В кинозал «Глицинии» входит вождь американского народа, прилетевший, чтобы вместо русской литературы прочесть свои санкции к России

Юля Украинка, входя в кинозал из спальни:

- О! Привет, Обама! Пришло время посмотреть, как живут католики и протестанты…

Барак Обама, включая свое кино:

- Вот так они ЖИЛИ когда-то…

 

«Самый пьяный округ в мире» – русский свободный перевод аутентичного названия (The Wettest County in the World) кроваво-трогательной и, что важно, невымышленной новой истории о старых временах сухого закона в США и порожденных им бутлегерах. Американское имя картины – Lawless, что означает «беззаконный» и вызывает подозрительные ассоциации с Духless. Однако, в отличие от последнего, американский продукт далек от откровенной попсы и бездуховных героев. Напротив, святая троица братьев Бондюрантов – главных фигурантов истории – в духе трех былинных богатырей борется за свое семейное правое дело совершенно бесстрашно и абсолютно бессмертно. «Преступники станут легендой» – таков слоган картины. Потому что когда законы противоречат разумной действительности, формальные «нарушители» этих неумных законов становятся героями, как стали ими Бондюранты – талантливые дельцы, красивые самцы и добрые отцы.

Итак, фабульные ходы. На дворе 1931 год. Мало того что в США Великая депрессия, так еще и сухой закон, который никак ее не разбавляет, но братья Бондюранты плевали на все это. Они профессионально гонят самогон, успешно продают его, получая за это толстые пачки долларов, и сами сидят, стоят, лежат и ходят с прозрачными баночками (в таких в России носят анализы или закатывают варенье). В прозрачных баночках плещется не менее прозрачная живительная влага (а для кого и губительная), которая и вдохновляет Бондюрантов на подвиги.

Братья Джек, Форрест и Говард (Шайа Лабаф, Том Харди, Джейсон Кларк соответственно), жители округа Франклин штата Вирджиния, занимаются незаконным семейным бизнесом – бутлегерством и в общем-то никого не трогают, пока у порога их питейного заведения и дома в одном «флаконе» не появляется двухголовый враг с одним туловом: коррумпированный полицейский и карикатурный прокурорский агент спецслужб (Гай Пирс). Братья сражаются с этим драконом по законам криминальной драмы, а скорее новейшего вестерна. Пришельцы из Чикаго: мерзкий зализанный злодей – антигерой Гая Пирса и гангстер второго плана в исполнении Гэри Олдмена с Томпсоном в руках – весомые бонусы картины.

Надо сказать, что это очень мужской фильм с очень женским обрамлением: бывшая танцовщица Мэгги (Джессика Честейн) – золотая рамка для портрета сурового и монументального душки Форреста в его неизменной трогательной кофточке, а дочь священника Берта (Миа Васиковска) – серебряная рамка для портрета младшего Джека.

Интересно, что фильм снят по роману Мэтта Бондюранта и основан на реальных событиях, случившихся с дедом автора и дедовыми братьями. Несомненно, отточенные образы романа стали еще более филигранными в картине, где актерское исполнение заглавных ролей делает первые планы едва не шедеврами кинематографической живописи. Дорогого стоит работа Тома Харди и Джессики Честейн. Столь органичное взаимодействие их на съемочной площадке (у барной стойки, в больнице, в постели) и крайняя выразительность, художественность их образов поодиночке составили львиную долю успеха картины. Великолепна постельная сцена с пассивным, но влюбленным Форрестом и страстной Мэгги, когда ей надоели его молчаливые взгляды и она взяла инициативу в свои крылья. Да, она в этом фильме похожа на золотую райскую птицу. Страшно подумать, что Мэгги могла сыграть поначалу предполагаемая на эту роль Скарлетт Йоханссон. И вместо золотой птицы на экране мелькала бы кукла Барби.

Кроме того, не менее интересно, что легендарный Ник Кейв совместно с Мэттом Бондюрантом выступил автором сценария, а с Уорреном Эллисом – композитором. И саундтрек получился чудесен и более чем хорош для этого жанра. Конечно, это вам не Морриконе в «Однажды в Америке», ну и слава Богу.

