Преображенское кладбище - центр федосеевского согласия: организация, внутренние споры, эволюция вероучения

Во второй половине XVIII в. федосеевцы были одним из крупных по численности беспоповским согласием, хотя по-прежнему отсутствовал единый центр. Следует подчеркнуть, что оно всегда было более сплочённым и единым, в отличии, например, от филипповского. Возможно, это связано с тем обстоятельством, что несколько важных региональных федосеевских общин, например, в Польше, оставались весьма значимыми для всего согласия. Их возглавляли местные авторитетные учителя, которые зачастую творчески подходили к вероучению, внося в него свои коррективы, пытаясь самостоятельно решить основные, остававшиеся спорными, вопросы.

В жизни старообрядчества всё большее значение приобретала Москва. Федосеевцев в середине XVIII в. здесь насчитывалось не более 20-ти семейств. Васильев В., отметив это, подчеркнул, что все они переселились из Новгорода, где беспоповское течение, представленное в основном федосеевским согласием, оставалось наиболее распространённым.

Появление старообрядцев в Москве было связано с тем, что в 50-е гг. произошло постепенное изменение политики центральной власти по отношению к представителям этого религиозно-общественного движения. Наблюдалось некоторое её смягчение. На законодательном уровне это начнёт закреплять правительство Петра III. Н.Н. Покровский называет конкретные причины, побудившие к подобному повороту правительственной политики. Это, во-первых, проблема возвращения бежавших за рубеж старообрядцев, особенно обострившаяся в годы Семилетней войны. Во-вторых, массовые старообрядческие самосожжения, приводившие к уменьшению податного населения империи. Правительством было осознано, что насилием не остановить самосожжений и не привлечь старообрядцев из-за границы.

Естественно, предложенная широкая программа не была проведена в жизнь сразу и в полной мере, но всё же законодательство о расколе во второй половине XVIII в. пошло по пути, намеченному при Петре III. В этом плане показательна деятельность правительства Екатерины II, по сути предложившего новые отношения власти и старообрядчества. Это привело к возвращению большого числа старообрядцев из-за рубежа, например, из Польши. Им было позволено селиться в том числе и в городах. Переселившиеся в Россию федосеевцы начали вести активную миссионерскую деятельность. Это привело к значительному увеличению их рядов. В результате образовалась община в Москве.

По-видимому, на протяжении какого-то срока у этой общины не было своего постоянного наставника. Эту функцию выполняли федосеевские учителя, приходящие из других региональных общин. Из их числа особенно уважаем среди старообрядцев Москвы был ярославский крестьянин Илья Иванов, который, судя по всему, славился своим праведным образом жизни. В 40-60-х гг. XVIII в. он фактически исполнял функции наставника в московской общине. При нём в общину вошли московский купец Фёдор Анисов Зенков и оброчный крестьянин князя А.Б. Голицына Илья Алексеевич Ковылин, с именем которого позже будет ассоциироваться Преображенское кладбище. П.В. Синицын указывает на дату этого события - 1768 г., но, судя по всему, она неверна, так как Илья Алексеевич уже с 1766 г. принимал активное участие в жизни согласия. Важным моментом для укрепления федосеевской общины в Москве стало решение Фёдора Зенкова устроить в своём доме первую общественную молельню для единоверцев. По окончании службы прихожане расходились по домам. Эти собрания стали регулярными и способствовали дальнейшему сплочению единомышленников. Ситуация изменилась после 1771 г., когда появилось Преображенское кладбище.

В 1771 г. в Москве началась эпидемия моровой язвы (чума). Из-за этого на какое-то время прекратили подвоз съестных припасов к городу, поэтому население его, страдающее из-за набирающей темпы эпидемии, стало испытывать ещё и нехватку продуктов. Жители города, пытаясь спасти себе жизнь, бежали в окрестные селения. Понимая, что таким образом инфекция может быть разнесена далеко за пределы Москвы, власти решили воспрепятствовать этому. Указом от 1-го сентября 1771 г. за №728-м, 5-й департамент Правительствующего сената предписал московской полицмейстерской канцелярии «живущих в Москве обывателей склонить, не пожелают ли они для занемогающих из них продолжавшегося тогда в Москве заразительною болезнию учредить, по их возможности, на свой кошт карантинные дома и лазареты». Согласно этому указу, любой желающий мог устраивать на собственные средства карантинные дома и лазареты. Этим обстоятельством и воспользовались федосеевцы. Наиболее активными из группы вызвавшихся учредить такой «карантин» и при нём кладбище для погребения умерших от чумы были Илья Ковылин и Фёдор Зенков.

