Глава 1. Образ дома в Русской фольклорной и литературной традициях. Его модификации в драме. Основные исследования

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ОБРАЗ ДОМА В РУССКОЙ ФОЛЬКЛОРНОЙ И ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИЯХ. ЕГО МОДИФИКАЦИИ В ДРАМЕ. ОСНОВНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

ГЛАВА 2. ОБРАЗ ДОМА В ДРАМАТУРГИИ НИКОЛАЯ КОЛЯДЫ

§1. ДОМ КАК ТОПОС. ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ КООРДИНАТЫ В ПЬЕСАХ КОЛЯДЫ

§2. РОЛЬ ИНТЕРЬЕРА И ПРЕДМЕТНОЙ ДЕТАЛИ В ПЬЕСАХ КОЛЯДЫ

§3. ЦВЕТО-ЗВУКОВАЯ ОБРАЗНОСТЬ В ПЬЕСАХ КОЛЯДЫ

§4. ДОМ КАК ПРОСТРАНСТВО ДУШИ. ТИПОЛОГИЯ ПЕРСОНАЖЕЙ ПЬЕС НИКОЛАЯ КОЛЯДЫ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЯ

 

ВВЕДЕНИЕ

Образ дома является основополагающей формой для всех письменных культур, оставивших свое наследие и существующих поныне. Мифы многих народов концентрируются вокруг двух главных тем - путешествия в поисках дома и обретения дома. В европейской культуре и философии образ дома всегда рассматривался как точка концентрированного существования человека, место локализации бытия. Дом всегда сочетает в себе мечту и ее разрушение, ад и рай.

Образ дома - важнейший элемент пространственно-временной парадигмы литературы любого периода, он, как правило, занимает значительное место в художественной системе отдельного произведения и в конструировании картины мира многих художников. Это связано с тем, что дом как пространство, создающееся человеком в соответствии с его социальными, национальными, эстетическими представлениями, вбирает в себя черты национальной культуры, отражает исторические процессы (например, смену культурных систем), связан с общечеловеческими ценностями. Современная драматургия, и в частности пьесы Николая Коляды, дают обширный материал для анализа именно в этом аспекте. Дом в современных пьесах обращается в неуютное, несчастливое пространство, в нем проступают контуры антидома, сумасшедшего дома, лейтмотивом современной драматургии становится мотив сиротства, звучат эсхатологические настроения; натурализированная действительность (вплоть до «чернухи») сосуществует с трагической идиллией.

Актуальность темы данной работы определяется попыткой осмыслить функционирование этого образа на современном материале, отражающем облик эпохи и психологическое состояние человека переходного рубежного времени, каковым является конец XX - начало XXI веков. Большая часть исследований, посвященных образу дома, строится на материале предшествующей литературы, современная драматургия с этих позиций исследована мало.

Целью данной дипломной работы является описание и анализ художественных составляющих образа дома в драматургии Николая Коляды, отмеченного устойчивыми чертами и мотивами, переходящими из пьесы в пьесу. Это позволяет выявить созданную драматургом картину современной жизни и состояния сознания человека постсоветской эпохи.

Эта цель предполагает решение следующих задач:

проследить традицию формирования образа дома в драматургии XX века и ее метаморфозы, особенно в литературе переходных, кризисных эпох, в том числе постсоветской эпохи.

проанализировать отдельные составляющие образа дома в драматургии Николая Коляды: охарактеризовать пространство города, где живут герои; описать интерьер самого дома в его наиболее устойчивых моделях, отметить роль предметной детали, выявить примеры цветовой и звуковой символики в пьесах, наконец, обратиться к «населению» дома - героям, для которых он является пространством не только быта, но и души.

Теоретической основой работы послужили труды М.Бахтина, Ю.Лотмана, Д.Лихачева, В. Топорова, в которых исследуется архетип дома и антидома, мира и антимира, черты карнавальной культуры, оживающие в некоторых современных текстах. Кроме того, мы использовали труды по истории литературы и драматургии XX века и исследования последних лет, касающихся творчества А.Чехова, М. Горького, М. Булгакова, драматургов «новой волны».

Данная дипломная работа выстроена в соответствии с поставленной целью и задачами и состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы, включающего 93 наименования.

Во введении определяются цели и задачи, методологическая основа работы, описывается ее структура. В I главе, теоретической по содержанию, мы обращаемся осмысливанию природы образа дома, тем устойчивым комплексам представлений о нем, которые сложились в славянской мифологии. Здесь же бегло прослеживается история изучения этого архетипического образа в его литературно-художественных воплощениях. Наконец, мы попытались в общих чертах воссоздать историко-литературный контекст, в который, и вписываем драматургию Н. Коляды и тот образ современного дома, который в ней создается.

