Соположение индейской реалии и ее эквивалента

 

Семантизация индейских реалий в поэме осуществляется с помощью перевода или перифрастического объяснения значения. Реалия и ее эквивалент сопологаются в тексте поэмы или употребляются отдельно. Соположение реалий и ее эквивалента уже само по себе представляет повтор, особенно если эквивалент является перифразой или объяснением. В тексте эти сочетания повторяются часто, так что когда речь идет о богах, героях, животных, растениях, роль которых велика в жизнедеятельности людей, индейская реалия, отражающая достоинства, недостатки, характер его носителя, может восприниматься как имя или прозвище. Например, белый кролик Wabasso, голубая цапля Shuh-shuh-gah, ржанка Chetowaik, дикий гусь Wawa, the loon Mahng, the grouse Mushkodasa, the sturgeon Nahma (Mishe-Nahma), the seagulls Kayoshk, the squirrel Adjidaumo, the pike the Maskenozha (Kenozha), Kagh, the hedgehog, the West Wind Mudjekeewis первоначально, как правило, называются индейскими и английским или английским и индейскими словами одновременно, затем по мере того как идет рассказ одним из них, но часто обоими:

Chetowaik, the plover, sang them,

Mahng, the loon, the wild-goose, Wawa,

The blue heron, the Shuh-shuh-gah,

And the grouse, the Mushkodasa!"                                            (Вст., 32-35)

Oh, beware of Mudjekeewis,

Of the West-Wind, Mudjekeewis;                                               (III, 34-35)

Smoked the calumet, the Peace Pipe                                          (I, 30)

On the Muskoday, the meadow                                                   (III, 15)

“Do not shoot us, Hiawatha!”

Sang the robin, the Opechee,

Sang the bluebird, the Owaissa                                                  (III, 176-179)

Up the oak-tree, close behind him

Sprang the squirrel Adjidaumo                                                   (III, 181-182)

He had mittens, Minjekahwun                                                   (IV, 16)

Этот список и примеры можно было бы продолжать долго, потому что большинство реалий из списка индейских слов, приложенного к поэме многократно, употребляются соположенными в повествовании. Не семантизируются в поэме такие реалии как pemican, wigwam, Mudway-aushka (sound of waves), Minne-wawa (the sound of wind in the trees), totem, Ugh – потому что pemican и wigwam, totem хорошо известны читателю, к тому же wigwam заменяется его английским синонимом – lodge, а значения ugh – yes, Mudway-aushka – звук волн, набегающих на берег, Minne-Wawa – звук ветра в деревьях, Baim-Wawa – раскаты грома выводятся из контекста. Некоторые индейские реалии и их английские эквиваленты не встретились в поэме в повторе-соположении. Их перевод или объяснение дается в следующей строке или в конце синтаксического целого, куда они входят.

Соположение индейских реалий и их английских эквивалентов играет очень большую роль в создании национального колорита страны, где люди, животные, растения и окружающая их природа (ландшафт), погода, явления природы образуют гармоничное целое, в котором есть место и назначение каждому и каждый на своем месте и в своем назначении так же важен, как и все остальные, где ветры, бури, гром, молния могут иметь человеческий облик и как человек влюбляться, страдать от неразделенной любви, жениться, бросать жен, иметь детей, и в минуты трудности просить помощь у белки, чаек, бобра, где не убивают животных, мясо которых они не едят или не носят их мех и шкуру в качестве одежды, где человек, зная какую боль он причиняет деревьям, срезая их ветви, просит их дать ему свою кору, ветви, кусочек корня, чтобы построить лодку. Чтобы воссоздать атмосферу этого мира Лонгфелло должен был наполнить его всеми: животными, насекомыми, растениями, большими и маленькими, включить в повествовании реки, озера, ручейки, горы, холмы, поля, леса, болота и назвать их в поэме индейскими именами и не только упомянуть их мимоходом, а показать их каждодневное сосуществование с человеком. Появляясь в повествовании в индейском и английском звучании вместе, сопологаясь, привычные всем читателям, живущим в северных и средних широтах белки, орлы, вороны, кролики, гусеницы, бобры, ежи, крыжовник, голубика (blueberry), мята (spearmint), кузнечики, пауки получают дополнительную окраску чего-то необычного, отличающегося от того, что мы видим в повседневной жизни – ореол сказочности, экзотичности, свойственных только стране древних индейцев Северной Америки.