Реализму картине прибавляет натурализм некоторых сцен сродни эстетике скотобоен. Перерезанное от уха до уха, а потом зашитое горло, отрезанные у врага яйца и присланные в мешочке другому врагу, вспоротая ножом вдоль позвоночника спина… Наверное, это не для чувствительных женских сердец, но если свято верить в хеппи-энд, можно и здесь найти уколы адреналина, который, как известно, получают двумя способами: синтетическим, то есть искусственным, и естественным – из ткани надпочечников убойной скотины.

Но сухой закон в 1933 году отменен, самогонная «война» закончилась, и братья Бондюранты стали «развлекаться» совсем по-другому: плодиться и размножаться, как в ветхозаветной Библии.

Ладно скроенная картина австралийского режиссера Джона Хиллкоута, несмотря на провода кабельного телевидения, энергосберегающие лампы и мелькающий бренд Double Cola, которых в те годы еще не было, даже в узких рамках своего жанра по сказочной расстановке сил и шахматной двуцветности персонажей зацепит любого, кто ценит, когда добро побеждает зло, несмотря на бабло. Особенно, если перед просмотром хорошенько припастись чем-нибудь покрепче:)…

Юля Украинка:

- Скорее, вот так они ПИЛИ когда-то…

Барак Обама:

- Или так…

 

Любимец публики, критики и собственной жены Ванессы Парадиз, несмотря на недавнее заявление об их дружеском расставании, великолепный Джонни Депп, выступив в продюсерском амплуа помимо заглавной роли, сотворил вечную память о своем сердечном друге, культовом журналисте и писателе Хантере Томпсоне, а именно алко-комедию «Ромовый дневник» по его одноименной автобиографической книге.

Хантер Томпсон, несомненный герой калибра Буковски, покончил с собой в 2005 году в Колорадо, выстрелив себе в голову, как Хемингуэй, и фильм стал эпитафией отцу гонзо-журналистики и приквелом «Страха и ненависти в Лас-Вегасе», тоже снятому по его книге.

Итак, 1960-й. Нью-йоркский талантливый журналист Пол Кэмп, беспробудный пьяница и последний романтик, безжалостно покидает Штаты и получает работу в еле дышащей пуэрториканской газетенке, шеф которой, поправляя свой парик, всячески пытается ее спасти, делая «искусственное дыхание» ангажементом «свежей журналистской крови». «Свежая кровь» в лице Кэмпа (естественно, его сыграл Депп), богатая ромом, пишет гороскопы и репортажи о боулинге, связывается с нечистым на руку Сандерсоном (Аарон Экхарт), который предлагает Полу пиарить противозаконные проекты строительства отелей на побережье, и влюбляется в его подружку (Эмбер Хёрд, сексапильная блондинка, более известная своей официально заявленной нетрадиционной связью с эксцентричным фотографом Тасей Ван Ри, чем собственной фильмографией). Компанию Кэмпу составляют его коллеги: фотограф газеты по фамилии Сала (Майкл Рисполи) и журналист-алкоголик-шут Моберг (Джованни Рибизи), духовный брат Генри Чинаски («Пьянь»), слушающий речи Гитлера на виниле со свастикой. Стычки этой троицы с местными парнями, недовольными наглыми белыми; с шефом, раздосадованным агонией газеты, и, наконец, с самим Сандерсоном, приходящим в ярость от профессиональной чистоты Кэмпа и поведения подружки, ставшей всеобщим секс-объектом, от души повеселят и заставят призадуматься о нелегкой судьбе честного журналиста, который изрекает:

«Я вдруг постиг связь между детьми, роющимися в помойках, и начищенными медными табличками на дверях банков».

Сцены пуэрториканского карнавала сняты режиссером картины Брюсом Робинсоном весьма внятно – и ровно настолько, чтобы разглядеть их ромовыми глазами героев. Петушиные бои с дикими воплями и голыми ногами бойцовских птиц показаны ярко и азартно, несмотря на то, что в книге Томпсона их нет и в помине. Джентельменский набор в виде Карибского моря, самого синего на Земле, белоснежных яхт, дорогих апартаментов, сексуальных блондинок в лице Хёрд, плавающих русалками в голубых бассейнах и занимающихся любовью в море, крепкого алкоголя, гламурных авто и толстых пачек долларовых купюр дико контрастирует с облезлыми обезвоженными трущобами, где обитают Кэмп и компани. Но туда приводит извечный выбор: либо ты честный профи, либо ты работаешь на воров и лжецов. Безусловно, Кэмп выбирает первое, и ему только и остается, что смотреть в бинокль по соседскому телевизору на предвыборную гонку Джона Кеннеди и в телескоп – на русалочий секс с Сандерсоном у его яхты… Однако Кэмп не унывает и еще и умудряется увести блондинку в свои обезвоженные трущобы. Правда, на одну ночь, но зато под пластинку Гитлера и с женитьбой в перспективе за кадром.