Во II главе мы проводим анализ целого ряда пьес Н. Коляды в выраженном аспекте. §1 этой главы посвящен описанию пространственных координат в его пьесах; в §2 рассматривается интерьер дома и роль предметной детали; темой §3 становится цвето-звуковая образность пьес Коляды, а в §4 дом рассматривается как пространство души героев, как модель мира в их представлении, выстраивается в этой связи типология героев пьес, вырабатывающая разные способы выживания или противостояния хаосу.

В заключении подводятся итоги работы.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Единый художественный мир драматургии конца XX столетия объединен сквозными образами, мотивами, типологией героев, а также общей парадигмой художественности, то есть совокупностью убеждений, ценностей, художественных моделей характерных для данного времени. В рамках этого художественного мира, оставаясь самобытным и оригинальным, творит и Николай Коляда. Смежные ситуации (хронотоп порога), мотивы дома, воспоминания и детства, герои «порогового» сознания и состояния образуют единый «Мой Мир» Николая Коляды, а тоска героев по истинному дому является важнейшим мотивом, объединяющим его творчество с контекстом современной драматургии.

Одним из важнейших элементов пространственно-временной структуры его пьес и становится Дом, связанный не только с бытом, но и с бытием героев. Драматург создает образ дома удаленного от цивилизации, замкнутого, нередко наделенного чертами абсурда, а действие происходит в затерянных пространствах, чуть ли не инфернальных, напоминающих заколдованный сказочный мир.

В художественном мире Коляды доминирует ощущение полнейшей заброшенности, отлученности от многообразного, бесконечного мира, распадаются понятия глухомани и провинции, поскольку само существование столицы или какого-либо центра уже вызывает сомнения. Невозможность героев изменить свою жизнь к лучшему обнаруживается в их бессмысленных мечтах о бегстве в неизвестность. Ощущение полнейшей заброшенности и тоски создают пространство «дурдома», которое становится ловушкой для его обитателей, мечтающих найти более удобное жилище.

В пьесах Коляды дом представляет собой особый образ, формирующийся в соответствии с мифологическими архетипами, но имеющий свои индивидуальные черты. Дом в своем традиционном значении подменяется чужим, неродным пространством - Антидомом, важнейшими признаками которого становятся забарахленность, отсутствие света, зловещие звуки, а также постоянное присутствие смерти. Описание интерьера и обилие предметных деталей, несущих символический смысл, в пьесах Коляды дополняют образ неустойчивого, богом забытого дома, где невозможно жить. Избыток вещей, наполняющих дома героев, свидетельствует об отсутствии вкуса и психологических потрясениях его обитателей. Неуютные жилища передают состояние сознания героев, которые изо всех сил пытаются скрасить свое убогое существование, ориентируясь на собственные представления о хорошей жизни, преодолеть гнет экзистенциального одиночества, сакрализуя вещи.

Звуковое начало и цветовые обозначения в пьесах Коляды дополняют создание образа антидома. Звуковая какофония способствует разрушению психики героев, которые нередко сходят с ума. Мрачные цвета (черный, серый), преобладающее в создании образа дома, указывают на трагичность действия, на бездуховность героев. Однако тексты Коляды не лишены музыкальности, которая позволяет автору ввести в текст пьес (особенно поздних) мотив надежды и даже чувство оптимизма. Яркие краски и свет, возникающие в воспоминаниях о детстве и мечтах героев, отражают моменты духовного «озарения» героев, которые трезво оценивают качество своей жизни, но уже давно привыкли к существованию «на дне». Возмущение притерпелостью персонажей к повседневному хаосу жизни у Коляды не переходит в отчужденность или в сатирический пафос, это скорее горевание, которое возникает по поводу не задавшейся судьбы близких людей.

В своих пьесах драматург напряженно ищет те устои, на которые может опереться человек в его сопротивлении «чернухе» и «экзистенциальному кошмару», поэтому его пьесы, раскрывая неприглядные стороны жизни, говоря о мучительных проблемах человека, живущего в мире с потерянными ориентирами, не создают впечатления безысходности. Так, в одном из своих интервью Николай Коляда признался: «В моих пьесах нет поэзии совка! Есть нормальные несчастные люди, которых я вижу вокруг себя. Я не думаю, как бы вот чего придумать почернее, погрязнее, чтобы всех перепугать. Нет. Я пишу, как мне кажется, в традициях русской литературы - «…и милость к падшим призывал». Униженные, оскорбленные, забитые, несчастные люди - вот мои герои. Только о них и можно писать, только это и интересно. Мне эти люди дороги, я все про них знаю».

 

БИБЛИОГРАФИЯ

I. Художественные тексты

.   Коляда Н. Пьесы для любимого театра. - Екатеринбург, 1994.

