Императивные и диспозитивные начала в регулировании корпоративных соглашений. Принцип свободы договора

Г.В. Базурин,

магистрант 2-го года обучения программы

"Магистр частного права" юридического факультета

МГУ им. М.В. Ломоносова

А.В. Жигулина,

магистрант 2-го года обучения программы

"Корпоративное право" юридического факультета

МГУ им. М.В. Ломоносова

Изменения, которые происходят в современном гражданском праве, не оставили в стороне и институты корпоративного законодательства. Конструкция корпоративного договора олицетворяет собой новый этап развития российского права, закрепляя один из наиболее востребованных и значимых способов регулирования корпоративных отношений.

Регулирование прав и обязанностей участников различных организаций, прежде всего хозяйственных обществ, лишь положениями закона и устава явно недостаточно для удовлетворения потребностей российских предпринимателей и бизнеса. В связи с этим использование института корпоративных соглашений, изначально возникшего из принципа свободы договора, представляется необходимым средством для более эффективного осуществления предпринимательской деятельности в корпоративной форме, осуществления прав участников и предотвращения корпоративных конфликтов.

Институт корпоративного договора давно и прочно укрепился в мировой практике. Так, в странах англосаксонской правовой семьи, с которой в первую очередь и связаны корпоративные соглашения (shareholders agreements), корпоративный договор и устав общества имеют схожую правовую природу. В целом в англо-американском корпоративном праве корпоративные соглашения имеют гораздо большее значение, нежели в европейском праве, поскольку такие соглашения во многих случаях выполняют функции внутренних документов закрытых компаний, которыми можно даже отменять или изменять нормы их уставов ("статей объединения")*(131). Таким образом, корпоративный договор становится "вторым уставом" компании и корпоративным актом, обязательным для третьих лиц*(132).

В европейском континентальном праве традиционно признается обязательственно-правовая, а не корпоративная природа таких соглашений. Из этого вытекает их обязательность только для сторон соглашения, но не для корпорации в целом. Как правило, корпоративные договоры по европейской модели являются соглашениями о голосовании по своему предмету.

Вместе с тем даже в европейских правопорядках сейчас наблюдается тенденция к сближению устава и корпоративного договора. Так, суды Германии и Австрии в ряде своих решений рассматривают условия акционерного соглашения в качестве обязательных для общества в целом, если его сторонами являются все без исключения участники общества, что не характерно для обязательственного правоотношения*(133). Например, в одном из своих решений Верховный суд Германии придал обязательственно-правовому соглашению абсолютный правовой эффект, распространяющий свое действие на всю корпорацию и ее участников, поскольку все участники подписали соглашение*(134). В этом случае участники должны были придерживаться достигнутых между собой договоренностей. Таким образом, решение общего собрания, принятое в нарушение такого корпоративного договора, может быть оспорено.

В настоящее время корпоративный договор по российскому праву (которое долгое время развивалось в контексте континентальной традиции) приобретает характеристики, присущие как обязательственному соглашению, так и акту, имеющему значение для всей корпорации: возможность признания в ряде случаев недействительным решения органа юридического лица или сделки, заключенной в противоречие с корпоративным соглашением, или возможность его противопоставления третьим лицам, которая поставлена в зависимость от их осведомленности о таком договоре (п. 6 ст. 67.2 ГК РФ), что свидетельствует о тенденции сближения устава и корпоративного договора. В этом смысле регулирование приближается к англо-американской модели корпоративных соглашений, где принцип свободы договора в полной мере распространяется на институт корпоративного договора*(135).

Отечественная правоприменительная практика с осторожностью относилась к новому институту с момента его закрепления в законах о хозяйственных обществах. Достаточно вспомнить известное решение по делу ООО "Верный знак", в рамках которого были признаны недействительными положения корпоративного договора, заключенного участниками общества, как противоречащие законодательству, так и вполне соответствующие нормативным предписаниям*(136). Например, обязанности участников голосовать по всем вопросам повестки дня общего собрания в том деле были признаны противоречащими Федеральному закону "Об обществах с ограниченной ответственностью" (далее - Закон об ООО) в части нарушения права на участие в управлении делами общества, а ограничения по распоряжению долями в уставном капитале общества - противоречащими уставу, не устанавливающему ограничений на распоряжение своими долями участниками общества.

Однако по мере развития судебной практики аналогичные условия соглашений об осуществлении прав участников стали признаваться действительными.

