Вечерний кальмар, блаженный кальмар

(Аллюзия на строчку из песенки Черепахи Квази из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. – прим. пер.)

 

Чарлстон, Королевская колония Южная Каролина.

ТЕМ ВЕЧЕРОМ ЛОРД ДЖОН и его племянница Доротея ужинали на берегу, в маленькой таверне, где подавали скромные кушанья за твердую цену. Заведение наполняли восхитительные ароматы запеченной рыбы, угрей в винном соусе и маленьких кальмаров, целиком обвалянных в кукурузной муке и зажаренных до хруста. Джон с удовольствием вдохнул запахи еды и, усадив Дотти на табурет, сел сам, наслаждаясь представившимся богатым выбором.

– В такие моменты, – обратился он к Дотти, – когда и в самом деле задумываешься над чудесной возможностью съесть все предложенное, мгновенно забываешь о том, что объем твоего желудка ограничен и, следовательно, необходимость выбора, увы, неизбежна.

Дотти с легким подозрением огляделась. Но, вдохновленная дядиными словами, она сделала глубокий вдох. К остальным ароматам прибавился запах только что испеченного хлеба: служанка внесла огромный каравай и тарелку с маслом, на жирной поверхности которого в честь названия таверны был выдавлен четырехлистный клевер.

– Ох, пахнет чудесно! – лицо девушки просияло. – Пожалуйста, дайте мне немного. И стакан сидра.

Грей с удовольствием смотрел, как жадно она откусывает хлеб и вдыхает аромат сидра, который перебивал даже запах кальмаров. В конце концов Джон решил остановить свой выбор на них, а чтобы заполнить желудок без остатка, сопроводить их дюжиной только что открытых устриц. Дотти выбрала запеченного хека, но не ела, а только ковыряла его вилкой.

– Пока ты днем отдыхала, я сходил на пристань, – сказал лорд Джон, отламывая кусочек хлеба, чтобы смягчить вкус тертого хрена и уксуса от устриц. – Я порасспрашивал и нашел двух или трех владельцев небольших лодок, которые не против короткого путешествия в Саванну.

– Насколько короткого? – осторожно поинтересовалась Дотти.

– До Саванны чуть больше сотни миль по воде, – заметил Грей, небрежно, как он надеялся, пожимая плечами. – Возможно, пара дней при хорошем ветре и ясной погоде.

– Хмм.

Дотти с сомнением взглянула на окно таверны, закрытое ставнями, которые дрожали под порывами ветра с дождем. 

– Дядя Джон, сейчас октябрь. Вряд ли можно угадать с погодой.

– Откуда ты знаешь? Мадам... Нельзя ли мне еще уксуса для кальмаров?

Жена трактирщика кивнула и поспешила выйти, а Джон повторил:

– Откуда ты знаешь?

– Сын нашей домовладелицы – рыбак. И муж ее был рыбаком. Он погиб в шторм... в прошлом октябре, – закончила она нежно, бросив оставшийся кусочек хлеба в рот.

– Такая педантичность и осторожность… Не похоже на тебя, Дотти, – заметил Грей, принимая бутылочку с уксусом у хозяйки и поливая соусом хрустящих кальмарчиков. – О, Боже, – он начал жевать. – Амброзия. Вот... попробуй.

Он наколол одного и протянул вилку племяннице.

– Да. Ну... – Дотти разглядывала предложенную вилку без особого энтузиазма. – А сколько надо времени, чтобы доехать туда по суше?

– Может, дня четыре… Или пять. Опять же, если погода будет хорошей.

Дотти вздохнула и, поднесла кальмара ко рту и замерла. Потом положила его в рот и начала жевать. Выражением лица она была похожа на римского гладиатора, нос к носу столкнувшегося на арене с крокодилом. Потом девушка побелела.

– Дотти!

Опрокинув стул, Грей подпрыгнул и успел подхватить девушку, когда она начала оседать на пол.

– Фу, – слабо произнесла она и, вырываясь у него из рук, бросилась к двери, стараясь сдержать рвоту. 

Джон последовал за ней, успев подержать голову, пока Доротея расставалась с хлебом, сидром и наполовину пережеванным кальмаром.

– Мне так жаль, – сказала она через несколько секунд, когда Джон вернулся из таверны с кружкой и влажной тканью.

Завернувшись в плащ, Дотти прислонилась к самой укромной стене здания, а цвет ее кожи напоминал протухший пудинг на сале.

