Дошанское шоссе – звездолет «Гибель и разрушение теплокровным»

Планета Тэрта, система Макран

 

Насколько хватал глаз – билась и умирала обваренная взрывами рыба.

Дымились огромные лужи, наполненные горькой морской водой, мохнатыми водорослями и все той же обреченной рыбой.

Неистово рыдали раненые чайки.

В нескольких местах от шоссе остались только пышущие жаром смрадные ямы, наполненные расплавленным металлом. Бронетехника мобильной пехоты объезжала их по правой обочине.

Сумерки, отчаяние, горечь потерь…

После всего пережитого Растов имел полное право уехать в Синандж на первом же бэтээре.

Но он дал себе зарок, что сперва найдет всех уцелевших разведчиков из экипажей «ПТ-50», потом соберет своих танкистов из сожженных чоругами «Т-14» и лишь после этого двинет на Синандж в арьергарде колонны.

Капитан Листов нашелся среди закопченных кустов местного барбариса, в двадцати метрах от обочины.

Он сидел на земле и пил коньяк из потайной фляжки, что было в боевых условиях категорически запрещено и на что Растову было категорически наплевать.

Майор был так рад видеть Листова, что едва не обнял, с трудом сдержался.

По-видимому, у капитана был боевой шок. А может, винить следовало коньяк. По крайней мере, Листов явлению майора совершенно не удивился.

– Будете? – спросил он, буднично протягивая Растову фляжку. – Интересный, с Марса.

– Буду, буду… Вставай, пошли, – сказал Растов и, подхватив капитана под микитки, придал тому вертикальное положение.

– Это что? – спросил капитан с детской непосредственностью, когда в поле его зрения попали три искалеченные ходильные опоры, торчащие из моря.

– Все, что осталось от чоругского шагающего танка, – пожал плечами Растов, непреклонно увлекая капитана с дороги.

Сам он, как и Листов, непосредственно гибель чоругских исполинов не наблюдал. О том, чтобы поднять голову встречь взрывной волне, не могло быть и речи.

Возвышающиеся над заливом механические конечности указывали лишь на один взорванный шагоход. Об общем же числе уничтоженных супостатов свидетельствовал четырехугольник новообразованных рифов.

Вокруг утонувших обломков боевых шагоходов бурлили и пенились безразличные морские воды.

Итак, рота Растова и ракетчики фрегата набили четырех гадов.

Четырех.

Вокруг этой цифры блуждали спотыкающиеся мысли майора.

Он отчетливо помнил, что в карьере чоругских машин было пять.

В том числе – приметная, с эмблемой, которую Растов окрестил для себя «Три квадрата».

Попал ли этот «трехквадратный» под раздачу?

Растову очень хотелось верить, что попал. И что выхватил по полной. И что никогда больше…

Перед ними с Листовым пронеслись замыкающие тяжелые бэтээры второй роты мобильной пехоты.

За бронетранспортерами катили грузовики с пленными клонскими партизанами. А последними двумя машинами в колонне должны были стать два БТР «Зубр», на броне которых собирался путешествовать Растов вместе со спасенными танкистами Листова…

 

Увы, чоруги отрядили в десант куда больше, чем четыре шагающих танка.

С уже знакомыми Растову спецэффектами – видимость подводного взрыва, фонтаны брызг, вибрирующий рокот – над морем поднялся, покачиваясь на шести конечностях, пятый чоругский шагоход.

Тот самый, с тремя квадратами.

«Легок на помине, – вздохнул Растов. – Как себя ни обманывай, а правда все равно живет своей жизнью…»

Достойно встретить врага было уже нечем.

Фрегат «Неустрашимый» проскользил по орбите далеко за горизонт. Да и не факт, что на его борту оставалась хотя бы одна ракета «Хром».

Все свои уцелевшие «Т-14» Растов отдал в роты мобильной пехоты – хоть какое-то прикрытие, – и те успели уже уйти далеко, за тот самый злополучный мост, разведка которого стоила так дорого.

Вести огонь по чоругскому танку могли лишь несколько тяжелых бронетранспортеров «Т-14Б» из арьергарда второй мобильнопехотной роты. Но было совершенно очевидно, что их автоматические пушки и гранатометы его в лучшем случае лишь поцарапают.

