Коллективизация и здравоохранение на селе.

В дореволюционный период состояние сельской медицины было совершенно удручающим. Об этом свидетельствует исследования выдающегося врача, земского деятеля и министра земледелия в первом составе Временного правительства А.И. Шингарева, который в 1907 году на основе непосредственных наблюдений выпустил работу с говорящим названием: «Вымирающая деревня: опыт сан-экономического исследования двух селений Воронежского уезда». Шингарев отмечал, что в земско-медицинской организации Воронежского уезда оба исследуемых им селения, Ново-Животинное и Моховатка, относились к городскому врачебному участку, до которого было 25 верст, и амбулаторией которого жители могли пользоваться лишь по временам, приезжая на базар в Воронеж.

Врачебной помощью оба селения имели возможность пользоваться также и в находящейся в 12-13 верстах амбулатории Рамонской лечебницы, но прием больных

производился там только два раза в неделю. В 1897 г. в дерене Гнездилово в 5 верстах по постановлению земского собрания открылся новый постоянный врачебный пункт, с амбулаторией на 6 коек, где принимались больные. Но в итоге даже к началу ХХ века своих медицинских учереждений в обоих селениях, насчитавающих свыше 1000 жителей (в Новоживотином – 664 человека и Моховатке – 399 человек) попросту не было.

Экономическая ситуация также являлась крайне непростой: малоземелье, значительный процент безлошадных хозяйств, примитивная техника обработка земли логичным образом приводили к ухудшению здоровья населения. Шингарев писал в своей работе, что «питание жителей здесь, как мы установили, недостаточное, а это сказывается прежде всего на более слабых элементах населения – детях и стариках». Так, в январе 1901 г. Шингарев лично произвел медицинский осмотр всех школьников. Из 33 человек только 5 учеников (15,1%) оказались здоровыми. У остальных 28 школьников было отмечено 39 болезненных форм: костоед зубов -12, малокровие -6, головная боль -4, неправильное положение плеч -9, искривление позвоночника – 2 и т.д.

Широкое распостранение получили венерические заболевания, прежде всего сифилис, связанные с тем, что мужское население в зимнее время занималось отходами на промыслы. Шингарев приводил следующие данные: в Ново-Животинном было 41 и в Моховатовке 20 случаев заражения сифилисом, 4.5% из всех случаев заболеваний.

Общее отсутвие медицинской помощи приводило к тому, что деревенские жители массово обращались к народной медицине и самолечению. Шингарев писал: «Там, где участковая медицина стоит недостаточно высоко, как например в организации акушерской помощи или там, где она бессильна, в массе тяжелых хронических заболеваний, выступает на первый план собственная народная медицина и ее представители. Чуть ли не каждая старая бабка в Ново-Животинном и Моховатке – бабка-повитуха, оказывающая роженицам помощь нисколько не задумываясь над собственным незнанием, и с крайней неохотой допускающая роженицу обратиться к врачебному персоналу... Сообразно господству бабок родовспоможение обставлено необычайно примитивно, как и везде в русской деревне. Рожают бабы на лавке или на соломе на полу. Иные роженицы отправляются в баню. Роды в банях отмечены в 6 семьях Животинного и в 7 Моховатки. Если припомнить курную баню- землянку Животинного, то можно представить в каких условиях приходится рожать. В трудных случаях бабки мудрят и предпринимают целый ряд воздействий – рожениц пугают,

долго водят по избе, подвешивают на полотенцах и встряхивают, спускают с печи вниз головой, ставят на колени и пр.».

Таким образом на примере описания Шингарева видно, что состояние сельской медицины было весьма удручающим. После Октябрьской революции 1917 г. на протяжении более чем десятилетия ситуация оставалась практически неизменной. Резкий перелом наступил лишь с началом коллективизации. Не умаляя негативных эффектов, которые вызвало насильное обобществление хозяйств, высылка кулаков и административное принуждение, одновременно нельзя не отметить и позитивные изменения в социальной жизни села, в том числе и медицинском обеспечении. В начале 1929 г. нарком Семашко заявил, что колхозы и совхозы, которые становятся центрами агрокультуры для окружающего населения, должны превратиться и в центры санитарной культуры. Считая, что «колхоз должен стать очагом оздоровления в деревне», Н.А. Семашко утверждал, что колхозы и совхозы продемонстрируют образец того как нужно строить новый здоровый быт.