Так, в деле ООО "ИмДи-Тест", разрешенном позднее, суд не выявил противоречий подобных положений договора нормам законодательства. Предметом данного дела являлись требования одной из сторон соглашения об осуществлении прав участников общества, заключенного между ними, о признании недействительными положений такого соглашения, устанавливающих обязательства по согласованному принятию корпоративных решений для осуществления реорганизации общества, обеспеченных неустойкой. Заявленные требования были мотивированы ограничением правоспособности истцов указанными положениями договора. Суд отказал в удовлетворении требований, отметив, что оспариваемые пункты соглашения сформулированы в соответствии с требованиями Закона об ООО, не содержат положений об ограничении правоспособности участников и не выходят за рамки отношений, регулируемых гражданским законодательством, а само соглашение предусматривает последовательное осуществление реорганизации общества и было заключено участниками "по своей воле и в своем интересе"*(137).

Сегодня же действующая редакция Гражданского кодекса РФ прямо предусматривает распространение общих положений обязательственного права в субсидиарном порядке на требования, возникшие из корпоративных отношений, что в полной мере относится и к корпоративным договорам (ст. 307.1 ГК РФ). Например, распространение принципа добросовестности на корпоративные отношения практиковалось судами достаточно давно, поэтому для применения к корпоративным договорам положений обязательственного права, в том числе принципа свободы договора и соответствующих подходов правоприменительной практики, нет никаких препятствий, что подтверждается и судебной практикой.

Так, в деле ООО "ЛеОл", в рамках которого истцом также оспаривались некоторые положения корпоративного договора, суд, определив получение дополнительных к закону и уставу возможностей реализации корпоративных прав участников в качестве основной цели заключения корпоративного договора, указал со ссылкой на ст. 421 ГК РФ, что его содержание может включать в себя "элементы общегражданских обязательств, соотносящихся с предметом и существом такого договора". В частности, положения корпоративного договора, устанавливающие порядок определения и выплаты действительной стоимости доли на случаи выхода участников из общества, распространяющиеся на обе стороны договора, не были признаны недействительными в силу наличия единогласного волеизъявления всех участников. Суд, проанализировав нормы п. 6.1 ст. 23 Закона об ООО, предусматривающие возможность закрепления указанных положений в уставе при учреждении общества либо по единогласному решению его участников, пришел к выводу, что "такие возможные условия считаются состоявшимися при наличии единогласного волеизъявления". Соответственно, поскольку "договор общества был заключен всеми его участниками, в данном случае имеет место быть единогласное волеизъявление", а "то обстоятельство, что рассматриваемые положения закреплены не в уставе, а в корпоративном договоре, правового значения не имеет, поскольку стороны корпоративного договора не вправе ссылаться на его недействительность в связи с его противоречием уставу"*(138).

Таким образом, суд определил цель законодательного регулирования - обязательное волеизъявление всех участников общества вне строгой зависимости от его формы. Такое толкование предоставляет возможность в значительной степени расширить предмет корпоративного договора с учетом того, что его содержание не должно лишать или существенным образом ограничивать права участников хозяйственных обществ, предоставленные им законом, затрагивать права и законные интересы третьих лиц. С учетом традиционного восприятия правоприменительной практикой корпоративного законодательства как строго императивного можно только приветствовать использование телеологического принципа толкования соответствующих норм.

При оценке условий корпоративных договоров судебная практика все чаще рассматривает их через призму принципов диспозитивности и свободы договора с применением критериев, определенных в постановлении Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. N 16 "О свободе договора и ее пределах", учитывая действительную волю сторон, возможность той или иной стороны повлиять на условия соглашения.

Например, в деле ООО "Торговый дом ВЭО" суд прямо указал на диспозитивный характер ряда норм Закона об ООО, в том числе посвященных регулированию прав и обязанностей участников, отчуждению долей и распределению прибыли "с учетом применения их в конкретном споре к обязательственным отношениям сторон"*(139). В решении также отмечено, что поскольку договор не нарушает права третьих лиц, не преследует противоправные цели и распространяется только на его стороны, а истцом не было представлено доказательств, подтверждающих отсутствие у него возможности влиять на содержание спорных условий договора, то нет оснований для его признания недействительным "только лишь в силу противоречия императивным нормам, в том числе корпоративного права".

На данный момент судебная практика находится в процессе поиска критериев и оснований для оценки правомерности тех или иных условий корпоративных договоров, в том числе с использованием инструментария обязательственного права, что само по себе правильно. Однако очевидно, что нормы не становятся диспозитивными сами по себе на том лишь основании, что применяются в споре, возникшем из корпоративного договора, как это отмечается в некоторых решениях. Корпоративно-правовая специфика, заложенная в таком договоре, предполагает применение к его условиям не только норм договорного права, но также норм корпоративного законодательства*(140). В свою очередь нормы корпоративного законодательства также должны оцениваться с точки зрения их диспозитивности и императивности.