.   Коляда Н. Кармен жива. - Екатеринбург, 2002.

.   Арабески: Пьесы уральских авторов; Редактор-составитель Николай Коляда. - Екатеринбург.

.   Коляда Н. Носферату: Пьесы и киносценарии. - Екатеринбург: Уральское издательство, 2003.

II. Критические работы

.   Агишева Н. От Чайки - к интердевочке. // Экран и сцена. М., 1996, №44.

.   Адрианова-Перетц В.П. Очерки по истории русской сатирической литературы XVII века. М. - Л., 1937.

.   Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика. - М., 1981.

.   Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян.

.   Барабанов Е. Дом общего сиротства // Страна и мир. 1990. № 2.

.   Басинский П. Чучело Чайки. //Литературная газета, 2000, №17.

.   Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. Изд. 3-е. М., 1972.

.   Блиц - Николай Коляда. // Огонек, 1998. - №7.

.   Брандт Г. О любви, или Трагикомедия женской идентичности в современном театре. // Петерб. театр. журн., 2002. - № 29.

.   Бугров Б.С. Дух творчества (Об отечественной драматургии конца века) // Русская словесность. - 2000. - №2.

.   Васенина Е. Продавец своих черновиков. // Новая газета. № 69 (от 20 сентября 2004 года).

.   Василинина И. Театр Арбузова. М., 1983.

.   Вербицкая, Г. Традиции поэтики А. П. Чехова в драматургии Н. Коляды: Науч. - метод. ст. по курсу «История рус. Театра» / Г. Вербицкая. Роль психологических знаний в системе профессиональной подготовки актера и режиссера: Науч.-практ. ст. по курсу.

.   Винокуров А. Лирическая песнь о крысах, мышах и дебильных харях.// Знамя, 1998. - №10.

.   Горгома О. Веет легкий матерок. // Сегодня, 1996, 16 июля.

.   Громова М.И. В поисках современной пьесы. // Литература в школе. - 1996. - №3.

.   Грушко Е. Медведев Ю. Словарь славянской мифологии.

.   Давтян Л. Трое в одной койке, не считая змеи. //Новое время, 1996. - №33.

.   Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1978. Т. 1.

.   Дидковская О. Три премьеры. //Урал, 1997. - №4.

.   Дидковская О. Размышления после... //Современная драматургия, 1994. - № 4.

.   Дмитриевская М. Корабль Коли Коляды. //Петерб. театр. журн., 1997. - №13.

.   Дорожкин Э. Зина+Нина+Коля=? // Огонек, 1996. - №31.

.   Егошина О. Миф о Максиме Горьком // Современная драматургия, 1994, №2.

.   Закс Л. Любовь - театр - культура. Рубеж веков. //Петерб. театр. журн., 2001. - №24.

.   Заславский Григорий. Дорожные жалобы. // «Независимая газета» от 24 июля 1996 года.

.   Зверев А. XX век как литературная эпоха. // Вопросы литературы, 1992, № 2.

.   Зенкин С. Французская готика: в сумерках наступающей эпохи// Infernaliana. Французская готика XVIII-XIX вв. - М.: Ладомир, 1999.

.   Зингерман Б. Очерки истории драмы 20 века. М., 1979.

.   Злобина А. Драма драматургии: В пяти явлениях, с прологом, интермедией и эпилогом. //Новый мир, 1998. - №3.

.   Зорин А. Круче, круче, круче… // Знамя, 1992, № 10.

.   Иняхин А. Коляда case. // Театральная жизнь, 1995. - №3.

.   Искандер Ф. А. Ласточкино гнездо. Проза. Поэзия. Публицистика. М., Фортуна Лимитед, 1999.

.   Казари Р. Купеческий дом: историческая действительность и символ у Достоевского и Лескова // Достоевский. Материалы и исследования. Т. VII. 1988.

.   Киреевский И. В. Избранные статьи. - М., 1984.

.   Коляда Н. «Надо все это прожить - иначе ничего не получится». //Петерб. театр. журн., 1997. - №13.

.   Коляда Н. «Я работаю волшебником...». //Театральная жизнь, 1998. - №5/6.

.   Коляда Н. Драмкружок имени меня. //Театральная жизнь, 1995. - №10.

.   Коляда Н. Как я был актером в немецком театре. // Московский наблюдатель, 1997. - №5/6.

.   Коляда Н. На Сахалине. //Урал, 2000. - №7.

.   Коляда Н. Ответы на вопросы одной симпатичной, но настырной журналистки из города N. // Театральная жизнь, 2000. - №5.

.   Коляда Н. Ободрить и благословить. // Современная драматургия, 2004. - № 3.