На совещании Наркомздрава в конце 1929 г. Семашко открыто описывал крайнюю недостаточность сельской медицинской сети, особенно числа коек, слабость ее материальной базы, неблагоприятные условия работы и недостаточное материальное обеспечение медицинских работников. В результате совещание Наркомздрава сочло целесообразны прямое участие колхозов и совхозов в расходах по строительству и содержанию медицинских учереждений, внедрение в жизнь принципа преимущественного обслуживания в сельских медицинских пунктах членов совхозов, колхозов и батраков. Всего через несколько лет проводимой политики появились первые положительные результаты.

В 1937 году сотрудником Всесоюзного научно- исследовательского института экономики сельского хозяйства К.М. Шуваевым была выпущена работа, посвященная анализу социально-экономических изменений, произошедших в деревнях Ново-Животинное и Моховатка со времени описания А.И. Шингарева в 1907 году. В частности, отмечалось, что в 1936 году в Ново-Животинном был открыт родильный дом.

В январе 1937 г. было закончено строительство Ново-Животинновской аптеки, в планах стояло открытие зубоврачебного кабинета и стационара на 7-10 коек. В работе Шуваева также отмечалось, что в 1935 г. врачи С.Е. Гальперин и Г.А. Берлин из Объединенного Государственного Московского дерматовенерологического института и Воронежского областного кожно-венерологического института провели углубленное обследование указанных селений. Одним из главных пунктов этого медицинского исследования стала Рамонская больница. Вот что они писали по результатам своего исследования: «В центре района, в Рамони, уже нет жалкой больнички на 20 коек для сифилитиков, с одним обслуживающим ее врачом. Теперь в Рамони имеется больница, развернутая в трех больничных корпусах, с хирургическим, гинекологическим, родильным, терапевтическим и инфекционным отделениями. Кроме того, в отдельном корпусе расположена амбулатория, в двух домах прекрасные квартиры для врачей. Все эти здания расположены в чудесном парке, спускающемся к реке. В этой больнице работает семь врачей по разным специальностям, к их услугам имеется рентгеновский кабинет, санитарно- бактериологическая лаборатория, физиотерапевтические установки и малярийный пункт. Но среди 70 коек нынешней Рамоньской больницы нет ни одной койки для сифилитиков. В таких койках уже нет надобности. Помимо рамоньонской больницы, лечебная сеть района состоит из двух сельских больниц, четырех врачебных амбулаторий, пяти фельдшерских пунктов, женской и детской консультаций, имеется двое постоянных яслей на 40 детей, 48 сезонных – на 1800 детей и один детский санаторий. Всего в районе работает 17 врачей и 31 человек среднего медперсонала».

Важно подчеркнуть, что пример Моховатки и Ново-Животинного был не частным случаем, а отражением общей тенденции в сельском здравоохранении. Современные исследователи доказывают, что коллективизация подстегнула формирование и развитие широкой сети медицинских учреждений по нескольким причинам. Во-первых, возможности колхозной системы позволяли аккумулировать значительные материальные средства, часть которых использовалась для финансирования деревенских медучреждений. Во-вторых, эффективное функционирование колхозов предполагало создание и поддержание в них «здоровых социально-бытовых условий», для чего требовалось расширять и укреплять здравоохранение на селе.

В результате уже в начале 1930-х гг. значительно возросли расходы государственного и местных бюджетов на функционирование новых медицинских учреждений в деревне.

Новый импульс сельская система здравоохранения получила во второй половине 1930- х гг. В это время в связи с либерализацией государственной аграрной политики (в частности, со смягчением налогового бремени на колхозное крестьянство) и постепенной нормализацией социальной обстановки в деревне появились возможности для дальнейшего расширения сети медицинских заведений.

В апреле 1938 года Наркомздравом было принято важное постановление «Об укреплении сельского врачебного участка». Согласно ему подчеркивалось, что сельский врачебный участок является основным звеном медико-социального обслуживания на селе. Улучшались материально-бытовые условия жизни сельских врачей, они обеспечивались бесплатными квартирами, коммунальными услугами, транспортом для разъездов по участку. Врачебные амбулатории и больницы были переведены с сельского на районный бюджет. Дополнительно к существующим по всей стране открылось 11 тысяч новых фельдшерских пунктов.