«Три квадрата» чуть помедлил…

– Ну давай же, гадина, уходи, – процедил Растов с усталой мольбой. – Вали нахрен. Мы тебе не угрожаем, иди куда шел.

Нет, чоругский танк, чей экипаж составляли свирепые эзоши, не намеревался сыграть в благородство и «не заметить» вопиющую слабость противника.

Он развернулся всем корпусом вслед улепетывающей колонне, и – который уже раз за тот вечер – заревели в воздухе потоки плазмы.

Взорвался бэтээр.

Уклоняясь от его обломков, два грузовика резко вильнули и один за другим улетели в кювет.

«Прощай, отважная девчонка Малат! – подумал Растов. – Впрочем, черт с тобой. Главное, что там гибнут мои однополчане, русские люди… И я не могу смотреть на это безучастно, будто все происходит на экране визора!»

С тупой решимостью Растов выхватил пистолет и пошел к морю.

Твердо вышагивая вперед, наперерез чоругскому танку, майор выпустил в него, одиночный за одиночным, всю обойму.

Он стрелял прицельно. Надеялся попасть в лобовое бронестекло водительской кабины и тем самым переключить внимание водителя-эзоша на себя.

И чудо свершилось!

Танк с быстротой хищного паука развернулся на Растова. Осветил его изумрудным светом своего прожектора. Дескать, кто это у нас такой храбрец?

Растов хладнокровно перезарядил пистолет. Следующую обойму он послал в источник света.

Поверить в это было трудно, но что-то там наверху лопнуло, и сноп ненавистных зеленых лучей исчез.

«Сэкономили на бронестекле?» – не верилось Растову.

Танк шагнул вперед и сразу же оказался над майором.

Разверзлись створки научного отсека. Вниз метнулся гибкий манипулятор для сбора образцов.

Растов и глазом не успел моргнуть, как с ускорением десять «же» был вброшен во чрево инопланетного Левиафана. И был бы майор неминуемо расплющен о стенку отсека, если бы не пружинящая липкая мембрана, которая плавно погасила скорость, а затем спеленала его – так плотно, что он не мог и пальцем на ноге шевельнуть!

«Попал под отлов… Как бездомная собака в Атлантической Директории», – успел подумать Растов, и сознание его погасло под воздействием усыпляющего газа.

 

Когда майор открыл глаза, вокруг была ночь.

Точнее, нет, не ночь… Вечер?

Но каким это вечером бывает такое освещение? Приглушенное. Бордовое. Равномерное.

«Я на кровати… Дома… Дома? Приснилось все, что ли?»

Растов попытался встать «с кровати». Сил оказалось до обидного мало, голова кружилась и страшно болела (усыпляющий газ!), он не без труда приподнялся на локте.

Нет, кровати никакой нет.

Есть только пол. Он же – «кровать». Но только без подушки, одеяла и простыни. Чистый.

Растов встал на корточки. Затем осторожно выпрямился.

Сила тяжести… С ней что-то необычное.

Впрочем, что необычного? Просто половинная. Именно такая и считается нормой на большинстве боевых космических кораблей…

Наш? Наш корабль?

Растов сделал два шага и уперся в стекло.

Он – за стеклом. Как жук в банке.

Снаружи сочился тусклый бордовый свет, к которому глаза хоть и медленно, но все же привыкали.

Итак, простенькая задачка на сообразительность. Дано: космический корабль, все кругом бордовое, ты помещен в капсулу из стекла… Из стекла? Ну хорошо, из неустановленного прозрачного материала. Вопрос: где происходит действие?

Растов решил эту задачку за одну минуту двадцать две секунды. «Я на чоругском звездолете. Переправлен на него с Тэрты. После того как меня вчера захватил в плен тот шагающий танк, «Три квадрата»… Или не вчера».

События последнего боя (вчерашнего? позавчерашнего? недельной давности?) вдруг всплыли перед ним беззвучным призрачным хаосом.

Растов прильнул к стеклу. На какой полке стоит банка с жуком-майором?

Стоило ему задаться этим вопросом, как цилиндр едва заметно качнулся и куда-то пополз.

Ага! Он не на «полке», а на конвейере!

А что еще стоит на конвейерной ленте? Что это там поблескивает, впереди?

Такая же капсула. А внутри ее… внутри ее… смутно угадывается какой-то силуэт…

Человеческий. И, пожалуй, даже женский.

