Это изложение может несколько отличаться от того, что есть в другой литературе, что связано с взглядами и личным опытом автора.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

уговаривать, доказывать необходимость такого разговора: если человек не понимает, как серьезны дела, ему нечего делать в этой команде. Если все же информация о предстоящем событии дойдет, к сожалению, до алкоголика, с ним это не обсуждается. Наконец, собираются несколько людей, которые готовы попробовать помочь. Назначается встреча — пока без алкоголика.

 

Репетиция интервенции. Это очень важная встреча. Во-первых, надо хорошо договориться между собой, чтобы бить болезнь, — а не мимо, попадая в самого алкоголика. Во-вторых, люди узнают много нового и утверждаются в важности своей миссии. Они получают поддержку, ≪секреты ≫ становятся ясными и теперь понятно, что этого ≪слона, который вырос в комнате≫, больше нельзя ≪обходить по стеночке≫, делая вид, что ничего не происходит. В-третьих, они начинают понимать, что есть надежда. В-четвертых, они перестают во всем винить самих себя... Все это исключительно важно, и потому, даже если алкоголик не пойдет лечиться, уже эта встреча сделает усилия не напрасными. Инициатор распределяет последовательность высказываний, начиная с менее близких людей к более близким и важным. Каждому участнику предлагается составить короткий текст следующей структуры (возьмем для примера начальника нашего алкоголика):

 

Фраза-вступление: ≪Мы знакомы с тобой уже 15 лет, и я очень ценю твою дружбу. Мы много сделали вместе, и твой вклад в наш проект очень велик≫.

 

Постановка проблемы: ≪Но в последнее время мне стало тебя не хватать, ты не приходишь на работу, когда ты очень нужен, и я уже не могу на тебя рассчитывать. Это потому, что ты сильно пьешь≫..

 

Факт-иллюстрация: ≪В этом квартале ты пропустил в общей сложности 32 дня, и проект пришлось сдавать без твоего участия. Твой раздел доделывал впопыхах я сам, и он вовсе не так хорош, как нужно было бы≫.

 

Вывод: ≪Тебе надо идти лечиться, потому что иначе я не смогу включить тебя в группу по новому проекту, придется искать другого человека. Ты мне очень нужен. Месяц я готов ждать, но не больше≫.

 

Особое внимание уделяется тому, чтобы было поменьше общих фраз и побольше фактов. Чувства приветствуются, и притом честно выражаемые: и страх, и гнев, и раздражение уместны, потому что это — правда. Но главное, без чего не может быть ни одно высказывание — это любовь. ≪Ты мне очень нужен!≫ Без этого главного смысла высказывание превращается в сведение счетов, а в целом акция — в групповое избиение по предварительному сговору. Понятно, что любовь будет разная у жены и у мамы, у сына и у начальника — у последнего скорее уважение, но все равно ясно выраженное и определенное.

 

Участия детей от 6 лет не следует бояться: им есть уже, что сказать, или, например, нарисовать. Их голос нередко бывает решающим. Но это должен быть именно голос ребенка, а не его мамы-бабушки, нельзя из ребенка делать инструмент. А для его воспитания очень полезно знать, что папа болен, и его все так любят и хотят ему добра — потому что он много уже слышал про папу плохого, или думал так, или боялся этого. Дети поменьше могут что-то не понять, и потому они более уязвимы. Конечно, нужно учесть, что биологический и психологический возраст могут сильно отличаться, решения должна принимать, как правило, мама ребенка.

 

Можно справиться со всем этим за одну встречу, но нередко имеет смысл еще раз собраться с написанными текстами и все прорепетировать. Тут и выясняется, кто что не понял, кто использует невольно ситуацию для достижения иных целей (например, доказать что ≪я была права как всегда!≫) и в этой дополнительной встрече уходит ≪пена≫ эмоций: гнева, страха и пр. Излишки чувств хорошо бы выплеснуть не в лицо алкоголику, для него это будет слишком тяжело. Интервенция должна быть не ≪последним решительным боем≫, а твердым разговором.