Еще более заметным было улучшение ситуации на региональном уровне. В южных районах Ростовской обл. в 1940 г. насчитывалось 132 больничных учреждения против 35 в 1913 г., а общее число больничных коек в сельской местности возросло с 340 до 1700. В тоже время, состояние множества сельских больниц, амбулаторий, роддомов и других подобных заведений в течение 1930-х гг. трудно назвать удовлетворительным, равно как и качество медицинского обслуживания, причиной чего являлись острый дефицит средств и медикаментов, халатное отношение медперсонала к своим обязанностям, невнимание местных властей к нуждам здравоохранения. В частности, летом – осенью 1937 г. Ростовский обком ВКП(б) по итогам проверок констатировал в райбольнице Целинского района «взяточничество, разложение врачебного персонала, преступное отношение к больным, повлекшее большую смертность» (с 1 января по 14 июля 1937 г. здесь умерли 36 больных из 553 поступивших в больницу), а райбольница Чернышевского района характеризовалась как «грязная и запущенная», где «орудуют ничего не понимающие в медицине люди».

Несмотря на это в 1930-х гг. наблюдались существенные сдвиги в борьбе за здоровье населения деревни и оздоровление сельского быта. В 1930-х гг. произошло заметное улучшение санитарно-гигиенических условий. В целом, можно утверждать, что развернутая на рубеже 1920-х – 1930-х гг. коллективизация, несмотря на весь ее противоречивый характер, выступила в качестве мощного стимула развития на селе и в деревне сети медицинских учреждений. Сформированная колхозная система позволила сконцентрировать материальные и людские ресурсы села и в известной мере направить их на решение социальных проблем, в том числе на медицинское обслуживание крестьянства. Несмотря на дефицит медицинских кадров, имевшее место халатность и злоупотребления, медицинское обслуживание превратилось в неотъемлемый сегмент деревенской жизни 1930-х гг.

Репрессии в системе здравоохранения и высшем медицинском образовании

В 1930-е гг. поиски «вредителей» и шпионов в медицинской среде обернулись массовыми репрессиями против руководителей Народного комиссариата здравоохранения СССР и РСФСР, директоров и сотрудников научно-исследовательских институтов и медицинских вузов, руководителей лечебных учреждений и рядовых врачей. Публичное осуждение «врагов», в которое были втянуты известные врачи и профессора медицинских вузов, вовсе не гарантировало от последующего попадания в эту же обойму, поддерживало в здравоохранении и обществе атмосферу подозрительности.

По мере укрепления сталинского режима, характеризовавшегося атмосферой всеобщей подозрительности, занятие медициной становилось все более опасной профессией. Любая неумышленная врачебная ошибка легко трактовалась как диверсия. Как вредительство можно было расценить ошибочный диагноз, отказ в выдаче больничного листа, отказ доносить о содержании бесед с пациентом. Не случайно, как и многие другие сферы деятельности, медицина медленно, но верно вовлекалась в орбиту политических репрессий. Обвинительные заявления известных

врачей в адрес своих же коллег вызывали поддержку и одобрение в

обществе.

Дело так называемых «контрреволюционеров- микробиологов», сфальсифицированное ОГПУ в 1930-31 гг. и закончившееся арестами таких видных ученых-микробиологов как С.В. Коршун, О.О.Гартох, А.А. Владимиров; дело об

«антисоветской организации» врачей Подмосковья (1933) осуждение как «вредителей» ученых, занимавшихся вопросами педологии (М,Я, Басова, П.П, Блонского, Л,С, Выготского и др.), были лишь предвестниками мощной волны репрессий, которая «накрыла» советскую медицину в 1937 г. Новый импульс разоблачениям в медицинской среде дал процесс над так называемым «троцкистским параллельным центром». «Советский врачебный журнал» в передовой статье предупреждал о происках врагов: «Мы должны помнить, что и среди медицинских работников орудовал и орудует враг».

Врагов вскоре нашли, в самых высших эшелонах медицинского руководства. В июне 1937 г. был арестован, а в феврале 1938 г. расстрелян первый нарком здравоохранения СССР Г.Н. Каминский – один из немногих государственных деятелей, открыто выступивший против политики репрессий на июньском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП (б). Одновременно с ним был арестован и позже расстрелян первый заместитель наркома здравоохранения РСФСР, главный государственный санитарный инспектор РСФСР В.А. Кангелари. В октябре 1937 г. был арестован и погиб в заключении руководитель отдела медицинского образования Наркомпроса РСФСР, профессор В.М, Броннер.

