Асунсьон, Парагвай. 23 ноября

 

По периметру частные владения окружала высокая стена, но когда Эрнандес подъезжал к холму, он разглядел роскошные лужайки, купающиеся в солнечном свете, а сам дом едва виднелся за пальмами, высаженными вдоль длинной подъездной дороги.

Слово «дом» тут не вполне подходило, правильнее его следовало назвать особняком. Он стоял на холме, возвышаясь над городом, — огромный, двухэтажный, но, однако, не привлекал внимания, так как его стены были выкрашены в серый цвет. Воздух был влажным, а небо безоблачным. Эрнандес потел всю дорогу — и от жары, и от нервного напряжения, сжимавшего желудок. Он увидел, что кованые внешние ворота были открыты, и уже собирался заехать внутрь на своем ржавом старом красном «бьюике», когда увидел, как из-за угла вышел молодой полицейский — policia, — засунув руки за кожаный пояс, на котором болталась кобура с пистолетом.

Полицейский был очень молод, ему было лет двадцать — чистая кожа, плохо сидящая форма. Он сделал шаг вперед и поднял руку, приказывая Эрнандесу остановиться. Эрнандес резко нажал на педаль тормоза и высунулся из окна, протягивая журналистское удостоверение. Он улыбался, стараясь выглядеть дружелюбным.

Молодой полицейский изучал удостоверение с каменным лицом, а Эрнандес сказал:

— Николас Царкин. Старик. Самоубийство. Правильно? Мне нужно написать заметку об этом для газеты «Ла-Тард».

Коп внимательно посмотрел на него.

— Сюда нельзя.

— Это кто сказал?

— Капитан. Капитан Санчес.

— Велларес Санчес?

Полицейский кивнул. На его лице промелькнула неуверенность. Эрнандес посмотрел на копа. Тот нервно положил правую руку на кобуру, но упоминание имени Санчеса явно обескуражило его. Эрнандес решил этим воспользоваться.

— А Велларес сейчас там?

— Si.

— У тебя есть радио? — Эрнандес уже заметил рацию, пристегнутую к ремню парнишки.

Полицейский кивнул.

— Si.

Эрнандес быстро завел машину.

— Ну ладно, вызови Веллареса. Скажи ему, что Руди Эрнандес сейчас подъедет.

— Но капитан сказал…

Эрнандес быстро вырулил на дорожку, игнорируя протесты парня.

— И не забудь имя. Руди Эрнандес.

Красный «бьюик» проехал в открытые ворота. Эрнандес перехватил растерянный взгляд полицейского в зеркале заднего вида. Тот торопливо доставал рацию. Эрнандес улыбнулся и буркнул себе под нос:

— Первый барьер пройден. Остался еще один.

 

У этого старика, Царкина, было много денег. Очень, очень много, это уж точно.

Ухоженные лужайки тянулись на сотни метров вокруг дома. Эрнандесу наконец удалось рассмотреть задание под красной черепичной крышей. Бросая взгляды налево и направо, Руди ехал по асфальтовой дорожке. За перечными деревьями виднелись гибискусы, усыпанные желтыми и розовыми цветами.

Сад был роскошный. Манго, персики, несколько кокосовых пальм с тяжелыми мягкими листьями, замершими в бездвижном воздухе на фоне горячего полуденного неба. Наверно, садовникам приходилось много работать, чтобы поддерживать это место в таком состоянии. Это был лучший сад из всех, что ему приходилось видеть в Асунсьоне.

«Бьюик» замедлил ход, поднимаясь на холм. Руди вспомнил, как ему хотелось узнать, что находится за белыми стенами, тянущимися вдоль дороги. Что-то подсказывало ему, что в этом доме можно получить больше информации, чем сообщил ему Родригес.

На полдороги мотор «бьюика» начал барахлить, а подвеска — скрипеть.

«Черт!»

Старому американскому «бьюику» пора было на помойку. Ему было двенадцать лет, и он прошел 150000 километров уже со вторым мотором. «Бьюик» служил ему верой и правдой, но Руди нужна была новая машина. Все дело было в дросселе. Он об этом знал; эту треснувшую, перевязанную изолентой штуковину уже давно надо было заменить, но у Руди все не хватало времени. Он немного сбросил газ, и машина перестала пыхтеть, но хватило ее всего лишь метров на двадцать. Руди уже подъезжал к повороту и впервые отчетливо увидел дом: огромный и богатый.