Любителей психоделических сцен порадует эпизод, где единственный раз приняв не ром, а какой-то таинственный наркотик от героя Рибизи, язык фотографа становится устрашающей коброй и пугает измененное сознание Кэмпа до ужаса. Но в отличие от «Страха и ненависти…» «Дневник» наполнен алкогольным невинным юмором, понятным самой широкой аудитории, и забавными похмельными выходками героев. Поэтому это «привет» не только Гиллиаму, режиссеру «Страха…», но и «Пиратам Карибского моря». И если Гиллиам доступно рассказал, что происходит с людьми под наркотиками, то Робинсон открывает тайну рома. Как будто двухчасовой «холст» десять лет (примерно столько, сколько вынашивался фильм) грунтовали крепким алкоголем. Всё это неудивительно в свете репутаций автора книги и режиссера картины. Впрочем, не без греха и Депп. Но здесь тот редкий случай, когда креативные возлияния более чем оправданны.

Ром как фон, заменяющий, точнее заливающий саундтрек и все интерьеры фильма; Депп как голливудская икона – слегка потрепанный, почти полувековой стильный красавчик, но далеко еще не «Мертвец», как Рурк; жизнь как болезнь, переданная половым путем; честная журналистика как романтический миф на грани искаженной реальности; американская мечта как бегство в Пуэрто-Рико; коммерческий пиар как хорошо продуманная ложь, а роман с белокурой русалкой как клубничная сказка… И, посмотрев эту, казалось бы, незамысловатую, легкую и красивую карибскую комедию, отчего-то очень соглашаешься с мыслью Томпсона, озвученной Полом Кэмпом:

«Люди – единственные существа на Земле, которые нуждаются в помощи Бога».

Юля Украинка:

- Помощь Бога – это уже звучит как срочный вызов неотложки.

Барак Обама:

- Особенно в случае со следующим фильмом.

 

Канадский режиссер Джейсон Айзенер с милой бородой и открытым лицом – таких берут на роли добрых волшебников в детских сказках, имевший в портфолио только сценарии и короткометражки, снял-таки полнометражный трэш-коктейль «Бомж с дробовиком», где основные ингредиенты – кровь, кишки, оторванные головы, расстрелянные половые органы, холодное и горячее оружие, тупые лица банды, красивая проститутка и умные глаза Рутгера Хауэра, сыгравшего заглавную роль Бомжа – человека, вершащего самосуд над злом. Так что добро пожаловать на коктейль!

Интересна история создания этой ленты. Пять лет назад Квентин Тарантино и Роберт Родригес запустили проект «Грайндхаус», куда помимо полнометражек этих режиссеров входили фальшивые трейлеры для несуществующих фильмов. «Бомж с дробовиком» был одним из числа фейк-трейлеров и вырос в двухчасовой фильм, который теперь не только существует, но и своим существованием делает этот мир еще безумнее. Спешу пояснить.

Дело в том, что Джейсону Айзенеру удалось переплюнуть самого Тарантино! Но не по части режиссуры – диалоги «Бомжа» примитивны, как кола или попкорн. А по натуралистичности, избирательности и обилию сцен убийств и насилия. Даже Тарантино нигде не позволил себе эпизод с жесточайшим уничтожением детей в автобусе, когда банда, изображая «аниматоров», сначала развлекает детишек разговорами и большой игрушкой (огнеметом), а потом сжигает их заживо с дикими криками. До такого кинематографического цинизма, простите, даже Тарантино не «дорос».