В марте 1938 г. начался судебный процесс над участниками «антисоветского правотроцкистского блока». В числе обвиняемых, наряду с видными партийными деятелями, на процессе проходили «врачи-убийцы» Л.Г. Левин, Д.Д. Плетнев, И.Н. Казаков, обвинявшиеся в том, что неправильным лечением способствовали смерти видных деятелей компартии – В.В. Куйбышева, В.Р. Менжинского и писателя А.М. Горького.

Наиболее заметной фигурой среди них являлся председатель Московского терапевтического общества, заведующий кафедрой терапии Государственного института усовершенствования врачей (Москва) профессор Дмитрий Дмитриевич Плетнев. Один из блестящих российских терапевтов, основатель и ответственный редактор журнал «Клиническая медицина» был приговорен к тюремному заключению на 25 лет с поражением в правах и конфискацией имущества. Аресту предшествовала разнузданная травля в прессе, спровоцированная анонимной статьей в «Правде» 8 июня под названием «Профессор – насильник, садист». Абсурдность обвинений (профессор Д.Д. Плетнев обвинялся в том, что на приме укусил в грудь пациентку, после чего последняя лишилась трудоспособности и стала инвалидом) не смущала организаторов травли, оперативно помещавших в центральных газетах все новые возмущенные отклики советской общественности.

После публикации обвинительного заключения по делу «право-троцкистского» блока Совет профессоров Центрального института усовершенствования врачей восклицал в официальном письме: «С чувством величайшего негодования мы узнали об участии в эти ужасных преступлениях врачей – Плетнева, Левина, Казакова и Виноградова, которым были доверены здоровье и жизнь лучших людей нашей страны. Они совершили гнусное убийство, использовав в гнусных целях звание врача...». Участники совещания по физиологическим проблемам Академии наук СССР и Всесоюзного института экспериментальной медицины в принятой резолюции писали: «Врачи Плетнев, Казаков, Виноградов, Левин в этом мерзком блоке сознательно использовали доверие больных для умерщвления их. Подобных преступлений еще не знала история. Смерть этим убийцам!»

В июле 1938 года как «враг народа» был арестован нарком здравоохранения СССР М.Ф. Болдырев, навсегда исчезнувший из Наркомздрава и из жизни. Назначенный на этот пост после ареста Г.Н. Каминского, он активно включился в борьбу с вредителями, к которым вскоре оказался причислен сам. В своих многочисленных выступлениях он предупреждал, что в системе здравоохранения орудовало немало заклятых врагов, которые мешал проведению широких оздоровительных мероприятий, всячески тормозили реализацию постановлений партии и правительства, составляли неправильные проекты строительства больниц, родильных домов и институтов, распыляли средства и сознательно вели к омертвлению капиталовложений, протаскивали вредительские идеи во врачебную среду.

В 1937-1938 годах особенно активно велись поиски скрытых «врагов» в высших медицинских учебных заведениях. Сотрудники Ивановского медицинского института несколько лет жили в постоянном страхе и ожидании разоблачения новых «врагов народа». В 1937 г. здесь по ложным доносам были репрессированы заведующие кафедрами, профессора А.Л. Эпштейн, К.С. Алексеев, А.П. Ермилов.

Тема вредительства звучала на 1-м Всероссийском совещании работников высшей школы в 1938 г. В выступлении начальника Главного управления учебных заведений Наркомздрава СССР А.Н. Шабанова отмечалось, что «враги народа нанесли немалый ущерб высшему медицинскому образованию. Большое вредительство проводилось по линии санитарной подготовки наших врачей. Это сказалось на ряде санитарных факультетов, которые в ряде городов были просто закрыты». Вредительской деятельностью бывшего руководства Наркомздрава объяснялось нежелание студентов подавать заявления на санитарно-гигиенические факультеты.

Одновременно в медицинских вузах жестко контролировалась «идеологически правильная» выдержанность учебного процесса. Из вузовских библиотек в соответствии с приказами Всесоюзного комитета по делам высшей школы при СНК СССР стала изыматься учебная литература «в связи с наличием троцкистских и других извращений», «отражением вредительской антисоветской позиции врагов народа». В основном это были труды репрессированных политических деятелей и книги по общественным наукам.

