Императивность морали в концепции индивидуального отношения к ней

В протесте против внешней принудительности морали может выражаться индивидуализированное отношение к бытующим нравам. Протест может быть вызван также служебным, лицемерным подчинением общественным нормам. Самоценность морали интерпретируется как её неподвластность извне данным и самодостоверным нормам и правилам, как то, что она сама себе устанавливает правило. К этому направлению относят С.Л. Франка. В статье "Нравственный идеал и действительность" (1913г.), специально посвящённой идеалистической нравственной теории, он изображает возможности и пределы тесной глубинной взаимосвязи живой человеческой личности и "автономной" идеалистической нормы. Из возможных вариантов этической теории "натурализму", т.е. отождествлению нравственного идеала с каким - либо объективным явлением (воля Бога или иллюзия, рождаемая психофизической организацией человека), предпочтительнее "идеализм" в силу устанавливаемой им независимости нравственного идеала от эмпирической действительности [40, с.173]. Но, вместе с тем, "идеализм" видит нравственный идеал излишне абстрактно, не учитывает неразрывной связи идеала и осуществляющей его нравственной воли, что побуждает С.Л. Франка отождествить обоих таким образом, что всесовершенный идеал как бы поглотит, подчинит себе личную ограниченную волю нравственного деятеля. Эта позиция, которой придерживался Гегель, и которую Франк называет "этическим реализмом", предполагает реальное участие универсального нравственного идеала в земной, эмпирической жизни: с абсолютным идеалом связана каждая отдельная личность, всё человечество в целом, даже вся "органическая и космическая жизнь" (лишь отчасти) ощущает разлитую в себе абсолютную нравственную волю [40, с.182]. Такое понимание "автономной" этики, если оно провозглашает нормы, не призывает на борьбу с эмпирической действительностью, но "говорит к сердцу" человека, побуждает его к творческому (т.е. созидательному) самораскрытию органически присущих ему "нравственных сил коллективного бытия" [40, с.184]. Возникающая здесь проблема соотношения личной ответственности и преклонения перед коллективным моральным умонастроением снимается относительностью всякой "рациональной" формулировки нравственной нормы, лишь частично приближающейся к абсолютному Добру: личное нравственное самоопределение может увидеть "относительную правомерность" общественного авторитета и с радостью согласиться с ним (в силу своей сопричастности ему через разлитое абсолютное Добро).

Исходя из предпосылок отечественной философской традиции, С.Л. Франк усовершенствовал понятие автономии нравственного сознания, конструируя свою, смягчённую, версию этики долга. Следует отметить необыкновенный нравственный оптимизм этой конструкции, предполагающей основной движущей силой нравственной воли уважение к идеалу: проблему зла и ограниченного действия абсолютного добра в эмпирическом мире Франк выносит за скобки своего размышления.

Из таких предположений могут развиваться разные линии рассуждения: императивность морали в либерализме, в концепции индивидуально-творческого самовыражения личности, в революционно-критическом отношении к реальности и в неомарксизме.