Получив разрешение на устройство карантинного дома, но, не имея земли для постройки, купцы, принимавшие участие в организации его, «наняли оную у крестьян села Черкизова бывших тогда дворцоваго ведомства». Такое месторасположение оказалось весьма выгодным, так как через эту территорию пролегала дорога из Москвы, по которой, из-за продолжавшегося массового бегства горожан, толпами двигались люди. В короткий срок здесь появилась застава для контроля проезжающих, были построены бараки, небольшая деревянная часовня для погребения умерших, отведено место для захоронений. Так была заложена основа для ставшего позднее знаменитым Преображенского кладбища, при котором находилась сильно увеличившаяся за короткое время московская федосеевская община. Огромную роль в становлении и первоначальном развитии этого центра сыграл Илья Алексеевич Ковылин (Приложение I).

В биографии Ковылина остаётся много «белых» пятен. Он с самого возникновения Преображенского кладбища пользовался очень большим авторитетом и не только среди москвичей, но и во всём федосеевском согласии. Сочинений, посвящённых описанию его жизни, составлено не было. Особенно мало мы знаем о его жизни до вступления в общину. Например, мы не можем с полной уверенностью говорить о том, был ли он женат. Остаётся много неподтверждённых сведений, некоторые из которых, вероятно, следует охарактеризовать в качестве слухов.

Ковылин родился 20 июля 1731 г. в селе Писцове Нерехотского уезда Костромской губернии в семье оброчных крестьян князя А.Б. Голицына (по другим сведениям, в Писцове родился только дед Ковылина, Григорий Михайлович, переехавший в 1724 г. в Москву, где уже и появился на свет его внук, Илья Алексеевич). В детстве он не получил никакого специального образования, но зато, обладал некоторыми полезными качествами, которые отметил Павел Любопытный, характеризуя Ковылина, а именно что он «муж был даровитый, смелый, предприимчивый». Видимо это и помогало впоследствии Илье Алексеевичу добиваться поставленных целей. Например, хотя значительную часть своей жизни он был «дворовым человеком князей Голицыных», но, в конце концов, смог купить себе вольную.

В литературе часто отмечается, что ещё до появления Преображенского кладбища Ковылин являлся купцом первой гильдии, владельцем кирпичных заводов и, благодаря этому, человеком с большими связями, известным «не только значительным гражданам, но и Московскому начальству за человека зажиточного и благонамереннаго». В 1771 г. Ильёй Алексеевичем от имени «московских купцов и притом разночинцев, живущих в Москве» было составлено прошение к генералу Еропкину о предоставлении возможности учредить карантинный дом. Текст этого прошения завершался подписями тех, кто готов участвовать в мероприятии. В этом перечне читаем: «Его сиятельства князя Алексея Борисовича, оброчный его крестьянин, Илья Алексеевич». Из этой подписи следует, что Ковылин до организации Преображенского кладбища не только не являлся купцом первой гильдии, хотя, возможно, вёл какие-то торговые дела, но даже оставался человеком несвободным.

По-видимому, вольную он купил себе позднее и сумел достаточно быстро стать купцом первой гильдии. На берегу Хапиловского пруда Илья Алексеевич устроил себе усадьбу. В Москве ему принадлежали большие кирпичные заводы на Введенских горах между Семёновской и Преображенской заставами, откуда он поставлял кирпич на многие стройки города. Такая деятельность помогла Ковылину обзавестись большими связями, благодаря которым, как отмечают его биографы, он «неоднократно имел счастье представляться императрице Екатерине II, императорам Павлу I и Александру Павловичу».

Вступив в федосеевское согласие, Ковылин стал посвящать много времени делам общины. С целью самообразования читал большое количество религиозной литературы. Известны сочинения и самого Ковылина. К его творческому наследию, которое будет охарактеризовано по ходу изложения, относятся «Поданные вопросы Ильёю Алексеевичем в Москве тому же Алексею Яковлевичу, что на Балчуге, в лето 1782 г.», «Разговор И.А. Ковылина с прочими о антихристе», «Разсмотрение, кто от сотворённой твари паче всех согреши на небеси и на земли».