.   Комина Р. Типология хаоса. // Вестник пермского университета. Пермь, 1996, №1.

.   Курицын В. Персональный фестиваль: Н. Коляда - сегодня наш самый популярный драматург // Литературная газета. - 1995. № 4 (январь).

.   Лейдерман Н.М., Липовецкий М.Н. Современная русская литература. 1950 - 1990-е годы. Том 2.

.   Лейдерман Н., Липовецкий М. Жизнь после смерти, или новые сведения о реализме. // Новый мир, 1993. №7.

.   Лейдерман Н., Липовецкий М. Между хаосом и космосом. // Новый мир. 1991. №7.

.   Лейдерман Н. Маргиналы Вечности, или Между «чернухой» и светом. // Современная драматургия, 1999. - №1.

.   Лейдерман Н. Драматургия Николая Коляды: Критич. очерк.

.   Линьков А. «Канотье» под крышей театра. // Вечерняя Москва, 1993. 29 марта.

.   Липовецкий М. Забудем слово «реализм»? // Литературная газета. 4.12.1991.

.   Липовецкий М. Учитесь, твари, как жить. // Знамя. - 1997. - №5.

.   Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. - Л., 1984.

.   Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. - М., 1999.

.   Лузина Л. Осталось только застрелится? // Театр, 1994. - №7/8.

.   Манн Ю.В. Философия и эстетика натуральной школы// Проблемы типологии русского реализма. 1969 г.

.   Марченко А. Чернуха. // Литературная газета. - 2.12.87.

.   Мелетинский Е. М. Классические формы мифа. М.: РАН, 1995.

.   Метафонова Ю. Феномен Коляды // Уральский рабочий. - 2000. - 20 мая.

.   Мильдон В. Открылась бездна… М., 1992.

.   Немирович-Данченко Вл. Статьи. Речи. Беседы. Письма. М., 1952.

.   Никифорова В. «Рогатка» Коляды и Виктюка: противоположности не сходятся. // Театр, 1994. - №7/8.

.   Ованесян Е. Творцы распада. // Молодая гвардия, 1992. - № ¾

64. Пабауская Н. Обращение Чайки в курицу. // Вечерний клуб - 1999, №7, 20-26 февраля.

.   Пан В. Полонез Коляды. // Комсомольская правда. - 1994. - № 199 (ноябрь).

.   Переверзев В.Ф. Творчество Гончарова // У истоков русского реализма. М., Современник, 1989

.   Пилат В. Драматургия промежутка или художественный взгляд в будущее? // Балтийский филологический курьер.- Калининград, 2000.

.   Платунов А. Страсти по Коляде. // Искусство Ленинграда, 1991. № 6.

.   Последние 10 лет нашего театра. Что это было за время?. // Петерб. театр. журн., 2002. - №30.

.   Потапов В. На выходе из андеграунда. // Новый мир. - 1989. - №10.

.   Приставкин А. Будьте людьми, если сможете. //Театр, 2000. - №1.

.   Пропп В.Я Морфология «волшебной» сказки.

.   Пропп В.Я. Исторические корни Волшебной Сказки.

.   Райкина М. Мы едем, едем, едем, вот только куда? // Московский комсомолец. - 1996, 2 июня.

.   Рафиков А. Что такое Коляда? // Театральная жизнь, 1989 № 14

.   Руднев П. Страшное и сентиментальное. // Новый мир, 2003. - №3.

.   Сальникова Е. В отсутствии несвободы и свободы. // Современная драматургия, 1995. - № 1/2.

.   Северова (Качмазова) Н. Страстные сказки Коляды. // Литературная Россия. №13. (29.03.2002)

.   Седова О. Метерлинка не ждали. //Знамя, 2004. - № 10.

.   Ситковский Г. Раневская из Нью-Йорка. // Независимая газета. - 1998 - 31 октября.

.   Скорочкина О. Великолепье цветной мишуры. // Петерб. театр. журн., 2001. - №26.

.   Скорочкина О. И корабль плывет... // Петерб. театр. журн., 2000. - №21.

.   Смелянский А.М. Михаил Булгаков в Художественном театре. М.: Искусство, 1986.

.   Смольяков А. Жизнь в антракте: Николай Коляда: время, драматургия, театр. // Театр, 1994. - №1.

.   Соколянский А. Шаблоны склоки и любви. // Новый мир, 1995. - № 8.

.   Старченко Е.В. Пьесы Н.В. Коляды и Н.Н. Садур в контексте драматургии 1980-90-х годов. // Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.ф.н. М., 2005.

.   Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М., 1995.

.   Турбин В. Дни на дне. // Литературная газета. - М. - 1996, №31.

.   Филиппов А. Вечно живое искусство кича. // Театр, 1990, № 2.

