плече Джейми, а крошечная струйка крови просочилась из уголка рта на его рубашку.

 

 

ГЛАВА 139

ПОСЕЩЕНИЕ ФАКТОРИИ

 

ВРЯД ЛИ ФАКТОРИЯ БЁРДСЛИ могла сравниться с магазинами Эдинбурга или Парижа, но по меркам глубинки Северной и Южной Каролины она была исключительным форпостом цивилизации. Первоначально она представляла собой всего лишь обветшалый домишко и небольшой сарай, но с годами усилиями хозяев (или, вернее, управляющих) место разрослось: появились дополнительные постройки, которые либо примыкали к первоначальному строению, либо стояли отдельно. В хозяйственных складах и сарайчиках можно было найти инструменты, шкуры, скот, фуражное зерно, табак и бочки с разными продуктами – от соленой рыбы и до черной патоки, а остальные съестные припасы и мануфактурные товары находились в главном здании.

Люди съезжались в факторию Бёрдсли буквально со всех сторон, за сотни миль: чероки из деревни Снежной Птицы, моравы из Салема, разношерстные обитатели Браунсвилля и, конечно же, жители Фрейзерс-Риджа.

За восемь лет, прошедших с тех пор, как я была здесь в последний раз, фактория разрослась до невероятных размеров. Я заметила неподалеку в лесу палаточный лагерь, а рядом с самим торговым поселением возникло что-то вроде стихийного блошиного рынка, куда люди приносили разнообразную мелочь, чтобы напрямую обмениваться с соседями.

Управляющий фактории, приятный худощавый мужчина средних лет по имени Герман Штолерс, благоразумно поощрял эту деятельность, понимая, что, чем больше людей приходит, тем разнообразнее ассортимент и привлекательнее фактория Бёрдсли в целом.

А стало быть, богаче становилась и владелица фактории Бёрдсли, восьмилетняя девочка‑мулатка по имени Алисия. Мне было интересно, знал ли кто-нибудь, кроме меня и Джейми, тайну ее рождения? Но если кто-то и знал, то мудро держал секрет при себе.

Дорога до фактории заняла два дня, учитывая, что в нашем распоряжении был только Кларенс, поскольку Миранду и вьючную мулицу по имени Аннабель Джейми забрал в Салем. Но погода стояла хорошая, и мы с Дженни в компании Джермейна и Йена могли идти пешком, предоставив Кларенсу везти Рейчел и наши товары на обмен. Фанни я оставила с Эми Хиггинс. Девочка пока стеснялась разговаривать в присутствии других людей: ей придется много упражняться, чтобы говорить правильно.

Фактория впечатлила даже Дженни, видавшую магазины Бреста, Филадельфии и Саванны.

– За всю жизнь не видела так много диковинных людей, – сказала она, без стеснения разглядывая двух воинов чероки при полном параде.

Они ехали верхом в сопровождении нескольких шедших пешком женщин, чьи наряды представляли собой смесь из оленьих кож и европейских сорочек, юбок, бриджей и жакетов. Индеанки тащили волокуши, на которых громоздились тюки со шкурами и огромные связки с тыквами, бобами, кукурузой, сушеной рыбой, а также несли на головах и спинах прочие ходовые товары.

Вдруг я заметила шишковатый корень женьшеня, торчавший из свертка у одной из женщин.

– Присмотри за Джермейном, – сказала я, торопливо подтолкнув его к Дженни, и нырнула в толпу.

Через десять минут я вернулась с фунтом женьшеня, который выгодно обменяла на мешочек изюма. Изюм мне дала Эми Хиггинс, но взамен я найду для нее отрез ситца, который ей нужен.

Дженни вдруг вскинула голову и прислушалась.

– Ты слышишь, коза блеет?

– Слышу, и не одна. А нам разве нужна коза?

Но Дженни уже направлялась к стоявшему поодаль сараю. Видимо, нам и правдапросто необходима коза.

Я сунула свой женьшень в захваченную из дома холщовую сумку и поспешила за Дженни.

 

– НАМ ЭТО НЕ НУЖНО, – произнес презрительный голос. – Это какой-то никчемный хлам.

Йен оторвал взгляд от зеркала, которое рассматривал, и, прищурившись, присмотрелся к двум парням в противоположном конце магазина, которые торговались с продавцом из-за пистолета. Они казались знакомыми, но Йен был уверен, что никогда их не раньше встречал. Невысокие и жилистые, с коротко остриженными желтоватыми волосами на узком черепе и с бегающими глазками, они походили на горностаев: осторожных и смертельно опасных зверьков.

Затем один из них выпрямился и, повернув голову, заметил Йена. Парень напрягся и ткнул локтем брата, который раздраженно поднял голову и тоже увидел Йена.

– Какого черта… Ёлки-метёлки! – воскликнул второй юнец.