Наиболее полно и чётко идеи либеральной морали и либерализма как политико-правового течения проявились в творчестве И. Канта. Его по праву называют философом свободы. Этика определяется Кантом как наука о законах свободы. Действия по законам свободы, т.е. свободные действия возможны при условии, что они независимы от каких-либо принципов, основывающихся на опыте, или от целей, имеющих практический результат. Это - действия, основывающиеся исключительно на рациональных основаниях. Поэтому при том, что в этике есть эмпирическая часть, которую Кант называет "практической антропологией", она должна начинаться с метафизики - метафизики нравов, или "чистой моральной философии", совершенно свободной от какого бы то ни было эмпирического содержания. Метафизика нравов вскрывает первопринцип морали, и на этой основе строится эмпирическое изучение нравственности. Кант различает "вещи в себе" (сущность вещи) и явления. По Канту, "вещь в себе" непознаваема для теоретического разума. Нельзя познать сущность Бога, свободы, бессмертия души. Но то, что недоступно для теоретического разума, находит познание в моральном сознании. Когда мы пытаемся познать сущность вещей, мы сталкиваемся с неразрешимыми противоречиями (антиномиями). С помощью теоретического разума можно доказать, что Бог, свобода, бессмертие души есть, и что их нет. Когда теоретический разум впадает в агностицизм, тогда на помощь приходят моральное сознание, "практический разум", которые вселяют веру в эти непознаваемые вещи. Человек может определяться в своей воле субъективно, т.е. произвольно выбирать себе правила совершения поступков. Субъективные правила воления Кант называет максимами. Обычно человек избирает максиму сообразно со складывающимися условиями жизни, по склонности или по неведению. Максима является моральной, если она согласована с нравственным законом и определена человеком на основе осознания им нравственного долга. Человек должен стремиться к тому, чтобы максима его поступка могла стать частью всеобщего законодательства, и он способен согласовывать свои индивидуальные максимы с нравственным законом благодаря тому, что он свободен. В отличие от субъективного принципа, объективный принцип задается разумом и потому является велением. Объективный принцип веления Кант называет императивом. Это постулат морального сознания, он никак и ниоткуда не выводится. Мыслитель исходит из идеи прогресса человеческого общества, в том числе прогрессивного развития морали. По Канту, каждый человек думает, что он уникален, исключителен и поэтому может нарушить категорический императив. Чтобы этого не произошло, человек нуждается в принуждении, то есть в законе, который бы усмирял тех, кто не желает соблюдать свободу других. Этот закон должен быть справедлив, но поскольку он создан человеком с присущими ему антиномиями, то законы эти не будут идеальны и абсолютны, но всё же надо стремиться к наисовершеннейшему государственному устройству, ведь цель - ничто, а стремление - всё. Кант разграничивает моральное и легальное поведение, право с объективной стороны и право с субъективной стороны. Моральным можно назвать такое поведение, которое продиктовано внутренним сознанием долга. Правовое поведение основано на выполнении предписаний закона, независимо от того какими были внутренние мотивы субъекта. Моральное поведение - сфера мотивов, в основе которой лежит особая моральная справедливость. Право - внешнее поведение; в основе его - внешние проявления воли. Здесь мотивы не важны. Власть не должна указывать, как поступать личности, и не должна регулировать свободу мысли. Государство не может задавать этические каноны. В сферу мотивов поведения, душевных побуждений, по Канту, государство не должно вмешиваться, нельзя заставлять человека быть счастливым и свободным. Право с объективной стороны заключается в подчинении всех общему моральному закону, а право с субъективной стороны характеризуется тем, что каждый должен согласовывать свой произвол (свободу) со свободой (произволом) каждого другого человека. С другой стороны, Кант связывает нравственность и право, так как в основе права заложен нравственный принцип категорического императива, но мир права и мир морали нельзя отождествить, так как они автономны. Либеральная мораль покоится на законе. Пока он не нарушен, человеческое общество будет нормально функционировать.

Мораль можно понимать как способ независимого, неподражательного, индивидуально-творческого самовыражения личности. Об этом писали: один из основателей философии жизни Ф. Ницше; экзистенциалисты, из числа которых можно упомянуть Ж.П. Сартра, М. Хайдеггера и Н.А. Бердяева, а также писателя А.И. Солженицына.