.   Фрейденберг О.М. Миф и литература древности.

.   Хомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. III.

.   Цивьян Т. В. Дом в фольклорной модели мира // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 464; Труды по знаковым системам. Х. Семиотика культуры. - Тарту, 1978.

.   Швыдкой М. Почему нас покинул Бог, или Если бы знать…// Экран и сцена. М. 1990. - 9 мая. - №19.

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ОБРАЗ ДОМА В РУССКОЙ ФОЛЬКЛОРНОЙ И ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИЯХ. ЕГО МОДИФИКАЦИИ В ДРАМЕ. ОСНОВНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

ГЛАВА 2. ОБРАЗ ДОМА В ДРАМАТУРГИИ НИКОЛАЯ КОЛЯДЫ

§1. ДОМ КАК ТОПОС. ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ КООРДИНАТЫ В ПЬЕСАХ КОЛЯДЫ

§2. РОЛЬ ИНТЕРЬЕРА И ПРЕДМЕТНОЙ ДЕТАЛИ В ПЬЕСАХ КОЛЯДЫ

§3. ЦВЕТО-ЗВУКОВАЯ ОБРАЗНОСТЬ В ПЬЕСАХ КОЛЯДЫ

§4. ДОМ КАК ПРОСТРАНСТВО ДУШИ. ТИПОЛОГИЯ ПЕРСОНАЖЕЙ ПЬЕС НИКОЛАЯ КОЛЯДЫ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЯ

 

ВВЕДЕНИЕ

Образ дома является основополагающей формой для всех письменных культур, оставивших свое наследие и существующих поныне. Мифы многих народов концентрируются вокруг двух главных тем - путешествия в поисках дома и обретения дома. В европейской культуре и философии образ дома всегда рассматривался как точка концентрированного существования человека, место локализации бытия. Дом всегда сочетает в себе мечту и ее разрушение, ад и рай.

Образ дома - важнейший элемент пространственно-временной парадигмы литературы любого периода, он, как правило, занимает значительное место в художественной системе отдельного произведения и в конструировании картины мира многих художников. Это связано с тем, что дом как пространство, создающееся человеком в соответствии с его социальными, национальными, эстетическими представлениями, вбирает в себя черты национальной культуры, отражает исторические процессы (например, смену культурных систем), связан с общечеловеческими ценностями. Современная драматургия, и в частности пьесы Николая Коляды, дают обширный материал для анализа именно в этом аспекте. Дом в современных пьесах обращается в неуютное, несчастливое пространство, в нем проступают контуры антидома, сумасшедшего дома, лейтмотивом современной драматургии становится мотив сиротства, звучат эсхатологические настроения; натурализированная действительность (вплоть до «чернухи») сосуществует с трагической идиллией.

Актуальность темы данной работы определяется попыткой осмыслить функционирование этого образа на современном материале, отражающем облик эпохи и психологическое состояние человека переходного рубежного времени, каковым является конец XX - начало XXI веков. Большая часть исследований, посвященных образу дома, строится на материале предшествующей литературы, современная драматургия с этих позиций исследована мало.

Целью данной дипломной работы является описание и анализ художественных составляющих образа дома в драматургии Николая Коляды, отмеченного устойчивыми чертами и мотивами, переходящими из пьесы в пьесу. Это позволяет выявить созданную драматургом картину современной жизни и состояния сознания человека постсоветской эпохи.

Эта цель предполагает решение следующих задач:

проследить традицию формирования образа дома в драматургии XX века и ее метаморфозы, особенно в литературе переходных, кризисных эпох, в том числе постсоветской эпохи.

проанализировать отдельные составляющие образа дома в драматургии Николая Коляды: охарактеризовать пространство города, где живут герои; описать интерьер самого дома в его наиболее устойчивых моделях, отметить роль предметной детали, выявить примеры цветовой и звуковой символики в пьесах, наконец, обратиться к «населению» дома - героям, для которых он является пространством не только быта, но и души.

Теоретической основой работы послужили труды М.Бахтина, Ю.Лотмана, Д.Лихачева, В. Топорова, в которых исследуется архетип дома и антидома, мира и антимира, черты карнавальной культуры, оживающие в некоторых современных текстах. Кроме того, мы использовали труды по истории литературы и драматургии XX века и исследования последних лет, касающихся творчества А.Чехова, М. Горького, М. Булгакова, драматургов «новой волны».

Данная дипломная работа выстроена в соответствии с поставленной целью и задачами и состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы, включающего 93 наименования.