– Как же отвратительно.

– Не думай об этом, – любезно отозвался лорд Джон. – Время от времени это же случалось и с тремя твоими братьями Хотя, сдается мне, причина здесь в другом.. И давно ты знаешь, что беременна?

– Наверняка я узнала об этом пять минут назад, – она громко сглотнула, по телу пробежала дрожь. – Боже мой, я никогда больше не буду есть кальмаров.

– А ты раньше их пробовала?

– Нет. Видеть их больше не хочу. Тьфу, во рту так противно.

Джон, у которого и вправду был опыт в такого рода делах, вручил ей кружку пива.

– Ополосни этим рот, – предложил он. – А потом допей остальное. Желудок успокоится.

Взглянув с сомнением на содержимое, девушка сделала, как велел дядя. Когда она опустила кружку, то по-прежнему оставалась бледной, но было видно, что ей лучше.

– Легче? Хорошо. Я полагаю, вряд ли ты хочешь вернуться в таверну? Ну конечно, нет. Дай мне расплатиться, и я провожу тебя домой.

В таверне Джон попросил упаковать недоеденный ужин с собой. Он так хотел есть, – просто умирал с голоду! – что был не прочь доесть жареных кальмаров остывшими. И пока они шли домой, он старался держать сверток с наветренной стороны. 

– Ты и правда не знала? – спросил он с любопытством. – Мне всегда было интересно: некоторые женщины рассказывали, что они понимали сразу же, как беременели, тогда как от других я слышал, что, как бы это было ни удивительно, они оставались в неведении до самого момента родов.

Дотти рассмеялась. Холодный ветер вернул ей на щеки немного румянца, и Джон с облегчением отметил, что она повеселела.

– И много ли женщин обсуждало интимные подробности с тобой, дядя Джон? По-моему, это необычно.

– Кажется, я привлекаю необычных женщин, – немного печально согласился он. – А еще у меня такое выражение лица, что людям просто необходимо мне выговориться. В другую эпоху, возможно, я стал бы исповедником, если тут это слово подходит. Но вернемся к нашему разговору, – он взял племянницу за локоть, чтобы помочь обойти большую кучу конского навоза, – Теперь, когда ты знаешь... Что же нам со всем этим делать?

– Не думаю, что с этим надо делать что-то еще где-то месяцев восемь, – ответила она. Джон взглянул на племянницу.

– Ты знаешь, о чем я. Сомневаюсь, что ты хочешь остаться в Чарлстоне до появления ребенка. Ты собираешься вернуться в Филадельфию? Или в Нью-Джерси? Или в каком там еще богом забытом месте сейчас находится Дэнзелл? Или надо все-таки заняться поездкой в Саванну, а потом остаться там на некоторое время? Или...

Ему пришла в голову некая мысль, и взгляд стал серьезным.

– Не хочешь ли отправиться домой, Дотти? В Англию, хочу сказать. К матери?

Вначале у нее во взгляде не было ничего, кроме замешательства, которое потом сменилось такой тоской, от которой у Джона защемило сердце. Девушка посмотрела в сторону, смаргивая слезы, но, когда она вновь повернулась к нему, голос ее не дрогнул.

– Нет, – переведя дыхание, ответила она. – Я хочу остаться с Дэнзеллом. Не говоря уже об остальном, – добавила она, силясь улыбнуться, – Он знает, как принимать роды. Уильям, его двоюродный брат, – акушер королевы, и какое-то время Дэнни у него учился.

– Что ж, это пригодится, – достаточно иронично согласился Грей.

Как-то раз, совершенно против своей воли, он сам лично принимал роды, и до сих пор ему снились об этом кошмары.

Если Дотти не желает возвращаться в Англию, это к лучшему. Он предложил это, не подумав, но теперь понял, что из всех вариантов путешествий морское было самым опасным. С тех пор как Франция вступила в войну, риску подвергались все английские корабли.

– Однако мне думается, нам следует отправиться в Саванну, – произнесла Дотти. – Я имею в виду: мы так близко... И если жена Бена там... Наверное, ей может потребоваться наша помощь...

– Да, – неохотно согласился Грей.

Это был семейный долг. И, в конце концов, если только на ближайшие восемь месяцев он не обзаведется жильем в Чарлстоне, то Дотти придется куда-то поехать. Тем не менее... мысль о том, что она будет рожать здесь, а ему придется искать акушерку и кормилицу... а потом им с ребенком нужно будет отправиться в путь...