Сюжет фильма прост ровно настолько, чтобы не отвлекать охочего до жесткого трэша зрителя от фонтанов крови и вида растерзанных внутренностей. Харизматичный Бомж, приехавший в адский «город надежды» с архитектурой из свалок и трущоб, лелеет заветную мечту – купить газонокосилку, чтобы иметь свой бизнес. Газонокосилка стоит 49 баксов, Бомж зарабатывает их, жуя стекла перед камерой и накапливая ненависть к банде, которая правит городом: папаша Дрейк (Брайан Дауни) в белом костюме и два его абсолютно чокнутых сыночка – изощренные убийцы и насильники. На глазах у бомжа они творят кровавые беззакония. Терпение героя иссякает, и он вместо газонокосилки покупает дробовик, чтобы очистить город от страшной банды. Параллельно у Бомжа случается духовный роман с проституткой Эбби (заметьте, именно духовный!), и он становится ее ангелом-спасителем от рук банды. Бомж представляется ей медведем, сошедшим с ума от крови, и одинокая Эбби вставляет в доселе пустующую рамку для фотографии изображение этого животного. Так, метафорично образуется смертельная схватка обезумевшего от бесчинств медведя-бомжа и банды бешеных собак. Проститутку Эбби исполнила хорошенькая Молли Дансуорт, не побрезговавшая выглядеть на экране бесконечно умытой кровью и с недорезанным горлом, за что ей честь и хвала. Так же как честь и хвала актерскому диапазону Хауэра, с равным высокопробным блеском исполняющего бездушного министра («Черные бабочки») и благородного бомжа.

Под горячую руку героя помимо банды попадает и черный сутенер, мучивший свою юную работницу с подбитым глазом, и старый извращенец в костюме Санта-Клауса, положивший свой педофильский глаз на детей из окна своего автомобиля, и тупой полицейский, пытавшийся надругаться над Эбби. Она, узнав о мечте Бомжа, предлагает ему вдвоем уехать из города и на пару косить газоны где-нибудь в более приятном месте, но его общечеловеческий долг – расправиться с бандой. А вот в какой форме и с какими потерями – это уже секреты коктейля.

В отличие от низколобых и пошлейших диалогов устами аналогичных персонажей, очень стильно сделаны монологи Хауэра: первый – когда он рассказывает Эбби о медведях и замечает пустую рамку для фотографий, а второй, еще более пронзительный, – в больнице над новорожденными младенцами, лежащими в корытцах, где он благословляет детей на более счастливую, чем у бомжей жизнь. Смотришь и думаешь: Господи, на какой бы полке лежал этот фильм, если бы не Рутгер! И может быть, лучше лежал бы на полке?!

Отнюдь. Есть люди, которые коллекционируют разновидности смертной казни и пыток – эта лента хорошо пополнит их коллекцию: голова, оторванная мотоциклом от канализационного люка и от тела соответственно (в фильме используется неверный буквальный перевод «люк славы», тогда как словосочетание glory hole означает всего лишь «убежище», «кладовая», впрочем, как и неверный перевод названия фильма: Hobo – странствующий рабочий, безработный, а не бездомный, так что смотрите в подлиннике!); сжигание заживо бездомной женщины с ребенком на руках прямо на месте их ночевки – в мусорном баке (здесь Тарантино тоже отдохнул); расстрел практически в упор половых органов изувера; разрисовывание спины лезвиями коньков, стоя на ней, как будто это мертвый лед, и прочие коллекционные мерзости, вызывающие широкий спектр эмоций – от тошнотворного ужаса до истерического смеха.

Кроме того, есть люди, невероятно сочувствующие бомжам и безработным, невинно убиенным матерям и детям, молоденьким девочкам, страдающим от насилия, – они заплачут от монологов Бомжа, испытают невероятный катарсис и призадумаются во тьме злодеяний нечеловеческих нелюдей о справедливости и оправданности самосуда.

Но есть люди, которые воспримут эту картину как издевательскую иронию и над королями трэша в лице Тарантино и Родригеса (может, из зависти?), и над этим жанром как таковым, и над застрявшей в мозгах непреходящей темой борьбы добра и зла, которая часто заканчивается смертью и того и другого. Или как безыскусную провокацию в традициях эксплуатационного кино. И будут правы, аплодируя сидя и с ленцой, но все-таки аплодируя.

Мое приглашение на коктейль очень избирательно, с жестким псих-контролем и только для трэш-гурманов, потому что это, на самом деле, приглашение на казнь – казнь вашей психики.

Юля Украинка в шоке.

Барак Обама:

- Чем бы вас добить… Ах, я вспомнил… Великая «Автокатастрофа».

«Это опасный фильм». Так сказал о своем лучшем детище Дэвид Кроненберг. Идея Джеймса Балларда, автора одноименного романа, по которому сделана скандальная картина, страшна и девиальна: людей сексуально возбуждают аварии. И чем страшнее, тем лучше. И еще страшнее и опасней следующее: режиссер сотворил из этой девиации такую удивительную и невиданную красоту, что одна из самых страшных бед человечества в виде ДТП превратилась в богатейшую эротическую мистерию, по сравнению с которой его же культовый «Обед нагишом» – безобидный разогрев.

