Нет ни в лесу, ни в небе, ни в волне

Такого зверя, рыбы или птицы,

Что, услыхав мой голос, не стремится

С участьем и сочувствием ко мне;

Нет, не пришлось в полдневной тишине

Моей тоске без отклика излиться —

Хоть в летний зной живая тварь таится

В пещере, в чаще, в водной глубине, —

 

Но все же, скорбные за слыша стоны,

Оставя тень, и ветвь, и глубь ручья,

Собрались бессловесные созданья;

 

Так собирал их на брегах Стримона,  

Певец великий; верно, боль моя

Влечет, как музыки очарованье.

 

 

* * *

 

Как трепетно, на тысячу ладов

Рыдает надо мною Филомела —

 Как будто в горлышке у ней запело

Сто тысяч безутешных соловьев;

 

Я верю, что она из-за лесов,

Алкая правосудья, прилетела

Изобличить Терея злое дело

 Печальной пеней в зелени листов;

 

Зачем ты плачем тишину тревожишь —

Ты криком иль пером свой иск изложишь,

На то тебе дан клюв и два крыла;

 

Пусть плачет тот, кто пред лицом Медузы

Окаменел,– его страшнее узы: 

Ни разгласить, ни уничтожить зла.

 

 

* * *

 

Едва зима войдет в свои права,

Как вдруг, лишаясь сладкозвучной кроны,

Свой изумруд на траур обнаженный

Спешат сменить кусты и дерева.

 

Да, времени тугие жернова

Вращаются, тверды и непреклонны;

Но все же ствол, морозом обожженный,

В свой час опять укутает листва.

 

И прошлое вернется. И страница,

Прочитанная, снова повторится...

Таков закон всеобщий бытия.

 

И лишь любовь не воскресает снова!

Вовеки счастья не вернуть былого,

Когда ужалит ревности змея.

 

 

* * *

 

О дьявольское семя! Род напасти!

Ехидна, скорпион, осиный рой...

О подлая змея в траве густой,

Пригревшаяся на груди у счастья.

 

О яд, примешанный к нектару страсти;

В любовном кубке гибельный настой.

О меч на волоске над головой,

Лишающий Амура сладкой власти.

 

О ревность, раю вечный супостат!

Коль сможет эту тварь вместить геенна,

Молю, сошли туда ее, господь!

 

Но горе мне! Свою снедая плоть,

Она растет и крепнет неизменно,

И, значит, мал ей сам бездонный ад.

 

 

* * *

 

Фантазия, смешны твои услуги, —

Напрасно тлеет в этом белом сне

Запас любви на призрачном огне,

Замкнув мои мечты в порочном круге, —

 

Лишь неприязнь на личике подруги,

Что любящему горестно вдвойне:

Как нелюдимый лик ни дорог мне, —

Уж это ль снадобье в моем недуге?

 

А Сон, податель пьес неутомимый

В театре, возведенном в пустоте,

Прекрасной плотью облачает тени:

 

В нем, как живой, сияет лик любимый

Обманом кратким в двойственной тщете,

Где благо — сон и благо — сновиденье.

 

 

* * *

 

Пусть со скалою веры стройный бот

Златые узы накрепко связали

И ублажают взор морские дали

Спокойствием и мирной негой вод;

 

Пускай зефиром прихоть назовет

Тот шквал, что паруса вместят едва ли,

И путь суровый на родном причале

Сулит окончить кроткий небосвод;

 

Я видел кости на песке унылом,

 Останки тех, кто доверялся морю

Любви, о вероломнейший Амур,

 

И с мощными теченьями не спорю,

Когда унять их пеньем и кормилом

Бессильны Арион и Палинур.

 

 

* * *

 

Вы, о деревья, что над Фаэтоном

Еще при жизни столько слез пролив,

Теперь, как ветви пальм или олив,

Ложитесь на чело венком зеленым, —

 

Пусть в жаркий день к тенистым вашим кронам

Льнут нимфы любострастные, забыв

Прохладный дол, где, прячась под обрыв,

Бьет ключ и шелестит трава по склонам,

 

Пусть вам целует (зною вопреки)

Стволы (тела девические прежде)

Теченье этой вспененной реки;

 

Оплачьте же (лишь вам дано судьбой

Лить слезы о несбыточной надежде)

Мою любовь, порыв безумный мой.

 

 

О Мадриде

 

Как Нил поверх брегов — течет Мадрид.

Пришелец, знай: с очередным разливом,

Дома окраин разбросав по нивам,

 Он даже пойму Тахо наводнит.

 

Грядущих лет бесспорный фаворит,

Он преподаст урок не мертвым Фивам,

А Времени — бессмертием кичливым

Домов, чье основание — гранит.

 

Трон королям и колыбель их детям,

Театр удач столетье за столетьем,

Нетленной красоты слепящий свод!

 

Здесь зависть жалит алчущей гадюкой,

Ступай, пришелец, бог тебе порукой,

Пусть обо всем узнает твой народ.

 

 

* * *

 

Сеньора тетя! Мы стоим на страже

В Маморе. К счастью, я покуда цел.

Вчера, в тумане, видел сквозь прицел

Рать мавров. Бьются против силы вражьей.

 

Кастильцы, андалузцы. Их плюмажи

Дрожат вокруг. Они ведут обстрел —

Затычками из фляжек. Каждый смел —

 Пьют залпом, не закусывая даже.

 

Один герой в бою кровавом слег —

И богатырским сном уснул. Бессменно

Другой всю ночь точил кинжал и пику —

 

Чтобы разделать утренний паек.

А что до крепости, она отменна —

У здешних вин. Мамора. Хуанико.

Почитателям Лопе Де Веги

 

Вы, утки луж кастильских, коих дух

Зловонен, птичник Лопе, чьи угодья

Вовеки не страдали от бесплодья —

Там в изобилии растет лопух,

 

Вы, кряканьем терзающие слух,

Язык попрали древний: нет отродья

Подлей — кто вырос в жиже мелководья,

К искусству греков, к знаньям римлян глух!

 

Вы чтите жалких лебедей, без нужды

Предсмертным криком будящих пруды.

А лебеди высокого полета,

 

Питомцы Агапины, — те вам чужды?

Вам мудрость их претит? Так прочь в болота!

Не загрязняйте перьями воды!

 

 

* * *