«Интересно, мужчин и женщин они как-то дифференцируют? Может, есть капсулы «мэ» и капсулы «же»?»

И сзади капсула.

В ней вроде как мужчина. Вроде в гермокостюме.

Листов?

Растов закричал.

Но стекло капсулы, похоже, великолепно глушило акустические колебания любой частоты и амплитуды. По крайней мере, звуков конвейера он тоже не слышал.

Отчаявшись докричаться до своих соседей, Растов принялся изучать тоннель, внутри которого они перемещались.

Уровень освещенности постепенно рос.

Теперь по обеим сторонам конвейера различались какие-то нечеловечески сложные конструкции, состоящие из сплетенных между собой колец, витые колонны, напоминающие виноградную лозу, написанную корифеем модной в субдиректории Англия живописи «дарк трэш хоррор», арки, будто бы выращенные капелью свечного воска, и балконы, имитирующие древесные грибы.

И, что было самым отталкивающим, эти техногенные заросли были обитаемы!

Взад-вперед то и дело проносились шустрые тени – то размером с сову, то размером с грифа.

На первый взгляд казалось, что они свободно летят по воздуху. Но в дальнейшем Растов начал различать систему тонких нитей, которые направляли их движения. По коридорам корабля сновали своего рода пауки, которые использовали для перемещения хаотическое (на первый взгляд) плетение нитей-паутинок. Существа хватались за нити многочисленными конечностями разной длины и анатомии: суставчатыми, жгутовидными, хоботообразными.

«Ага, это ремонтные боты… Для самих чоругов они маловаты».

Чем именно заняты ремонтные боты, из капсулы Растова разглядеть было невозможно, но он искренне надеялся, что какой-то из русских или союзных звездолетов навертел дыр в боку чоругского корабля! И теперь вся эта камарилья суетливых механических уродцев несется к пробоинам, чтобы залатать их пластырями, задуть пеной, зашить углеродными нитями.

Растову пришла в голову идея попробовать связаться со своими кораблями или хотя бы с кем-то в соседних капсулах по рации. Увы, оказалось, что при нем больше нет ни рации, ни оружия.

Тем временем конвейер вывез его персональную капсулу в просторный зал и остановился.

Впереди, через три капсулы от себя, Растов различил массивный каменный трон, высокая спинка которого была украшена зелеными кристаллами, дававшими недобрый и густой, как оливковое масло, свет.

«Капитан корабля? – предположил Растов. – Или, бери выше, адмирал флота, решивший лично осмотреть пленных перед тем как отправить на свои табачные плантации?»

Конвейер постоял с минуту, после чего ближайшая к трону капсула была подхвачена спустившимся с потолка манипулятором и уползла куда-то вправо.

Лента приблизилась к трону еще на одну позицию и снова остановилась.

Минута промедления – и капсулу подхватил все тот же манипулятор.

Однако на этот раз она ушла вначале вниз, а затем влево.

«Сортируют, суки», – сообразил майор.

Теперь настал черед девушки, в которой Растов наконец с девяностопроцентной вероятностью узнал Малат: черная нечесаная грива из-под красной банданы с вышивкой, комбинезон, патронташ.

Расстояние до «адмирала» сократилось.

Теперь майор мог чоруга разглядеть. То был всем ракам рак: большеголовый, рослый, превосходивший своими размерами не только всех лично виденных Растовым чоругов, но даже и все его представления о том, какими чоруги могут быть. В «адмирале» было метра четыре, не меньше!

Чоруг-гигант выделялся не только ростом, но и окрасом – его клешни имели глянцевитый белый цвет.

Что же до традиционной для чоругских звездолетчиков церемониальной юбки, то она была как будто сплетена из миллионов тонких проволочек разного окраса – от платинового до медно-зеленого. Вид этого одеяния наводил на мысли о владыках Древней Вавилонии.

С Малат «адмирал» решал вопрос дольше, чем с предыдущими пленниками, – Растову показалось, минуты три.

Конкордианская девушка поначалу ждала приговора в гнетущей безучастности. Но потом вдруг закричала, начала колотить кулаками в стекло. Затем в ход пошли и армейские ботинки.

Стальные набойки на их мысках – страшная вещь в рукопашной – высекали из капсулы яркие зеленые искры. Что, к слову, намекало: узилища сделаны не из того или иного прозрачного полимера, а, скорее всего, являются монокристаллами, в выращивании которых чоруги были большие мастера.