Особенно печальной оказалось судьба генетики. В 1930-е годы по масштабу и глубине исследований в этой области СССР занимал ведущее место в мировой медицине, но маховик репрессий фактически уничтожил достижения советской науки.

Соломон Григорьевич Левит родился в 1894 году в городе Вилькомир Ковенской губернии (сейчас территория Литвы). Окончив местную гимназию, поступил на медицинский факультет Московского университета. Еще в студенческие годы Соломон Григорьевич увлекся революционными идеями, в Гражданскую войну служил фельдшером в Красной армии, но заболел тифом и был демобилизован. После Гражданской войны Соломон Григорьевич смог окончить университет и работал в отделении клинической терапии профессора Д.Д. Плетнева. В 1925 году молодой врач уехал на стажировку в Германию. Вернувшись в СССР, работал ученым секретарем Общества врачей-материалистов при Коммунистической академии. В 1929 году вышла монография Левита «Геморрагические диатезы. Болезнь Верльгофа и сходные с ней патологические формы». В конце 1928 года С. Левит основал кабинет наследственности и конституции человека при Медико-биологическом институте (МБИ), который в 1930 году был преобразован в генетическое отделение института. Затем он возглавил и сам институт, который в 1935 году был переименован в Научно- исследовательский медико-генетический институт им. Максима Горького (МГИ).

Характеризуя вектор клинико-генетических направлений исследований института, Левит указывал на то, что:

«1)...исследования делаются... специалистами-клиницистами, которые работают в тесном контакте с теоретиками-генетиками;

2) эти исследования систематичны, что выражается, во-первых, в том, что болезнь за болезнью подвергается... детальному исследованию, и, во-вторых, в отказе от подбора казуистического материала, составляющего львиную долю антропогенетических исследований и приводящего сплошь и рядом к неправильным выводам;

3) в каждом отдельном случае изучают не только ярко выраженные формы болезни, но и начальные, зачаточные ее формы, что способствует разработке проблем патогенеза, профилактики и терапии;

4) проводят систематическое обследование родственников пробандов, что подымает все подобное исследование на значительно большую высоту;

5) в эти исследования вовлечен большой, иногда максимально доступный клинический материал».

Показательными были высказывания западных ученых, посетивших в 1930-е годы институт. Адольф Мейер, профессор Университета Джонса Хопкинса, отметил, что в институте осуществляется «чрезвычайно важная работа, превосходно спланированная и организованная». По мнению Перла Мошинского из отдела социальной биологии Лондонского университета, «институт производит очень большое впечатление. Его существование возможно только в Советской стране», Харпер из Колумбийского университета отмечал, что это «наиболее интересный институт из виденных мною до сих пор».

Результатом деятельности научной школы С.Г. Левита стал широкий охват изучения генетических заболеваний у населения различных областей СССР. За несколько лет сотрудниками института было изучено географическое распространение различных форм дальтонизма, раннего поседения, глухонемоты.

Кроме указанных клинико-генетических работ, сотрудники Левита занимались разработкой новых методов и приемов изучения генетики близнецов. Поражает тот факт, что под наблюдением Медико-генетического института в 1936 г. находилось 1350 пар близнецов. Такого рекордного количества наблюдаемых близнецов не было нигде в мире. Не было также аналогов проведения столь комплексных исследований: изучались морфологические, физиологические, патологические и психологические особенности каждого ребенка. Отличительной чертой работ по близнецам, выполненных в школе Левита, было использование точных количественных методик при анализе изучаемых явлений. Отказавшись от абстрактных оценок степени участия наследственности и среды в изменчивости того или иного признака, все эксперименты проводились в стандартных условиях с минимизацией влияния посторонних факторов. С.Г. Левит отмечал: «клинико- генетические исследования отдельных болезней, грамотно проведенные, представляют уже не только частный интерес, они становятся теми кирпичиками, из которых строится общая закономерность большого теоретического значения».

К сожалению, в конце 1936 года началась травля руководства института, приведшая к

тому, что Левит был исключен из партии «как не заслуживающий доверия, за связь с врагами народа, за протаскивание враждебных теорий в трудах института...».