Как уже отмечалось, Москва постепенно превращалась в центр для всего старообрядчества. Здесь в 60-е гг. XVIII в. прошло подряд несколько соборов, в ходе которых пытались определиться в плане взаимоотношений поморцы и федосеевцы. Илья Алексеевич уже в 1766 г. принял участие в таком московском соборе наряду с Ильёй Ивановым и Фёдором Фёдоровичем. Последний возглавлял в 40-60-х общину ярославских федосеевцев. В поморско-федосеевских соборах 1768 г. и 1769 г. Ковылин участвовал в качестве представителя от федосеевского согласия. К этому времени он смог выработать и собственное отношение к оппонентам.

Община быстро увеличивалась, появилась необходимость в управлении ею для поддержания порядка. Эти функции взял на себя Илья Алексеевич. Хотя он и не был авторитетом среди старообрядцев в плане духовном, но стал к этому времени влиятельным человеком. Ситуация была настолько сложной, что требовала быстрого принятия решений, а Ковылин мог быстро ориентироваться. К тому же теперь общине, особенно в первое время существования, для сохранения её требовался, прежде всего, защитник перед властями.

После окончания эпидемии вокруг кладбища в деревянных бараках стали проживать вдовы и сироты умерших во время чумы старообрядцев. Ковылин задался целью получить у властей официальное разрешение на постоянное поселение здесь федосеевской общины. Как только разрешение было получено, федосеевцы выкупили земли у крестьян села Черкизово, и на них появились два строения. По архитектурному замыслу они в какой-то степени повторяли организацию общежительства на Выгу: северный (мужской) и южный (женский). После этого Преображенское кладбище не только быстро приобрело значение духовно-административного центра федосеевского согласия, но постепенно становилось важнейшим центром старообрядчества вообще. Вместе с духовным авторитетом неуклонно росло и его материальное благосостояние, которое увеличивалось в том числе и благодаря изменению обычного порядка наследования из-за отрицания общинниками брака. После смерти федосеевца всё его имущество переходило не к родственникам, а становилось собственностью общины. Юридическими правами владели, естественно, избранные её члены.

Московский главнокомандующий А. Прозоровский в 1792 г. таким образом описывал Екатерине II поселение: «Близ Преображенской заставы, в самом Камерколлежском валу, находится часовня, для которой вал сей заровняли, чтоб более место дать погосту. Сия часовня каменная представляет наружность церкви, около оной довольно каменного жилого строения, в котором они (беспоповцы) содержат богадельню более 1000 человек». Это описание соответствовало действительности. Здания богаделен и часовен Преображенского кладбища были воздвигнуты из кирпича, сделанного на заводах Ковылина. Илье Алексеевичу удалось привлечь для строительства таких известных русских архитекторов, как В.И. Баженов и Ф.К. Соколов. Сохранившийся до наших дней комплекс зданий «Преображенского кремля» в основном был выстроен в 1784-1811 гг. по проекту Ф.К. Соколова. В 1784 г. была построена соборная часовня во имя Успения Пресвятой Богородицы, в 1805-1808 гг. - надвратная Крестовоздвиженская часовня на мужской половине. В 1805 г. на женском дворе появилось шесть каменных корпусов с моленными: Покровской, Всемилостивого Спаса, Преображенской (над вратами), Богоявленской (и преподобного Зотика) в больничных палатах, Успенской (а также Иоанна Богослова и Николы Чудотворца) и Ильинской. В 1811 г. было закончено строительство Крестовоздвиженской часовни на женской половине. Палаты были обнесены белыми кирпичными стенами с зубчатыми башнями по углам.

Среди членов общины было много владельцев крупных и мелких мануфактур, людей, принадлежавших к купеческому сословию. Большая часть из них ранее вышли из крестьян. Иерархия и централизованное управление отсутствовали в общине, так как управлялась она настоятелем, а позднее, в помощь ему стали определять группу попечителей, которые выбирались из состоятельных членов общины, что страховало её на случай какой-либо кризисной ситуации. В литературе отмечается, что федосеевские «организации» существовали в городах, где имелись условия для высокой деловой активности: в Петербурге, Иванове, Костроме, Ярославле и т.д. Эти «организации» постоянно сообщались между собой и взаимно поддерживали друг друга. Тесно связанные с московской Преображенской общиной, они существовали почти в 70-ти населённых пунктах. Финансовые операции со временем стали занимать всё более важное место в жизни Преображенского кладбища, естественно, появилась необходимость в регламентации этой деятельности. К интересному выводу приходит Т.А. Хохлова, считая, что такую деловую активность начали приравнивать к активности спасения своей души и душ других людей, потому что достаток интерпретировался как доказательство истинности веры (древлеотеческой).