«Ай молодец девка! Наверняка насылает проклятия на весь рачий род до двенадцатого колена, как у клонских баб водится, – с отцовской нежностью подумал Растов. – И в самом деле: чтоб им всем лопнуть!»

В итоге Малат тоже уехала вниз и влево.

«Интересно, что там? Хорошо бы не расстрельный подвал!»

Конвейер дернулся, и сердце Растова уколола ледяная игла страха.

Мало ли что задумали эти раки?! Может быть, они намерены ставить на людях особо бесчеловечные эксперименты? Испытывать какие-нибудь вирусы? Ведь «расстрельный подвал» – это, если вдуматься, участь далеко не самая худшая…

Конвейер подвез капсулу с Растовым к самой морде «адмирала». Она была усатой, пучеглазой, с выраженным пупырчатым рельефом на «скулах» и «лбу».

Чоруг пошевелил многочисленными длинными усами и заговорил.

Звуки его речи вместе с синхронным русским переводом полились из динамиков под потолком капсулы. Там же, наверху, загорелись два дополнительных источника света: уже знакомый Растову оливково-зеленый и охряно-желтый.

– Меня зовут Шчи. Я восхищенный пятого ранга из сословия эзошей. Ты – мой пленник, и я приветствую тебя в качестве такового на борту своего корабля «Гибель и разрушение теплокровным».

Растов не выдержал.

– Я всегда знал, что когда по визору говорили про «врожденное миролюбие чоругов», которые даже свои корабли называют поэтично, «Шелковыми касаньями» и «Благоуханными долинами», так это они врали… «Гибель и разрушение» – вот настоящее чоругское название, проникнутое духом предков! – В голосе Растова звучал убийственный сарказм.

– В вашем визоре врут часто, но здесь они не солгали. Многим сословиям чоругов присуще врожденное миролюбие, – спокойно сказал Шчи, восхищенный пятого ранга. – Но не эзошам… Однако ты не представился, человек. Назови себя.

– Константин Растов, майор бронетанковых войск Российской Директории. На правах полномочного представителя военных властей в системе Макран я заявляю вам решительный протест в связи с актом неспровоцированной агрессии против Российской Директории, Объединенных Наций и всей Великорасы!

– Протест принят. – Шчи меланхолично шевельнул правым усом.

После этого чоруг замолчал и принялся разглядывать Растова особенно пристально. Майору даже показалось, что его просветили насквозь какими-то лучами – на груди, на руках и даже в паху будто волоски зашевелились.

Растов занервничал. Он вдруг понял, в какой момент Малат начала колотить ботинками в стекло-монокристалл.

– Что вы намерены со мной делать?! – выкрикнул майор.

– Мы намерены содержать тебя по стандартам восхищенного четвертого ранга. Вода, кислород и необходимое человеческое питание будут предоставлены тебе в количествах, потребных для жизни.

Хотя новости были хорошими, Растов не почувствовал облегчения. Он знал, что «восхищенный четвертого ранга» – это очень много. Присваивая ему такой ранг, его, по чоругским меркам, необыкновенно возвеличивают. Необыкновенно для какого-то майора, пусть даже и бронетанкового, гвардейского.

«Неужели пронюхали, что я сын Председателя Совета Обороны? Но откуда?!»

Растов решил предпринять блиц-попытку подтвердить или развеять свои догадки.

– За что мне такая честь? Разве я тяну на восхищенного четвертого ранга? Откуда у меня столько мудрости?!

– Похоже, твое тело содержит больше мудрости, чем ты думаешь. Мне очевидно, что ты несешь имплант, вживленный Неорганическим Существом, которое вы, люди, именуете Стальным Лабиринтом.

– Имплант? Мое тело? – удивился Растов, озирая себя с ног до головы. Это было достаточно комично, учитывая, что повсюду его облегал гермокостюм танкиста.

Реакция майора, похоже, озадачила Шчи.

– А что, разве ты не посещал Стальной Лабиринт на планете, которую вы называете… – Шчи зыркнул на внутреннюю поверхность своей клешни, где, по-видимому, располагался экран, высвечивающий ему подсказки, – Навзар?

«Сказать правду? Или соврать?»