У нас нет данных относительно того, содержат ли какие-то индейские названия образное начало в своей этимологии. Текст поэмы дает возможность предположить подобное. Гайавата благодарит белку и чаек, которые помогли ему выбраться из чрева гигантского осетра Mishe-Nahma, заглотившего Гайавату вместе с его лодкой.

"O my little friend, the squirrel,  

Bravely have you toiled to help me; 

Take the thanks of Hiawatha,        

And the name which now he gives you;

For hereafter and forever           

Boys shall call you Adjidaumo,      

Tail-in-air the boys shall call you!"                                            (VIII, 147-153)

"O ye sea-gulls! O my brothers!     

I have slain the sturgeon, Nahma;   

Make the rifts a little larger,     

With your claws the openings widen, 

Set me free from this dark prison,  

And henceforward and forever        

Men shall speak of your achievements,

Calling you Kayoshk, the sea-gulls, 

Yes, Kayoshk, the Noble Scratchers!"                                        (VIII, 177-186)

Внутренняя форма индейских реалий Adjidaumo и Kayoshk по-видимому, содержат эти образы.

Соположение индейской реалии и ее эквивалента – прекрасный способ семантизации значения индейского слова, который не требует усилий, чтобы запомнить, что оно означает. Используя в повествовании то индейскую реалию, где-то дальше английский эквивалент, Лонгфелло все время возвращается к сочетанию индейского и английского слов на случай, если значение индейского слова забудется. Например, ручей и птицы (синица, малиновка, козодой) слушают Чибиабоса, музыканта и певца, друга Гайаваты, и просят научить их слагать песни и исполнять их так, как он это делает. Слушают его и белка, и кролик.

From the hollow reeds he fashioned

Flutes so musical and mellow,

That the brook, the Sebowisha,

Ceased to murmur in the woodland,

That the wood-birds ceased from singing,

And the squirrel, Adjidaumo,

Ceased his chatter in the oak-tree,

And the rabbit, the Wabasso,

Sat upright to look and listen.                                                    (VI, 31-39)

Yes, the bluebird, the Owaissa,

Envious, said, "O Chibiabos,

Teach me tones as wild and wayward,

Teach me songs as full of frenzy!"

Yes, the robin, the Opechee,

Joyous, said, "O Chibiabos,

Teach me tones as sweet and tender,

Teach me songs as full of gladness!"

And the whippoorwill, Wawonaissa,

Sobbing, said, "O Chibiabos,                                                    (VI, 40-49)

Когда Чибиабос погиб в XV главе и его оплакивали тот же ручей и те же птицы, Лонгфелло использовал их английские и индейские названия.

Sighed the rivulet, Sebowisha,

Sang the bluebird, the Owaissa,

Sang the robin, the Opechee,

And at night through all the forest

Went the whippoorwill complaining,

Wailing went the Wawonaissa,                                                  (XI, 71-86)

Когда после страшной голодной зимы, унесшей жизнь любимой жены Гайаваты, приходит весна, возвращаются птицы, Гайавата слушает их пение безмолвно и печально. Перечисление всех вернувшихся птиц, их песни и щебетание в чаще и на лугу только подчеркивают его горе (XXI, 112-135).

В эпизоде погони за По-Пак-Кивисом бобр, гром, молния упоминаются несколько раз в их индейской и английской формах

"O my friend Ahmeek, the beaver,                                             (XVII, 64)

"Yes!" replied Ahmeek, the beaver,                                           (XVII, 98)

"Yes," the beaver chief responded,                                            (XVII, 112)

Called Waywassimo, the lightning,                                            (XVII, 315)

And the thunder, Annemeekee;                                                  (XVII, 316)

Then Waywassimo, the lightning,                                              (XVII, 324)

Smote the doorways of the caverns,                                           (XVII, 325)

And the thunder, Annemeekee,                                                  (XVII, 327)

Shouted down into the caverns,                                                 (XVII, 328)

Лонгфелло часто использует соположения индейского и английского слова в перечислениях для создания национального колорита и в некоторых случаях для усиления авторского посыла.

Чтобы защитить посевы кукурузы от болезней растений, насекомых, птиц, грызунов и чтобы урожай был хороший жена Гайваты Minne-haha ночью своей одеждой проводит магический круг вокруг поля.

