История биологической дискуссии в СССР (1929–1966)

Аннотация

 

Рассказанные неполживо в этой книге события и судьбы героев все более уходят в историю – Трофим Лысенко как самый знаменитый псевдоученый, ставший диктатором биологии, и Николай Вавилов как его нравственный антипод в науке. Их борьба, а также ставшая широко известной биологическая дискуссия в нашей стране, живо, увлекательно и страстно рукопожатно отображены автором.

В этой книге в качестве иллюстративного материала используются архивные, любительские, плохо сохранившиеся фотографии. Публикуя их, издательство стремится показать читателям фотоматериал, представляющий несомненный интерес.

Многочисленные опечатки печатного издания (втречались, гинетику, коллецию, обстрактных и т.д. и т.п.), по возможности, заботливо сохранены в электронном.

 

История биологической дискуссии в СССР (1929–1966)

 

Посвящается памяти выдающихся советских ученых, частников событий, описанных в этой книге: академика Н. И. Вавилова, академика Д. Н. Прянишникова, академика Н. К. Кольцова и профессора Д. А. Сабинина.

 

 

 

Трудная судьба книги

 

Для меня книга Ж. А. Медведева имеет особое значение, поскольку я сам в философских аспектах рассматривал историю советской генетики в книге «Генетика и диалектика» (1968), которая двадцать лет спустя была переиздана под названием «Философия и история генетики». В ней рассказал и о том, как тяжело для меня складывались обстоятельства с публикацией книги, но они не идут в сравнение с трагической судьбой работы Ж. А. Медведева. Кроме того, в моей книге не давалось такое подробное изложение истории биологических дискуссий, как в труде Ж. А. Медведева. Этого вообще никто, кроме него, не сделал в то время, да и сейчас также. Поэтому я рад, что исправлена историческая несправедливость и опубликован труд, который не был в свое время издан в нашей стране. Я думаю, что ко мне присоединятся многочисленные читатели, и они будут благодарны автору за его рассказ о драматических годах советской науки, связанных с деятельностью Т. Д. Лысенко и его приспешников, за то, как ярко он воссоздал атмосферу тех лет, когда создавалась книга. Может быть, это чему‑нибудь научит нас и сегодня…

К сожалению, в свое время мне не удалось прочитать рукопись книги Ж. А. Медведева в полном объеме, хотя с отдельными фрагментами ее, публиковавшимися в нашей печати, я был знаком. Мы много встречались с автором в 1965–1966 годах, но наши разговоры и совместные дела касались другого. П. Л. Капица и Н. Н. Семенов, а также другие ученые говорили со мною о рукописи Ж. А. Медведева, ее трудной судьбе, но ничего не удалось сделать для ее обнародования. Она увлекательна. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.

Эти личные заметки, которым я уделил здесь столько внимания, преследуют одну цель: сделать более убедительной для читателя мою рекомендацию книги Ж. А. Медведева.

За последние годы в нашей стране опубликован ряд книг, статей и других материалов по темам, которые затрагивает Ж. А. Медведев. Тем не менее выход его книги, даже столь поздний, я считаю в высшей степени целесообразным. Дело не только в том богатом и содержательном анализе истории генетики, который выполнен автором, но и в том, что в свое время, в тяжелые для всех нас годы Ж. А. Медведев именно за эту правдивую и честную работу подвергался травле и гонениям и, по существу, был изгнан за пределы СССР. Но это – особая история. Ее уже не переделаешь, но я рад, что многое здесь меняется к лучшему, в том числе и в личной судьбе автора.

Выход в свет книги Ж. А. Медведева в нашей стране становится еще одним шагом не только в обогащении нас неизвращенным историко‑научным знанием, но и в укреплении гласности и демократизма, становится данью уважения, достойного подражания мужеству и стойкости ее автора.