Гонения на научные исследования Медико-генетического института можно объяснить тем, что генетика отрицала возможность быстрого изменения наследственности под влиянием внешней среды. В то же время политика Сталина в середине 1930-х годов требовала получать в каждой области деятельности (промышленность, наука, техника, транспорт, сельское хозяйство, культура) угодные власти результаты, невзирая ни на какие пределы возможностей. Дело осложнялось еще и тем, что Л.Д. Троцкий, давний политический конкурент Сталина, выступал в качестве сторонника развития русского

психоанализа, педологии, стремясь закрепить за собой привилегию в деле создания нового типа человеческой личности. Не удивительно, что Сталин испытывал острую неприязнь к исследованиям генетиков.

В начале июля 1937 года, Соломон Григорьевич был снят с поста директора Медико- генетического института, а через некоторое время был закрыт и сам институт. После увольнения Левит устроился консультантом в поликлинике им. Семашко. Но через полгода, в начале 1938 года он был арестован и после нескольких месяцев изнурительных допросов расстрелян по обвинению в «шпионаже в пользу Германии и участии в контрреволюционной террористической вредительско-диверсионной организации». Еще раньше к смертной казни был приговорен нарком здравоохранения Г.Н. Каминский.

Подводя итоги, необходимо констатировать, что к концу 1930-х гг. показатели советского здравоохранения выглядели впечатляюще, но не настолько, насколько их рекламировала советская пропагандистская машина. В многочисленных материалах, особенно приуроченных к революционным праздникам, съездам коммунистической партии или съездам Советов, назывались впечатляющие цифры роста, говорилось о недостатках, мешающих более быстрому продвижению вперед, но не озвучивались цифры, ставящие под сомнения многие достижения. Судьба врачей, ставших жертвой политических репрессий, замалчивалась, их открытия и достижения оказывались ненужными. Неслучайно, в конце 1930-х гг. ожидаемая продолжительность жизни советских мужчин составляла 44 года, женщин -49,7 года. Это было все еще меньше, чем в некоторых странах в 1900. А продолжительность жизни россиян в это время была еще ниже, чем всего населения СССР.

Тем не менее, достигнутое в 1920-30-е гг. стало той стартовой площадкой, которая позволила создать собственную систему здравоохранения, собственную медицинскую промышленность, обеспечить необходимую медицинскую помощь Красной Армии в годы Великой Отечественной войны, санитарную грамотность населения, гарантированную государственную бесплатную медицинскую помощь. Удалось добиться серьезных сдвигов в продолжительности жизни к середине 1960-х гг. В 1965 г. ожидаемая продолжительность жизни мужчин достигла в России 64,3 года против 67,5 года во Франции и 66,8 года в США, у женщин 73,4 года против 74,7 и 73,7 во Франции и США. Отставание почти полностью было ликвидировано. К сожалению, тенденция эта не закрепилась и с начала 1970-х гг. СССР вновь по этому показателю стал заметно отставать. Сегодня он остается почти таким же, а Россия среди других стран мира по этому показателю находится во второй сотне.

Врачи

1.И.П.Павлов

2.Н.Н.Бурденко

3.Бехтерев Владимир Михайлович (1857—1927)

Владимир Михайлович Бехтерев — выдающийся русский психиатр, один из основателей русской экспериментальной психологии, обладал выдающимися способностями и исключительным трудолюбием. Будущий великий врач родился 20 января 1857 года в семье мелкого служащего в селе Сорали Вятской губернии (ныне село Бехтерево Республика Татарстан). Полученные им во время учебы в гимназии знания позволили

Бехтереву поступить в знаменитую Медико-хирургическую академию в Петербурге. Закончив обучение, он остался в академии для научного усовершенствования под руководством крупнейшего русского психиатра Ивана Павловича Мержеевского (1838— 1908). После защиты докторской диссертации «Опыт клинического исследования температуры тела при некоторых формах душевных заболеваний», Бехтерев уезжает на стажировку в Европу. Там он работает в лабораториях выдающихся врачей, включая Вильгельма Вундта, признанного основоположника экспериментальной психологии. Вернувшись на родину, Бехтерев работает в Казанском университете, а позднее в Военно- медицинской академии в Петербурге.

Всемирно признанный ученый, академик Бехтерев отличался многогранностью научных интересов. Во всех энциклопедиях после его имени называются сразу три специальности: неврология, психология и психиатрия, и в каждой из них он оставил глубокий след. Интересно, что перу Бехтерева принадлежит множество работ, посвященных гипнозу, назовем некоторые из них: «Об объективных признаках внушений, испытываемых в гипнозе» (1905 г.); «К вопросу о врачебном значении гипноза» (1893 г.); «Врачебное значение гипноза» (1900 г.); «О гипнотизме» (1911 г.) и т.д.