И.А. Ковылин, как управляющий общежительством, задался целью составления какого-либо устава, который бы стабилизировал и регламентировал жизнь общины. В. Кельсиев достаточно подробно охарактеризовал в своей работе организацию Преображенского кладбища. Он подчеркнул, что Илью Алексеевича «безпокоило учреждение внутренней ея безопасности и прочности; с соболезнованием он говорил, что его киновия может разрушиться сама собой; <…> помрут нынешние наставники, с ними ослабеет благоговение». Именно это обстоятельство сподвигло последнего к оформлению и закреплению устройства общины в плане духовном. По мнению исследователя, Ковылин стремился сделать так, чтобы установленный порядок, «древлеотеческий», принимался всеми её членами безусловно, и «вера в постановления, уважаемыя всем федосеевским согласием» объединяла их.

Самоназвание федосеевцев, «старопоморцы», было связано с тем, что они считали первых деятелей Выга своими предшественниками. Поэтому вариант с присоединением к этой уже обоснованной теоретической платформе и дальнейшее самостоятельное развитие был выгоден для федосеевцев. Так Ковылин пришёл к мысли, что хотя и существовал Польский устав, составленный Евстратом Федосеевым и его окружением в 1751 г. специально для федосеевского согласия, основу нужно искать в Поморье, где находился влиятельный беспоповский центр, Выговское общежительство. Это решение Ильи Алексеевича связано с тем, что система управления Выгом безотказно действовала со времени основания, то есть это была организация, проверенная многими десятилетиями, авторитет которой оставался исключительно высоким для всего старообрядчества. Н.С. Гурьянова и Р.О. Крамми в своей совместной работе обращают внимание на то, что выговские книжники через цикл специальных сочинений смогли выработать универсальную историческую схему, помогающую уяснить место общины в потоке христианской истории.

Поездка московских федосеевцев в Поморье состоялась в 1771 г., когда, оставив управление Преображенским кладбищем на Зенкова и Андрея Алексеевича, Ковылин отправился «на всю Четыредесятницу в Поморье». Рассказ об этом путешествии помещён в «Дегуцком летописце», федосеевской рукописи конца XIX в. Её автор утверждает, что Илья Алексеевич пробыл в «Даниловом монастыре» год, приехав туда, как он считает, из-за необходимости «приобучения службы полныя по уставу, как отправлять простолюдинам без священноиерея». Далее он сообщает, что по прибытии на место назначения Илья Алексеевич занялся «обозрением всего монастырского устроения <…> на всяком бо шагу встречающе что-нибудь любопытное и вопрошающе: «Се что? А се для чего?"». Этот рассказ позволяет высказать предположение, что, по-видимому, Илья Алексеевич ознакомился подробно с «порядком скитским», а также уставом, в составлении которого принимали участие знаменитые поморские учителя Андрей и Семён Денисовы. Он запросил копию этого устава и для себя. Поморцы с охотой выполнили его просьбу. Из этого описания также следует, что Илья Алексеевич избегал совместных молитв и трапез с членами общежительства, но «особоя моляшеся и ядяше», показывая, таким образом, своё отрицательное отношение к современному образу жизни монастыря. Справедливость такого предположения подтверждает то, что, покидая общежительство, он письменно предъявил свои претензии к выговцам в шестнадцати пунктах. В них чётко были провозглашены различия федосеевского и современного поморского согласий.