 

Академик И. Т. Фролов

 

Предисловие

Настоящая книга состоит из трех частей. Первые две части написаны в 1961–1962 годах и неоднократно дополнялись в 1963‑1964‑х. Третья, заключительная, написана в 1966–1967 годах. Каждая из частей отличается от остальных своим стилем, средствами анализа фактов. Это связано с рядом причин. Во‑первых, ситуация в науке и проблемы, вокруг которых велась дискуссия, все время менялись, хотя генетика и оставалась в центре внимания. Во‑вторых, разные части книги писались в разной обстановке. В 1961–1962 годах лысенкоизм продолжал занимать господствующие позиции в биологической науке и пользовался поддержкой высших инстанций. Критика его положений в печати была фактически запрещена. К 1966 году он, по существу, исчез из науки, не выдержав и года свободной дискуссии. Первые части книги имеют поэтому активный, полемический характер, тогда как заключительная является, в значительной степени, описательной, особенно при рассмотрении событий, наступивших после октября 1964‑го. И наконец, сам автор представлен по разному в каждой из трех частей: в первой он выступает как историк событий, во второй как их очевидец, в третьей как их участник, ибо сама книга в ее первоначальной форме стала после 1962 года элементом проходившей дискуссии, она писалась и дополнялась в ходе самой дискуссии. Она была принята на, вооружение, и десятки, сотни людей видели в ней оружие достаточно эффективное в борьбе с лженаукой.

В работе над книгой автору оказали большое содействие многие ученые. Особенно хочется отметить следующих товарищей, поддержавших автора и постоянно оказывавших помощь в сборе и анализе фактического материала. Многие из них – известные ученые, но я позволю себе привести их имена без указания ученых степеней и званий, ибо в той борьбе, которую все мы вели много лет за торжество истины, ни должность, ни положение не имели значения. Называя имена этих людей, я еще раз с радостью и благодарностью вспоминаю их честность, их благородство и принципиальность, их смелость в защите научной истины, их патриотизм. И я рад сознавать, что многие из них стали моими личными друзьями. Это В. Я. Александров, В. В. Алпатов, Б. Л. Астауров, А. И. Атабекова, Ф. Х. Бахтеев, Д. К. Беляев, Л. Я. Бляхер, Л. В. Бреславец, Ю. Н. Вавилов, В. Д. Дудинцев, А. Ефейкин, А. Р. Жебрак, П. М. Жуковский, Н. Р. Иванов, В. С. Кирпичников, В. М. Клечковский, И. Л. Кнунянц, Д. В. Лебедев, А. А. Любищев, А. А. Ляпукова, Н. А. Майсурян, В. Ф. Мирек, Э. М. Муртазин, И. А. Раппопорт, В. В. Сахаров, А. М. Смирнов, П. М. Смирнов, А. В. Соколов, Н. Ф. Тимофеев‑Ресовский, В. И. Цалкин, М. Г. Цубина, М. Х. Чайлахян, В. П. Эфроимсон и ряд других товарищей. Постоянную помощь и поддержку мне оказывал мой брат Р. А. Медведев.

Автор считает настоящее издание книги третьим. Первые два, в 1962 и 1963 годах, были общественными. Книга есть книга, независимо оттого, отпечатана она на пишущей машинке или сошла с типографского станка. Ее научная значимость, ее общественное влияние зависят не от способа издания, а от числа читателей. Автор будет доволен, если число читателей настоящего издания достигнет той величины, которой измерялось число читателей первого и второго вариантов.

 

Январь 1967 г.

 

Предисловие ко второму варианту

Решительное осуждение XX и XXII съездами КПСС теории и практики культа личностн было поворотным пунктом развитии нашей страны и международного коммунистического движения. Сейчас все отчетливо видят, сколь тяжелы были последствия культа личности, сколь своевременны и мужественны были действия, направленные на восстановление в стране ленинских принципов демократии, социалистической законности.

Многолетний отход от соблюдения этих принципов отражался не только на политических событиях. Культ личности оказал серьезное влияние и на идеологические и научные сферы нашей жизни, в частности на развитие естественных наук, и прежде всего биологии и агрономии.

В предлагаемой вниманию читателей работе сделана попытка анализа широко известной биолого‑агрономической дискуссии, начавшейся еще в конце 20‑х годов и продолжавшейся с периодическими обострениями вплоть до недавнего времени.

Понимая ответственность задачи, автор привлек к обсуждению предварительных вариантов книги большое число ученых. При этом он старался учесть и замечания тех товарищей, роль которых в описанных событиях была, по мнению автора, далеко не положительной. «Противники, желающие ваших ошибок, полезнее для вас, чем друзья, желающие их скрыть», – сказал великий Леонардо да Винчи, однако эта мысль оказалась не совсем верной в данном случае. Друзья, как правило, не старались скрыть недостатков работы, и автор обязан им очень многим.