За тридцать метров до того места, где асфальт дорожки переходила в гравий, «бьюик» стал. Мотор не реагировал на усилия Руди, он все давил на педаль газа, но машина двигалась лишь по инерции, а дорога все еще шла в гору. Повернув налево, Руди съехал на траву и ударил по рулю кулаком.

«Черт!»

Эрнандес выключил зажигание и посмотрел на дом. Рядом с сине-белой машиной, припаркованной на посыпанной гравием площадке перед домом, стоял сурового вида коп в форме. Потом Руди увидел, как открылась дверь, ведущая в дом, и из парадного показалась столь знакомая Руди туша — это был толстяк Велларес Санчес. Велларес не стал выходить на солнечный свет. Недобрая улыбка на его лице не предвещала ничего хорошего.

Эрнандес выбрался из машины и помахал ему рукой. Санчес не шелохнулся. Захлопнув дверцу машины, Руди пошел к дому.

 

Велларес Санчес был старше Эрнандеса, ему было уже за сорок, он страдал от избыточного веса, а из-за своих темных тяжелых век всегда выглядел так, словно ему нужно было хорошенько выспаться. Кожа на его жирных щеках обвисла, а редкие черные волосы торчали на лысеющей голове клочьями. Белая льняная рубашка была вся измята и плохо сидела. Все в нем казалось нелепым, но Эрнандес знал, сколь обманчива его внешность, и за этими тяжелыми сонными веками скрывался взгляд, свидетельствующий об остром как бритва уме.

Человеком он был немногословным. Эрнандес давно его знал и относился к нему по-дружески. Но сейчас Велларес держался холодно и отстраненно. Когда Руди подошел, Велларес пожал его протянутую руку очень слабо, а это был верный знак того, что он раздражен. Кивнув на машину Эрнандеса, он спросил:

— Что с этой кучей хлама?

Санчес вытер покрытый капельками пота лоб носовым платком.

Эрнандес улыбнулся, пытаясь смягчить толстяка.

— Дроссель отказал, и мотор залило. Постоит на солнышке, и все будет в порядке.

— Я же приказал постовому у ворот никого не пропускать! — Санчес был серьезен.

— Ну ты же знаешь меня, Велларес… Я где хочешь найду тему.

Голос толстяка стал еще серьезнее.

— Тут я отдаю приказы.

— Велларес, да ладно тебе… Ты же знаешь, что это мой заработок. Не буду писать — есть будет нечего. — Эрнандес пожал плечами. — Слушай, ну извини. Мендоса хочет, чтобы я написал заметку. Так что уж прости меня.

Санчес посмотрел на стоявшего перед ним Эрнандеса. Тот был высоким мужчиной с каштановыми волосами. Аккуратная челка, чисто выбрит, волосы пора бы уже и подстричь, но в целом — красавчик. Он носил свободную одежду, словно преподаватель из Universidad, и его вполне можно было принять за преподавателя, если бы не кривой шрам на правой щеке. Шрам делал внешность Эрнандеса грубоватой. Он напоминал мужчину, любящего подраться в барах, но Санчес знал, что это не так.

Они были знакомы уже лет десять. Он был хорошим журналистом, этот Эрнандес, ловко жонглировал словами, а в его глазах светилась доброта, хотя Санчес и знал, что глаза этого человека повидали столько же горя и зла, сколько и он сам.

— Ну так что там, Велларес?

Карие глаза Эрнандеса сияли, чувство вины исчезло с его лица, словно его и не было, словно это была лишь шутка. Руди улыбался, но в его глазах было что-то еще. Санчес чувствовал это. Возбуждение? Страх? Санчес достал из кармана пачку сигарет и предложил Эрнандесу. Тот с благодарностью принял это предложение мира. Велларес поднес огонь к обеим сигаретам и посмотрел на молодого человека.

— Ну, рассказывай, что знаешь, — сказал Санчес.

Эрнандес выдохнул дым в горячий душный воздух.