 

Дилемму выставить может не каждый участник интервенции. Но у каждого должна прозвучать некая фраза-вывод о том, что нужно делать, и что будет, если алкоголик выберет лечение — или его не выберет. Здесь имеет смысл говорить, конечно, только о том, что точно готовы исполнить, потому что шантаж и манипуляции бессмысленны. Например, нельзя говорить: ≪если ты не пойдешь лечиться, я разведусь с тобой≫ — развод процедура долгая, и будет суд, и можно еще попробовать уговорить жену... Можно сказать: ≪я не сплю уже давно, и чувствую, что не выдерживаю. Мне надо работать и кормить детей. Поэтому, если ты сегодня не поедешь в реабилитационный центр, я уеду к маме спать и поживу там с детьми, пока ты не начнешь выздоравливать≫. Понятно, что не спать невозможно, и сегодня должно совершиться одно из двух: поездка в центр или к маме. Это должно так естественно следовать из отказа идти лечиться, как закон природы, ≪придется взять другого работника≫, ≪я уеду к бабушке≫, ≪ты не войдешь в дом≫... Не годится: ≪не буду тебя любить≫, ≪живи как хочешь≫, ≪примем меры, которые тебе не понравятся≫. Дело как раз в том, что не мы принимаем меры, а это уже наступающие последствия его пития — и только лечение может что-то предотвратить.

 

Предлагаемый вариант лечения (их может быть и два на выбор, но не больше: некогда спорить) должен быть понятен всем участникам интервенции, согласован с ними и хорошо проработан. Поскольку это крупная акция, просто ≪походи на АА, что тебе стоит≫ или ≪закодируйся≫ здесь не годится. Как правило, предлагается стационарный реабилитационный центр или община, иногда — амбулаторный центр. Следует продумать детоксикацию, если она нужна. В центре должны быть места, все финансовые вопросы разрешены, так, чтобы ничто не могло препятствовать лечению: алкоголик будет цепляться за каждую мелочь!

 

Интервенция. Однажды утром алкоголика будит жена: встань, тут пришли люди, оденься, надо поговорить. Лучше все устроить утром, чтобы было время действовать, и алкоголик не успел бы напиться. Но тут, конечно, возможны варианты. Итак, он выходит в гостиную, и обнаруживает всю команду в напряженном ожидании его. Он раздражен, понимая, что все сговорились ≪против него≫. Тут инициатор интервенции начинает говорить.

 

≪Мы собрались сегодня здесь ради тебя. Нам надо обсудить одно дело. Удели нам, пожалуйста, полчаса. Только выслушай и не перебивай. Это очень важно≫. Присутствие всех значимых людей, как правило, заставляет алкоголика нехотя согласиться. Ведущий благодарит его за понимание и передает слово следующему в последовательности высказывающихся.

 

Участники команды высказываются по одному. Они говорят совсем не то, что было намечено, плачут, волнуются. Ведущий нещадно обрывает каждого, кто начинает причитать или сводить счеты: собрались не за этим. Не можешь говорить — пусть говорит следующий. Дети говорят в конце, почти последними. Попытки алкоголика отвечать, прерывать и пытаться оправдываться или нападать ведущий мягко пресекает: ≪ты обещал нам выслушать, полчаса еще не закончились. Потом мы, конечно, попросим тебя ответить нам≫.

 

После того, как команда вся выскажется, ведущий подводит итог в двух словах и коротко предлагает один-два варианта лечения. Они должны быть хорошо проработаны. Потом он просит алкоголика ответить решением. Если тот просит подумать, пусть думает тут же: решение должны услышать все в команде. Надо использовать высокую энергию этой встречи, чтобы хватило сил сделать этот нелегкий шаг.

 

Если алкоголик соглашается — сумка уже оказывается собранной, и машина ждет. Если отказывается, ведущий все равно благодарит его за то, что он выслушал — и все расходятся. Тогда обязательно нужно выполнить вторую часть дилеммы, которая была предложена алкоголику.

 

Если все проведено честно, то в любом случае будет хороший результат. Алкоголик получил точную ≪информацию к размышлению≫, которая может быть осознана, и решение может оказаться принятым даже и спустя какое-то время. Часть последствий это может убрать, но не обязательно: человек отвечает за свои поступки. Близкие его получили надежду уже от того факта, что можно было говорить прямо и точно о себе, они увидели это друг в друге. Теперь они не одиноки, и это не менее важно. Ну, а если алкоголик поехал лечиться, то уже через несколько дней, когда родственники приедут его навещать, они увидят разительные перемены. Алкоголик осознает, ему помогут там понять, что он был прав, согласившись. Он будет благодарен за ваши усилия.