Автор приносит искреннюю благодарность всем товарищам, прочитавшим первоначальные варианты и своими замечаниями, соображениями и дополнениями способствовавшим подготовке книги в предлагаемой читателю форме.

 

Октябрь 1963 г.

 

 

Вопрос о природе мутаций

 

Классическая генетика подходила к ней с позиции учения о мутациях – ненаправленных изменениях генотипа.

Учение о мутациях, также как и теория генов, возникло целиком на экспериментальной основе, как точное отражение реальных явлений. В этом отношении генетическая теория мутаций в 1936 году резко отличалась от мутационной гипотезы Де‑Фриза, сформулированной еще на заре развития генетики.

Что же такое мутации? Под мутациями в классической генетике подразумевают наследственные изменения, имеющие в большинстве случаев неопределенный, хаотический характер и возникающие в результате устойчивых изменений генов, как спонтанно, так и под влиянием разнообразных внутренних и внешних причин.

Противники классической генетики игнорировали мутационную изменчивость по трем причинам: во‑первых, потому, что связь мутаций с изменениями генов предполагает существование генов; во‑вторых, потому, что мутационная теория проводит отчетливую границу между наследственной (генотипической) и ненаследственной (фенотипической) изменчивостью: в‑третьих, потому, что неопределенный, ненаправленный характер мутаций противоречил гипотетическому принципу адекватности наследственных изменений воздействию условий среды, выдвинутому Т. Д. Лысенко.

Учение о мутациях возникло на основе эмпирических наблюдений за изменчивостью живых систем. Первые точные количественные измерения частоты мутаций были сделаны, как известно, Меллером на мушке‑дрозофиле, Бауером на львином зеве и Стада ером на кукурузе.

Внешне мутация проявляется в устойчивом наследственном изменении какого‑либо признака.

В потомстве, например, определенной «чистой породы» мушек‑дрозофил (выращиваемых при одинаковых условиях) на несколько десятков тысяч особей с обычной окраской глаз, с обычной формой крыла и т. д. всегда неизбежно появляются особи с измененной окраской глаз, с укороченной формой крыла и тд, то есть с каким‑то изменением, устойчиво сохраняющимся и у потомства данной особи. Некоторые изменения такого типа смертельны для особей (легальны), большинство вредно, но небольшая часть мутаций, около 0,1–0,3 %, может оказаться полезной, увеличивающей жизнеспособность мутантов по сравнению с исходной линией, что особенно заметно, если условия среды отличаются от обычных.

Мутации отдельного конкретного гена, например гена окраски глаз у дрозофил, появляются, как показали прямые наблюдения, у одной особи из нескольких десятков или даже сотен тысяч особей. Но поскольку генов в составе наследственного вещества много (тысячи или десятки тысяч у дрозофил и более сотни тысяч у млекопитающих), то появление мутаций – это вообще очень быстрый процесс, и фактически каждая пятая или десятая особь может обладать новой морфологической, физиологической или биохимической мутацией. (Последние две группы мутаций обнаруживаются с большим трудом.)

Генетиками было точно рассчитано, что наблюдаемая частота мутационного процесса вполне обеспечивает те скорости эволюционных изменений живого мира, которые существуют в природе. Направленность накопления изменений обеспечивается в этом случае благодаря процессу естественного отбора.

Наличие мутационных изменений живых систем – это объективная реальность, которую невозможно оспаривать. Большим открытием явилось искусственное усиление мутационного процесса, открытое в 1925 году советскими учеными ГА. Надсоном и Г. С. Филипповым на грибах. В 1927 году Г. Меллер провел в США свои классические наблюдения над возникновением мутаций под действием лучей Рентгена. За эти опыты Г. Меллер был удостоен Нобелевской премии (в 1933–1937 годах П. Меллер работал в СССР, приехав по приглашению Н. И. Вавилова). Советскими учеными М. Е. Лобашевым и В. Б. Сахаровым было впервые открыто мутагенное действие некоторых химических веществ (иода и аммиака). Несколько позднее советский ученый И. А. Раппопорт и почти одновременно с ним англичанка Шарлотта Ауэрбах открыли специфические универсальные мутагенные вещества, начав тем самым новую страницу экспериментальной генетики. Была разработана и объективная молекулярная теория мутаций как устойчивых воспроизводимых изменений молекулярных структур хромосом, вернее, составляющих их отдельных генов.