"Thus the fields shall be more fruitful,

And the passing of your footsteps

Draw a magic circle round them,

So that neither blight nor mildew,

Neither burrowing worm nor insect,

Shall pass o'er the magic circle;

Not the dragon-fly, Kwo-ne-she,

Nor the spider, Subbekashe,

Nor the grasshopper, Pah-puk-keena;

Nor the mighty caterpillar,

Way-muk-kwana, with the bear-skin,                                         (XIII, 54-65)

Перечисление всех насекомых и болезней, которых остановит магический круг, подчеркивает уверенность индейской женщины, что волшебство поможет ей вырастить хороший урожай. Во время молитв и семидневного поста, который Гайавата держал, чтобы обратиться к Верховному Божеству с просьбой помочь его народу найти новые способы добывания пищи помимо охоты, рыболовства и сбора ягод и дикого риса, Гайавата видит птиц, на которых индейцы охотятся. The pheasant Bena; the pigeon Omeme; wild-goose, Wawa; прерии Muskoday, the meadow, на которых они собирают the wild rice Mahnomonee; the blueberry Meenahga; the strawberry Odahmin; the gooseberry Shahbomin; the grapevine Bemahgut. На озере он видит the sturgeon Nahma; the yellow perch Sahwa; the pike the Maskenozha; the herring, Okahahwis; the Shawgashee, the crawfish и спрашивает Хозяина жизни, Создателя, должна ли жизнь индейского народа зависеть только от этой пищи (V, 17-50).

Некоторые сочетания реалии и ее английского эквивалента повторяются на всем протяжении песни и создают локальный или временной фон событий. Упоминавшийся выше отрывок из (XXI, 112-123), рисующий весело поющих птиц, служит фоном вернувшейся весны, перечисление птиц, покинувшие место обитания Kabibonokka – Северного ветра во II главе является предупреждением другим более южным птицам, что давно наступила зима.

Who is this that dares to brave me?

Dares to stay in my dominions,

When the Wawa has departed,

When the wild-goose has gone southward,

And the heron, the Shuh-shuh-gah,

Long ago departed southward?                                                 (II, 159-164)

Поэтически образным показателем наступления ночи становится упоминание духа сна Nepahwin и пения козодоя в нескольких эпизодах поэмы

When the mournful Wawonaissa

Sorrowing sang among the hemlocks,

And the Spirit of Sleep, Nepahwin,

Shut the doors of all the wigwams,

From her bed rose Laughing Water,                                         (XIII, 78-82)

и др.

Когда Гайавата со своей невестой приближается к своим родным местам, его встречают лесные обитатели земли Оджибуэев.

From his ambush in the oak-tree

Peeped the squirrel, Adjidaumo,

Watched with eager eyes the lovers;

And the rabbit, the Wabasso,                                                     (X, 245-248)

Watched with curious eyes the lovers.                                        (X, 251)

All the birds sang loud and sweetly,                                           (X, 253)

Sang the bluebird, the Owaissa,                                                (X, 255)

Sang the robin, the Opechee,                                                     (X, 259)

Перечисление обитателей земли племени Оджибуэй, уже знакомых слушателю, и анафорический рефрен фразы Pleasant was the journey homeward, (X, 223, 253) возвещают ему, что Гайавата уже в своем родном краю, где он знает каждый лесок, луг, ручеек, холмик, все растения и животные и все они знают и ждут его. Таким образом, перечисленные индейские реалии в соположении с английскими эквивалентами становятся индикаторами (обозначениями) места и времени событий, благодаря их частой повторяемости в тексте и прозрачности их значения, обусловленной присутствующим английским переводом или объяснением.

Количество индейских реалий, которые Лонгфелло употребляет в английском языке в своей поэме так велико, частотность их употребления такая высокая, что только соположение реалии и ее эквивалента делает возможным их органическое вхождение в английскую речь и их естественное, незатрудненное понимание носителями английского языка.

Вывод:

Соположение реалии и ее английского перевода или объяснения в работе рассматривается как один из позиционных видов повтора. Оно имеет чрезвычайно важное значение для обеспечения естественного и незатрудненного понимания реалий в английском тексте. Их повтор на всем протяжении повествования способствует установлению связи между высказываниями, сверхфразовыми единствами и более обширными частями текста (главами). Соположение индейской реалии и ее английского эквивалента и наоборот, помогает воссоздать атмосферу и дух жизни североамериканских индейцев до их столкновения с белыми завоевателями Европы, их природу, верования и культуру. Соположение реалии и ее эквивалента часто придает первой значение имени или прозвища, отражающего характер, достоинства и недостатки его носителя.