— Какой-то старик по имени Царкин покончил жизнь самоубийством. — Эрнандес взглянул на пышный тропический сад, а потом на дом. — Говорят же, что за деньги счастья не купишь.

— За деньги купишь все что угодно, кроме здоровья, амиго. — Затянувшись, Санчес закашлялся.

— Поэтому старик убил себя? Потому что был болен?

— Может быть. А может быть, и нет.

Эрнандес полез в задний карман вельветовых брюк и, вытащив записную книжку, начал рыться в карманах в поисках ручки.

— Не против, если я буду записывать?

Санчес покачал головой.

— Да нет. Вот только мои судмедэксперты еще не закончили осмотр. Поэтому я и не хотел, чтобы кто-то сюда приезжал.

Эрнандес кивнул.

— И долго им еще возиться?

— Уже нет.

— Ручку мне не займешь?

— Что, по-прежнему у всех просишь ручку взаймы? Теоретически репортеры должны носить ручки с собой.

— Я их все время теряю. Карманы дырявые. — Улыбнувшись, Эрнандес пожал плечами.

Санчес вытащил ручку из кармана и протянул Эрнандесу.

— Десять лет назад в суде все было точно так же. Сколько же ручек ты мне должен на сегодняшний день? У тебя не карманы дырявые, а голова, амиго. — Санчес отвернулся. — Заходи. Когда мои люди закончат работу, можешь тут все осмотреть. — В голосе Санчеса послышался нехарактерный для него энтузиазм. — Ты должен увидеть этот дом. У старика денег куры не клевали. — Он погасил сигарету, растерев ее подошвой.

— А скажи мне… — начал было Эрнандес, заходя за Санчесом внутрь.

Эрнандес удивлялся, осматривая дом, но его изумление было явно несколько наигранным, потому что именно так он и представлял себе жизнь такого богатого человека, как Царкин.

Хрустальная люстра в холле, винтовая лестница, в гостиной серебряные подсвечники и резьбленые дубовые кресла ручной работы, кухня, которая была больше всей квартиры Эрнандеса. Кроме того, в доме было джакузи с золотыми кранами, а за домом — теннисные корты.

Помещение для слуг находилось возле бассейна. Санчес сказал ему, что там жили четверо слуг и три садовника. Они все ушли после того, как люди Санчеса допросили их. Они были глубоко потрясены смертью своего хозяина, а повар, старик-индеец, не мог слова сказать от горя.

Они решили в последнюю очередь осмотреть кабинет на первом этаже. Судмедэксперты уже заканчивали свою работу, когда Велларес и Руди вышли из кухни в холл. Санчес поймал одного из специалистов за руку и отвел его в сторону, чтобы поговорить. Когда они закончили, Санчес подошел к Эрнандесу, рассматривающему картину, написанную маслом. На ней был изображен поджарый ягуар в джунглях. Картина была совсем неплоха, но подписи на ней не было. «Хорошая работа для любителя», — подумал Санчес.

— Ну что? — произнес Эрнандес.

— Самоубийство, — сказал Санчес. — Это однозначно. Ну что ж, проблемой меньше… Скоро уберут тело. Хочешь посмотреть на Царкина?

Эрнандес кивнул, и они с Санчесом подошли к кабинету.

Дверь была открыта. Комната оказалась такой же большой, как и все остальные. Первым, что бросилось в глаза Эрнандесу, была картина в позолоченной раме, отодвинутая в сторону. За ней находился сейф, и его серая металлическая дверца была распахнута. Вдоль трех стен тянулись полки с книгами, окно выходило на гравийную дорожку, а рядом стоял большой полированный стол и дорогое кожаное кресло коричневого цвета, как в кабинетах представителей власти. Эрнандес огляделся, однако тела не увидел. Он снова посмотрел на сейф, но тут Санчес махнул рукой в сторону окна.

— Он там, за столом.

Эрнандес подошел к большому полированному столу и увидел сначала ноги мужчины в брюках, потом лужи застывшей крови на сером ковре, серо-желтые кусочки мозга на стенах и занавесках, а также на полу. Голова мужчины была накрыта окровавленным белым носовым платком. Подавив тошноту, шевельнувшуюся в желудке, Эрнандес наклонился, присматриваясь.