Во введении определяются цели и задачи, методологическая основа работы, описывается ее структура. В I главе, теоретической по содержанию, мы обращаемся осмысливанию природы образа дома, тем устойчивым комплексам представлений о нем, которые сложились в славянской мифологии. Здесь же бегло прослеживается история изучения этого архетипического образа в его литературно-художественных воплощениях. Наконец, мы попытались в общих чертах воссоздать историко-литературный контекст, в который, и вписываем драматургию Н. Коляды и тот образ современного дома, который в ней создается.

Во II главе мы проводим анализ целого ряда пьес Н. Коляды в выраженном аспекте. §1 этой главы посвящен описанию пространственных координат в его пьесах; в §2 рассматривается интерьер дома и роль предметной детали; темой §3 становится цвето-звуковая образность пьес Коляды, а в §4 дом рассматривается как пространство души героев, как модель мира в их представлении, выстраивается в этой связи типология героев пьес, вырабатывающая разные способы выживания или противостояния хаосу.

В заключении подводятся итоги работы.

 

ГЛАВА 1. ОБРАЗ ДОМА В РУССКОЙ ФОЛЬКЛОРНОЙ И ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИЯХ. ЕГО МОДИФИКАЦИИ В ДРАМЕ. ОСНОВНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

 

Дом относится к числу всеобъемлющих архетипических образов, с незапамятных времен функционировавших в человеческом сознании. Эквивалент славянского слова «дом» древнееврейское «bait» обозначало широкий круг понятий: кров, семью, жилище, строение, некое определенное место, а также явления, связанные с культурной организацией жизни: хозяйство, быт семьи или народа, наследство, иерархию, порядок. Понятие дома связывалось также со своим народом (например, в Ветхом завете еврейский народ именуется Домом Израилевым), страной, правом, нравственностью, памятью и верностью заветам. В мифопоэтических представлениях древних славян дому отводилось чрезвычайно важное место. Он осмыслялся как «мир, приспособленный к масштабам человека и созданный им самим».

Жилище было по преимуществу носителем признака «внутренний»: оно оберегало человека от невзгод внешнего мира, создавало атмосферу безопасности, определенности, организованности, противостоящей внешнему хаосу. Дом сравнивался с матерью, которая кормит и охраняет дитя, а также с материнским чревом, с наседкой, защищающей цыплят. Закрытое, обжитое пространство, где главенствовали атрибуты дома: постель, печь, тепло, издавна осмыслялось как женское, в отличие от неуютного холодного внешнего мира, в котором главную роль играл мужчина - землепроходец, строитель, завоеватель. Постоянно подчеркивались такие признаки дома, как прочность, неподвижность («мой дом - моя крепость»), одушевленность («полна горница людей»). Человеку нужен был дом, соединяющий небо и землю.

В доме четыре стены обращены к четырем сторонам света, а фундамент, сруб и крыша соответствуют трем уровням вселенной (преисподняя - земля - небо). Части дома, которые претендуют на роль сакрального центра, в топографическом отношении занимают, как правило, периферийное положение. Наиболее почитаемым местом является красный угол <http://www.pagan.ru/k/krasnyjugol0.php>, однако не менее значима и расположенная по диагонали от него печь <http://www.pagan.ru/p/pech-0.php>. В некоторых обрядах дом символизируют стол <http://www.pagan.ru/s/stol0.php>, порог <http://www.pagan.ru/p/porog0.php>, матица или место под серединой матицы. Окно и печная труба противопоставлены двери как выходы из жилища, через которые осуществляются контакты со сверхъестественным миром. В обрядовой поэзии переселение человека (например, вышедшей замуж <http://www.pagan.ru/b/brak0.php> девушки) в новый дом уподобляется смерти <http://www.pagan.ru/s/smert0.php>. И наоборот, гроб <http://www.pagan.ru/g/grob8.php> (домовина) рисуется в похоронных <http://www.pagan.ru/p/pohorony0.php> обрядах и причитаниях как жилище, в которое человек переселяется после смерти.

Согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» В. И. Даля слово «дом» означает в русском языке не только «строение для жилья» или «избу со всеми ухожами и хозяйством», но и «семейство, семью, хозяев с домочадцами».

По мнению Е.М. Мелетинского, литература генетически связана с мифологией через фольклор, который представляет собой связующее звено в культурном пространстве веков. По словам Мелетинского, дом в волшебной сказке - это ритуальный социум, из которого сверхъестественные силы изымают человека и отправляют по магическому маршруту. Сказка, в силу специфики жанра, не располагает никакими топографическими сведениями, но дорога в ней, по которой высшие силы ведут человека, направлена в потусторонний мир. Граница между «здешним» миром и «потусторонним» (домом и волшебным царством, жизнью и смертью) - охраняема. Страж границы охраняет вход в потусторонний мир. В него попадет только достойный, и это определяется с помощью разного рода испытаний.