Соположение реалии и ее английского перевода часто служит для создания локального и временного фона происходящего события.

Анафора

 

Анафорический повтор очень частое явление в поэме Лонгфелло и, как правило, охватывает более чем два стиха, достигая иногда четырех – пятикратного повтора существительного, глагола, наречия, местоимения, предлога, союза и т.д.

From the Vale of Tawasentha,

From the Valley of Wyoming,

From the groves of Tuscaloosa,

From the far-off Rocky Mountains,

From the Northern lakes and rivers

All the tribes beheld the signal,                                                  (I, 43-48)

Down the rivers, o'er the prairies,

Came the warriors of the nations,

Came the Delawares and Mohawks,

Came the Choctaws and Camanches,

Came the Shoshonies and Blackfeet,

Came the Pawnees and Omahas,

Came the Mandans and Dacotahs,

Came the Hurons and Ojibways,

All the warriors drawn together                                                 (I, 58-66)

В этих двух отрывках, взятых из одного эпизода, многократный анафорический повтор предлога, существительного и глагола-сказуемого подчеркивает количество племен, привлеченных дымом Трубки Мира (the Pukwana of the Peace Pipe), зажженного Верховным Божеством и обширность и отдаленность территорий, в которых дым был замечен. С другой стороны, по этим отрывкам можно проследить еще одно не менее важное назначение анафорического повтора в поэме. Лонгфелло использует его для усиления ритмической организации стиха. Анафора создает особую четкость чередованию ударного и неударного слога в стопе, достигая необыкновенной тонкости и филигранности стиха. Примеров подобного рода в поэме очень много.

Однако, анафорический повтор индейских реалий или их английских эквивалентов встречается довольно редко. В одном случае это анафорический повтор реалии и ее английского перевода вместе.

1. Shingebis, the diver, feared not,

Shingebis, the diver, cared not;                                                  (II, 174-175)

Птица-поганка, которой Лонгфелло придал человеческий облик, не боится холода, который принес с собой Северный ветер Kabibonokka. Shingebis подбрасывал дрова в огонь и не испугался и когда Kabibonokka ворвался в его вигвам.

В плане информативной значимости самым важным для высказывания является идея отсутствия у птицы какого-либо страха и беспокойства за свою судьбу. Это подчеркивается полным параллелизмом синтаксической структуры предложений и анафорическим повтором имени птицы на индейском и английском языках.

В другом случае – это повтор причастия painted, которое рассматривается как индейская реалия, поскольку наносить краску на лицо было обычаем индейских воинов.

2. And they stood there on the meadow,

With their weapons and their war-gear,

Painted like the leaves of Autumn,

Painted like the sky of morning,                                                 (I, 70-73)

Причастие painted дважды отнесенное к одному и тому же глаголу-сказуемому, акцентирует состояние тревожного ожидания воинов, стоящих в полном вооружении и одеянии, готовых противостоять любым враждебным намерениям.

Несколько чаще встречается анафорический повтор реалий через их английские эквиваленты или синонимы. Среди них повтор слова-предложения, и существительных, включающих имена героев, географические названия и др.

3. While the Master of Life, ascending, I, 158

Vanished from before their faces,

In the smoke that rolled around him,

The Pukwana of the Peace-Pipe!                                               (I, 161-163)

Повтор понятия «дым примирения» через английское слово smoke и индейское Pukwana с постпозитивным определением of the Peace-Pipe, уточняющим его ритуальное назначение в данном случае усиливает значимость этого обряда (традиции) в описываемом эпизоде и кроме того служит заключительным аккордом всего таинства, связанного с раскуриванием трубки мира.

В следующем примере анафорически повторяется однословное предложение kaween и его английский перевод.

4. Kago! kago! do not touch it!"

"Ah, kaween!" said Mudjekeewis,

"No indeed, I will not touch it!"                                                 (IV, 141-143)

Пример демонстрирует один из способов придания национального колорита повествованию. Использованные в прямой речи индейцев индейские слова и реплики в диалоге создают впечатление живой индейской речи, а звуковой эффект повторяющегося слова, который отсутствует в анафоре Ah, kaween и No indeed восполняется эпифорическим повтором английского do not touch it и I will not touch it, которыми семантизируется индейское слово Kago! kago! do not.

В поэме анафорический повтор реалий через их английский эквивалент встречается в сочетании с другими видами повтора. Чаще всего он является результатом подхвата, а затем повтором этого слова.