Судя по всему, под интересовавшим Илью Алексеевича уставом подразумевался авторитетный для старообрядцев - текст «Выгорецкого чиновника», оригинал которого сейчас хранится в Древлехранилище Пушкинского Дома. «Выгорецкий чиновник» - это сборник, в котором, чаще всего в автографах, сохранилось более шестидесяти первых выгорецких сочинений уставного характера. Г.В. Маркелов, занимавшийся анализом этого уникального старообрядческого источника, пришёл к выводу, что выгорецкие руководители стремились придерживаться правил жизни древнерусских общежительных монастырей, но, не имея в своём распоряжении монастырского устава, вынуждены были самостоятельно и постепенно вырабатывать свои многочисленные правила и руководства для жизни общины. Исследователь делит тексты уставного характера, составляющие сборник, на два разряда. Это общие правила благочестия и внутреннего порядка, которые были составлены основателями общежительства (и поморского согласия) Семёном и Андреем Денисовыми, и должностные инструкции, подробно прописывающие функции, права и обязанности лиц, занимающих в общине определённые должности. То есть, этот сборник по замыслу его составителей должен был определять модель поведения поморцев в любых жизненных ситуациях.

«Выгорецкий чиновник» заинтересовал Илью Алексеевича именно как «старопоморский» устав, который оформлялся постепенно, до 1744 г. То есть, ценность этого текста определялась для него тем, что сборник сложился в начальный период развития Выга. Таким образом, несмотря на противостояние с современными поморцами, образ жизни которых не нравился Илье Алексеевичу, особенно при более детальном его рассмотрении, деятели раннего этапа Выга воспринимались федосеевцами как предшественники, а их коллективное сочинение как опыт духовного завещания.

В общину в это время вступает федосеевский учитель Пётр Фёдоров, проживавший долгое время в Стародубье и занимавшийся там миссионерской деятельностью. В Москву он приехал, «привлечённый молвой» о новой московской общине, в которой и остался. Среди старообрядцев Пётр Фёдоров пользовался авторитетом. Узнав о желании Ковылина ввести на Преображенском кладбище правила, подходящие для регламентации жизни общины, Пётр Фёдоров выступил инициатором поездки на Ветку с целью привезти устав «не поповщины, но собственно федосеевцев, живших за границею по соседству». Привезённые Петром Фёдоровым на Преображенское кладбище список, представлял собой Польский устав 1751 г.

Польский устав был принят московской общиной как основополагающий документ. Несмотря на всеобщее признание, со временем некоторые его статьи были пересмотрены, изменены или уточнены. Эволюция федосеевского вероучения в последней четверти XVIII в. была связана с изменившимися в благоприятную сторону условиями существования для старообрядцев, жизнью в городе, попытками примириться с родственными согласиями, например, с филипповским.

По-прежнему основной оставалась мысль, что переживаемые времена являются антихристовыми. Проблема «последнего времени» в этот период была рассмотрена, в опубликованном Н. Поповым сочинении «О антихристе», составленном на Преображенском кладбище. В тексте отмечается, что «между староверами» появилось много «лжеучителей», которые утверждают, что «последнее время» ещё не наступило. Далее автор, ссылаясь на авторитетные тексты, доказывает обратное, настаивая на признании факта воцарения антихриста, так как многие, не ведая о том, служат ему. «Всякий православно шествующий <…> не должен бояться еретическия тьмы и самаго антихриста…, - читаем в тексте, - Сего ради вси хотящии спастися, со всяким рачением и вниманием, да испытают в книгах о сей притче».

Вариант решения вопроса об антихристе нашёл отражение в сочинении А.И. Ковылина «Разсмотрение кто от сотворённой твари паче всех согреши на небеси и на земли». «Антихрист, - писал Илья Алексеевич, - богу противник, си есть диавол, в последния дни приидёт и изберёт сосуд себе, человека <…> и чрез сосуд, то есть, человека, действовать будет. И под именем Спасителя самому диаволу в поклонение приводить будет». То есть, в представлении автора антихрист является духом, который действует через «сосуды», то есть через людей.

Представление об эволюции федосеевского вероучения при Илье Алексеевиче, наиболее ярко нам даёт документ, составленный на Преображенском кладбище в 1798 г. Этот текст под заглавием «Чин Оглашения» опубликовал Н. Попов. Как отмечено при публикации, он направлен «противу Польского устава». Таким образом, 25-ть статей «Чина Оглашения», в основу которых положен устав 1751 г., были сформулированы преображенцами как основополагающий документ для московской общины.