Фактически закон устанавливает два специальных ограничения по предмету корпоративного договора: запрет включения в него положений, которые в обязательном порядке должны быть предусмотрены уставом общества (п. 4 ст. 66.3 ГК РФ), а также отдельный запрет на установление структуры органов общества и их компетенции (п. 2 ст. 67.2 ГК РФ). Следовательно, за пределами указанных ограничений нормы корпоративного законодательства, позволяющие внести в устав положения, отличные от предусмотренных законом, либо предоставляющие дополнительные права участникам общества или условия осуществления таких корпоративных прав, вне зависимости от указания на возможность сторон предусмотреть иное корпоративным договором должны рассматриваться как диспозитивные.

Соответственно, диспозитивность норм корпоративного права должна рассматриваться на двух "уровнях". Нужно определить, во-первых, принципиальную возможность предусмотреть регулирование корпоративных правоотношений участников общества, отличное от законодательного, во-вторых, возможность установить такое регулирование именно корпоративным договором. При этом "первый уровень" в отношении той области регулирования правоотношений, которая пересекается с уставом, следует определять на основании прямого указания в законе в силу специфики корпоративного права, в то время как для "второго уровня" оценка характера нормы должна осуществляться на основании распространенных методов толкования закона, включая толкование на основе определения цели той или иной нормы законодательства.

Как известно, наличие любой императивной нормы в законодательстве о договорах и обязательствах должно быть подкреплено "убедительными политико-правовыми аргументами" (защита слабой стороны, охрана моральных устоев общества, защита публичных интересов или интересов лиц, не участвующих в договоре, и др.)*(141), поэтому толкование норм в контексте правоотношений в рамках корпоративных договоров также должно осуществляться исходя из указанных посылок.

В тех случаях, когда закон предусматривает, что для наступления определенных правовых последствий необходимо внесение изменений или дополнений в устав путем принятия единогласного решения, заключение корпоративного договора по аналогичному вопросу возможно, если его сторонами являются все участники общества, поскольку единогласное волеизъявление всех участников корпорации - обязательное требование закона, что согласуется с подходами судебной практики, рассмотренной выше.

Как было отмечено ранее, в английском праве корпоративный договор, регламентирующий вопросы, относящиеся к предметному полю устава компании, рассматривается английскими судами как неотъемлемая часть учредительных документов компании и подлежит государственной регистрации*(142). Российское законодательство содержит требование о внесении в реестр лишь записи о наличии в обществе корпоративного договора в ограниченном числе случаев. Так, ст. 5 Федерального закона "О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей" предусматривает внесение в ЕГРЮЛ сведений о наличии в обществе корпоративного договора, определяющего непропорциональный объем правомочий участников относительно размеров принадлежащих им долей, а также договора, предусматривающего ограничения и условия отчуждения долей (акций).

С точки зрения обязательственного права корпоративный договор обязателен только для заключивших его сторон вне зависимости от внесения отдельных сведений о нем в реестр. Доступность таких сведений неопределенному кругу лиц предоставляет сторонам такого договора возможность его противопоставления третьим лицам (например, в случае отчуждения акций или долей в нарушение условий такого договора), следовательно, отсутствие в публичном реестре сведений о корпоративном договоре лишает стороны такой защиты против третьих лиц, но не влечет его недействительность.

В заключение стоит отметить, что судебная практика в процессе применения принципа свободы договора к корпоративным соглашениям демонстрирует более взвешенные подходы к оценке тех или иных положений таких договоров, проводит оценку императивных и диспозитивных норм корпоративного права. При этом важно применять инструментарий обязательственного права к корпоративным отношениям с учетом их специфики, поэтому судам еще предстоит выработать понятные критерии для определения характера норм корпоративного законодательства.

В корпоративных правоотношениях участие слабой стороны, в частности миноритарных акционеров, распространено, возможно, даже больше, чем в других правоотношениях. В связи с этим долгое время приоритет отдавался исключительно императивному регулированию. Несомненно, миноритарным участникам корпоративных договоров должна быть предоставлена дополнительная защита как слабой стороне, например, за счет применения доктрины "несправедливых" договорных условий, толкования contra proferentum.

Однако в настоящее время можно ясно увидеть тенденцию либерализации корпоративного законодательства, особенно в отношении непубличных компаний. Следовательно, расширение диспозитивных начал в регламентации института корпоративных соглашений, в том числе с позиций принципа свободы договора, является закономерным.