5. Was it then for heads of arrows,

Arrow-heads of chalcedony,

Arrow-heads of flint and jasper,

That my Hiawatha halted                                                          (IV, 276-279)

Подхват и повтор heads of arrows, arrow-heads замедляет действие и создает атмосферу ожидания объяснения, почему Гайавата зашел в дом изготовителя луков и наконечников. Повтор ставит под сомнение вытекающую из контекста причину остановки и предоставляет читателю дать самому ответ.

В следующих двух примерах анафорический повтор сочетается с эпифорой.

6. And retreated, baffled, beaten,

To the kingdom of Wabasso,

To the land of the White Rabbit,                                                 (II, 219-221)

7. Ruler shall you be thenceforward

Of the Northwest-Wind, Keewaydin,

Of the home-wind, the Keewaydin."                                          (III, 231-233)

В последнем примере the Northwest-Wind повторяется с помощью the home-wind, которое является синонимом Северо-западного Ветра, как отмечается в словаре индейских слов поэмы.

Сочетанием анафоры и эпифоры можно тоже считать следующее четверостишие

8. "Who is this that dares to brave me?

Dares to stay in my dominions,

When the Wawa has departed,

When the wild-goose has gone southward,

And the heron, the Shuh-shuh-gah,

Long ago departed southward?                                                 (II, 160-166)

9. When he came in triumph homeward

With the sacred Belt of Wampum,

From the regions of the North-Wind,

From the kingdom of Wabasso,

From the land of the White Rabbit.                                            (II, 3-7)

Повтор в двух последних примерах употребляется с целью создания красочного выразительного фона описываемых событий. В первом случае это локальный фон. Вместо короткого слова Север, который не создал бы поэтического описания местности, где Западный Ветер сражался с царем медведей, Лонгфелло описывает ее через название животного, имя которого она носит, с помощью имени ветра, который там владычествует. Во втором случае создается временной фон события, через индейские и английские названия птиц, которые к этому времени уже давно покинули эти места. Это поэтическое описание места и времени, сделанное автором, отражает образ мышления древних Североамериканских индейцев, которые воспринимали себя как частицу окружающего их мира, в котором звери и птицы, насекомые и растения, явления природы мыслят, чувствуют, живут и умирают как люди, где очень важно знать, что север – это страна Белого кролика и Белого гуся, а холод приходит когда Белый гусь и цапля покидают места гнездовий и отправляются в страну Южного ветра.

Повторяющееся в начале нескольких строк слово с каждым повтором обрастает другими словами, несущими новую информацию, что создает возможность более детального описания не меняя значительно синтаксическую конструкцию с помощью обстоятельств во 2-м примере, или с помощью постпозитивных определений в 3-м и 5-м. Участие индейских реалий в усилении ритмической организации поэмы при анафорическом повторе незначительно, так как в большинстве случаев повтор-анафора осуществляется за счет использования английских эквивалентов или синонимов, что хотя и уменьшает монотонность повтора, но не создает повтора звука.

Вывод:

В отличие от очень частых случаев анафорического повтора английских слов в поэме, которые подчеркивают ритмическую структуру стиха и могут создавать эффект замедления и ускорения действия, анафорический повтор индейских реалий встречается редко, особенно повтор самой реалии и повтор-соположение реалии и английского эквивалента. Экспрессивно-стилистическая роль анафоры в поэме заключается в усилении значимости слова или словосочетания для высказывания. Чаще, однако, анафора создает возможность более детального описания события, добавляя при повторе новую информацию с помощью обстоятельств и определений, сохраняя неизменной синтаксическую конструкцию предложения. Анафорический повтор может сочетаться с эпифорой или анадиплозисом в пределах одной или двух строк. Глубина повтора редко превышает две строки.

Эпифора

 

Эпифорой в данной работе называется повтор слова или словосочетания в конце двух или более последовательных строк. Эпифора оказалась самым частым видом повтора индейских реалий в поэме. Она представлена рядом случаев повтора самой реалии, но, как правило, эпифора образуется повтором реалии и ее английского эквивалента или наоборот. Как и в случаях с анафорическим повтором индейских реалий, эпифора преимущественно имеет форму повтора двух строк, изредка трех. Следующие строки являются примерами повтора самой реалии

1. By the shores of Gitche Gumee,

By the shining Big-Sea-Water,

Stood the wigwam of Nokomis,

Daughter of the Moon, Nokomis.                                                (III, 64-67)

2. Far and wide among the nations

Spread the name and fame of Kwasind;

No man dared to strive with Kwasind,

No man could compete with Kwasind.                                       (XVIII, 1-4)

3. And in rapture Hiawatha

Cried aloud, "It is Mondamin!

