Тема 9. Внутренняя и внешняя политика России во второй половине XVIII века.

Просвещенный абсолютизм» Екатерины II: проекты и их реализация.

Задание 1. В документе № 97представлена биография Екатерины II. Какие обстоятельства ее биографии сформировали черты характера будущей императрицы? Какие личностные качества позволили ей занять российский престол?

Документ № 97

Отрывок: Ключевский В.О. Исторические портреты. – М.: Правда, 1990.

Императрица Екатерина II

 

Основной факт эпохи

(…) Екате­рина II замыкает собою ряд этих исключительных явле­ний нашего во всем не упорядоченного XVIII в.: она была последней случайностью на русском престоле и провела продолжительное и необычайное царствование, создала целую эпоху в нашей истории. Далее пойдут уже цар­ствования по законному порядку и в духе установивше­гося обычая.

Ее происхождение. Екатерина по матери принадле­жала к голштейн-готторпскому княжескому роду, одному из многочисленных княжеских родов Северной Германии, а по отцу — к другому тамошнему же и еще более мел­кому владетельскому роду — ангальт-цербстскому. Отец Екатерины, Христиан Август из цербст-дорнбургской ли­нии ангальтского дома, подобно многим своим соседям, мелким северогерманским князьям, состоял на службе у прусского короля, был полковым командиром, комендан­том, а потом губернатором города Штеттина, неудачно баллотировался в курляндские герцоги и кончил свою экстерриториальную службу прусским фельдмаршалом, возведенный в это звание по протекции русской императ­рицы Елизаветы. В Штеттине и родилась у него (21 ап­реля 1729 г.) дочь Софья-Августа, наша Екатерина. Та­ким образом, эта принцесса соединяла в своем лице два мелких княжеских дома северо-западной Германии (…).

(…)Екатерина родилась в скромной обстановке прусского генерала из мелких немецких князей и росла резвой, ша­ловливой, даже бедовой девочкой, любившей попроказить над старшими, особенно надзирательницами, ще­гольнуть отвагой перед мальчиками и умевшей не смиг­нуть, когда трусила. Родители не отягощали ее своими воспитательными заботами. Отец ее был усердный слу­жака, а мать, Иоанна-Елизавета,— неуживчивая и непоседная женщина, которую так и тянуло на ссору и кля­узу, ходячая интрига, воплощенное приключение; ей бы­ло везде хорошо, только не дома (…).. Ей не исполнилось и 15 лет, когда в нее влюбился один из ее голштинских дядей, со­стоявший на саксонской, а потом на прусской службе, и даже добился от племянницы согласия выйти за него замуж. Но чисто голштинская встреча благоприятных обстоятельств разрушила эту раннюю идиллию и отвела ангальт-цербстскую принцессу от скромной доли прус­ской полковницы или генеральши (…). В то время петербургский двор искал невесты для наследника русского престола и даль­новидные петербургские политики советовали Елизавете направить поиски к какому-нибудь скромному владетельному дому, потому что невестка крупного династического происхождения, пожалуй, не будет оказывать должного послушания и почтения императрице и своему мужу. На­конец, в числе сватов, старавшихся пристроить Екатерину в Петербурге, было одно довольно значительное лицо в тогдашней Европе — сам король прусский Фридрих II (…).Все это и решило выбор Елизаветы, несмотря на то или скорее, между про­чим, потому, что невеста по матери приходилась трою­родной сестрой своему жениху. Елизавета считала гол-штинскую родню своей семьей и видела в этом браке свое семейное дело. Оставалось успокоить отца, старого лю­теранина старой ортодоксальной школы, не допускавше­го мысли о переходе дочери в греческую ересь, но его убедили, что религия у русских почти что лютеранская и даже почитание святых у них не приемлется. Помыслы 14-летней Екатерины шли навстречу тонким расчетам ве­ликого короля. В ней рано проснулся фамильный ин­стинкт: по ее признанию, уже с 7 лет у нее в голове нача­ла бродить мысль о короне, разумеется, чужой, а когда принц Петр голштинский стал наследником русского пре­стола, она «во глубине души предназначала себя ему», потому что считала эту партию самой значительной из всех возможных; позднее она откровенно признается в своих записках, что по приезде в Россию русская корона ей больше нравилась, чем особа ее жениха (…).И вот, окутанные глубокой тайной, под чужим име­нем, точно собравшись на недоброе дело, мать с дочерью спешно пустились в Россию и в феврале представились в Москве Елизавете. Весь политический мир Европы дал­ся диву, узнав о таком выборе русской императрицы. Тот­час по приезде к Екатерине приставили учителей закона божия, русского языка и танцев — это были три основные предмета высшего образования при национально-право­славном и танцевальном дворе Елизаветы. Еще не осво­ившись с русским языком, заучив всего несколько расхо­жих фраз, Екатерина затвердила, «как попугай», состав­ленное для нее исповедание веры и месяцев через пять по приезде в Россию при обряде присоединения к право­славию произнесла это исповедание в дворцовой церкви внятно и громко, нигде не запнувшись; ей дано было пра­вославное имя Екатерины Алексеевны в честь матери-императрицы. Это было первое торжественное ее выступ­ление на придворной сцене, вызвавшее общее одобрение и даже слезы умиления у зрителей, но сама она, по заме­чанию иноземного посла, не проронила слезинки и дер­жалась настоящей героиней. Императрица пожаловала новообращенной аграф и складень бриллиантовый в не­сколько сот тысяч рублей. На другой день, 29 июня 1744 г., чету обручили, а в августе 1745 г. обвенчали, от­праздновав свадьбу 10-дневными торжествами, перед ко­торыми померкли сказки Востока.