— Эй!

Он обернулся. Рядом стоял Санчес, прикуривая новую сигарету.

— Ты не против, если я взгляну? — спросил его Эрнандес.

— Это, в общем-то, не приятно. Он выстрелил себе в рот.

Эрнандес кивнул и вернулся к трупу. Носовой платок пропитался липкой свернувшейся кровью. Потянув за уголок, он почувствовал, как свернувшаяся кровь, прилипшая к лицу мертвеца, оторвалась от кожи. Эрнандеса чуть не вырвало. Старику разнесло верх головы, там зияла дыра размером с кулак. Вокруг повсюду были разбросаны куски мозга, а на шее и подбородке мужчины образовались широкие полосы засыхающей крови.

Лицо надо ртом было неразличимо. Челюсть свело. Казалось, что старик в последний момент перед выстрелом испугался, еще до того, как пуля прошла через рот, дробя череп. Морщинистая рука старика была судорожно поднята, словно он, как в фарсе, махал ею на прощание.

Эрнандес опустил окровавленный носовой платок на место. Только сейчас он увидел пистолет. Огромный, пугающий, блестящий, он лежал на белом ковре в метре от Эрнандеса.

Санчес спросил:

— С тобой все в порядке?

Эрнандес кивнул.

— Да, я в норме.

— Все кончилось быстро, это не больно. Не самая плохая смерть, амиго.

Эрнандес снова кивнул.

— Что насчет его семьи?

— Его слуга сказал, что он не был женат.

— А чем же он занимался, этот мужчина? — спросил Эрнандес.

Санчес уселся в удобное кожаное кресло у кофейного столика.

— Бизнесмен, отошедший от дел. Очевидно, когда-то у него было несколько фирм в Парагвае. В основном агентства по импорту и экспорту.

— Иммигрант?

— Судя по фамилии Царкин, он не был индейцем, это уж точно.

Эрнандес заносил подробности в записную книжку.

— Сколько лет?

— Около восьмидесяти. Я не знаю точно. — Санчес затянулся и закашлялся от дыма. — Он прожил долгую жизнь. Надеюсь прожить не меньше.

— Ты говорил, что он, возможно, был болен, — сказал Эрнандес.

Санчес стряхнул пепел с сигареты в хрустальную пепельницу.

— Один из его слуг сказал, что в течение последних шести месяцев он часто ложился в больницу. Кроме того, этим утром он был на приеме в частной клинике. Он был очень болен. Слуга сказал, что у него был рак. Он быстро худел и вообще плохо выглядел. — Санчес взглянул на труп. — Н-да, сейчас он выглядит еще хуже.

— А откуда слуга узнал, что у него рак?

— Он видел медицинское заключение, которое старик где-то оставил. Один из моих людей должен связаться с клиникой, где консультировался Царкин. Это «Сан-Игнасио».

Эрнандес опять взглянул на тело, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Он отвернулся и сделал пару шагов в направлении открытого стенного сейфа.

— Там что-то есть?

Санчес покачал головой.

— Нет, ничего особенного. — Он указал сигаретой на камин. — Там куча пепла. Похоже, он сжег много бумаг.

Эрнандес подошел к камину. Это была его единственная надежда. Найти что-нибудь, хоть что-нибудь! Но, должно быть, старик хорошо подготовился. Он наверняка сжег все перед смертью.

— Не осталось ни единого клочка бумаги. Ничего, кроме пепла. — Санчес с отсутствующим видом уставился на камин. — Интересно, что старику нужно было сжигать?

— Да, интересно, — эхом откликнулся Эрнандес.

Санчес поднял голову, взглянул на Руди и сразу отвернулся.

— Как бы то ни было, уже все закончилось. Нам тут ничего не накопать.

— Ты раньше слышал что-нибудь о Царкине? — Эрнандес посмотрел на тело, потом занес что-то несущественное в записную книжку, старясь не показать своей заинтересованности.

— Нет, а почему ты спрашиваешь?

— Богатый человек… Я просто подумал, может, ты что-то о нем слышал.

— Нет, никогда. А ты?

Эрнандес повернулся и увидел, что Санчес смотрит на него с интересом.

— Нет, я тоже ничего не слышал.