Yes, the friend of man, Mondamin!"                                          (V, 269-271)

В поэме представлены многочисленные случаи эпифоры, включающие названия птиц и животных, обожествленных сил природы, растений, рек, озер, горных вершин

4. When he came in triumph homeward

From the kingdom of Wabasso,

From the land of the White Rabbit.                                             (II, 3, 6, 7)

5. "Go not forth, O Hiawatha!

To the kingdom of the West-Wind,

To the realms of Mudjekeewis,                                                   (IV, 51-53)

6. And then answered, "There is nothing,

Nothing but the bulrush yonder,

Nothing but the great Apukwa!"                                                (IV, 134-136)

7. Answered, saying, "There is nothing,

Nothing but the black rock yonder,

Nothing but the fatal Wawbeek!"                                               (IV, 120-122)

8. "Back, go back! O Shaugodaya!

Back to old Nokomis, Faint-heart!"                                           (IX, 82-83)

Эпифорическим повтором можно также считать случаи повтора слова или словосочетания через строку

9. From the red deer's hide Nokomis

Made a cloak for Hiawatha,

From the red deer's flesh Nokomis

Made a banquet to his honor.                                                    (III, 228-231)

10. As one sees the Minnehaha

Gleaming, glancing through the branches,

As one hears the Laughing Water

From behind its screen of branches?                                         (IV, 285-288)

11. But the place was not forgotten

Where he wrestled with Mondamin;

Nor forgotten nor neglected

Was the grave where lay Mondamin,                                         (V, 249-252)

12. "Hasten back, O Shaugodaya!

Hasten back among the women,

Back to old Nokomis, Faint-heart!                                             (IX, 170-172)

Приведенные случаи эпифорического повтора как самой реалии так и повтор через английский эквивалент иллюстрирует также характерную особенность использования автором повторов в поэме, которая заключается в конвергенции различных видов повтора внутри одного высказывания. Отобранные для иллюстрации случаи повтора самой реалии или повтор через ее английский эквивалент, а также возможности некоторого расширения, тесноты ряда при эпифорическом повторе, все они, кроме двух, 3-го и 12-го, могут служить примером сочетаний двух видов повтора в одном высказывании и анафорического и эпифорического, в 1-м повтор предлога by, 2 – no man, 4 – from the Kingdom / from the land, 5 – to the kingdom / to the realms, 8 – back, 9 – from the red deer’s, 10 – as one + глагол not forgotten.

В 11 примере сочетаются анадиплозис и эпифора Mondamin. В примерах 6, 7 совмещаются три вида повтора – подхват nothing, анафора nothing but и эпифора английских и индейских названий камыша и скалы, эпифора Shaugodaya, Faint heart; анафора hasten back и подхват back.

Благодаря конечному положению в повторяющихся стихотворных стоках эпифорическому повтору предшествует значительный объем информации о предмете, местности, лице и т.д., об их свойствах, качестве, характере, о действиях, совершаемых лицом, божествами, животными, что усиливает роль повтора-эпифоры в изложении повествования, его развитии и продвижении вперед. Эпифорический повтор дает возможность размеренно, не торопливо излагать события за событиями не перегружая повествование чрезмерным количеством новых слов, как это сделано в описании места, где жила Nokomis, бабушка Гайаваты, в котором одновременно с эпифорой используются анафора и подхват.

13. Bright before it beat the water,

Beat the clear and sunny water,

Beat the shining Big-Sea-Water.                                                 (III, 71-73)

Конечное положение повтора-эпифоры в значительной степени предопределяет также его основное стилистическое значение. Лонгфелло часто использует эпифорический повтор для выделения самого важного в высказывании, для привлечения внимания читателя к ключевому слову в высказывании. Как в случаях повтора самой реалии, так и в случаях повтора через английский перевод или синонимический, повтор понятия в конце строки усиливает его смысловую нагрузку. Здесь в одном направлении действуют как повторение слова, так и его конечное положение в высказывании, которое, как правило, является местом логического предиката высказывания. Из вышеприведенных примеров эпифорически повторяющиеся слова являются ключевыми в восьми случаях (1, 2, 3, 4, 6, 7, 10, 11). В 5-м им является go not, потому что намерение Гайаваты отправиться к отцу и сразиться с ним уже известно и читателю и Nokomis. В 8 и 13 слова повтора-эпифоры образуют отдельное высказывание. В 9-м примере - два высказывания и в обоих самыми важными, несущими больше всего информации являются made a cloak, made a banquet.