Они явно знали Йена и двинулись к нему плечом к плечу с горящими от любопытства глазами. Увидев парней рядом, он вдруг узнал их.

– A Dhia (О, Боже (гэльск.). – прим. пер.), – буркнул Йен себе под нос, и Рейчел подняла глаза.

– Это твои друзья? – мягко спросила она.

– Можно и так сказать.

Он загородил собой жену, улыбаясь этим... ну, кем бы они сейчас ни были, но уж точно они больше не выглядели, как маленькие девочки.

Когда Йен впервые повстречался с ними, он решил, что это мальчишки: пара диковатых голландских сирот, которые тогда представились как Герман и Верман и считали, что их фамилия Кюкендалл. На самом деле они оказались Гермионой и Эрминтрудой. Он нашел им временное пристанище у… О, Боже!

– Господи, пожалуйста, только не это! – взмолился он по-гэльски, и Рейчел встревоженно посмотрела на него.

Не может быть, чтобы они все еще работали у... Но так оно и было. У бочки с соленьями Йен увидел очень знакомой затылок – и еще более знакомую задницу.

Он быстро огляделся, однако бежать было некуда. Кюкендаллы стремительно приближались. Йен сделал глубокий вдох и, вручив душу Всевышнему, повернулся к жене.

– Помнишь, ты как‑то говорила, что не желаешь ничего слышать о женщинах, с которыми я делил постель?

– Помню, – ответила Рейчел, бросив на него изумленный взгляд. – А что?

– Ну. Видишь ли…

Он сделал глубокий вдох и выпалил, как раз вовремя.

– Ты просила меня, все же,предупредить, если мы столкнемся с кем‑то из… них…

– Йен Мюррей? – повернулась к нему миссис Сильви, и на ее простоватом лице в очках расплылось довольное выражение, когда она подошла.

– Это она, – поспешно сказал Йен Рейчел, ткнув большим пальцем в сторону миссис Сильви, прежде чем обернуться к ней.

– Миссис Сильви! – воскликнул он сердечно, схватив ее за обе руки на случай, если она попытается расцеловать его, как подчас делала при встрече. – Я так рад вас видеть! И еще больше рад представить вам мою... э-э… жену.

Последнее слово он произнес слегка хриплым голосом и откашлялся.

– Рейчел. Рейчел, это...

– Друг Сильви, – поприветствовала Рейчел. – Да, я так и поняла. Рада познакомиться с тобой, Сильви.

Ее щеки слегка покраснели, но говорила она спокойно и по квакерской традиции протянула руку вместо того, чтобы поклониться в знак приветствия.

Миссис Сильви окинула Рейчел – и Оглторпа – быстрым взглядом и тепло улыбнулась через очки в стальной оправе, пожимая протянутую руку.

– Мне также очень приятно, уверяю вас, миссис Мюррей.

Она искоса посмотрела на Йена, и губы ее дрогнули, как будто говоря: «Ты? Ты женился на квакерше?»

– Это он! Говорил же тебе!

Кюкендаллы окружили его (Йен не знал, как им это удалось, ведь их было всего двое, но он чувствовал себя окруженным). К его удивлению, один из них схватил его за руку и крепко пожал.

– Герман Вурм, – гордо сказал он... (он?) Йену. – Рад снова повидаться с вами, сэр!

– Ворм? (червь (англ.). – прим. пер.) – пробормотала Рейчел, зачарованно наблюдая за ними.

– Да, Герман, я так рад, что у тебя все… все хорошо. И у тебя… у тебя тоже...

Йен нерешительно протянул руку тому, кто раньше именовался Эрминтрудой, и «парень» отозвался хоть и высоким, но довольно грубым голосом.

– Траск Вурм, – сказал юнец, энергично отвечая на рукопожатие. – Это немецкая фамилия.

– Они имеют в виду «Вурм» (Wurm, червь (нем.). – прим. пер.), – вставила миссис Сильви, произнося это слово как «Верм».

Щеки ее порозовели, она явно забавлялась.

– Они так и не научились правильно писать «Кюкендалл», поэтому мы отказались от этой фамилии и выбрали что попроще. И поскольку ты совершенно ясно дал понять, что против того, чтобы девочки стали шлюхами, мы нашли взаимовыгодное решение. Герман и Траск обеспечивают порядок в моем… заведении.

Миссис Сильви посмотрела прямо на Рейчел, которая покраснела еще чуть-чуть больше, но ответила улыбкой.

– Если кто-то пристает к девочкам, то имеет дело с нами, – заверил Йена старший Вурм.

– Проще простого, – на голубом глазу подхватил младший. – Стоит сломать нос одному ублюдку, как остальные тут же успокаиваются.