Община становилась в социальном плане разнородной, поэтому в «Чине Оглашения» было обращено внимание на деятельность потенциальных общинников. Вопрос был рассмотрен в первых пяти статьях документа. Например, членами федосеевской общины часто становились купцы. Это, конечно, приветствовалось руководителями Преображенского кладбища, но прежде, согласно 1-й статье, следовало прояснить ряд моментов, в частности, «не торгует ли чем противным закону христианскому, яко то, гудками, и прочими игральными орудиями, табаком, картами». Следующая, 2-я статья, была посвящена деятельности ремесленников. В тексте её также отмечается, что у потенциального общинника необходимо поинтересоваться, не связано ли его занятие с производством, например, «игрательных орудий» или не выполняет ли он заказы «для внешних церквей».

В том случае, если в общину поступал «поселянин», то в первую очередь, согласно 3-й статье «Чина Оглашения», его следовало спросить, «вольный ли, или господский». Перекрещивание «господских» людей, как отмечено в следующей, 4-й статье, происходило с наставлением «господину повиноватся телесно, а веру блюсти до последняго издыхания». Таким образом, деятельность, которой занимался потенциальный член общины в миру, его социальное положение, имели теперь значение при вступлении в федосеевскую общину.

Контакты с «внешними» общинникам следовало прекратить. Об этом было чётко заявлено в 12-й статье документа: «С иноверными не сообщатися… ни в молитве, ни в ястии, ни в питии, ни в дружбе, ни в любви, ни в мире». Далее пояснялось, что «сообщение… в ястии и питии» сравнимо с идолопоклонством. Это правило получило развитие в следующей, 13-й статье, где к «внешним» были приравнены отлучённые от общины, например, «новожёны», но более всего следовало сторониться тех из них, которые детей своих благословляли на «беззаконное сочетание». Все они, согласно тексту «Чина Оглашения», являются «помощниками противника Христова», то есть антихриста.

Немного иначе проблема сообщения с внешним миром была сформулирована в 15-й статье «Чина Оглашения», которая начинается следующим образом: «К никонианским церквам и монастырям, идеже лежат мощи святых, или стоят чудотворныя иконы, отнюдь входить на молитву не подобает». Запрет был связан с тем, что под влиянием антихриста или, как сказано в тексте «под властию ратных», мощи святых и чудотворные иконы теряют своё значение.

Проблема брака оставалась одним из основных обсуждаемых вопросов. Например, «Чин Оглашения» подтверждал традиционное отношение федосеевцев к «старожёнчиским» бракам несколько уточняя его. В 6-й статье документа объяснялось, что необходимость «чистого жития» обусловлено кроме прочего отсутствием «людей освящённых», поэтому благословение на рождение ребёнка получить не от кого. В следующей, 7-й статье, отмечалось, что «брачным», которые уже имеют детей и желают стать членами федосеевской общины, необходимо перекрещиваться «вседомовно», то есть всем вместе, поскольку дети «единоплотни» им.

Продолжали совершенствоваться правила, регулирующие поведение и внешний вид общинников, что стало особенно актуально в связи с изменившимися условиями существования - жизнью в городе. Этот вопрос наиболее ярко представлен в 18-й статье, которая начинается со следующих слов: «В бани торговыя, весьма противно христианам ходить мытися». Ранее проблема посещения общинниками общественных бань вообще не поднималась. Вопрос о внешнем виде федосеевца был рассмотрен в следующей, 19-ой статье, которая запрещала «мужем, подобно и жёнам, немецких одежд и прочих развращённых… носити». На основе приведённых примеров мы можем сделать вывод, что жизнь в городе приводила некоторых общинников к отказу от традиционного для согласия образа жизни.

В 1780 г. при заключении мира между федосеевцами и филипповцами был составлен документ, который в публикации Н. Попова, носит название «Предложение федосеевцев поморцам о соединении в одно согласие». В 9-ти статьях, соблюдать которые впредь обещались представители двух согласий, рассматривались наиболее обсуждаемые в согласиях вопросы. Анализ этого текста поможет дополнить уже сделанные наблюдения.

В «Предложении» было ярко продемонстрировано отношение федосеевцев к современным поморцам. Статья 9-я начинается следующим образом: «С Монастырскими (Поморцами) нынешними и с новожёнами общения в молении и ядении не имети, и за сообщение с ними наказывати, приходящих от них в судьбы Божия оставляти». Из этого текста следует, что разделение с поморцами сохранялось. В случае перехода в федосеевское согласие, их следовало принять, хотя правила чиноприёма в статье не оговариваются.