Существование мутаций и неопределенной изменчивости было, как мы подчеркиваем, реальностью, твердо установленным фактом. Спор возникал лишь по вопросу о роли мутаций в эволюции и об их практическом значении. Мутации одного конкретного гена, как уже отмечалось, спонтанно появляются лишь у одной особи на десятки тысяч. Если смотреть на этот факт с точки зрения поколений, то получается, что один ген мутирует один раз на протяжении десятков тысяч поколений, т. е. один раз в несколько тысяч или десятков тысяч лет. Такой вполне объективный расчет и использовался для игнорирования значения мутаций и критики теории гена при полном невнимании к тому, что генотип особи составлен десятками тысяч генов и поэтому изменения генотипа особей за счет разных генов очень часты. Более того, при значительно большей частоте мутаций каждого отдельного гена стабилизирующей естественный отбор был бы невозможен и виды не могли бы сохраняться в природе сколь‑либо заметное вчемя. Именно увеличением частоты мутаций в силу неустойчивости генотипа и объясняются в наст оящее время случаи вымирания некоторых видов животных в периоды, не сопровождавшиеся серьезными сдвигами условий среды.

Тем не менее тезис о том, что каждый отдельный ген изменяется один раз в десятки тысяч лет, использовался противниками генетики как пугало, как тезис о неизменности генов, как что‑то нелепое и якобы несовместимое с диалектическим материализмом, утверждавшим, что все в природе изменяется и развивается (как будто диалектический материализм решает вопрос о сроках и скорости изменений). Критика теории мутаций и популяций была совершенно голословной, она носила характер обывательского ненаучного высмеивания.

Для иллюстрации этого можно привести то место из речи И. И. Презента на сессии ВАСХНИЛ в 1936 году, в котором он возражал Г. Меллеру, сделавшему обстоятельный и прекрасно аргументированный доклад о природе постоянства и изменчивости генов: «.. Далее, генетики считают, что наследственные изменения происходят лишь раз в десятки или даже в сотни тысяч лет. (Голос с места: «Где это сказано?»)

Если этот вопрос мне задает кто‑нибудь из товарищей генетиков, то я укажу, где это сказано. Сказано это не второклассным, а, так сказать, первосортным, первоклассным генетиком, сказано это проф. Г. Г. Меллером.

… Но этим дело еще не ограничивается. Происходящие раз в десятки или сотни тысяч лет мутации, независимые от влияния условий внешней среды, оказываются, согласно генетике, в огромном большинстве случаев летальными, гибельными для организма.

Вот я и спрашиваю, где же в таком случае материал для естественного отбора, который иногда в сравнительно короткие сроки преобразует лик животных и растений. Если бы наследственные изменения происходили так, как это рисуют формалисты‑генетики, то навряд ли мы имели бы современных слонов, за сравнительно короткий срок происшедших от ископаемых форм. Но все дело в том, что могут быть метафизические идеи о природе, но не может быть метафизической природы, и акад. Т. Д. Лысенко своими экспериментами над «кооператоркой» доказал, что если умело подходить к растению, зная жизнь, а не только внешние признаки этого растения, если подбирать средства воздействия не так, как это делают генетики, исходя из принципа «покрепче – будет получше», а выбирать средства воздействия, созвучные данному этапу развития организма, то в короткий срок можно направленно видоизменить наследственную природу растения» (Презент И. И. // Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 392–393).

Аналогичное отношение к проблеме мутаций можно было обнаружить и у Т. Д. Лысенко. Не касаясь этого вопроса в докладе, он в заключительном слове просто отмахнулся от генетических мутаций, как от какого‑то нелепого заблуждения. «Основное заблуждение генетиков состоит в том, – утверждал Т. Д. Лысенко, – что они признают неизменяемость в длительном ряду поколений генов. Правда, они признают изменчивость гена через десятки и сотни тысяч поколений, но спасибо им за такую изменчивость» (там же. С. 455).