 

 

Мотивационное интервью.

 

Это противоположная техника, но даже не столько техника, сколько кропотливая работа по формированию мотивации, совершаемая вместе с алкоголиком. Понятное дело, и с наркоманом все то же самое. Покажем - это для определенности теперь на примере наркомана.

 

Приходит ко мне на консультацию некто Коля. Колю привели почти за шиворот родители, он точно знает, что наркотики — это ≪класс≫, а я — враг наркотиков, значит, и его тоже. Я здесь для того, чтобы остановить его в употреблении, так вот, не выйдет! Зарабатывать на себе каждой дуре он не даст. Упрятать себя никуда тоже не позволит, свои права он знает. Все это так, или почти так, у него на уме и на лице, хотя я, конечно, до конца точно знать ничего не могу, пока он сам не расскажет. Но по выражению лица и отрывистым репликам можно догадаться. У него есть единственное желание — уйти отсюда поскорей.

 

С этого я и начинаю. После приветствия и представления себя я проверяю свои предположения: ≪Похоже, ты не по своей воле сюда пришел?≫ —≪По своей≫ — на всякий случай врет Коля. Но интонация и выражение лица вариантов не оставляют: он будет стоять до конца.

 

Что бы я его ни спросила — правды не будет. Сам ничего не расскажет, потому что не доверяет мне в максимальной степени. Можно, конечно, задать ≪дежурные≫ вопросы, получить на них порцию лжи с минимумом информации, сказать проповедь о вреде наркотиков и закончить такую ≪консультацию≫, признав свое поражение.

 

Вместо этого я молчу. Я умею молчать и наблюдать потихоньку за ним, не во все глаза, а так, чтобы позволить ему продышаться от гнева на меня. Он прерывает молчание: ≪Все, что-ли? ≫ — ≪Да нет≫ — отвечаю я, — ≪А ты что-то хочешь?≫. ≪Ничего не хочу≫ — отвечает Коля недоуменно, потому что я другая, чем он ожидал. ≪А я хочу≫ — говорю я смиренно. — ≪Хочу понять, за что ты на меня злишься. Сижу тут смирно, никого не трогаю, а тут ты такой злой≫. — ≪Да не хотел я сюда ехать, отец сказал, что из дома выгонит, если я не поеду, вот я и поехал!≫ — отвечает Коля.

 

Это уже часть правды. И тут начинается в нашем разговоре то, ради чего мы с Колей и встретились. Принцип такой: я пропускаю мимо все его высказывания, которые мне кажутся голосом его зависимости и отрицания ее: ложь, злость, доказательства того, что наркотики — это классно, обвинения меня и браваду. Это его ошибки, и я не должна в них участвовать, потому что тогда, споря со мной, он только сильнее будет их защищать, сам утверждаясь в них еще крепче. Играть на руку его болезни я не хочу, и не участвую в этом. Но как только я слышу правду, настоящие факты, я поддерживаю их, потому что факты — наши друзья, даже если на первый взгляд кажется, что это не так. Сравните с игрой в большой теннис: если подача соперника идет в аут, ее нельзя брать, потому что тогда мяч упадет вне площадки, и проиграет соперник. Если же мяч летит внутрь площадки, то его надо взять любой ценой, иначе проиграю я. Вот и сообрази, где какой. То же самое и здесь: надо сообразить, где ≪моя подача≫ в его словах, ≪взять≫ ее и ≪хорошо сыграть≫, но не брать ≪плохие подачи≫, чтобы эти слова утонули без моей поддержки.

 

Я буду поддерживать правду, не откликаясь на ложь зависимости, и тогда правда будет сильнее в нем, и сможет победить. При этом я никогда — слышите, никогда! — не буду говорить против него, но буду, по возможности, говорить выше него, чтобы дотягивать его маленькую замученную правду до того уровня, чтобы она могла победить в нем голос болезни.

 

Коля сказал, что отец его обещал выгнать из дома. За это можно зацепиться.

—Выгнать тебя из дома? Почему?

—Наорал опять, дома шоу каждый день, злит уже все, кусок в рот не лезет, попрекают всем, жить не дают...

—А что ему нужно?