В документе нашла отражение проблема закупаемых в миру продуктов. Феодосий Васильев велел за этот проступок наказывать, а также совершать над едой, купленной «на торгу», специальный обряд очищения. Согласно Польскому уставу, провинившегося следовало лишь наказывать 300-ми поклонами. В 4-й статье рассматриваемого «Предложения» читаем следующее: «На торгу у иноверных продаемое брашно и от рук иноверных доспетое скверным не порицати, и по нужде и во обстоянии иноверных таковое брашно приимати и ясти без сомнения». Вероятно, такие послабления при решении вопроса о «брашне» были связаны с жизнью в городе, необходимостью чаще бывать за пределами общины.

При заключении мира, представители федосеевского и филипповского согласий обсудили проблему брака. Результатом этого стало то, что брак, заключённый в «никонианской» церкви, то есть «старожёнческий», был признан недействительным. Об этом чётко заявлено в 3-й статье рассматриваемого документа: «Браков, до Православныя веры полученных у еретиков и иноязычников, по приятии истинного крещения, и за неимением священных зде лиц и священного устроения, в церковь не приимати и церковнозаконными и Богом совокуплённые оные браки не нарицати». Таким образом, необходимость безбрачного жития провозглашалась для всех без исключения. К «новожёнческим» бракам отношение по-прежнему оставалось крайне негативным. То есть, участники переговоров явно заняли чёткую бракоборническую позицию.

Достаточно автономное существование общины обеспечивалось деятельностью Ильи Алексеевича. В течение 37-ми лет Преображенское кладбище числилось как частная собственность Ковылина. Он оберегал её, постоянно раздавая «подарки» чиновникам, покупая этим их лояльность. Чтобы обезопасить Преображенское кладбище от вмешательств в его внутреннюю жизнь официальной церкви в будущем, И.А. Ковылиным с помощниками оформили «Устав Богадельного дома на Преображенском кладбище». Он был одобрен властями указом от 15 мая 1809 г. В нём Преображенское кладбище признавалось как учреждение, основанное исключительно на «благотворительных побуждениях», и жизнь его определялась уставом. По этому уставу преображенцы освобождались от опеки Духовной консистории, сами выбирали попечителей, были полностью автономны в своей внутренней жизни. Так существование общины было легализировано, и Ковылин смог закрепить её на официальном уровне в довольно короткий срок. Преображенское кладбище всё больше играло роль реального центра для всего согласия, объединяющего региональные общины.

Среди наставников Преображенского кладбища долгое время царило единство. Первые известные конфликты в среде московских федосеевцев относятся к началу 90-х гг. XVIII в. Они были связаны с разным подходом влиятельных федосеевцев к примирению с филипповцами. Когда в январе 1791 г. в Петербурге было заключено перемирие с ними, это вызвало обсуждения на соборе, состоявшемся в феврале-марте того же года в Москве. Здесь велась жаркая полемика о причастии, титле на кресте, примирении с филипповцами, торговых заведениях «духовных лиц» и о других спорных вопросах. Именно тогда серьезному испытанию подвергся авторитет И.А. Ковылина, был даже поставлен вопрос о его отстранении от управления общиной.

Стоит заметить, что в конце XVIII в. федосеевские общины, разбросанные по разным регионам России и Польши, сохраняли значительную самостоятельность в отношении друг друга, имели разную степень влияния в делах всего согласия. И хотя ещё в 70-х гг. XVIII в., как было уже отмечено, на роль центра согласия выдвинулось московское Преображенское кладбище, любая федосеевская община продолжала сама для себя решать, признаёт ли она руководство преображенцев или нет. Определенные проблемы для единства федосеевского согласия также создавал постепенный отказ региональных общин от следования основным положениям учения Феодосия Васильева.

В конце XVIII в. возникла острая необходимость прекратить прения внутри федосеевской общины, а также споры, начавшиеся на Преображенском кладбище. Для этого следовало обратиться к текстам, ставшим к этому времени наиболее авторитетными. В связи с этим преображенскими наставниками было предложено казанскому федосеевцу Ивану Алексееву собрать такие тексты в один сборник. В результате проделанной работы появился сборник «Отеческие завещания».