Согласно учению экзистенциализма, экзистенция - это сугубо индивидуальное, неповторимое личностное бытие, заинтересованность в котором составляет основной долг человека: он должен хранить свою экзистенцию, сделав радикальный выбор в пользу этического существования (где главным является различение добра и зла и сознательное следование добру), и тем самым оценить непреходящее, абсолютное значение своей личности и индивидуального выбора, независимых от социально-культурных и исторических обстоятельств. Вопрос о божественной инстанции, апелляция к которой либо обязательна, либо, напротив, категорически запрещена, не только делит экзистенциалистов на два лагеря - религиозный и атеистический, но и прямо сказывается на трактовке моральных норм: так называемый атеистический экзистенциализм, особенно сартровский, принципиально антинормативен. Несмотря на все различия во взглядах экзистенциалистских мыслителей, общим для них является утверждение абсолютной значимости личностного начала в человеке, его выбора, ответственности и свободы. Человеческое бытие не может быть выведено ни из каких мировых процессов и не зависит никоим образом от внешней реальности. Человек, как говорит Сартр, это абсолют, хотя и "абсолют несубстанциальный". Это значит, что и само человеческое бытие не содержит в себе никаких свойств и характеристик априори, из которых можно было бы вывести какие-то строго определенные предписания для поведения. Эта антинатуралистическая и антисубстанциалистская установка нашла свое наиболее полное выражение в сартровской формуле: "человек - это ничто", мыслитель уверен, что человек "осужден быть свободным". Ничто не может ни обосновать, ни "извинить" человеческого поступка, ни повлиять на него - ни "Я", ни характер, ни психофизические особенности, ни среда; его поступок - его выбор. Эта абсолютная "неоправдываемость" человеческого существования сродни его полной случайности, а значит и свободе. Сартр в своем основном философском труде "Бытие и ничто" ставит вопрос о ценностях, которые "не записаны в вещах", т.е. не выводимы из какого бы то ни было вида сущего, а прямо творятся человеком. Причем это творение есть одновременно и выбор определенного образа мира, за что человек конечно же несет полную, не отменяемую и не разделяемую ни с кем и ни с чем ответственность ("человек несет на своих плечах всю тяжесть мира"). И потому такого рода тотальная ответственность не может не сопровождаться чувством тревоги, ибо ничто не гарантировано. Единственно, чем должен быть озабочен человек, так это тем, чтобы его действие было авторизовано (это он выбрал, он сделал, он поступил и т.п.), а значит и свободно. Понятно, что при отсутствии фиксированного и объективного критерия (вопрос о котором опять-таки, по логике экзистенциалистов, неправомерен) доктрина допускала различные толкования, в том числе и солипсистские. Этот вопрос так и остался экзистенциалистами непрояснённым. В работе Сартра "Записки о морали" была подтверждена мысль о первичности онтологии перед этикой, укоренённости морали в онтологических структурах, но отвергалась их тождественность. Так онтология выявляет различные способы существования, в том числе подлинное и неподлинное (и равную ответственность человека за то и другое), но, как указывает Сартр в этой работе, переход от неаутентичного способа существования к аутентичному предполагает значительную перестройку сознания, которую он сравнивает с "обращением". Основные моменты обращения, а, стало быть, и моральности, таковы: принятие на себя полной ответственности за все свои проекты, даже принятые на иррефлексивном уровне как за свободно выбранные (мои цели желаемы мною - вот единственное и решающее основание быть ответственными за них); при обращении мир перестает быть объектом присвоения, теперь ставится цель его раскрытия; другой человек уже не есть предмет и субъект объективации (когда "ад - это Другой"), моральный субъект становится условием существования и раскрытия возможностей другого и не требует для себя от других ничего, даже уважения к своей свободе. Так на место конфликта, угнетения, посягательства на свободу другого и т.п. (отношений, бывших в центре внимания в работе "Бытие и ничто") встает великодушие. Мораль в целом - это не следование каким-то извне данным предписаниям, не стремление быть моральным, а осуществление конкретного эффективного действия, необходимого именно в данной ситуации (например, избавить общество от убийцы). Аутентичное действие, чтобы быть поистине моральным, должно практиковаться сознательно. Позиция моральности всякий раз заново завоевывается в каждой конкретной неповторимой ситуации. Поэтому не может быть никаких универсальных норм поведения, заранее известных целей деятельности и фиксированных обязанностей. Любые апелляции к общезначимой норме есть попытка ввести в свободный автономный акт внешний и чуждый ему элемент, иное, чем он сам, Другого. Другой - это либо скрытый проводник угнетения и насилия, либо олицетворение стремления уйти от ответственности, а чаще то и другое вместе. Другим является любое универсалистское предписание морали, которое не отдает должного ни человеку, выполняющему это требование, ни его конкретным проектам, ни его ситуации. Такая мораль абстрактна, она освобождает человека от риска и, следовательно, от ответственности, она - "способ выйти сухим из воды" и "спастись в абсолюте" как надежном убежище. Все категорические общезначимые предписания являются, в конечном счёте, посягательством на человеческую автономию. Никто заранее не знает, как поступать в каждом конкретном случае, и никто ничего не может предписывать другому. Мораль конкретна, она всегда есть живой, индивидуальный творческий опыт "делания".