Растов колебался недолго. Вспомнил, как в академии его учили: если правда, сказанная врагу, помогает солдату сохранить жизнь и здоровье, значит, надо ее сказать.

– Да, я там был.

– Хорошо, что ты говоришь правду, – сказал Шчи. – Это подтверждает, что ты и впрямь восхищенный четвертого ранга. Им свойственно правдолюбие.

– А те, те другие, в других капсулах? На которых ты смотрел до меня? Они какого ранга? – спросил Растов.

Некоторое время Шчи думал. А потом сделал выметающий жест клешней. Как будто хотел сказать: «Эти? Просто мусор».

Конвейер тронулся. Это означало: аудиенция окончена.

Растов оглянулся на капсулу, которая следовала за ним.

Листов, похоже, был без сознания – он лежал на боку, беспорядочно свалив перед собой ноги и руки, как будто это были дрова.

Но даже будь капитан бодр и свеж, Растову едва ли удалось бы отмаячить ему, что надо громко кричать Верховному Раку: «Стальной Лабиринт! Я тоже был там!»

 

Временные апартаменты Растова по величине были чуть больше сельского нужника.

Ну то есть больше. Но всего лишь раза в два.

Растов мог лежать, вытянувшись в полный рост. Но вот уже бегать, прыгать или просто расхаживать, размахивая руками, – не мог.

Зато в камере имелся иллюминатор. Небывалая роскошь, если сравнивать с гауптвахтой боевого корабля землян!

Правда, иллюминатор этот еще требовалось обнаружить.

Пятиугольный фрагмент обшивки обладал управляемой прозрачностью. И когда на третьи – предположительно! – сутки пребывания на чоругском корабле майор отыскал иллюминатор, радость его не знала пределов!

Прикладывая ладонь к центру противоположной входу стены и удерживая ее там в течение минуты, Растов заставлял обшивку корабля, бывшую равномерно серой и, как казалось, тоже монокристаллической, обретать чаемую проницаемость для взора…

Там, за бортом, светились звезды.

Горел рукав Ориона.

То и дело проносились чоругские боевые планетолеты, похожие на реактивных жаб.

К счастью, центральное светило системы Макран было двухкомпонентным – оно состояло из красного гиганта и голубого карлика, – и даже несведущий в астрономии Растов благодаря этому обстоятельству точно знал: они по-прежнему находятся неподалеку от планеты Тэрта.

В общем, красно-голубой тандем навевал на Растова успокоение. «А то могли ведь и на свои рачьи кулички уволочь! Чисто из вредности!»

Мебели в его апартаментах не было никакой. Не считая биотуалета, конструкция которого тоже потребовала от Растова сообразительности восхищенного четвертого ранга.

Вода и еда стояли прямо на полу и происходили из источника вовсе не чоругского, а очень даже человеческого.

Маркировка на боку ящика с военными пайками свидетельствовала: еду произвели в таиландском городе Лампанг для солдат Директории Азия. А воду, как ни странно, разлили в Аргентине, Южноамериканская Директория.

Поначалу тайская еда вызывала у Растова страх. Какие-то печеные тараканы, диковинные блинчики, в которые завернуто что-то неизведанное, может даже, вообще неземное. Холодный суп на кокосовом молоке, в котором парят тщедушные креветки и дети-осьминожки. Хлеб, не похожий на хлеб…

Но затем Растов вспомнил счастливое детство, проведенное на островах Фиджи. И эти растянутые на долгие часы видения зеленого, золотого и аквамаринового в кружеве древесных теней примирили его с экзотическим рационом…

Вода оказалась абсолютно безвкусной и похожей на дистиллированную.

А кофе в пайки не положили вовсе. Пять пакетиков коричневой бурды с желудевым запахом – не в счет.

В целом паек можно было назвать бедным. Но не издевательским.

Помимо кофе, Растову мучительно хотелось пива.

Или водки.

Или в крайнем случае вина, которое он, как и его отец, не слишком жаловал.

Или уж в крайне-крайнем – какого-нибудь джин-тоника для подростков из малоимущих семей.

Он сам не понимал, в чем дело. Откуда столь внезапная тяга к алкоголю при отсутствии настроения, компании и повода?

Решение пришло в голову Растова само собой.

«В моей жизни было крайне мало досуга. И тот немногий досуг, что на мою долю все же выпадал, как правило, сопровождался алкоголем. А тут получается: досуг есть, хоть и вынужденный, а алкоголя – нет».

