Н. К. Кольцов – ученый и патриот

Николай Константинович Кольцов умер в 1940 году, и в последующие годы, как мы видели, лысенковцы сделали все возможное, чтобы опорочить и предать забвению его имя и его поистине колоссальный вклад в развитие советской биологии. Но в разгар травли ученого, не прекращавшейся и после его смерти, в период, когда Лысенко и его окружение заняли все ключевые посты в сельскохозяйственной науке, ученик и друг Н. К. Кольцова профессор Б. Л. Астауров напечатал блестящую статью «Памяти Николая Константиновича Кольцова» (Природа. 1941. № 5), проникнутую такой невыразимой болью и столь ярко и убедительно показывающую обаятельный облик и жизненный путь этого выдающегося ученого и патриота, что мы не можем не привести здесь аз нее хотя бы три небольших выдержки. Написать и опубликовать тогда такую статью мог только мужественный и принципиальный человек (последующий путь проф. Б. Л. Астаурова не был, как известно, усыпан розами): «Николай Константинович Кольцов был одним из наиболее прогрессивных профессоров царской России. Его огромная популярность в студенческой среде объяснялась не только блеском лекторского дарования, не только его глубокой человечностью, любовью к молодежи и неизменной готовностью пойти навстречу студенческим нуждам, – студенты видели в нем непримиримого, глубоко принципиального врага всякой косности, казенщины, рутины и обскурантизма».

«Его перу принадлежит полная скорби и возмущения книга «Памяти павших», посвященная студентам – жертвам кровавых событий 1905 г. Вышедшая в день открытия первой Думы, книга в тот же день была конфискована…»

«Николай Константинович был полной противоположностью тем ученым, которые уходят от жизни в тишину своих лабораторий. Общественно‑научная организационная деятельность была его подлинной стихией – атмосферой, без которой он не мог дышать и творить. Эта его черта в сочетании с кипучей энергией, широтой интересов, огромной эрудицией, с умением привлечь и заразить своим оптимизмом и энтузиазмом молодежь и с редким по остроте чувством нового в науке обусловили то, что он стал признанным создателем экспериментальной биологии в нашей стране, творцом многих школ и направлений в целом ряде отраслей.

Теперь перед лицом небывалого размаха исследовательской работы в Стране Советов нам трудно представить, что такие широкие русла исследований, как эндокринология, физико‑химическая биология, генетика, экспериментальная биология, не говоря уже о ряде более мелких ручейков, ныне поглощающих труд десятков и сотен ученых, разрабатывающиеся во многих лабораториях и даже специальных институтах, у истоков своего появления в пределах нашей Родины теснейшим образом связаны с инициативой Н. К. Кольцова, возникали при его личном участии или под его сильнейшим влиянием».

Так оценил Б. Л. Астауров труды Н. К. Кольцова, и это была достойная оценка, сделанная человеком, которому дороги слава и честь отечественной науки.

Книга Н. К. Кольцова «Памяти павших», изданная в 1906 году на средства автора, действительно была конфискована и уничтожена цензурой. Однако часть тиража сохранилась и дошла до нас. С волнением перелистывал я в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина страницы этой обличительной книги, смелости которой могли бы позавидовать некоторые профессиональные революционеры.

На титульном листе книги значилось:

Н. К. Кольцов

Приват‑доцент Московского университета

Памяти павших

Жертвы из среды московского студенчества в октябрьские и декабрьские дни

Доход с издания поступает в комитеты по оказанию помощи заключенным и амнистированным.

1906 год

На втором листе в траурной рамке опубликован список 36 погибших студентов, из них 15 неизвестных.

Сто страниц книги представляли собой точно документированное описание зверств царского самодержавия при подавлении восстания 1905 года. Для иллюстрации характера этого документа мы приведем лишь две типичные выдержки.

«Московский университет, – писал Н. К. Кольцов во вводной части своего очерка, – всегда играл выдающуюся роль в освободительном движении. Каждый год вырывал из университетской среды новые жертвы – принимавших то или иное участие в этом движении. И профессора, и студенты изгонялись, заточались в тюрьмы, уходили в ссылку… Кто подсчитает, сколько сотен, сколько, может быть, тысяч жертв было вырвано из среды Московского университета за последние десятилетия? Есть ли возможность сохранить их полный список для истории?

Начиная с конца 1904 года, репрессии против московских студентов за участие в освободительном движении принимают особенно мрачный, кровавый характер…»

Заканчивая первую часть своей книги, Николай Константинович Кольцов писал:

«Когда после пресненского разгрома москвичи, взволнованные от пережитых ужасов, в страхе перед призраком надвигающейся реакции ходили по улицам города, кое‑где попадались продавцы газет, предлагавшие новое издание– листок со стихами, первая строка которых произносилась вполголоса:

«Не плачьте над трупами павших борцов».

Эти простые, глубоко трогательные слова удивительно подходили ко времени и настроению; они ободряли растерянных и упавших духом, внушали мужество и надежду на будущее.

«Не плачьте над трупами павших борцов».

Были ли борцами те студенты, которые пали жертвами в октябрьские и декабрьские дни? Если студента Волкова, растерзанного в церкви за протест против черносотенной проповеди, и того, который дорого продал свою жизнь, когда был окружен солдатами на Пресне, нельзя назвать иначе как борцами, то Лопатин, Григорьев и другие были прежде всего мучениками. Их убили за то, что они студенты, а стало быть, стоят за свободу; убили за верования и убеждения, которые приписываются всему студенчеству и которыми на самом деле почти без исключений проникнуто все студенчество.

«Не плачьте над трупами павших борцов».

О да! Не надо плакать, или, вернее, не плакать надо!

Память этих борцов‑мучеников можно достойно почтить, лишь продолжая дело, в которое они верили, и укрепляя веру, за которую умерли – нею освобождения России.

И прежде всего надо добиться, чтобы те, на кого падает ответственность в убийствах октябрьских и декабрьских дней, получили достойное возмездие. Нельзя дожидаться суда истории. История, конечно, казнит палачей и отведет им место в ряду Аракчеевых, Биронов и Малют Скуратовых. Но нынешнего Малюту судом истории не испугаешь; он даже не прочь заслужить Геростратову славу. Нет, возмездие должно быть скорое и реальное».

Кольцов Н. К. Памяти павших. М., 1906. С. 55–56).

И это писалось в 1906 году, в разгар реакции, когда Россия была покрыта виселицами. Это писал человек, которому в 1937 году несправедливо приклеили ярлык «реакционера» и «человеконенавистника», ярлык, посмертно оставшийся на нем в официальной прессе до недавнего времени.

Но сколько бы клеветы и грязи ни выходило из‑под перьев тех, кто чернил некогда светлое имя Н. И. Вавилова‑ и его соратников, мы не забудем Николая Константиновича Кольцова, не забудем его блестящих открытий, его честности и стойкости, его борьбы за развитие советской науки[31].