 

В САРАЕ БЫЛО на выбор около дюжины молочных коз разной степени беременности. Правда, у Хиггинсов имелся крепкий козел, так что об этом беспокоиться не стоило. Я выбрала двух дружелюбных непокрытых козочек, одна из которых была коричневой, а другая коричнево-белой, со странной отметиной на боку, напоминавшей два соединенных кружком кусочка головоломки: темный и светлый.

Я указала на выбранных козочек молодому мужчине, который занимался скотом, и, поскольку Дженни все еще не определилась с выбором, вышла наружу, чтобы посмотреть на цыплят.

Я слабо надеялась найти шотландских дампи, но обнаружила только обычных цыплят доминикской и нанкинской породы: в наличии были довольно здоровенькие их представители, но я решила подождать, пока у Джейми не появится время построить курятник. Коз вести домой нетрудно, а вот тащить на руках цыплят нескольких дней подряд я не собиралась.

Я вышла из курятника и огляделась, пытаясь понять, где нахожусь. Тут я и увидела его.

Сначала я не поняла, кто он такой. Совсем. Но при виде этого большого, медленно двигающегося мужчины я застыла на месте, и мой желудок мгновенно скрутило от паники.

«Нет, – подумала я. – Не может быть. Он мертв, они все мертвы».

Он казался каким-то неуклюжим, с покатыми плечами и выпирающим животом, обтянутым поношенным жилетом. Но крупным. Очень крупным. Я снова ощутила внезапный ужас, вспомнив, как огромная тень появилась из ночи рядом со мной, толкнула, а затем навалилась на меня, как грозовая туча, вдавив в грязь и сосновые иголки.

– Марта.

Хотя я стояла на солнце, меня обдало холодом.

– Марта, – сказал он тогда.

Он называл меня именем своей покойной жены и зарыдал, уткнувшись в мои волосы, когда закончил.

– Марта.

«Должно быть, я ошиблась». Это была моя первая сознательная мысль, которую я упрямо повторяла себе, отчетливо произнося в голове каждое слово, складывая слова как камушки в основании бастиона. «Ты. Ошиблась».

Однако я не ошибалась. Моя кожа чувствовала это. Она, как живое существо, будто делала тщетные попытки защититься с помощью мурашек и вставших дыбом волосков – что еще могла сделать кожа для защиты?

Ты! Ошиблась!

Но это было не так. Моя грудь знала это, она возмущенно зудела, поневоле набухая от грубых рук, стискивающих и щиплющих ее.

Мои бедра тоже знали это: мышцы, горящие и напряженные до предела, узлы, где удары и грубые пальцы оставляли синяки чуть ли не до костей. Боль, которая осталась, даже когда прошли синяки.

– Ты ошиблась, – произнесла я шепотом. – Ошиблась.

Но я не ошибалась. Глубокая мягкая плоть между моих ног знала это, скользкая от внезапного беспомощного ужаса воспоминаний, – знала, как и я.

 

Я СТОЯЛА ТАК несколько мгновений, учащенно дыша, прежде чем осознала это и усилием воли заставила себя дышать нормально. Мужчина пробирался через скопление сарайчиков для скота; он остановился у загона для свиней и облокотился на забор, с задумчивым видом наблюдая за мягко покачивающимися спинами. Другой мужчина, занятый тем же самым, заговорил с ним, и он ответил. Я была слишком далеко, чтобы расслышать его слова, но уловила тембр голоса.

– Марта. Я знаю, что ты этого не хочешь, Марта, но я должен это сделать.

Черт возьми, я не допущу, чтобы меня стошнило. Ни за что. Приняв это решение, я немного успокоилась. Я не позволила ни ему, ни его соучастникам сломить мой дух тогда, так разве я позволю ему причинить мне вред сейчас?

Он отошел от свиней, и я последовала за ним. Я не была уверена зачем, просто чувствовала сильное побуждение сделать это. Я его не боялась: по логике вещей, для этого не было никаких причин. В то же время мое неразумное тело все еще ощущало отголоски той ночи, его плоть и пальцы, и мне хотелось убежать. Но я не собиралась отступать.

Я следовала за ним от свиней к цыплятам, потом снова к свиньям – он, казалось, заинтересовался молодой черно-белой свиноматкой; мужчина указал на нее свинопасу и задавал вопросы, но потом удрученно покачал головой и ушел. Слишком дорого?

Я могла бы узнать, кто он такой. Эта мысль пришла мне в голову, но я тут же яростно отбросила ее. Я не хотела знать его чертово имя.

И все же… Я продолжала следовать за ним. Он вошел в главное здание и купил немного табака. Я поняла, что знаю, что он курит: в тот раз я чувствовала, как от него несет кислым запахом табачного пепла. Низким, тягучим голосом мужчина разговаривал с продавцом, который отмеривал его покупку. Что бы он ни говорил, беседа слишком затянулась: продавец выглядел все более напряженным, выражение его лица слишком ясно говорило: «Мы закончили, уходите. Пожалуйста, уходите...» Спустя еще пять минут продавец так же заметно просиял от радости, когда его занудный покупатель отвернулся, чтобы посмотреть на бочки с гвоздями.