– Нет, – продолжил он тверже. – Если Амарантус вообще существует, придется ей еще какое-то время выкручиваться самой. Я везу тебя назад, в Нью-Йорк.

 

 

ГЛАВА 126

ПЛАН ОГЛТОРПА

 

Конец ноября

САВАННА, В ОТЛИЧИЕ ОТ БОЛЬШИНСТВА американских городов, была тщательно спланирована своим основателем, человеком по имени Оглторп. (Джеймс Эдвард Оглторп, британский генерал, депутат парламента, основатель колонии Джорджия. – прим. пер.). Я узнала это от миссис Лэндрам, женщины, у которой мы снимали комнату. Она объяснила мне, что город построен в соответствии с «планом Оглторпа». Это было сказано напыщенным тоном, ибо миссис Лэндрам являлась родственницей вышеупомянутого Оглторпа и очень гордилась и городом, и его совершенной застройкой.

План предусматривал шесть районов: в каждом районе было по четыре деловых и четыре жилых квартала, расположенных вокруг открытой площади. Все кварталы состояли из десяти домов или так называемой десятины, и мужчины одного квартала вместе готовились к службе в народном ополчении.

– Хотя теперь это не так важно, как раньше, – объяснила мне миссис Лэндрам. – Индейцы по‑прежнему докучают нам в отдаленных районах, но в город они не совались уже много лет.

Индейцы сейчас казались меньшим из зол, но, поскольку миссис Лэндрам, похоже, совсем не переживала по поводу войны с британцами, я не стала поднимать эту тему. Из ее слов было ясно, что не только семья, но и все ее знакомые были лоялистами, и потому она воспринимала ситуацию как должное и не сомневалась, что досадные неприятности вроде «восстания, как они предпочитают его называть!» вскоре закончатся, и мы сможем снова покупать чай по приемлемой цене.

С моей точки зрения, самое интересное в плане мистера Оглторпа, – а в ходе беседы мне стало известно, что он основал не только Саванну, но и всю колонию Джорджия, – заключалось в том, что каждому дому в десятине полагался участок в одну милю за городом и пять акров под огород в его пределах.

– Неужели, – сказала я, и мои руки прямо-таки зачесались при мысли о земле. – Э-э... а что вы сажаете?

Результатом этого разговора (и многих подобных ему) было то, что я договорилась помогать миссис Лэндрам ухаживать за огородом, а она в обмен на это поделится с нами частью «зеленушки» (именно этим странным словцом она называла овощи вроде капусты и репы), бобов и сушеной кукурузы, а также выделит мне небольшой участок земли, где я могла бы выращивать лекарственные травы.

Вторым следствием этого дружеского общения стало то, что Рейчел и Йен, чья комната находилась под нашей, стали называть своего будущего ребенка Оглторпом, хотя в присутствии миссис Лэндрам это имя из вежливости сокращалось до «Огги».

А третьим, самым важным итогом дружбы с миссис Лэндрам стало то, что я вновь стала лечить.

Мы прожили в Саванне уже несколько недель, когда однажды днем к нам в комнату заглянула миссис Лэндрам и поинтересовалась, не знаю ли я средства от зубной боли, раз так хорошо разбираюсь в травах.

– Пожалуй, знаю, – ответила я, украдкой бросив взгляд на свой медицинский саквояж, который с момента нашего приезда пылился под кроватью. – А о чьем зубе идет речь?

Зуб принадлежал джентльмену по имени Мёрфи из городского района Эллис, в котором жили и мы сами. Я говорю «принадлежал», потому что я вытащила сломанный и инфицированный передний коренной зуб из челюсти мистера Мёрфи прежде, чем мужчина успел произнести «Джек Робинсон», хотя ему было так больно, что он едва мог вспомнить свое собственное имя, не говоря уже о Джеке.

Мистер Мёрфи был чрезвычайно благодарен за избавление от боли. К тому же он оказался владельцем крошечной пустующей лавки на другой стороне площади Эллис. Дощечку с надписью «УДАЛЕНИЕ ЗУБОВ» я раздобыла в мгновение ока. И вот, спустя всего сутки после того, как разместила вывеску, я с гордостью выкладывала всё, заработанное мной, на кухонный стол (на котором я обычно разбирала травы, и который также служил рабочим местом Джейми, поскольку стоял в самом центре нашей единственной комнаты).

– Молодец, Сассенах!