Как известно, начало волшебной сказки - это оставление дома родного, привычного, любимого. Изначально в нем «все было хорошо»: «Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сыночек маленький». Если герой сказки - социально ущемленный персонаж, то живется ему в своем доме плохо: «У мачехи была падчерица да родная дочка; родная что ни сделает, за все ее гладят по головке да приговаривают «Умница». А падчерица как ни угождает - ничем ни угодит, все не так, все худо,… у мачехи каждый день слезами умывалась».

Сказочный сюжет безусловно предполагает, что герой должен покинуть дом, но что побуждает его так поступить в поверхностном «видимом» плане сказки скрыто, тем не менее не вызывает вопросов ни у рассказчика, ни у слушателя. Причины могут быть самые разные: героя выгоняет вредитель, герой отправляется что-либо искать или герой нарушает запрет покидать дом.

Самым тесным образом с мотивом Дома в волшебной сказке связан мотив Дороги. Покинувшему Дом человеку нужно пройти, преодолеть какой-то путь и прийти в определенную точку, противоположную Дому (социуму) - в точку, где человеческий и потусторонний мир сходятся вместе, где происходит самое важное - собственно преодоление и перерождение. Перемещение героя в специфическом сказочном пространстве, его маршрут, путь, Дорога и составляют ось сказочного повествования. Конечная цель путешествия - независимо от причины, по которой герой отправился этой Дорогой, - находится очень далеко, в «другом», «ином» царстве.

Образ дома, мотив дороги, как известно, обладают большой устойчивостью в русской литературе. В своей работе «Смысловое пространство гоголевского города» Ю. Манн приходит к выводу, что Н.В. Гоголь в цикле рассказов «Миргород» «рассекает городские дома по вертикали, от чердака или мансарды до подвала». Таким образом, вертикальный разрез дома давал проекцию города со всеми его свойствами: соединяемость, объединенность всех при разъединении и изолированности семей и лиц (на каждом этаже обитали люди определенного социального уровня); перемещение с одного этажа на другой как эмблема успехов, удач, трагедий - словом, всей жизни. Так или иначе, у Н.В. Гоголя дом представал городом в миниатюре, с той только разницей, что горизонтальная перспектива была заменена вертикальной (вместо престижных районов или улиц - престижные этажи).

«Окна - это своего рода глаза домов», - отмечает в своем исследовании Ю. Манн, отсылая к образу дома из «Майской ночи, или утопленницы»: «Возле леса, на горе, дремал с закрытыми ставнями старый деревянный дом; мох и дикая трава покрывали крышу...». Сходство окон с глазами продолжено другими уподоблениями: мха и травы с волосами, а всего дома с человеком. Дома, как и люди, способны к перемене настроения, что отражается, прежде всего, во «взгляде» окон. «Вместо мрачных ставней глядели веселые стеклянные окна и двери». Но в Петербурге от веселости окон не осталось и следа: они преследуют, смотрят с затаенным недоброжелательством. О Вакуле, попавшем в столицу: «...Все домы устремили на него свои бесчисленные, огненные очи и глядели...». О Пискареве в «Невском проспекте»: «Четырехэтажный дом, все четыре ряда окон, светившихся огнем, глянули на него разом...». Характерно, что когда Акакий Акакиевич приближался к роковому месту (площади), «печально чернели с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки». Город словно закрыл глаза, не желая видеть беды, которая подстерегает человека. В «Невском проспекте» в сумеречный час «из низеньких окошек магазинов» начинают выглядывать «те эстампы, которые не смеют показаться среди дня». Окно, как дурной или исполненный гипнотической силы глаз, источает опасный соблазн или угрозу.

«Романтический дом - это дом с занавешенными окнами». Таинственность городской жизни, интимность и причудливость индивидуального существования - все это надежно укрыто стенами, ставнями, перегородками, ширмами, занавесками, гардинами. Отсюда мучительное желание героя одного из петербургских отрывков Гоголя «Фонарь умирал» заглянуть в щель оконных ставень - мотив, который затем найдет свое развитие у Достоевского. Первыми русскими теоретиками дома были славянофилы. Им удалось осмыслить архаическую модель жилища в ее целостности, а также придать ей определенную аксиологическую и идеологическую направленность. Их концепция во многом опиралась на мифопоэтические представления русского народа. Однако непосредственно славянофильская «теория дома» складывалась в ходе умственного движения 30-х годов XIX века.