 

Подготовка Седьмого международного генетического конгресса в Москве в 1937 году

 

В августе 1937 года, в соответствии с предложением Советского правительства, объявленным Н. И. Вавиловым на Шестом генетическом конгрессе в США еще в 1932 году, в Москве должен был собраться Седьмой международный генетический конгресс. (Эти конгрессы по традиции собираются через каждые 5 лет.) Все международные генетические организации, институты и заинтересованные лица были оповещены специальными публикациями, и последний срок приема заявок на доклады был установлен на февраль 1937 года. Организационный комитет конгресса был расположен в руководимом Н. И. Вавиловым Институте генетики АН СССР. Президент оргкомитета – академик А. И. Муралов, стоявший во главе ВАСХНИЛ. Вице‑президенты – академики Н. И. Вавилов и В Л. Комаров. Генеральный секретарь – профессор С. Г. Левит. В состав оргкомитета были включены: Н. П. Горбунов, Г. Д. Карпеченко, Б. А. Келлер, Н. К. Кольцов, Т. Д. Лысенко, Г. К. Мейстер, Г. Меллер, М. С. Навашин и А. С. Серебровский.

Проведение в СССР Международного генетического конгресса, на который предполагался приезд 800‑1000 ученых из основных стран мира, означало бы международное признание достижений советской генетики, показ ее практических и теоретических успехов на фоне мировой науки. Конгресс несомненно обратил бы внимание правительства и советской общественности на перспективы и значимость этой науки, на то большое уважение, которое снискали себе за рубежом работы наших ученых. Представители двух направлений советской генетики ждали этого события с разными чувствами. Одни – с надеждой и уверенностью, другие – с тревогой, ибо научная продукция, которую новое направление было в состоянии продемонстрировать на Конгрессе, не могла найти серьезного одобрения у зарубежных ученых.

Однако ход событий в советской биологической науке принял в 1937 году такой оборот, что Международный генетический конгресс смог состояться только в 1939 году и уже не в Москве, а в Эдинбурге (Шотландия). Советские ученые на этом Конгрессе не присутствовали.

 

Генетика – основа селекции

 

При характеристике ситуации 1936 года мы уже останавливались на практических аспектах классической генетики в области селекции, семеноводства и растениеводства. Почти все отмеченные нами ранее направления выдержали проверку временем. Генетика и сейчас является фундаментом селекции, и основным методом выведения сортов растений и животных во всем мире является метод гибридизации и индивидуального отбора, основанный на теории чистых линий или генетике популяций.

Сорта выделяются, создаются отбором, но для того, чтобы отбор стал эффективным, необходимо усиливать генерацию новых свойств, необходимо создавать разнообразие признаков. Для этого и используются многочисленные средства, от эффективности которых зависит скорость и продуктивность селекционного процесса.

В активе генетики, кроме уже ставших классическими и основными методами простой и сложной гибридизации, широкое распространение получили методы полиплоидии, радиационных мутаций и мутаций, возникающих под действием особых, мутагенных веществ. В активе же «новой генетики»– метод «перевоспитания» сортов. В его основе лежит, как уже отмечалось, гипотеза наследования благоприобретенных признаков. Если, например, растения яровой пшеницы высеивают осенью, то они, согласно гипотезе, под влиянием холодной погоды (ассимилируя осенние условия) могут превращаться за несколько лет в озимые растения, способные зимовать. Эта концепция считает, таким образом, что новые виды можно создавать прямым воздействием условий, к которым следует приспособить растение. Некоторые факты такого рода «перевоспитания» можно объяснить и на основе классической теории мутаций. Поскольку мутации – неопределенные, ненаправленные изменения генов – являются реальностью, доказанной на многих объектах, то сторонники этой точки зрения объясняют явления направленной изменчивости действием направленного отбора. Сторонники классической генетики считают, что среди миллионов растений в поле яровой пшеницы встречаются мутанты, у которых уже произошли наследственные изменения в сторону большей зимостойкости. Но холодная погода губит все неустойчивое и служит сортировщиком, который отбирает более приспособленные к данным условиям особи. В течение нескольких поколений действия какого‑либо фактора возникает и отбирается новая популяция растений с измененной в сторону морозостойкости наследственностью. Такая теория объясняет возникновение новых свойств на основе принципов дарвиновской концепции о причинах целесообразности в природе, и она является материалистической. Она лучше объясняет и самый характер процесса «переделки» яровых в озимые, ибо и на самом деле при посеве яровых осенью перезимовывают в большом поле только отдельные особи (иногда это может быть просто примесь озимого сорта). Ассимилировали осенне‑зимние условия все растения, а изменился только ничтожно малый процент. Эго не логично. Ведь если адекватная изменчивость под влиянием условий – свойство живого тела, то изменяться должны все живые растения, а не отдельные особи. Для устранения явного противоречия было введено понятие расшатанности наследственности. У большинства растений, дескать, наследственность консервативна, и они новых условий не ассимилируют и гибнут, а у некоторых (особенно гибридных растений) наследственность «расшатанная», и они могут ассимилировать новые условия и измениться. Но ведь, это почти то же, что и в классической теории популяции, только в более обывательских выражениях. Объяснения разные, но метод работы один и тот же. Обе группы ученых ведут фактически отбор в «провокационных» условиях (холод, засуха, болезни), отметающих все неприспособленное, но одни считают, что отобранные типы направленно возникли прямо под влиянием среды, а другие полагают, что отбор позволил выявить разные направления естественной или усиленной средой неопределенной изменчивости и последовательно найти среди этих направлений именно ту группу изменений, которые интересуют практику.

