Попытка осмыслить. Уверенность в невидимом

Христианский Символ веры, то есть краткое перечисление всего, во что мы верим, начинается со слова «верую». Что значит для меня сказать: «Я верую»? Что значит сказать это не раз навсегда, а повторять постоянно, в одиночестве или вместе с другими верующими? Короче говоря, что это значит – веровать?

С одной стороны (и тут безбожники правы), никакой веры как будто и не нужно, когда есть знание: я знаю, что дважды два – четыре, знаю, сколько мне лет и т. д. Значит ли это, что вера начинается там, где кончается или становится невозможно знание? Но тогда не правы ли опять враги веры, утверждая, что по мере расширения знания сужается область веры и рано или поздно наступит время, когда знание покроет собою все и не оставит места для веры? Да, конечно, это так, если только под верой и знанием разуметь две функции нашего сознания, направленные на одно и то же – на тот же объект, но с разными степенями достоверности и возможности проверки. Так, например, я знаю, что Наполеон взял Москву в двенадцатом году, но я верю, что загадка раковых заболеваний будет когда-нибудь разрешена. Тут на первый взгляд вопрос только в степени достоверности, так что когда загадка рака будет наконец разгадана, никакая вера как знание – но знание, так сказать, условное и проблематичное – уже не понадобится. Однако более глубокое, религиозное значение слова «верую», как и само понятие веры, – совсем другое.

Здесь следует вспомнить то место в Евангелии, где о Христе сказано, что Он не мог совершить чудес из-за неверия людей (см.: Мф.13:58). Ведь мы-то привыкли думать, что чудеса для того и нужны верующим, чтобы подтверждать веру и, таким образом, превращать ее в знание. Но вот, оказывается, Христос творил чудеса не с тем, чтобы в Heroповерили, а потому, что в Heroверили, или, иными словам, не вера была от чудес, а чудеса от веры. Вера, следовательно, не есть знание в том смысле, в каком мы обычно употребляем это слово, и не предполагает замены ее знанием. Вера – нечто иное. Что же? Может быть, издалека, приблизительно, пробно можно определить ее как такое знание, которое невозможно подвергнуть «объективной» проверке.

Да, действительно, всякое знание – это всегда и прежде всего то, что можно не только провозгласить, но и доказать, а главное – проверить. Всякое знание проверкой или хотя бы возможностью проверки только и держится; всякое знание по природе своей должно быть одинаково убедительно, одинаково объективно для всех и каждого. Это касается и формулы «дважды два – четыре», и любого факта, относящегося к внешнему знанию. Но вот я говорю: «Я верую, что Человек Иисус есть Бог. Я верую, что высшая доступная человеку радость – это участвовать в таинственном священнодействии, в котором мы едим хлеб, пьем вино и верим, что приобщаемся Телу и Крови Христа, Бога и Человека». И наконец, я говорю: «Я верую, что есть Бог». Эта моя вера есть для меня, несомненно, и знание, и притом знание опытное: у меня есть опыт молитвы Христу, опыт радости от общения с Ним, да и, попросту говоря, опыт любви, который был бы невозможен при отсутствии Любимого.

Но в том-то и дело, что знание это, для меня несомненное и опытное, все то, что я вкладываю в торжественное мое «верую», я не могу доказать так, как «дважды два – четыре» или всякую другую научную истину. Итак, если бы вера не была моим, хотя бы только моим знанием, она была бы пустой выдумкой, и тогда зачем же я, в сущности, жил бы ею? А ведь миллионы и миллионы людей всех времен, всех стран жили и живут верой, и уж никак нельзя сказать, что все они неучи, не достигшие подлинного знания. Но с другой стороны, если бы моя вера была знанием, подобным научному, т.е. знанием проверенным и проверяемым, зачем бы я тогда называл это «верой» и как отличал бы ее от обычного человеческого знания?

Ошибка, страшная ошибка всех современных споров о религии в том, что каждой стороне – и верующей, и неверующей – очень хотелось бы решить этот спор окончательным и бесспорным доказательством. Неверующие все твердят, что они уже, собственно, доказали ложность веры, но это доказательство все равно не убеждает верующих, которые по-прежнему ищут каких-то «вещественных доказательств» своей веры и думают доказать неверующим ее правильность чудесами и всяческим «сверхъестественным».

В сущности, это жалкий спор, не имеющий ни малейшего шанса благополучно разрешиться в ту или другую сторону. Вера, скажу я, есть знание того и о том, что иначе как верой узнать нельзя. Как слух не заменяет зрения, а зрение не заменяет осязания, так знание рассудочное и поддающееся проверке не заменяет веры, а вера, как знание внутреннее и опытное, не заменяет знания внешнего. И единственное, что действительно доказывает вера, – это наличие, реальность объекта, не подлежащего знанию внешнему. Вера же, – пишет апостол Павел, – есть <...> уверенность в невидимом (Евр.11:1). Вот! Увидеть невидимое, услышать неслышимое, ощутить неощутимое... По простой человеческой логике, лежащей в основе внешнего и рассудочного знания, это просто абсурд. Но для верующего это опыт и знание, уверенность в невидимом.

Поэтому-то вера и не рождается, и не возникает никогда из рассуждений и доказательств, из логики и логических выкладок, но только из встречи. Так, я могу многое слышать о человеке и многое знать о нем, но это еще не прямой опыт этого человека. И вот я встречаюсь с ним, и мне уже не нужно знать о нем, ибо я знаю его. Так и в вере: мы можем только свидетельствовать, что эта встреча была в нашей жизни, что мы приобрели вот эту «уверенность в невидимом». Когда и как произошла, совершилась эта встреча? Все, что я скажу о ней, покажется, наверное, неубедительным тем, кто этой встречи не имел. Я ничего не могу ни доказать, ни проверить, но я могу и должен сказать: «Верую». И рядом со мной другой, и третий, и четвертый человек тоже говорят: «Верую», и мы почти без слов понимаем друг друга, и оказывается, что это та же встреча, тот же неизъяснимый, но реальный опыт, та же радость, та же любовь, тот же свет! «Верую» – свидетельство о том, что есть это странное знание, этот очевидный опыт того, о чем простое знание ничего знать не может.

Но кто же тогда может сказать мне, что это неправда, если для меня это опыт и самоочевидность? Итак, выражением этого опыта и этой самоочевидности, – не случайных, а постоянных сквозь все века, сквозь все культуры, – и будет таинственная сила, которой исполнено слово «верую».