Джейми взял маленькую баночку меда, полученную в виде оплаты за удаление зуба мудрости с затрудненным прорезыванием. Джейми обожал мед. Я также получила два больших крапчатых индюшачьих яйца (одно из них занимало всю мою ладонь), буханку довольно свежего хлеба на закваске, шесть пенсов и маленькую серебряную испанскую монетку.

– Думаю, ты вполне могла бы сама обеспечивать семью, a nighean (девочка (гэльск.). – прим. пер.).

Джейми обмакнул палец в мед и облизнул его, прежде чем я успела запротестовать.

– Мы с Йеном и Фергюсом можем уйти на покой и жить как праздные джентльмены.

– Отлично. Ты можешь начать с приготовления ужина, – сказала я, потягиваясь.

Корсет служил хорошей поддержкой телу в течение долгого рабочего дня, однако мне не терпелось поскорее снять его, поужинать и прилечь. Причем, сделать это быстро и именно в такой последовательности.

– Разумеется, Сассенах.

Эффектным жестом он вытащил из-за пояса нож, отрезал кусок хлеба, полил его медом и протянул мне.

– Держи.

Я бросила на мужа неодобрительный взгляд, но все же впилась зубами в сделанный им бутерброд. Сладость наполнила мой рот, одновременно заставив кровь быстрее бежать по венам, а вкус меда напомнил мне о солнечном свете и цветах. Я издала стон блаженства.

– Что ты сказала, Сассенах?

Джейми деловито намазывал маслом еще один кусок.

– Я сказала: «Молодец», – ответила я и взяла горшочек с медом. – Мы еще сделаем из тебя повара.

 

ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ жилья и питания были улажены, так что настало время забрать Бонни. Джейми нашел семью Беллов, и спустя три недели после нашего приезда в Саванну они с Фергюсом наскребли достаточно денег, чтобы нанять повозку и еще одного мула из платной конюшни, в которой содержался Кларенс. Утром мы встретились с Ричардом Беллом и все вместе отправились на ферму некоего Закари Симпсона, фермера, который приютил Бонни.

Мистер Симпсон убрал остатки сена и с видом фокусника, извлекающего кролика из шляпы, стянул с печатного станка холстину. Судя по реакции трех из четырех его зрителей, можно было подумать, что это действительно фокус: Джейми и Фергюс громко ахнули, а Ричард Белл довольно загудел. Прикусив губу, я попыталась не рассмеяться, но сомневаюсь, что в этот момент они бы что-то заметили, даже катайся я по полу от смеха.

– Nom de Dieu (Имя Господне! (фр.). – прим. перев.), – произнес Фергюс, благоговейно протягивая руку. – Она прекрасна.

– Лучшая из всех, что я когда-либо видел, – согласился мистер Белл, явно разрываясь между почтением и сожалением.

– Да. – Джейми порозовел от удовольствия, явно стараясь сдерживать эмоции. – Да. Она красавица, правда?

Вероятно, «она» и правда была хороша... на взгляд знатока печатных станков, коим я не являлась. И все же я испытывала некоторую симпатию к Бонни: мы ведь уже встречались раньше, в Эдинбурге. Джейми как раз смазывал какую-то часть ее механизма, когда я вернулась к нему спустя двадцать лет, и она была свидетелем нашего воссоединения.

Кроме того, Бонни с достойной похвалы стойкостью выдержала все тяготы разборки и сборки, морского путешествия и многомесячного заточения в сарае. Бледное зимнее солнце светило сквозь щель в стене сарая, придавая деревянным частям машины мрачный гордый блеск, а ее металл, насколько я могла судить, был совершенно не тронут ржавчиной.

– Молодчина, – сказала я, слегка погладив Бонни.

Мистер Симпсон скромно принимал аплодисменты собравшихся за то, что сохранил Бонни, а я, решив, что на погрузку печатного станка уйдет еще некоторое время, пошла обратно к фермерскому дому. Я заметила, что во дворе копошатся куры, и надеялась купить свежих яиц.

Благодаря заначке Марсали вкупе с молитвами Дженни святой Бригитте, покровительнице морей, и скромной помощью моих акупунктурных игл (Кларенс, к счастью, хорошо перенес плавание), мы благополучно добрались до Саванны, но на жилье для десяти человек и аренду помещения для небольшой типографии ушло все золото печатных литер Кэзлон Инглиш Роман и деньги, выплаченные Фергюсу по страховке за сгоревший дом.