В атмосфере господствующего в ту пору романтизма нашлось место для противопоставления патриархального и цивилизованного жилища. Описания первого можно было найти у А.С. Пушкина («Дубровский», «Капитанская дочка»), Н.В. Гоголя («Старосветские помещики»), позднее у Даля («Вакх Сидоров Чайкин», «Павел Алексеевич Игривый», «Отец с сыном»), Григоровича, И.С. Тургенева и многих других писателей, обращавшихся к изображению жизни провинциальных помещиков, крестьян или купцов. Противоположный тип жилища - благоустроенная городская квартира, особняк или дача - появляется в русской литературе начиная с «Писем русского путешественника» Карамзина, который во многом явился первопроходцем, привившим русскому читателю вкус к европейской оформленности.

В 40-е годы интерес к бытовому удобству и изяществу возрастает: на страницах петербургских журналов и альманахов появляются физиологические очерки А. А. Бушицкого о жизни столичных немцев и о роскошных дачах в пригородах Петербурга. Главными адептами фешенебельности (оба эти слова впервые вошли в употребление в середине 40-х годов и не раз вызывали гнев и насмешки из лагеря «Москвитянина») были И. И.Панаев, В. П. Боткин и А. В. Дружинин. Отчетливое противостояние двух образов Дома, на которое к концу «замечательного десятилетия» (1838-1848) наложились две законченные культурные концепции - западническая и славянофильская - позволило Гончарову в «Обыкновенной истории», а затем в «Обломове» создать емкие незабываемые образы жилищ, которые олицетворяют два противоположных уклада русской жизни, «почвенный» и «европейский». Это Грачи или Обломовка, с одной стороны, и дома Петра Адуева или Штольца, - с другой.

В конце 20-х годов XX столетия В. Ф. Переверзев определил основную коллизию романов Гончарова как конфликт двух миров - «мира коттеджа» и «мира ковчега». Действительно, два противоположных идеала личной и общественной жизни, культурных традиций и бытовых навыков, изображенные романистом, нашли свое воплощение в образах обжитого пространства, обладающих большой силой обобщения. «С одной стороны - в самом деле «коттедж»: петербургская квартира, усадьба или дача, в которой человек предоставлен самому себе; удобство и изысканность жилища являются залогом внутреннего гармоничного развития личности. С другой стороны - дом, где, как в Ноевом ковчеге, живут общей, роевой жизнью родители, дети, слуги, нянюшки, родня, приживалки, где человеку невозможно уединиться и спрятаться от глаз людских, да и неприлично это, не принято».

Подобно библейскому ковчегу, такой дом призван был спасать укрывшихся в нем людей от враждебных стихий - сперва природных, затем общественных: от непогоды, поветрий, недугов, от смуты и от сопутствующей прогрессу нестабильности. В том жилище зачастую неудобно, «тесно», комфорту не придается особого значения - зато, как гласит пословица: «В тесноте, да не в обиде».

На основании сказанного можно было бы утверждать, что для человека, обитавшего в культурно-идеологическом горизонте, способном породить славянофильское учение, идеалом Дома был ковчег, если бы не одно обстоятельство. Ковчег - это корабль. При всей своей спасительной прочности он движется и переносит человека из одного царства в другое, из одной эпохи в другую, обеспечивая лишь временную стабильность в глобальных бытийных переменах. По древним мифологическим представлениям, корабль означал средство перемещения в иной мир, в царство смерти. Герои народных эпосов, ищущие не трансцеденции, не преображения, а, возвращения к исходному порядку, не могут стать корабельщиками. Образ корабля способен появиться в сознании народа лишь в эпоху дестабилизации, как, например, в новгородском былинном цикле или в сказаниях старообрядцев.

Славянофилы 40-х годов прошлого столетия сумели претворить трудноуловимую привязанность к определенному типу жилища в довольно стройную, монолитную концепцию Дома, который правильнее было бы назвать не ковчегом, а гнездом, роль которого - обеспечить безопасность семьи от враждебных внешних сил под спасительным прикрытием, под Кровом.

В доме-гнезде, как в освещенном Богом Ковчеге, обязательно найдется место для сакрального пространства. Иногда это целая комната («образная» у князя Пожарского в драме Константина Аксакова «Освобождение Москвы в 1612 году»), иногда красный угол, киот с образами и лампадами. В других случаях сакральные акценты выводятся за пределы дома и становятся постоянными признаками окружающего пейзажа. Таким образом, создается впечатление, с одной стороны, отождествленности с «нашим» миром - православной «святой Русью», а с другой - защита от невзгод переводится в метафизическую плоскость Спасения. Сакрализация жилого пространства непосредственно вытекала из романтической идеи универсального синтеза, всеединства различных духовных и материальных начал, которого, по мысли славянофилов, можно было достичь, если превратить религию в центральную силу, объединяющую вокруг себя все другие культурные ценности.

Однако если в общей славянофильской концепции духовной культуры религия занимала центральное место, то в частной концепции Дома на первый план выдвигалось не религиозное, а семейное начало. В исторических трудах Константина Аксакова, в <