Нельзя не учитывать и того, что «перевоспитание» озимого сорта в яровой может быть и не связано с мутациями, а представлять собой адаптацию. Существует множество видов, у которых та или иная реакция к изменениям среды наследственно предопределена и возникает по типу индукции под влиянием среды. В микробиологии раньше такие случаи объясняли с позиций «воспитания», однако в последующем была раскрыта генная природа адаптации, которая обратима и характерна только для некоторых условий.

Казалось бы, что дело, таким образом, лишь в объяснениях механизма возникновения изменений. Методы работы и ее результаты общи в каждом из направлений, и главным в обоих случаях являются отбор и провокационные внешние условия – без этих факторов выведение нового сорта невозможно.

Однако при внимательном анализе ситуации ясно видно, что классическая теория селекции шире и перспективнее. Для получения нужной формы, согласно идее наследования благоприобретенных признаков, нужно действовать на живые объекты именно теми условиями, к которым ведется приспособление. Эти условия и только эти условия являются одновременно и фактором изменчивости, и фактором отбора в нужном направлении.

Согласно классической теории, изменчивость под влиянием условий среды неопределенна и факторов усиления изменчивости много. Следовательно, для выведения нужной формы можно найти не один, а десятки способов усиления мутаций внешними и внутренними условиями среды, условия же выращивания являются лишь фоном для ускорения отбора. Это расширяет и сферу изменчивости и отбора, ибо имеется масса признаков, для которых нельзя подобрать таких условий, при которых все несоответствующее гибнет. Сортирующее действие среды приходится заменять искусственной сортировкой в лаборатории на основе массовых, индивидуальных анализов и других показателей (содержание жира, сахара, белка, хлебопекарные качества, размеры, формы и т. д.). Благодаря этому пути отбора мутаций можно создавать искусственные формы, менее приспособленные к среде, но выгодные человеку в силу тех или иных качеств. Изменчивость при прямой ассимиляции природных условий (благоприобретенная, адекватная изменчивость), если бы она была наследственной, теоретически не может вести к созданию менее приспособленных форм.

Большинство форм культурных растений и животных намного менее приспособлены к внешней среде, нем дикие сородичи, и для того, чтобы пользоваться ими, человеку приходится изолировать их от борьбы за существование.

Правда, Т. Д. Лысенко чисто абстрактно считает, что и в случае искусственного отбора изменчивость идет в сторону отбора даже без воздействия условий среды (см. статью Т. Д. Лысенко «Естественный отбор и внутривидовая конкуренция»), Иными словами, если, скажем, селекционер путем индивидуального анализа семян ведет отбор на высокое содержание жира или сахара, то отобранные растения начинают усиленно изменяться именно в направлении увеличения содержания жира или сахара, как бы идя навстречу положениям практики. В действительности же, конечно, никакого усиления изменчивости в сторону отбора нет, а просто в размноженной новой, например более сахаристой, популяции тот же разброс изменчивости в сторону + и –, но на фоне большей концентрации сахара создает лучшие условия для отбора еще более сахаристых форм.

