Н. И. Вавилов в борьбе за научную истину

Академик Н. И. Вавилов и его друзья не уклонялись от полемики. Они с достоинством выдерживали агрессивный напор и в своих выступлениях, статьях и книгах разъясняли свои научные позиции. Они продолжали интенсивно работать, следить за достижениями мировой науки, активно способствуя развитию сельского хозяйства. Ни один из генетиков в полемике с Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом не опустился до политических обвинений. Несмотря на остроту дискуссии, они опирались только на научную аргументацию.

Приведем отдельные примеры двух малоизвестных дискуссий 1939 года, с которыми мы познакомились по стенограммам, хранящимся в личном архиве Н. И. Вавилова. Аналогичные стенограммы хранятся и в архиве ВИРа.

В марте 1939 года во Всесоюзном институте растениеводства проходила выездная сессия областного бюро секции научных работников, на которой состоялся откровенный обмен мнениями, ярко выявивший противоречия, раздиравшие сельскохозяйственную и биологическую науку. Сохранившаяся стенограмма представляет большой историко‑научный интерес, однако мы не можем, конечно, сколь‑либо подробно привести здесь материалы дискуссии. Зная стиль критики, которой подвергались академик Н. И. Вавилов и другие представители классической генетики, нам хотелось бы привести небольшую выдержку из выступления Н. И. Вавилова, которая бы показала читателю, как спокойно и мужественно воспринималась им критика и сколь глубокую патриотическую озабоченность проявляли в этот период его последователи, понимавшие опасность того пути, на который сворачивали тогда нашу биологическую науку И. И. Презент, Т. Д. Лысенко, М. А. Ольшанский и др.

Осветив в своем выступлении замечательные по своей значимости итоги работы Института, рассказав о внедрении в практику сельского хозяйства десятков новых сортов различных растений (один только ячмень селекции ВИРа занимал в тот период половину всех площадей под ячменем в СССР), Н. И. Вавилов сжато, но очень ярко охарактеризовал существо тех трудностей, перед которыми стояла наша наука. «Крупным специфическим дефектом в нашей обстановке является разноголосица, которая существует сейчас в науке, – говорил Н. И. Вавилов, – и это очень сложный вопрос. Мы большое учреждение, охватываем громаду науки, вопрос о культурах, об их распределении, об их введении в жизнь, о земледельческом освоении территории. Вопрос сейчас идет не о всей громаде, вопрос идет о генетике, но участок стал злободневным, ибо наши концепции очень расширились. Конечно, как всегда в науке, вопрос решит прямой опыт, решат факты, однако это длительная операция, особенно в нашем деле селекционном.

… Надо сказать, что у нас здесь получается разноголосица очень серьезная. Я не могу здесь на ней остановиться подробно, но скажу, что существуют две позиции, позиция Одесского института и позиция ВИРа. При этом надо сказать, что позиция ВИРа – это позиция современной мировой науки, в этом нет никакого сомнения, науки, написанной не фашистами, а просто передовыми тружениками… И если бы мы собрали здесь аудиторию, состоящую из самых крупных селекционеров, практиков и теоретиков, то я уверен, что они голосовали бы с вашим покорным слугой, а не с Одесским институтом. Это дело очень сложное. Приказом, хотя бы Наркома, такое дело не решается. Пойдем на костер, будем гореть, но от своих убеждений не откажемся. Говорю вам со всей откровенностью, что верил, верю и настаиваю на том, что считаю правильным, и не только верю, потому что вера в науке– это чепуха, но говорю о том, что я знаю на основании огромного опыта. Это факт, и от этого отойти так просто, как хотелось бы и занимающим высокий пост, нельзя… Положение таково, что какую бы вы ни взяли иностранную книгу, все они идут поперек учению Одесского института. Значит, эти книжки сжигать прикажете? Не пойдем на это. До последних сил будем следить за передовой мировой наукой, считая себя настоящими дарвинистами, ибо задачи освоения всех мировых ценностей, мировых растительных ресурсов, которые создало человечество, могут быть выполнены только при таком подходе к делу, и те клички, которые иногда тут даются, нужно сначала очень внимательно продумывать».

Один из сидевших в аудитории лысенковцев во время выступления Вавилова крикнул с места: «Но ведь вы исходите из неизменности генов и природы растений». Н. И. Вавилов ясно ответил на эту реплику: «Тут хотят сделать из нас кого‑то другого, в полемике все возможно. Мы же знаем, что Энгельс назвал Ньютона ни более ни менее, как «индуктивным ослом», в своей «Диалектике природы». У нас «Диалектику природы» переводили с черновой рукописи, и этот момент у нас остался, а сам Энгельс, наверное, вычеркнул бы эту фразу. Ньютом остался Ньютоном – человеком, на памятнике которому в Кембридже написано, что он ум человеческий превзошел, но в пылу полемики Энгельс дал ему название «индуктивного осла». Таким образом, в ходе полемики не только Ньютонов ослами делают, но и нам досталось. Генетика – это прежде всего физиологическая наука, и ее основная задача состоит в том, чтобы переделывать организмы, для этого она и существует. Но в ходе исследований она доказывает, что не так просто изменить наследственную природу» пытались ее сломать и не сломали. Оказалось сложнее… К сожалению, в нашей полемике мы плохо знаем историю. Консерваторов таких, которые думали бы, что гены неизменны, нет, вопрос есть об изменяемости исключительно».

Один из последователей Т. Д. Лысенко – Хорошайлов, выступив вслед за Вавиловым, заявил, однако, что Энгельс в отношении к Ньютону был прав: «И все‑таки, – воскликнул он, – Ньютон был индуктивным ослом и он им остался независимо от того, что написано на его памятнике» (Стенограмма. С. 69).