Революцию 1917 года В.М. Бехтерев принял и с декабря 1917 г. начал работать в научно-медицинском отделе Наркомпроса. С 1918 г. он уже член Ученого Совета при Наркомпросе, и в том же году ему удается организовать Институт по изучению мозга и психической деятельности (Институт мозга). В Институте полным ходом начались исследования в рамках нового научного направления, названного В.М. Бехтеревым рефлексологией. В этом же году выходит в свет его монография «Общие основы

рефлексологии». Одновременно с 1920 г. и до конца жизни В.М. Бехтерев был депутатом Петроградского Совета, принимая активное участие в работе постоянно действующей комиссии по народному просвещению.

В 1921 г. В.М. Бехтерев добился реорганизации системы научно-исследовательских учреждений Психоневрологического Института в Психоневрологическую академию и был избран ее Президентом. В этом же году В.М. Бехтерев опубликовал монографию «Коллективная рефлексология». В этот период ученый много внимания уделял изучению физиологии трудовых процессов различных профессий и вопросам научной организации труда.

В 1927 г. В.М. Бехтерев получил звание заслуженного деятеля науки, а в декабре этого же года на I Всесоюзного съезда невропатологов и психиатров В.М. Бехтерева избрали почетным председателем. В рамках съезда, 22 декабря, состоялось его последнее публичное выступление. В.М. Бехтерев сделал доклад о коллективном лечении внушением под гипнозом больных наркоманиями и, в частности, алкоголизмом, а также различными формами неврозов; он рассказал о методике коллективной гипнопсихотерапии и о ее преимуществах перед индивидуальным методом лечения, что связано с возникающей при этом своеобразной взаимной индукцией больных. В конце этого же дня он скончался.

Крупнейший нейроморфолог, невропатолог и психиатр В.М. Бехтерев оставил после себя собственную школу и множество учеников. Однако ни один из его учеников не смог заменить покойного ученого-энциклопедиста, наделенного блестящими организаторскими способностями. Психоневрологическая академия, созданная им, вскоре распалась.

4.Николай Федорович Гамалея

Н.Ф. Гамалея родился в феврале 1859 г. в Одессе и был двенадцатым ребенком в семье. По окончании частной гимназии он успешно сдал выпускные экзамены и поступил в Новороссийский (Одесса) университет на естественное отделение физико-математического факультета.

Это была эпоха замечательных открытий в естествознании - закона сохранения и превращения энергии, клеточного строения живых организмов, эволюционной теории Дарвина, открытий в астрономии и геологии. Открытия обсуждали на семинарах, лекциях.

Идея эволюционного развития захватила не только многочисленные области знания, разрушая устаревшие представления, систематизируя, обобщая, обнажая доселе не заметные, но вдруг ставшие очевидными связи между различными явлениями в химии, физике, биологии, - она заворожила студентов и, в особенности, любознательного Н.Ф. Гамалея. Им был организован кружок для более глубокого изучения передовой научной литературы, посвященной эволюции. Может быть, именно на этих занятиях и возникла у будущего ученого мысль, которая круто изменила его дальнейшую судьбу, направив его интересы сначала в область биохимии, а затем и медицины. Рассматривая изменение форм организмов (главный предмет исследования ученых эволюционистов) как частный случай эволюционной теории, Н.Ф. Гамалея предположил, что обязательно должен меняться и состав организма. В результате он принял решение пополнить свое образование изучением биохимии в Страсбургском университете, где исследовал влияния кислорода на брожение и гниение. После возвращения Россию, Н.Ф. Гамалея поступает в Военно-медицинскую академию в Петербурге. Годы, проведенные в стенах учебного заведения, пополнили теоретические и некоторые практические навыки, значительно расширили его научное мировоззрение, чему во многом способствовали Боткин, Пашутин, Терновский и другие знаменитости. Здесь впервые он заинтересовался инфекционными болезнями, обратив внимание на четкую периодичность развития заболеваний. Позднее эти идеи были развиты им в книге «Учение об инфекции».