Поскольку мы остро нуждались в деньгах, Йен и Джейми нашли работу в одном из складов на берегу реки. Мудрый выбор, как оказалось: в дополнение к их плате и периодически перепадавшим им поврежденным бочонкам соленой рыбы или галет, пребывание в доках целый день позволяло им первыми покупать товар у рыбаков, приходящих со своим уловом, – и по самой низкой цене. Так что нам не грозили ни голод, ни цинга – климат был настолько мягким, что даже в конце ноября здесь росло много зелени, но я уже порядком устала от риса, рыбы и зимней листовой капусты. Вот бы сейчас яичницы… по возможности, со свежим сливочным маслом…

На ферму я приехала подготовленная: с несколькими пакетиками булавок и мешочком соли для обмена, так что я выторговала у миссис Симпсон корзинку яиц и маленький горшочек масла, и мы уселись на заднем крыльце и потягивали пиво еще до того, как мужчины вытащили Бонни из сарая.

– Какие у вас необычайные курочки, – сказала я, подавляя легкую отрыжку.

Пиво собственного производства миссис Симпсон было вкусным, но крепким.

Курочки, о которых шла речь, и впрямь выглядели необычными: казалось, у них не было ног, и они с веселой невозмутимостью носились по двору и клевали кукурузу прямо на своих задних точках.

– О, да, – с гордостью кивнула миссис Симпсон. – Моя мать привезла этих… ну, вернее, их прапрабабушек... с собой из Шотландии, тридцать лет назад. «Криперы-ползунки», как она их всегда называла, но у них есть название. Шотландские дампи или что-то вроде этого, как мне сказал один джентльмен из Глазго.

– Вполне им подходит, – сказала я, делая еще один глоток пива и разглядывая кур.

Ноги у них все же были, правда, очень короткие.

– Я выращиваю их для продажи, – услужливо добавила миссис Симпсон. – Если вам нужна хорошая курочка, может быть, вы захотите приобрести себе парочку.

– Я бы с удовольствием, – сказала я задумчиво.

Рисовые поля и карликовые пальмы Саванны казались бесконечно далекими от чистого бодрящего воздуха Фрейзерс-Риджа... но мы, по крайней мере, были на юге. А когда наступит март и установится хорошая погода для путешествий, Марсали и Фергюс как следует устроятся, то мы сможем отправиться в Северную Каролину.

– Может, через несколько месяцев...

Я добавила шотландских дампи к своему списку, который мысленно составляла, и вернулась к пиву.

Мужчины погрузили печатный станок на телегу, накрыли холстиной и снова обложили соломой, и теперь, перед обратной дорогой, тоже зашли в дом, чтобы подкрепиться заслуженным угощением.

Мы уютно уселись за выскобленным кухонным столом миссис Симпсон, попивали пиво, закусывая его соленой редиской. Взволнованные Джейми и Фергюс сияли от удовольствия, и выражение их лиц согревало меня больше, чем пиво. Бедный Ричард Белл изо всех сил старался быть великодушным и разделять их радость, но было очевидно, что он слаб – как телом, так и духом.

Наше с ним знакомство состоялось всего несколько дней назад, да и то было коротким и не настолько близким, чтобы попросить его раздеться и позволить мне прощупать его печень, однако я почти не сомневалась, что рецидивы его «лихорадки», о которой писала миссис Белл, были не чем иным, как малярией. Я не могла сказать этого наверняка, не изучив его кровяные клетки под микроскопом (и одному Богу известно, как скоро мне удастся обзавестись им), но я повидала достаточно людей, страдающих «четырёхдневной малярией» или «трехдневной лихорадкой», чтобы не испытывать сомнений.

К счастью, среди множества трав и лекарств, которые я привезла с собой, у меня имелся небольшой запас коры хинного дерева. Это не излечило бы мистера Белла совсем, но я могла бы, если повезет, купировать наиболее тяжелые приступы и облегчить некоторые симптомы. Размышления об этом внезапно напомнили мне о Лиззи Вемисс. Приехав в Америку в качестве служанки Брианны по контракту, она тоже подхватила малярию от прибрежных комаров. Мне удавалось довольно хорошо держать ее болезнь под контролем, но как она справлялась в мое отсутствие?

– Простите, что вы сказали?

Мое внимание снова вернулось к разговору, но прежде, чем ответить, я добавила в свой мысленный список еще один пункт: «ПОБОЛЬШЕ хины».

 

 

ГЛАВА 127