Поначалу он думал было попросить что-то высокоградусное у своих тюремщиков.

Но к нему никто не заходил.

Его пожеланий не спрашивал.

Жалоб не выслушивал.

Конечно, за ним наверняка велось неусыпное видеонаблюдение.

Но не станет же русский офицер унижать себя написанием слов «ДАЙТЕ ПИВА» при помощи тайского соуса на полу? На том же самом полу, где он, кстати, спит!

«Не слишком-то у них высокие стандарты для восхищенных четвертого ранга», – вздыхал Растов сердито.

Думать о том, по каким стандартам содержат Листова и Малат, ему было страшновато…

«Хорошо, если вообще за борт не выбросили».

Поскольку часы, планшет и оружие у него, конечно, отобрали, счет времени майор вел самостоятельно, как учила угрюмая академическая дисциплина «Выживание в экстремальных условиях и в плену».

Отмечал черточками промежутки времени, которые субъективно казались ему часами.

Условные часы складывались в условные сутки.

Сутки обозначались крестиками.

К началу четвертого крестика Растов в очередной раз включил иллюминатор.

– Доброе утро, макраны, – сказал он, чтобы не молчать (так тоже учило «Выживание»), хотя никаких макранов, ни голубого, ни красного, в иллюминаторе не было.

Вместо этого внизу коричневел аппетитной запеченной корочкой каравай некоего небесного тела.

За неделю, проведенную в системе Макран, Растов успел усвоить, что у Тэрты есть четыре луны – все безатмосферные, каменистые, стерильные, как хирургические перчатки.

Это, надо полагать, была одна из них. Вероятнее всего – спутник по имени Курд.

Но что, если нет? Мог ведь быть и крупный астероид наподобие Цереры из Солнечной системы?

Но рассуждения на отвлеченные астрономические темы быстро отступили на второй план, потому что в поле зрения майора появилось нечто.

Это «нечто» имело размеры, сопоставимые с тем самым аппетитным караваем гипотетического спутника Тэрты.

Впрочем, Растов быстро сообразил, что дело в разнице расстояний. Реально спутник Тэрты был, конечно, качественно больше. Но «нечто» все равно внушало: оно имело не то восемь, не то шесть километров в поперечнике, что сразу указывало на его вызывающе инопланетное происхождение. Ведь Растову было совершенно точно известно, что самый большой орбитальный объект Великорасы, завод «Абигайль», имеющий близкие габариты, находится не здесь, а в системе Лукреция. Да и выглядит он совершенно иначе.

Геометрически неведомое сооружение представляло собой замкнутый восьмиугольник со скругленными ребрами. В общем и целом оно напоминало прыжковые Х-ворота вроде тех, какие Растову пару раз случалось видеть в Тремезианском поясе во время службы на Кларе.

Однако те ворота были рассчитаны на проход максимум магистрального контейнеровоза и имели радиус метров двести.

Это же сногсшибательное инженерное сооружение могло запросто пропустить сквозь себя за раз штук десять построенных в шеренгу конкордианских суперлинкоров-авианосцев проекта «Ферван Махерзад»!

«Это что же получается? У клонов есть один «Ферван Махерзад», у Российской Директории – ни одного… А вот у чоругов, понимаешь ты, есть потребность в Х-воротах, рассчитанных на пропуск объектов величиной с астероид?! – с затаенным ужасом думал Растов. – Если, конечно, это действительно Х-ворота, а не нечто другое. Какой-нибудь концентратор энергии, излучатель… Сверхлазер?»

Долго гадать Растову не пришлось.

Инопланетное сооружение вдруг озарилось мерцанием тревожных проблесковых маячков и расцвело нитками габаритных огней.

Затем внутренность исполинского восьмиугольника, сквозь который прежде были свободно видны звезды, в частности популярное у конкордианцев созвездие Заотара, помутилась – как будто ангел выдохнул на карманное зеркальце. Из Заотара сразу же выпала рука, воздетая с пучком стрел к Солнцу Предвечному, а через пару секунд и змея, попираемая его тяжелой двадцатипарсековой стопой. Затем погасли и более яркие звезды.

Череда грязно-желтых сполохов пробежала по синему окоему восьмиугольника, и в его центре родились несколько новых огоньков.