Торонто. Скучающая семейная пара с извечными близнецами – промискуитетом и адюльтером, которые вместо детей, занимают супругов – Джеймса Балларда и Кэтрин (Джеймс Спейдер и Дебора Кара Ангер). Но вдруг у Балларда случается ночная авария, в которой Хелен (Холли Хантер), жена погибшего мужчины, неожиданно обнажает грудь от пережитого шока. Судьба вновь сводит их в больнице, где Баллард помимо Хелен знакомится с Воаном (Элиас Котеас). Он странно интересуется деталями перелома ноги Балларда. Так протагонист втягивается в «секту», использующую автокатастрофы вместо виагры, а машины – как сексуальные игрушки. У него начинается связь с Хелен, их секс происходит исключительно в автомобилях. Тем временем Воан готовит спектакль, воссоздающий подлинную аварию, в которой погиб Джеймс Дин, и становится любовником Кэтрин. А Баллард, в свою очередь, развлекается с покалеченной после автокатастрофы «сектанткой» Габриель со стальной ногой (Розанна Аркетт). Баллард входит в нее нетрадиционно, используя шрам, похожий на вульву. Гетеросексуальные контакты переплетаются с групповыми и гомосексуальными, и уличные катастрофы так заражают героев, что как будто переходят в катастрофу мозгов. Однако невероятная энергия аварий, эманации которой получают эти люди, делает их жизнь похожей на странный сон. И в этом сне Баллард и Кэтрин, дойдя до фанатичного катастрофического абсурда, тем самым поправляют свой брак. Но разве цель оправдывает средства? Хотите поспорить с Кроненбергом, а заодно и с Макиавелли?

Англия отметилась тем, что фильму хотели объявить прокатный бойкот за аморальность. Но эротическая фантастика этой картины столь уникальна, что никакие запреты не смогли подавить ее эстетическую силу. Ангельские лица главных персонажей – Джеймса и Кэтрин действуют на зрителя, как ледяное белое вино типа Chateau d'Yquem в катастрофическую жару. Неземной лик Деборы Кары Ангер, как у мадонны Миллениума, при особом пристрастии может скомпенсировать и оправдать все автокатастрофы мира. Ее лицо их как будто отмаливает своей трагической красотой и смертной усталостью. В конце концов автокатастрофа – это метафора современного аутичного мироустройства, где, чтобы хоть что-то чувствовать, приходится возбуждаться таким диким способом. И парадокс этой метафоры в том, что треснувшие или остывающие отношения способны реанимировать отнюдь не Мальдивы, а кроваво-железное месиво в своих смертельных эманациях. Эрос и Танатос снова идут рука об руку. Так дружат в картине медленно остывающие мертвые тела и оргазм таких же мертвых, оживляющих себя через эти жертвы, как в священных тантрических обрядах. Это западная майтхуна Кроненберга, где вместо дымящегося алтаря – скомканный глянцевый автомобиль.

Главный шедевр Кроненберга – это не только скандал Каннского фестиваля – 1996, но и диагноз на основе анамнеза всего западного мира, будь то Канада, США, Европа или Россия. Если нервы не на пределе, если еще есть запас всяческих сил, смело садитесь на эту карусель под названием «эстетический взрыв мозга» и новая автомобильная кама-сутра или ананга-ранга поразит вас своим кроваво-телесно-железным великолепием, как будто это последний из возможных и самый грандиозный эротический пир во время катастрофической чумы.

«В «Автокатастрофе» я использовал автомобиль не только как сексуальный образ, но и как всеобъемлющую метафору места человека в современном обществе. Это предостережение…» Так сказал о своем романе Джеймс Баллард. Да, это предостережение о том, чтобы превентивно избежать страшного поветрия, когда люди обращаются в машины, а последние оживают настолько, что превращаются в железные цветы, которые вперемешку с кровью дарят бесчувственные господа своим охладевшим дамам перед сексом. Недаром любимые герои режиссера – мутанты.

Саундтрек Говарда Шора, известного по кинопрорыву «Молчание ягнят», щедро подливает масло в пылающий двигатель картины, и «Автокатастрофа» звучит фантастически, как натянутая струна насквозь больного, призрачного времени.