Помимо усиления коммуникативной значимости слова или словосочетания эпифорический повтор может придавать дополнительную информацию эмоциональности. В главе, повествующей о смерти друга Гайаваты необычайно сильного Kwasind ’а, эпифора его имени употребляется трижды, причем в отличие от других случаев эпифоры его имя заключает три и четыре последовательные стихотворные строки, потому что он является центральной фигурой эпизода. Первая эпифора имени Kwasind приводится в нашей работе во втором примере. Это четверостишие воспевает силу и известность этого героя, с которым никто не осмеливается состязаться. Рассказчик гордится им, он испытывает к нему уважение, и его расположение к герою ощущается слушателем не только потому, что он использует такие слова, как «слава Квазинда», «известное всем его имя», «невозможность победить его в состязании», а также потому что имя его повторяется в каждой строке отрывка. Вторая эпифора имени Квазинда возникает в строфе после описания замысла карликов Puk-Wudjies погубить этого сильного добряка из зависти, что они не обладают такой же силой.

14. So the angry Little People

All conspired against the Strong Man,

All conspired to murder Kwasind,

Yes, to rid the world of Kwasind,

The audacious, overbearing,

Heartless, haughty, dangerous Kwasind!                                  (XVIII, 22-27)

Здесь возникает иная, враждебная тональность проявляемых эмоций. Совершенно очевидно, что она вызывается словами трех последних стихов строфы, воспроизводящих внутреннюю речь самих карликов, убеждающих себя и по-видимому весь остальной мир в необходимости убить Квазинда и избавить мир от наглого, высокомерного, бессердечного, опасного Квазинда. Тем не менее, мы считаем, что эпифора имени Квазинда тоже усиливает эту враждебную тональность и вызывает контраст между отношением к Квазинду рассказчика и коварных, завистливых пигмеев.

Светлые, радостные эмоции вызывает детская песенка о светлячке, которую Гайавата пел ребенком, когда видел пролетающего во тьме светлячка. Его неподдельный восторг и счастье выражены в каждом слове, с которыми он обращается к светящемуся насекомому.

15 "Wah-wah-taysee, little fire-fly,

Little, flitting, white-fire insect

Little, dancing, white-fire creature,

Light me with your little candle,                                                 (III, 111-114)

Это радостное чувство усиливается эпифорой fire-fly через его синонимы white-fire insect, white-fire creature и анафорой little.

Хотя эпифорический повтор индейских реалий встречается чаще, чем анафора, возможности его в усилении ритмической организации стиха тоже ограничены по той же причине, что и у анафоры. Но там, где повторяется само индейское слово, например, Nokomis, Kwasind, Mondamin и др., эпифора несомненно подчеркивает двустопную организацию стиха. Этот эффект усиливается при сочетании анафорического и эпифорического повтора в двух, трех последовательных строках (12, 13, 14).

Вывод:

Эпифорический повтор индейских реалий и их эквивалентов встречается в поэме чаще других видов. Это может быть повтор реалии или ее повтор через английский эквивалент. Глубина повтора два или три стиха.

Функцией эпифоры в поэме является усиление коммуникативной значимости повторяющегося слова. Помимо этого эпифора может передавать дополнительную информацию эмоциональности. Эпифорический повтор реалии, глубина которого превышает две строки может усиливать ритмическую организацию стиха. Эпифора очень часто может сочетаться с анафорой, анадиплозисом и создавать возможность размеренно, неторопливо, все время возвращаясь к ключевому слову, излагать события как это делает сказитель, повествуя о «преданиях старины глубокой».

Подхват или анадиплозис

 

Профессор О. С. Ахманова определяет анадиплозис как фигуру речи, состоящую в повторении слова или выражения в начале или в конце следующих друг за другом словосочетаний (предложений) [2; 43]. В нашей работе мы рассматриваем анадиплозис как повтор находящегося в середине или в конце строки слова или словосочетания в начале следующей строки. Лонгфелло часто использует реалии в повторе этого вида как повтор самого индейского слова, так и используя английские слова-эквиваленты. Первые встречаются реже.