Другой представитель экзистенциалистов (хоть он и позже открещивался от этого направления) М. Хайдеггер предлагал "слушать бытие", это значит, позволить бытию существовать подлинно, то есть дать ему возможность высказаться. "Слушать бытие" - это главная и самая трудная задача современного человека, не знающего ничего, кроме собственных амбиций, претендующего быть властелином мира и мерилом истины. Последняя, по Хайдеггеру, с одной стороны, предельно субъективизировалась, будучи удостоверяемой только в представлении субъекта, а с другой - объективизировалась, ибо соотносилась лишь с подвластным объективации и исчислению сущим, но тем самым человек оказался не только ограниченным сущим, но и подчиненным ему. Все это и привело современную европейскую цивилизацию к кризису. Так "слушать бытие" становится своеобразным императивом, несущим в себе и этический смысл. Однако кажущаяся логичной попытка истолковать онтологию как уже готовую этику отвергается Хайдеггером: сначала нужно захотеть и научиться практиковать экзистенциальное мышление, открыться бытию, научиться его слушать, и лишь потом ставить вопрос о моральных предписаниях. Лишь экзистенциальное мышление откроет новые горизонты, лишь в нём мы оказываемся в стихии свободы и истины, оно изменяет самого человека и его ориентации, расчищает пространство для новых возможностей. Поэтому некорректно и преждевременно ставить вопрос о каких-то новых и определенных моральных нормах, не пройдя через горнило этого мышления. Ясно, по Хайдеггеру, лишь одно: ждать каких-либо моральных целеуказаний можно только от бытия, и только в "слушании бытия" возможно преодоление таких характерных пороков современной американизирующейся цивилизации, как погоня за результатом (вытекающая из исключительной ориентации на сущее), тем более внешним.

Апологетами революционно-критического направления можно считать Ф. Энгельса, и Л.Д. Троцкого. Ф. Энгельс, в ходе систематизации их с Марксом общего мировоззрения в работе "Анти-Дюринг" (1878), а также в работах, написанных им после смерти К. Маркса, в особенности в письмах 90-х годов, отказывается от радикальной позиции, согласно которой мораль как превращенная форма сознания исчезает вместе с классовым обществом. Он полагает, что пролетариат исторически видоизменяет мораль, придает ей свою классовую форму, но не отбрасывает вовсе; пролетарская мораль противостоит буржуазной и является прообразом морали будущего. Он акцентирует внимание на относительной самостоятельности морали (в общих рамках форм общественного сознания), ее обратном воздействии на экономический базис. Мораль, считает он, обладает исторической инерцией, собственной логикой развития. Он формулирует очень важную мысль о моральной симптоматике, полагая, что моральное негодование не может считаться диагнозом социально-экономической "болезни", но, несомненно, может выступать в роли ее симптома, и тем самым намечая способ соединения, плодотворного сотрудничества этики с другими областями обществознания. Энгельс пользуется даже понятием действительно человеческой морали, которая появится тогда, когда исчезнут классовые противоположности и всякие воспоминания о них. Значительный вклад в марксистское осмысление морали как общеисторического феномена, в частности, проблемы происхождения нравственных идей, внес П. Лафарг, а также другие младшие друзья и соратники К. Маркса и Ф. Энгельса (А. Бебель, Г.В. Плеханов и др.).