—Чтобы я у него на задних лапах ходил, ему в рот смотрел и работал. И карманы ему выворачивал.

—Противно, когда карманы проверяют.

—Он не понимает, если я захочу, спрячу так, что он не найдет. А так — как в ≪мусарне≫ живешь, в шкаф залезли, весь стол перерыли, все ссылки в ≪нете≫ ≪прошмонали≫.

—Прямо обыск...И что, нашли?

—Ну нашли, ≪траву≫ в шкафу, и грибы, и на сайтах ≪крыша≫ у них поехала...

—То есть ты пришел домой, а у тебя ≪шоу≫? Теперь понимаю. А ты ≪траву≫ растил зачем? В шкафу вряд ли хорошо растет...

—Потому что денег нет, они же мне ≪кислород перекрыли≫, хоть что-то...

—Денег всегда не хватает на наркотики, это точно. И давно все это?

—Не-а. Только я им говорю: пока сам человек не захочет, ничего не сделаете! И ≪на тюрьме≫ торчат! А я хочу употреблять, и буду.

—Конечно, насильно ничего не сделают. И ты сам решаешь, употреблять или нет. Будешь — значит, будешь. А почему?

—Не поймете. Кто не употреблял — не поймет. Мы — другие.

—Да, кто не шел этой дорогой, не знает ее.

 

Повисла пауза. Прервемся и мы, и прокомментируем.

 

Я не сказала ничего такого, что бы противоречило моим убеждениям. Обыск — это ужасно, денег на наркотики всегда не хватает, и насильно выздоравливать не заставишь. В общем, я никак себя даже не внесла в разговор. Я только поддерживала то, что мне кажется правдой, и помогала ему говорить. В результате какую-то правду про себя он рассказал. Мы стали чуть менее ≪перпендикулярными≫, чем прежде. Если бы он не начал говорить, я бы сама сказала несколько фраз, которые так же не вызвали бы у него возражения, как и эти. Но пауза помогла ему увидеть меня вновь, и он спросил:

 

—Вы психолог?

—Да, психолог-консультант по наркомании.

—От наркомании нет лекарств, от нее не уйдешь, это навсегда.

—А я и не врач. Лекарств, конечно, нет.

—Словами, что-ли, лечите? Внушением?

—Словами. Но не гипнозом, ты не думай. Я никогда не работаю с теми, кто этого не хочет. А сейчас вот с тобой разговариваю, но ты свободный человек.

—Да, свободный... А отец, что вы ему скажете?

—Скажу, что ты наркоман. Правда будет?

—Да...

—Еще скажу, что обыскивать не стоит: без толку. Скажу, что ты не хочешь бросать наркотики. И что насильно заставить выздоравливать нельзя.

—Не то, чтобы я был конченый... Я только легкие и ≪спиды≫, и ≪глючные≫, я же не на героине, я не дурак!

—Я конченых наркоманов не видела. У тебя свой выбор наркотиков. Наркоман, как и все. Впрочем, не знаю точно.

—Что не знаете?

—Наркоман, или только злоупотребляешь. Сломалась твоя воля контролировать употребление наркотиков или нет — я еще не знаю.

—На ≪траву≫ и ≪спиды≫ не ≪подсаживаются≫, и ломок нет, и все нормально.

—Ломок нет, это так.

—В Голландии они на каждом углу, там из дома за них не выгоняют.

—Да, в Голландии есть особые кафе, где можно курить ≪траву≫, там это не запрещено.

 

Прервем нашу беседу на этом, потому что весь разговор был похож на приведенные диалоги, и вот какой был результат. Когда Коля вошел в кабинет, он был настроен по-боевому. По мере того, как мы говорили, он говорил все более и более открыто, и в конце — скорее даже доверительно. Все это было при одном условии: ни одного слова против него я не сказала. Мне так хотелось сказать, что на ≪траву≫ и ≪спиды≫ еще как ≪подсаживаются≫, что в Голландии курят марихуану не повсеместно, и что от наркомании можно выздоравливать. Но тогда он стал бы со мной спорить, утверждаясь в своем понимании наркомании, а мне это не нужно. Зато мне удалось кое-что усилить из того, что он понимал точно: что он не конченый наркоман, что воля может сломаться, и что денег не хватит. Главный же результат: про наркоманию оказалось возможным говорить без противостояния. Коля мне еще не доверяет вполне, конечно, но он подвинулся в эту сторону, ≪что и требовалось доказать≫. В конце я с сожалением сказала Коле:

 

—Знаешь, нам пора заканчивать. Мне важно было обсудить с тобой эти темы. Ты хочешь прийти ко мне еще раз?