Теперь уже майор не сомневался, что перед ним некая разновидность Х-ворот. Но еще минуты три он не мог опознать корабль, перемещенный Х-воротами из неведомых галактических далей сюда, в систему Макран.

То ли чоругский авианосец-улей…

То ли их же гражданский паром…

То ли нечто третье…

Но очевидным было то, что корабль имеет вполне умеренные размеры. Скажем, вполне сопоставим с отечественным линкором «Сталинград».

Соответственно, вопрос, зачем же ворота имеют столь грандиозный размер, по-прежнему оставался открытым…

Сходящий с ума от вынужденного безделья Растов был готов посвятить этим праздным размышлениям и час, и два. И посвятил бы! Если бы к нему не пожаловали гости.

– Здравствуй, восхищенный! – церемониально произнес Верховный Рак Шчи.

Растов вздрогнул – эффект присутствия, создаваемый чоругскими акустическими системами, был ошеломительный. Особенно на фоне непроницаемой ватной тишины, в которой он находился предыдущие дни.

Майор обернулся. Он был уверен, что Шчи каким-то образом втиснулся в его каморку, что было с точки зрения пространственной маловероятно.

Но Верховный Рак находился, конечно, в отсеке по соседству. Просто переборка, доселе непроницаемая, вдруг стала прозрачной.

– Отрадно видеть, что ты научился открывать иллюминатор и теперь вместе с другими восхищенными можешь наслаждаться красками этого живописного уголка Вселенной.

– Я тоже рад. Тут от скуки рехнуться можно, – сказал Растов, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

Ему неясно было, как следует себя вести с таким просвещенным и высокоранговым раком.

То ли изображать сдержанную отрешенность философа.

То ли занять позицию непримиримого к врагу русского воина.

А может, наиболее выигрышно амплуа интеллектуала, далекого от всяких политических и военных пертурбаций, в котором, к слову, всю жизнь проваландался его младший брат Кеша? Ведь за что-то же Иннокентий нравился своим таинственным инопланетным «ферзям»? Может, за это?

Тут Растов вспомнил свою любимую максиму: главный вид боя – наступление. И он решил с мягкой непреклонностью захватить инициативу хотя бы в этом разговоре.

– Скажи мне, добронравный Шчи, – (этот «добронравный» всплыл из недавнего клонского блокбастера «Рыжие дюны Ишкаты», где Великая Конкордия боролась с чоругами, не покладая на), – каким целям служит это сооружение на орбите? Это же Х-ворота, так? – Растов указал в сторону иллюминатора, который тем временем уже почти полностью утратил прозрачность.

– Да, это транспортные ворота, – подтвердил Шчи. – Мне ведомо, что сословие обменивающих когда-то отдало вам, людям, искусство изготовления таких вещей. Я не понимаю, чем обусловлен твой интерес. Ведь и у людей теперь немало таких!

– Ты прав, у нас есть Х-ворота. Но они маленькие. А эти – огромные. Вот я и спрашиваю: зачем вам такие размеры?

Шчи потеребил свою проволочную юбку, пошевелил усами и выдал:

– Зачем делать маленькие, если можно большие?

В первую секунду Растов подумал, что произошла ошибка перевода. Но чоруг пояснил:

– Я пошутил.

Растов неожиданно для себя улыбнулся, хотя планировал держаться подчеркнуто холодно. Как же не хватало ему человеческого общества, если даже разговор с закованным в хитин четырехметровым убийцей был способен его развеселить!

Чоруг продолжал:

– Только мое сословие, сословие эзошей, умеет строить такие транспортные устройства. Ты, должно быть, полагаешь, что они призваны транспортировать военные корабли подобных размеров, ведь жизнь эзошей – это война…

Растов кивнул, дескать, думаю, да.

– …И ты наполовину прав: через них со временем пройдут Сшивающие Клешни.

– Что еще за клешни? – Растов брезгливо поморщился, что было, конечно, недипломатично.

– Это особый корабль. Его задача – устранять пагубные возмущения плеромы, которые мы называем «сверткой». Клешни останавливают свертку, разворачивают назад. И сшивают, если надо.

«Что за бред? – подумал Растов, и ему опять мучительно захотелось пива. – Какая такая плерома? Это что, чоругский термин, который переводчик вообще не потянул и оставил как есть?»

– Пожалуйста, поясни, – попросил майор.