Эрнандес не знал, поверил ли ему Санчес. Скорее всего нет, но он постарался, чтобы его ответ прозвучал убедительно. Улыбаясь, он добавил:

— Видишь ли, амиго, Асунсьон — весьма загадочное место. Тут очень много никому не известных богачей.

Эрнандес несколько секунд не отводил от него глаз. Взгляд Санчеса из-под тяжелых век выражал сомнение. Эрнандес знал, что он думает о том, сказал ли Руди правду. От Санчеса ничего нельзя было скрыть.

— Да, наверное, это так, — в конце концов сказал толстяк. Он отвел взгляд, с трудом, медленно поднялся. Вытащив из кармана носовой платок, он вытер пот над бровями. — Эта жара убивает меня. Пива хочешь? Холодильник им забит. Там и импортное пиво есть. Немецкое, датское — выбирай что хочешь.

— Да. Хлебнуть пивка было бы неплохо.

Санчес двинулся к двери.

— Вернусь через пять минут. Ничего не трогай.

Эрнандес кивнул. Толстяк-детектив развернулся и вышел.

 

Эрнандес стоял в центре кабинета, пытаясь сосредоточиться. Он смотрел то на окровавленное тело, то на стенной сейф, то на камин. Почему? Почему старик убил себя? Из-за болезни? Или из-за тех, о ком рассказывал ему Родригес? А может быть, это они его убили, инсценировав самоубийство?

Он подошел к большому, потемневшему от копоти камину и остановился, глядя на каминную решетку. Взяв кочергу с подставки возле камина, он разгреб пепел. Санчес был прав. Ни единого клочка бумаги. Только зола и пепел. Что же это были за документы?

Поставив на место кочергу, Эрнандес быстро подошел к открытому сейфу. Он старался ступать осторожно, прислушиваясь, не возвращается ли Санчес. Руди заглянул в сейф; тот был пуст, как и говорил Санчес. Потом Эрнандес тихо подошел к столу, пытаясь не смотреть на тело старика. Ящики стола и полированная поверхность были в крови. Густая свернувшаяся кровь перемешалась с серо-желтыми кусками мозга. Эрнандеса опять затошнило. Он с трудом сглотнул и отер пот со лба тыльной стороной кисти.

В левой тумбе было три ящика. Сначала он попытался открыть верхний ящик. Тот был не заперт и легко поддался. Внутри лежали ножницы, нож для бумаги из дерева quebraco — такие обычно делали индейцы и продавали на улицах — и несколько листов дорогой бумаги. Он просмотрел листы. Все они были чистыми. Закрыв ящик, он попытался открыть следующий. Тот был пуст, им явно никогда не пользовались. Резкий запах дерева ударил ему в ноздри. Закрыв второй ящик, он осмотрел последний. Еще чистая бумага, скрепки, коробка металлических кнопок. Закрыв ящик, он посмотрел на засыхающую кровь, которая, казалось, была везде, на окоченевшее тело, на руку, поднятую в прощальном жесте. «Прощайте, сеньор Царкин».

Капельки пота упали на стол. Он снова отер лоб, прислушался, не идет ли Санчес, но ничего не было слышно, и единственным звуком в комнате было его тяжелое дыхание.

Старик был осторожен. Очень осторожен. Может быть, он хранил информацию где-нибудь еще? Что-то должно было указать путь, открыть Эрнандесу потайную дверь, чтобы он смог понять, что же произошло. Еще раз проникнуть в дом и в кабинет будет сложно, даже, пожалуй, невозможно. Это был его единственный шанс. Руди подошел к книжным полкам у одной из стен.

Там были книги по истории Парагвая, о войне Чако, биография Лопеса, книги по садоводству, по гражданскому праву, много объемных томов по импортным и экспортным операциям, красивое многотомное издание Васкуалеса об истории Парагвая и его культуре — все тома были в суперобложках. Остальные книги были дорогими изданиями художественных произведений. Эрнандес взял одну из книг с полки. Книга была на испанском, и внутри оказалась девственно чистой. Книгу никто не читал. Поставив на место эту книгу, Руди просмотрел другие тома. То же самое. Никаких отпечатков пальцев, резкий запах бумаги. Старик, очевидно, не любил читать. Все книги были выставлены для глаз посетителей, они были элементом имиджа этого дома. Кроме, разве что, книг по бизнесу.