 

Управление полом у животных

 

Вопрос управления полом растений и животных также может быть решен лишь на основе знаний о хромосомном механизме определения пола. Советский генетик БЛ. Астауров внедрил в практику оригинальный метод получения однотипных по полу поколений тутового шелкопряда, обеспечивающий повышенную шелковистость. Оригинальный способ сортировки мужских и женских коконов был предложен советским генетиком ВА. Струнниковым, добившимся сцепления мужской и женской (У и X) хромосом с генами разной окраски грены. Благодаря этому мужскую грену, имеющую более темный цвет, стало возможным отбирать машинным способом и выкармливать гусениц только мужского пола, обеспечивающих увеличенный (на 20 %) выход шелка.

Но это лишь отдельные иллюстрации, так как многочисленные генетические методы и прием нашли широкое и проверенное временем применение в зоотехнии, цветоводстве, микробиологии и т. д.

 

Радиационная генетика

 

Значение генетики не ограничивается медициной и сельским хозяйством. Генетика приобретает большое оборонное значение. Мощные средства управления наследственностью, открываемые классической генетикой в форме мутаций, в руках милитаристов становятся орудием уничтожения. Средства защиты от него могут быть основаны только на генетической науке, в той же степени, например, в какой эффективная противоракетная защита может быть основана лишь на преимуществе в области ракетной техники.

Нельзя также не учитывать и того, что радиационные поражения от атомной бомбы и других излучений – это главным образом генетические поражения, повреждения генов и хромосом (см.: Дубинин Н. П. Радиационная генетика М., 1962; Астауров Б. Л. Генетическая теория лучевой болезни // Природа. 1962. № 4). Следует отметить, что, помимо мутагенных веществ, генетики изучают и антимутагенные вещества, защищающие организм от вредного действия излучений и радиации. Для поисков таких веществ наиболее успешно применяется в качестве теста именно «бесполезная» мушка‑дрозофила. Ведь мутагенные и антимутагенные факторы практически едины для всей живой природы. Без разработки радиационных аспектов генетики невозможна и космическая биология, антимутагенные вещества – в будущем необходимая составная часть рациона космонавтов.

Классическая генетика, со своими генами и хромосомной теорией, несомненно, явится главным стержнем биологии будущего. Она смотрит вперед, она развивается, она набирает силы.

 

Практические аспекты лысенковской агробиологии [52]

 

Поскольку большая часть описываемых ниже агроприемов и методов уже вышла из употребления и стала достоянием истории, то они будут освещены весьма кратко и обобщенно. Однако автор мог бы в случае необходимости представить историю этой агробиологии и в более развернутой форме.

 

Летние посадки картофеля

 

Широкую известность приобрел до войны метод летних посадок картофеля на юге СССР, предложенный Т. Д. Лысенко для борьбы с вырождением картофеля. Вырождение вегетативно размножаемого (клубнями) картофеля – международное бедствие, и оно связано, как было доказано неопровержимыми данными, с вирусными болезнями, распространяющимися в течение многих лет. Т. Д. Лысенко, основываясь на чисто абстрактных соображениях, предложил в 1934 году новую концепцию вырождения, как процесса «стадийного старения» клубней, созревающих в условиях жаркого лета. При летних посадках формирования клубней приходилось на более прохладное начало осени, и это, по мнению Т. Д. Лысенко, обеспечивало борьбу за здоровый картофель. Вирусная природа вырождения при этом полностью и без всякой проверки отвергалась как якобы надуманная.

Нелишнее, по‑видимому, отметить, что сама новизна метода летних посадок весьма спорна. На побережье Средиземного моря они применяются с момента завоза картофеля из Америки в XVТ веке, так как вторая половина лета здесь лучше обеспечена влагой. Описание метода летних посадок можно найти и в учебниках агрономии прошлого столетия. В статье Г. Н. Линника (Ботан. журн., 1955. № 4. С. 528–541), посвященной истории летних посадок картофеля, указываются и другие аналогичные сведения, а также отмечается, что в низовье Днепра летние посадки картофеля применялись очень давно. Но дело, в конце концов, не в этом. Если бы предложение Т. Д. Лысенко действительно способствовало борьбе с вырождением картофеля на юге, то вопрос о приоритете можно было бы и не поднимать. В действительности же эту борьбу резко затормозили. Урожайный эффект от летних посадок в 1934 и 1935 годах на 254 небольших площадях оказался случайным Какие‑либо достоверные результаты опытов не были опубликованы. До сих пор при пропаганде и рекламе летних посадок картофеля приводятся только довоенные данные, и никаких серьезных расчетов экономического характера, связанных с этим делом, пока нет. Баланс осадков в ряде районов юга СССР (засушливая вторая половина лета) оказался, как выяснилось в последующем, неблагоприятным для летних посадок, а сохранение семенного материала до середины лета – затруднительным. Поэтому в практике метод не удержался, однако навязчивое внедрение лысенковской теории вырождения привело к резкому отставанию нашей страны в практической разработке антивирусных методов, хотя наши вирусологи решили проблему диагностирования пораженных вирусами клубней раньше, чем за рубежом.