По окончании академии в 1883 г. Н.Ф. Гамалея вернулся домой, в Одессу, где устроился ординатором в клинике нервных болезней О.О. Мочутковского. Тогда же, вдохновленный работами Пастера и открытием фагоцитоза Мечниковым, он оборудует дома микробиологическую лабораторию. Когда в 1885 г. Пастером была сделана успешная прививка против бешенства, общество врачей по рекомендации Мечникова командирует молодого врача Гамалея в Париж для ознакомления с методом приготовления вакцины. В лабораторию Пастера, где производились вакцины, никого не допускали из опасения загрязнения материала. И только после несчастья, случившегося с прибывшими из Смоленской губернии крестьянами, укушенными бешеной волчицей, Н.Ф. Гамалея, который ухаживал и наблюдал за привитыми, познакомился с Пастером. Неудачи с прививками у этой группы пациентов натолкнули его на мысль о том, что вакцина оказывает положительный эффект только до заражения. Пастер высоко оценил способности русского врача, о чем и сообщил в письме в Одессу, давая согласие на открытие прививочной станции.

Так, благодаря двум талантливым ученым, Пастеру и его преемнику Н.Ф. Гамалее, 11 июня 1886 г. в Одессе открылась первая в России, и вторая в мире станция для прививок против бешенства. Вскоре, благодаря трудам Мечникова и Н.Ф. Гамалеи, эта лаборатория получила мировую известность. Сюда приезжали заболевшие со всей страны. Врачи из различных губерний посещали станцию, где обучались опыту работы. В результате повсеместно стали возникать антирабические станции, а на их базе - бактериологические лаборатории, впоследствии институты по изучению инфекционных болезней и разработке методов борьбы с ними.

Н.Ф. Гамалея первым из русских врачей посвящает всю свою работу борьбе с эпидемиями. Так ему удалось установить водный путь заражения холерой, и предложить способ избегания болезни населением России через упорядочивание водоснабжения в нескольких узловых пунктах на пути распространения холеры из Средней Азии. Осуществление этих мероприятий дало положительный эффект и снизило масштаб последующих эпидемий. Одновременно Н. Ф. Гамалея открыл у птиц вибрион, совершенно схожий с холерным, и назвал его вибрионом Мечникова. В противоположность укоренившемуся мнению, что антигенами могут быть только белки, он доказал для птичьего вибриона вакцинирующее действие летучих продуктов культур, положив таким образом начало к разработке химических вакцин. Накопленный опыт борьбы с холерой послужил темой его докторской диссертации «Этиология холеры с точки зрения экспериментальной патологии», которую он успешно защитил в 1892 г. в Петербурге.

Понимая, какое значение в борьбе с эпидемиями имеют санитарно-эпидемические мероприятия в государственных масштабах, Н.Ф. Гамалея с 1910 по 1913 г. на личные

средства издавал и редактировал журнал «Гигиена и санитария», где нашли отражение насущные проблемы охраны здоровья населения. Н.Ф. Гамалея поднимал вопросы организации министерства народного здоровья, учреждения санитарных органов надзора, перестройки водоснабжения, планировки городов, предупреждения и пресечения заразных болезней, улучшения жилищных условий. Часть этих проблем была решена только после Октябрьской революции.

Исключительно велик вклад Н.Ф. Гамалеи в практическую борьбу с оспой и тифом, от которых еще в начале века ежегодно гибли десятки тысяч человек. Возглавив в 1912 г. Оспопрививательный институт имени Дженнера в Петербурге, Н. Ф. Гамалея разработал интенсивные методы получения оспенного детрита. Здесь же им были проведены работы по предохранительным прививкам против сыпного тифа и туберкулеза. Обнаружив, что в распространении паразитарных тифов участвуют насекомые, он организовал борьбу с вшивостью в ночлежных домах Петербурга. Не раз Н.Ф. Гамалея поднимал вопрос об обязательном оспопрививании в России. Но осуществление предлагаемых им мероприятий стало возможным только после Октябрьской революции 1917 г. Не последовав примеру многих ученых, уехавших за рубеж, Н.Ф. Гамалея, несмотря на мировую известность, остался в революционном Петрограде и продолжил начатое дело. Обязательное оспопрививание было введено сначала в Петрограде (1917 г.), а затем и по всей стране – специальным декретом Совнаркома от 10 апреля 1919 г.

Занимаясь теорией и практикой борьбы с заразными болезнями, Н.Ф. Гамалея одновременно продолжает исследования в области микробиологии. Здесь его ждет немало открытий, каждое из кот<