Когда он поставил на место книгу, зазвонил телефон.

Эрнандес замер. Сердце выскакивало у него из груди. Резкий звук пронизывал тишину кабинета. Телефон прозвонил несколько раз. Эрнандес прислушался, не идет ли Санчес, но не услышал ничего — ничего, кроме телефонного звонка. Подойдя к столу, он поднял трубку.

— Si?

— Сеньора Царкина, пожалуйста. — Мужской голос звучал довольно сухо.

Эрнандесу показалось или он действительно слышал, что в трубке звучит музыка, «Болеро» Равеля. Взглянув на тело старика на полу, он задумался на мгновение. Если это родственник, то сообщать плохие новости не его дело.

— Слушаю вас, — сказал Эрнандес уже громче.

— Сеньор Царкин, я вас не узнал.

Эрнандес уже собирался прояснить ситуацию, но не успел.

— Это менеджер гостиницы «Эксельсиор». Я звоню, чтобы подтвердить, что все в порядке. Номер, который вы заказали на вечер пятницы, — это номер 120. Я полностью к вашим услугам и надеюсь, ваши гости будут довольны.

Чувствуя, как пульс ускоряется, Эрнандес автоматически ответил:

— Не сомневаюсь в этом.

Руди резко повернул голову к двери. Ему показалось, что он слышит шаги. Может быть, это возвращался Санчес?

— Однако возникло одно недоразумение, сеньор. — Мужчина стал говорить более официальным тоном. — Несколько наших постоянных клиентов завтра ночью прилетают в Асунсьон. Им нужно несколько номеров, а у нас почти все занято. Вы сказали, что номер понадобится вам только с семи до девяти. — Последовала пауза. — Вы подтверждаете это, сеньор?

— Да. До девяти. — Эрнандес сглотнул. Он слышал, как часто бьется его сердце. Шаги приближались.

— Великолепно, — сказал мужчина. — Спасибо сеньор. Buenas tardes.

— Buenas tardes.

Эрнандес положил трубку и взглянул на тело Николаса Царкина. Однако, не такой уж этот день и buenas. Подняв голову, он увидел, что Санчес стоит в дверном проходе с двумя банками пива в руках.

— Кто это был? — спросил Санчес, входя в комнату.

— Это мне из офиса звонили, — солгал Эрнандес.

Смерив Руди долгим взглядом, Санчес протянул ему банку пива. Тот потянул за кольцо на крышке холодной банки.

Эрнандес отхлебнул ледяного пива — немецкого пива. Эта марка была ему незнакома, но напиток был острым и освежающим. Руди посмотрел на Санчеса.

— Хорошее пиво.

Санчес кивнул и сказал:

— А что они хотели?

— Хотели узнать, закончил ли я здесь.

Санчес поднес банку к губам и глотнул. Жара была ужасной, в открытое окно кабинета не дул даже малейший ветерок. По лицу копа стекали крохотные капельки пота, он отер лоб тыльной стороной кисти.

— Ну и как, ты закончил?

— Думаю, да.

— Ладно, допивай пиво. А потом разберемся с твоей машиной. Вообще-то я как коп должен бы упрятать тебя в тюрьму за то, что ты водишь такую развалюху.

Эрнандес улыбнулся. Допив ледяную жидкость одним глотком, он сунул записную книжку в карман брюк и туда же положил ручку.

— Это моя ручка, амиго, — сказал Санчес.

Улыбнувшись, Эрнандес протянул ему ручку.

— Gracias.

Поставив на пол пустую банку из-под пива, Санчес кивнул в сторону двери.

— Пойдем. Давай отсюда выбираться. А то у меня от всего этого уже мурашки по коже.

Эрнандес еще раз взглянул на труп старика, потом повернулся и последовал за Санчесом.

 

Эрнандес вернулся в город, проехал по пыльным горячим улицам и припарковал машину на служебной стоянке редакции газеты «Ла Тард». Машина теперь не капризничала, и Руди пообещал себе, что займется ее ремонтом, как только у него появится время.