Троцкий считает, что мораль больше, чем какая-либо другая форма идеологии, имеет классовый характер. "Общеобязательные" нормы морали тем менее действительны, чем более острый характер принимает классовая борьба. Высшей формой классовой борьбы является гражданская война, которая взрывает все нравственные связи между враждебными классами. "Общеобязательная" мораль заполняется на деле антагонистическим содержанием. "Нравственная норма становится тем категоричнее, чем менее она "общеобязательна". Солидарность рабочих, особенно стачечников или баррикадных бойцов, неизмеримо "категоричнее", чем человеческая солидарность вообще" [44]. Троцкий приходит к выводу, что моральные абстракции специально придумала буржуазия, чтобы держать в узде пролетариат, но со временем они прогнили и пришли в упадок, резко обострились противоречия. Синтезом империалистской мерзости для мыслителя является фашизм, как прямое порождение банкротства буржуазной демократии перед лицом задач империалистской эпохи. Революционный марксист не может даже приступить к своей исторической миссии, не порвав морально с общественным мнением буржуазии и ее агентуры в пролетариате. "Именно этот решительный, до конца продуманный, непреклонный разрыв большевиков с консервативной моралью не только крупной, но и мелкой буржуазии смертельно пугает демократических фразеров, салонных пророков и кулуарных героев. Отсюда их жалобы на "аморализм" большевиков" [44]. Средство может быть оправдано только целью. Но ведь и цель, в свою очередь, должна быть оправдана. С точки зрения марксизма, который выражает исторические интересы пролетариата, цель оправдана, если она ведет к повышению власти человека над природой и к уничтожению власти человека над человеком. Значит, марксистам позволено всё то, что действительно ведёт к освобождению человечества. Так как достигнуть этой цели можно только революционным путем, то освободительная мораль пролетариата имеет, по необходимости, революционный характер. Она непримиримо противостоит не только догмам религии, но и всякого рода идеалистическим фетишам, этим философским жандармам господствующего класса. Она выводит правила поведения из законов развития общества, следовательно, прежде всего, из классовой борьбы, этого закона всех законов. Вопросы революционной морали сливаются с вопросами революционной стратегии и тактики. Правильный ответ на эти вопросы дает живой опыт движения в свете теории. Диалектический материализм не знает дуализма средства и цели. Цель естественно вытекает из самого исторического движения. Средства органически подчинены цели. Ближайшая цель становится средством для более отдаленной цели. Троцкий считает, что каждый случай, в котором возникают моральные вопросы, должен рассматриваться, исходя из контекста нужности или полезности революционному движению. Даже в самом остром вопросе - убийство человека человеком, - моральные абсолюты оказываются совершенно непригодны. Моральная оценка, вместе с политической, вытекает из внутренних потребностей борьбы.

Неомарксизм - совокупность марксистских и марксистски ориентировочных течений, характеризующихся критическим отношением, как к капитализму, так и к "реальному социализму" и его "марксистско-ленинской" идеологии. Настоящим ядром "неомарксизма" - и в организационно-практическом и в идейно-практическом планах - явилась Франкфуртская школа, которая сложилась в конце 20-х - начале 30-х годов на базе Института социальных исследований при университете во Франкфурте-на-Майне. В ее состав вошли М. Хоркхаймер, Т.В. Адорно, Ф. Поллок, Г. Маркузе, Э. Фромм и др. После Великой Отечественной войны они продолжили свою работу в Институте, где вокруг них сформировалось новое поколение сторонников "неомарксизма" - А. Шмидт, Ю. Хабермас, А. Валмер и др. Неомарксизм развивается вне рамок традиционного марксизма, он тесно связан с особенностями умонастроения западноевропейской левонастроенной интеллигенции послевоенных лет, со всей исторической ситуацией этого времени, которая характеризовалась победой антифашистских, демократических сил в войне, широкой верой в общественный прогресс, гуманизм, свободу, равенство. Казалось, что экономический подъем тех лет ("немецкое чудо"), достижения научно-технической революции дают все основания для социального оптимизма. Умонастроение