1. Showed him Ishkoodah, the comet,

Ishkoodah, with fiery tresses;                                                     (III, 88-89)

2. Then on pemican they feasted,

Pemican and buffalo marrow,                                                   (XI, 31-32)

3. All his hearers cried, " Iagoo!

Here's Iagoo come among us!"                                                 (XI, 216-217)

4. Only Oweenee, the youngest,

Laughed and flouted all her lovers,

All her young and handsome suitors,

And then married old Osseo,

Old Osseo, poor and ugly,                                                         (XII, 44-48)

В большинстве случаев повтор-подхват осуществляется с помощью реалии индейского и его эквивалента или наоборот.

5. Listen to the words of warning,

From the lips of the Great Spirit,

From the Master of Life, who made you!                                   (II, 97-98)

6. Stamped upon the sand, and tossed it                                    (XI, 112)

Till the sand was blown and sifted                                             (XI, 115)

Heaping all the shores with Sand Dunes,

Sand Hills of the Nagow Wudjoo!                                              (XI, 117-118)

7. Hiawatha, wise and thoughtful,

Spake and said to Minnehaha,

To his wife, the Laughing Water:                                               (XIII, 33-35)

8. In those days the Evil Spirits,

All the Manitos of mischief,

Fearing Hiawatha's wisdom,

……………….

Made at length a league against them,                                      (XV, 1-3,7)

9. In my wanderings and adventures

I have need of a companion,

Fain would have a Meshinauwa,

An attendant and pipe-bearer.                                                    (XVI, 127-130)

10. As he turned and left the wigwam,

Followed by his Meshinauwa,

By the nephew of Iagoo,                                                            (XVI, 170-172)

He had mittens, Minjekahwun,

Magic mittens made of deer-skin;                                              (IV, 16-17)

He had moccasins enchanted,

Magic moccasins of deer-skin;                                                   (IV, 21-22)

Во всех этих случаях анадиплозис усиливает коммуникативную значимость повторяемого слова благодаря тому, что второе слово уточняет первое с помощью дополнительных фактов, сведений, обстоятельств, которые оно привносит с собой в качестве определения в 6, 7, 8, 10, а в 5 и 9 в качестве приложения.

В результате подхвата, слово может оказаться смещенным в сторону середины строки как в примере 10, из-за расширения информации с помощью magic, а во втором двустишии из-за того, что синоним слова enchanted-magic стал препозитивным, что было вызвано добавлением еще одного определения к повторяемому слову moccasins of deer-skin. Как следствие повтора-подхвата и сопровождающего его расширения информации слова mittens и moccasins получают особую значимость как доспехи, которые делают Гайавату неуязвимыми.

Подхват может образовывать цепочку повторов (chain repetition, Galperin p.212), если в описании приводится несколько эквивалентов индейского слова. Такого рода повтор очень часто используется автором потому, что индейские боги, герои, пророки, сказатели, могучие силы природы имели несколько имен или прозвищ, названий, отражающих их силу, могущество, храбрость, искусство, род деятельности.

11. Gitche Manito, the mighty,

The creator of the nations,

Looked upon them with compassion,                                         (I, 79-81)

Или:

Gitche Manito, the mighty

He the Master of Life                                                                 (I, 3-4)

Цепь повторов (chain repetition) по своей структуре является многократно повторенным подхватом. Она помогает полностью описать понятие, заключенное в ключевом слове, дать разностороннюю характеристику персонажа, если это лицо, и одновременно избежать монотонности и однообразия, возникающие при повторе одного и того же слова, и если использовать синонимы повторяющейся реалии или фразы, его перифрастическое описание, то внимание читателя не отвлекается от повествования, а наоборот концентрируется на акцентируемом компоненте, как например в описании Духа Богатства и Бус из Раковин.

12. "Yonder dwells the great Pearl-Feather,

Megissogwon, the Magician,

Manito of Wealth and Wampum,                                               (IX, 20-22)

Лонгфелло в начале использует перевод его имени на английский Pearl-Feather, потом индейское имя и после них два существительных, указывающих на его принадлежность к волшебному миру.

Цепь повторов используется не только когда персонаж, лицо, божество или животное впервые появляется в повествовании, как это имеет место в 11 и 12 примерах, и следующем 13

13. And above him the war-eagle,

The Keneu, the great war-eagle,

Master of all fowls with feathers,

Screamed and hurtled through the heavens.                              (IX, 64-67)

Цепь подхватов исп