Поднявшись по лестнице в отдел новостей, он поздоровался с коллегами, сел за свой стол и включил компьютер. Он написал заметку о самоубийстве старика за пятнадцать минут — только голые факты: имя, адрес и некоторые подробности, которые ему удалось выудить у Санчеса. Он все это прекрасно помнил, и ему не понадобилась записная книжка, лежащая на столе.

Было уже почти четыре часа, когда он отдал статью редактору отдела новостей. Ему пора было заканчивать работу. Он пошел к Мендосе, но того не оказалось на месте. Это было даже хорошо: коротышка захотел бы выпить пива, а у Эрнандеса было на уме совсем другое. Вытащив записную книжку, он просмотрел написанное в доме Царкина: пятница, с 7 до 9 вечера, комната № 120, гостиница «Эксельсиор».

Остается два дня. Весь вопрос в том, что же все это значит? Почему Царкин заказал комнату всего на два часа? Это встреча? Наверняка встреча.

Если это действительно так, нужен план. План того, как туда попасть. Попасть в комнату. Чтобы услышать, что там будут говорить.

Убрав на столе, Эрнандес спустился на стоянку и поехал на Калле-Чили в гостиницу «Эксельсиор».

В вестибюле гостиницы было людно, роскошный дворец с великолепными коврами и темной деревянной мебелью считался лучшей гостиницей в городе. Однажды он провел здесь ночь — он понравился хорошенькой журналистке из американской газеты, и она пригласила его к себе в номер. Они здорово провели время, занимаясь любовью и наслаждаясь шампанским. А обслуживающий персонал приносил им еду. К счастью, редакция газеты девушки щедро оплатила их расходы.

Эрнандес поднялся на лифте на второй этаж и без проблем нашел нужный номер. Он изучил расположение соседних номеров и номеров на всем этаже. А потом снова спустился в вестибюль и вышел к парковке. Его красный «бьюик» был припаркован в двадцати метрах от запасного выхода из гостиницы. Он обратил внимание и на эту дверь.

Было все еще жарко, и по пути домой он опустил стекла в машине и закурил, пытаясь что-нибудь придумать, разработать план. Царкин был ключом ко всему. Вот только Царкин был мертв, а именно он был единственной реальной зацепкой.

Зайдя в свою квартиру через двадцать минут, он услышал тихое жужжание кондиционера у окна. Сегодня утром он забыл его выключить. В комнате было прохладно, его разгоряченное тело начало расслабляться.

Окна квартиры выходили на городские кварталы, вид на южную окраину Асунсьона, где протекала река, был отличный. Руди здесь очень нравилось. Его холостяцкая квартирка была компактной, состояла из двух комнат. В гостиной стояла кушетка, где он спал, когда у него жила Эрика. Пройдя в кухню, он налил себе большой стакан скотча, добавил колотого льда, сел у открытого окна и стал наблюдать за лодками, курсирующими по Рио-Парагвай.

Иногда он ненавидел Асунсьон, а иногда любил его.

Он взглянул на фотографию матери и отца, висевшую на стене. И почему мать решила приехать в этот забытый Богом город? И все же здесь был его дом, здесь ему было лучше, чем на родине матери. Он за многое ненавидел этот город, но за многое и любил. Он ненавидел бедность и коррупцию и обожал девушек, солнце и дружелюбных метисов.

Руди быстро допил скотч и поставил стакан на стол. В комнате еще можно было уловить запах духов Эрики.

Он снова взглянул на фотографию. Улыбающийся темноволосый красавец отец и мать — хорошенькая блондинка нордического типа, но ее улыбка была несколько натянутой. Ей надо было больше улыбаться, его матушке. Но, с другой стороны, для этого не было причин. А вот в нем чувствовалась южная кровь. Он часто улыбался.

Он и сейчас улыбался, думая о номере в гостинице «Эксельсиор», и план возник у него в голове так легко и был настолько четким, что он сразу же снял трубку и набрал номер. Руки у него дрожали от возбуждения и страха.

Может быть, старая индианка на Калле-Эстелла была права. Возможно, Эрика действительно принесет ему удачу.

Он надеялся на это.

Потому что если это не так, то вполне возможно, что его ждет смерть.

 

Глава 5