Длительное игнорирование новых методов, а также дезорганизация селекционной работы с картофелем (переход на вегетативную гибридизацию, резко снизившую темпы выведения новых сортов) привели к распространению вирусных болезней, и проблема вырождения в последние 20 лет стала актуальной уже не только для юга, но и для средней полосы нашей страны.

 

Внедрение ветвистой пшеницы

 

А кто не помнит предварительной рекламы ветвистой пшеницы, от которой обещалось столь много – 100–150 центров с гектара и революция в земледелии. Эта пшеница оказалась, однако, намного хуже рядовых сортов как по урожайности, так и поражаемости болезнями, несмотря на то, что все видели ее огромные колосья в руках самого Т. Д. Лысенко на страницах и обложках многих журналов. Древние египтяне безуспешно пытались внедрить эту пшеницу еще до нашей эры.

Ветвистая пшеница была известна с незапамятных времен и в других странах. Она была забракована тысячелетним опытом земледелия, и, тем не менее, Т. Д. Лысенко решил снова ввести ее в культуру. Об этом, как о каком‑то достижении, писали газеты, журналы, передавало радио. Обещаниям не было конца, и работы по ветвистой пшенице в обязательном порядке внедрялись на большинстве селекционных станций страны. Академик Д. А. Долгушин, завершая свою книгу о мичуринских методах селекции и семеноводства прямо‑таки поэмой о ветвистой пшенице, в заключение воскликнул:

«Представим себе сорт пшеницы, который будет давать колосья весом не в один грамм, а три, четыре, пять раз больше.

Такой формой может оказаться уже существующая яровая ветвистая пшеница, над освоением культуры которой ведутся сейчас работы.

Изучается огротехника, ведутся работы по гибридизации этой пшеницы для получения разнообразных новых форм как яровых, так и озимых пшениц с высокопродуктивными колосьями. В воспитании гибридов ветвистой пшеницы используются методы мичуринской агробиологической науки. Этими работами непосредственно руководит Президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В Л Ленина академик Т. Д. Лысенко, глава советской агробиологической науки, открывающей нам бесконечно широкие просторы для творческого труда на благо нашей прекрасной Родины».

Конечные результаты всей этой шумихи были безрадостными. Ветвистая пшеница при обычном посеве не ветвилась. Ее колос при сравнении с сортовыми пшеницами на обычных агрофонах был даже меньше, чем у стандартных сортов, а урожаи вдвое ниже. «Чудесная» пшеница поражалась всеми болезнями, ее зерно содержало вдвое меньше белков, чем стандартные сорта. Из «ветвистой» муки нельзя было испечь даже хлеба – в муке не хватало клейковины. Многолетний шум пришлось прекратить, убытков подсчитывать не стали. Вся эта история была результатом явной селекционной безграммотносги ее инициаторов, но им не было сделано даже легкого упрека – ведь они, очевидно, сообщали уже о новой победе над природой.

«Закрытие» гормонов растений

 

Лысенковская школа записывает в свой практический актив, как уже отмечалось, не только «открытия», но и «закрытия».

Ближайший сотрудник Т. Д. Лысенко А. А. Авакян «закрыл», например, гормоны растений, объявив их выдумкой идеалистов, и он до сих пор умудряется доказывать свое «закрытие», хотя гормоны растений уже широко используются в растениеводстве и плодоводстве. «Можно безошибочно констатировать, – авторитетно заявил тогда произведенный в академики Авакяи, – что гормональная теория развития – это тот же морганизм‑менделизм, то есть тот же формализм и метафизика в физиологии» (Агробиология. 1948. № 1. С. 47–77).

Ему вторили более мелкие фальсификаторы, по‑видимому, тоже желавшие заслужит<