Из того, что он мне говорил тогда, я поняла, что его жена умерла. Судя по его внешнему виду и нудной манере общения со всеми собеседниками, второй раз он так и не женился. Он был явно беден, что вполне обычно в такой глуши. Но его неряшливый и потрепанный вид, небритость и неопрятность ясно свидетельствовали, что мужчина жил бобылем.

Он прошел всего в ярде от меня, направляясь к двери и держа в одной руке бумажный сверток с табаком и пакетик с гвоздями, а в другой – леденец из ячменного сахара на палочке. Большим влажным языком мужчина облизывал лакомство, и на его лице отражалось рассеянное удовольствие. На его подбородке виднелось маленькое родимое пятно винного цвета. «Какой грубый, – пришла мысль. – И неуклюжий». И еще одно слово пришло в голову: жалкий.

«Господи», – подумала я с легким отвращением, которое смешалось с неохотной жалостью, отчего мужчина казался еще более отвратительным. У меня смутно мелькнула мысль – и я поняла это только сейчас – о том, чтобы разобраться с ним, подойти к нему и спросить, узнаёт ли он меня. Но он смотрел прямо на меня, когда проходил мимо, и на его лице не появилось ни малейшего признака узнавания. Возможно, была большая разница между тем, как я выглядела сейчас – чистая, причесанная, прилично одетая – и тем, какой он видел меня в прошлый раз: грязная, с растрепанными волосами, полуголая и избитая.

Может быть, он вообще не рассмотрел меня тогда. Было уже совсем темно, когда он пришел ко мне, связанной, с трудом дышавшей через сломанный нос. Но и я его не разглядела.

«Так ты уверена, что это действительно он?» Да, черт возьми, это был он. Я убедилась в этом, услышав его голос, и еще сильнее, увидев его, почувствовав ритм его громоздкого, неуклюжего тела.

Нет, я не хотела с ним разговаривать. Да и какой в этом смысл? И что бы я ему сказала? Потребовала извинений? Скорее всего, он даже не помнит, что сделал.

Эта мысль заставила меня фыркнуть с горькой усмешкой.

– Ты чего смеешься, Grand‑mère (бабушка (франц.). – прим пер.)?–Джермейн выскочил из-за моего локтя, держа в руках два леденца из ячменного сахара.

– Да так, – сказала я. – Ничего особенного. Бабушка Дженнет уже готова идти?

– Да, она послала меня разыскать тебя. Хочешь?

Он великодушно протянул мне леденец. Мой желудок свернулся узлом при мысли о большом розовом языке мужчины, облизывающем свое лакомство.

– Нет, спасибо, – ответила я. – Почему бы тебе не захватить его с собой для Фанни? Это было бы замечательное упражнение для нее.

Надрезание уздечки не сделало волшебным образом ее речь правильной, и даже ела она пока с трудом; но все это станет возможным благодаря практике. Джермейн проводил с ней много времени: они часами показывали друг другу языки, вертели ими во все стороны и хихикали.

– О, у меня есть дюжина леденцов для Фанни, – заверил меня внук. – И по одному для Эйдана, Орри и малыша Роба тоже.

– Это очень великодушно с твоей стороны, Джермейн, – слегка удивилась я. – Э-э... и на что же ты их обменял?

– На бобровую шкуру, – ответил он, явно довольный собой. – Мистер Кеззи Бёрдсли дал мне ее за то, что я сводил его малышей к ручью и присматривал за ними, чтобы они с миссис Бёрдсли могли прилечь.

– Прилечь, значит, – повторила я, с трудом сдерживая смех. – Понятно. Ну, ладно, давай теперь отыщем бабушку Дженнет.

 

ПОТРЕБОВАЛОСЬ НЕМАЛО времени, чтобы собраться в обратный путь к Риджу. Верхом он занимал два дня. Пешком, да еще с козами, он, вероятно, займет все четыре. Но у нас имелись еда и одеяла, а погода стояла прекрасная. Никто не спешил – и уж тем более козы, склонные останавливаться, чтобы общипать все, что попадется им по дороге.

Умиротворённость пути и общество моих спутников во многом помогли унять мои тревоги. За ужином Рейчел так смешно изобразила выражение лица Йена во время внезапной встречи с миссис Сильви и братьями Вурм, что я совсем расслабилась. Я уснула, едва прилегла у костра, и проспала всю ночь без сновидений.

 

 

ГЛАВА 140

ВОЗЛЯЖЕШЬ СО МНОЙ, ЖЕНЩИН