—Зачем?

—Если ты поймешь, что тебе надо что-то со мной обсудить. Мы говорили с тобой долго, и кое-что ты про меня тоже понял.

—А когда?

—Когда захочешь, и когда я смогу. Надо будет созвониться. Вот тебе все мои телефоны.

—Ладно.

 

Я вышла из кабинета с Колей, и, что очень важно, при нем сказала отцу следующее: ≪Мы с Колей поговорили о важных вещах. Насильно нельзя заставить наркомана бросить наркотики, и потому проверять карманы бессмысленно. (Тут я пощадила чувства отца и не стала произносить слово ≪обыск≫ и ≪он не хочет выздоравливать≫, но смысл сохранила.) Но мы договорились, что Коля позвонит мне, если захочет. Я дала ему свои телефоны≫. С папой надо будет поговорить отдельно, выработать более адекватную линию поведения. Но это уже не при Коле, мы же с ним тоже без папы разговаривали! С каждым — про него самого, и конфиденциально. Некоторые выводы имеют право знать все, потому что наркомания — это общее дело всей семьи.

 

Коля не позвонил мне сам, но через два месяца позвонил отец: Коля в больнице. Оказывается, он согласился, чтобы отец позвонил мне. Я пригласила Колю после выписки на встречу, и он пришел уже в другом расположении духа. Он был потише и слегка напуган, но бодрился. Мы продолжали в той же манере, и в конце он спросил меня про то, почему я этим занимаюсь. Я честно ответила, и он довольно хмыкнул. Спросил о том, что здесь происходит в реабилитационном центре, и я опять удержалась от соблазна ≪крепко посоветовать≫ ему прийти к нам, ответила кратко и точно. Мы распрощались, а через два дня Колин отец позвонил и спросил, может ли Коля начать курс у нас в центре.

 

Это довольно короткая история, но бывает, что такие встречи, или даже телефонные разговоры (что труднее) длятся месяцами, и не все они заканчиваются ≪хэппи энд≫'ом. Такова правда: мы не всегда можем спасти наркомана от него самого. Но если это получается, мотивация выздоравливать у него будет гораздо прочнее и результаты, в конечном счете, лучше, чем при интервенции.

 

Мотивационное интервью — это про настоящую психологию: когда человеку позволяют быть самим собой, даже если это вам не нравится, и помогают находить те пути, которые для него приемлемы, а не как в интервенции, когда за алкоголика остальные все решили и ≪вторглись≫ в его сознание этим своим решением. Интервью — более правильный путь, поэтому им лучше идти, хотя и труднее. Очень трудно не спорить, не противоречить, не отстаивать свою точку зрения, ≪единственно правильную≫. Потрудимся — и результаты будут лучше.

 

Эта техника работает даже в тех отчаянных случаях, когда наркоман все время на дозе, и без дозы не живет, и сколько-нибудь ясного сознания ждать не приходится, и решения он почти не принимает. Войти к нему в доверие и решать вместе с ним можно только после многих таких разговоров, если вы только удержите дистанцию так, чтобы он не смог вами манипулировать. Но вы сможете прервать разговор, когда устанете, и он станет вам не по силам: мотивационное интервью — неспешная вещь, и не требует добиться результата сейчас любой ценой. Результат приходит как выношенное и выработанное вместе решение. Трудность в том, чтобы отличать ≪хорошие подачи≫ и отрабатывать их только в пределах того, что сказано, от ≪плохих≫, в которых ни за что нельзя участвовать. Наркоман же будет провоцировать вас, наоборот, на дискуссии и споры. Но правда на вашей стороне, и у вас чистое сознание, и вы уважаете человека напротив, сознавая свои грехи... и потому ничего ему не навязываете.

 

Нередко в семье наркомана такие отношения остаются единственно возможными в какой-то последний момент. И потому мы должны быть к ним готовыми. А мы не готовы вовсе, потому что обычно не владеем главным навыком для мотивационного интервью, и вообще для человеческих отношений —мы не умеем слушать собеседника.