левонастроенной интеллигенции, особенно в таких странах, как Франция, Италия, где ее влияние было особенно велико, отражало ощущение кризиса культуры, неприятие отчуждения, буржуазности, стремление осуществить кардинальные изменения в самом образе жизни людей. И в то же время для этих настроений были характерны разочарование, тоска из-за несбывшихся надежд на радикальное преобразование общества после разгрома фашизма. Еще не был снят вопрос о том, как и почему фашизм сумел овладеть умами масс, оказать на них такое воздействие и вообще получить столь широкое распространение. В раздумьях над этими вопросами критике подвергалась вся традиционная культура, особенно культура буржуазного общества, лишающая индивида внутренней свободы, наделенная "угнетательской", подавляющей функцией. Критический пафос по отношению к этой культуре возник уже во второй половине XIX в., но опыт фашизма, второй мировой войны, как бы выносил окончательный приговор, показав воочию, сколь сильны функции подавления социальной и биологической сущности человека этой культурой. Если раньше предлагалось дополнить учение Маркса той или иной философией, то теперь происходит подлинное открытие Маркса как философа. В 1953 г. широкому читателю стали доступны вновь изданные работы молодого Маркса, прежде всего его "Экономическо-философские рукописи 1844 г.". Возникает целая литература о взглядах молодого Маркса, идут дискуссии, в которых противопоставляется Маркс-философ Марксу-экономисту, взгляды молодого Маркса взглядам зрелого, взглядам Энгельса как сциентиста, Ленина как политика, прагматика и т.д. Он является в одежде философа и нравственного пророка с радостными вестями о человеческой свободе, имеющей силы за пределами узкого круга класса, партии или фракции. Неомарксисты более гуманно подходили к революционным преобразованиям. В соответствии с суждением Маркузе, социальной революции должны предшествовать "революция человека" (его великий отказ участвовать в игре капиталистического потребительского общества, отказ признавать своими те потребности, которые индустриальное общество навязывает всем), отказ от "одномерного сознания" (оно присуще личности, ориентирующейся на деформированные современным капитализмом потребности, конформиста, утратившего критическое отношение к действительности. При господстве "одномерного сознания" "одномерный человек" этого общества не способен ни выработать, ни даже воспринять то революционное социалистическое сознание, которое, согласно, марксизма-ленинизма, является непременным условием и предпосылкой пролетарской социалистической революции), которое навязывается каждому средствами массовой информации, от тех норм господствующей морали, которые интегрируют людей в это общество и, наконец, индивидуальный бунт каждого, кто с помощью понимания подлинного марксизма разгадал коварный, прикрываемый демократическими правилами игры механизм буржуазного господства. Неомарксисты утверждали, что нашли единственно эффективный - третий путь, между эталитаризмом, потребительским западным обществом и реально существующим социализмом. Для этого, по их мнению, надо покончить с увеличением эталитаризма и больше заниматься морально-политическим просвещением масс в духе идей "неомарксизма". Третий путь неомарксистов, по существу сводится к своего рода моральной и культурной революции, которая упразднила бы разложившуюся идеалистическую систему либерализма и заменила бы ее новой культурно-идеологической надстройкой со здоровой жизнеутверждающей этикой. Такая революция дала бы, на их взгляд, западному обществу новое дыхание. Идеализм подобных соображений предполагал моральное обновление на базе системы производственных отношений, основанных на частной собственности. Также неомарксисты предполагали, усилить миссионерскую роль католической церкви, для морального и духовного возрождения, в результате чего, должна возродиться сила раннего христианства и западноевропейские народы вновь поднимутся на духовную высоту. В том числе, одной из своих идей они выдвигали учение о "культурной борьбе" или "культурной войне", утверждая, что издревле существует культурная модель общества, которая, начиная с эпохи раннего христианства, уступала место нынешней идеологии, но сейчас эта модель в возрожденном виде, призвана вновь занять свое место в мире.