– Ваша наука учит, что в основе бытия лежат неделимые частицы материи. Вы называете их «кварки», «гравитоны», «фотоны», «монополи». Но ваши мудрецы знают больше того: в подоснове этих крупинок материи и энергии находится пространство смысла…

– Логос, что ли? – сообразил Растов.

– Не знаю этого слова. – Шчи сделал сложное крестообразное движение двумя парами усов одновременно, которое, вероятно, являлось чоругским аналогом отрицательного покачивания головой у людей. – Я знаю слово «плерома». Я специально произношу слово из вашего языка. Мы называем это иначе – «бехчонг»…

– То есть вы смыслы сшиваете, как ткань, верно? – Растов не смог сдержать иронию. – Философскими иголками и теологическими нитками?

– Не шучу, – сказал чоруг.

– Тогда я снова ничего не понял. Поясни проще! – попросил Растов.

– Хорошо. – Шчи был спокоен. – Из-за действий одной сторонней силы сейчас случилось так, что тончайший энергоинформационный план реальности, из которого происходят кварки, фотоны, монополи, а также и само время, ведет себя неправильно. Например, одно позавчера превращается в два вчера и два сегодня. Или, допустим, умершее становится живущим. Или видимое меняется местами с невидимым не по закону, а хаотически…

– И вы это лечите?

– Сшиваем.

Растов уже понял, что Шчи делится с ним сокровенным – вот он, разговор восхищенных!

Увы, он не мог даже приблизительно представить себе конкретику этой чоругской работы с тканью бытия. Но Растову хватало кругозора для понимания главного: чтобы начать представлять это, ему потребовались бы годы и годы. Причем не в Харьковской Академии бронетанковых войск, не на Кларе и не на Грозном. А в Хабаровском Институте Времени или во Владимирской духовной семинарии.

«Выходит, зря раки меня в восхищенные записали», – подумал Растов самокритично и ухмыльнулся.

– Мне сложно даются такие разговоры, – признался майор.

– А я пришел к тебе не для того, чтобы говорить о плероме, – заявил Шчи прямодушно. – Я хотел сказать, что ты должен начинать готовиться к ментоскопии.

– К ментоскопии?! – взвился Растов. – Вы собираетесь меня ментоскопировать?!!

– Да.

– Но зачем?!

– Тех, кто надо мной, интересует Стальной Лабиринт.

– Но зачем ментоскопия?! Я могу рассказать о нем все, что знаю. – («Благо знаю немногое», – лукаво промолчал Растов.) – Стальной Лабиринт – это инопланетное сооружение невоенного назначения. Я не связан в его отношении присягой. Могу нарисовать… Могу даже построить цифровую модель!

– Нам нужна идеальная точность. Это очень важно.

– Но ведь после ментоскопирования я потеряю собственную память! Превращусь в овощ! Из-за вашей жестокой прихоти я, восхищенный четвертого ранга, утрачу все навыки, на обретение которых ушли годы! Я забуду женщину, которую люблю!! Я не буду знать имен своих родителей!!! – незаметно для себя Растов перешел на крик. Он брызгал слюной и сжимал кулаки.

– Все это прискорбно, – заметил чоруг равнодушным голосом. – Но первейшая обязанность восхищенных перед Вселенной состоит в том, чтобы жертвовать всем ради знания.

Растов, однако, разнервничался не на шутку.

– И вообще, что это за утонченный садизм: предупреждать о ментоскопии?! Хотите мучить меня – пожалуйста! Пытки? На здоровье!! Но зачем предупреждать?!!

– Как восхищенный четвертого ранга ты имеешь право знать, – обстоятельно крутя усами, объяснил Шчи. – Также у тебя есть возможность и время написать письма всем, кого ты знаешь и любишь. И мы гарантируем, что доставим эти письма адресатам. У тебя есть семьдесят человеческих часов… За это время наш корабль достигнет орбиты планеты Иаж. Там мы примем на борт ментоскоп. Он большой. Он древний и очень ценный. Мы не возим такие с собой.

Растов был в отчаянии.

– Тогда хоть пива принесите, – попросил он, нервно ероша волосы на голове. – И бумагу с карандашом.

 

Глава 16

НОЧЬ В ПАЛЕОНТОЛОГИЧЕСКОМ МУЗЕЕ

 

Август, 2622 г.