Двор Елизаветы. Екатерина приехала в Россию со­всем бедной невестой; она сама потом признавалась, что привезла с собой всего дюжину сорочек, да три-четыре платья, и то сшитые на вексель, присланный из Петербур­га на путевые издержки; у нее не было даже постельного белья. Этого было очень мало, чтобы жить прилично при русском дворе, где во время одного дворцового пожара у Елизаветы сгорела только частица ее гардероба — до 4 тыс. платьев (…).

Положение Екатерины при дворе. Екатерина ехала в Россию с мечтой о короне, а не о семейном счастье. Но в первое время по приезде она поддалась было иллюзии счастливого будущего: ей казалось, что великий князь любит ее даже страстно; императрица говорила, что лю­бит ее почти больше, чем великого князя, осыпала ее ласками и подарками, из которых самые маленькие были в 10—15 тыс. руб. Но она скоро отрезвилась, почувство­вав опасности, какими грозил ей двор, где образ мыслей был, переводя возможно мягче ее выражение, низкий испорченный. Почва затряслась под ее ногами. Раз у Троицы сидят они с женихом на окне и смеются. Вдруг из комнат императрицы выбегает ее лейб-медик Лесток и объявляет молодой чете: «Скоро ваше веселье кончится». Потом, обратившись к Екатери­не, он продолжал: «Укладывайте ваши вещи; вы скоро отправитесь в обратный путь домой!». Оказалось, что мать Екатерины перессорилась с придворными, замеша­лась в интригу французского уполномоченного, маркиза Шетарди, и Елизавета решилась выслать неугомонную губернаторшу с дочерью за границу. Ее потом и выслали, только без дочери. При этой опасности нежданной разлуки жених дал понять невесте, что расстался бы с нею без сожаления. «Со своей стороны я,— прибавляет она как бы в отместку,— зная его свойства, и я не пожа­лела бы его, но к русской короне я не была так равно­душна». Незадолго до свадьбы она раздумалась над сво­им будущим. Сердце не предвещало ей счастья; замуже­ство сулило ей одни неприятности. «Одно честолюбие ме­ня поддерживало,— добавляет она, припоминая эти дни много после в своих записках,— в глубине души моей бы­ло я не знаю, что такое, что ни на минуту не оставляло во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь своего, сделаюсь самодержавной русской императрицей». Это предчувствие помогало ей не замечать или терпеливо пе­реносить многочисленные терния, которыми был усыпан ее жизненный путь. После свадьбы 16-летняя вещая меч­тательница вступила в продолжительную школу испыта­ний. Серо и черство началась ее семейная жизнь с 17-лет­ним вечным недоростком. Впрочем, самые тяжкие уроки шли не со стороны мужа. С ним она еще кое-как, с гре­хом пополам уживалась.

Настоящей тиранкой Екатерины была «доро­гая тетушка». Елизавета держала ее, как дикую птицу в клетке, не позволяла ей выходить без спросу на прогул­ку, даже сходить в баню и переставить мебель в своих комнатах, иметь чернила и перья. Окружающие не смели говорить с ней вполголоса; к родителям она могла посы­лать только письма, составленные в Коллегии иностран­ных дел; следили за каждым ее шагом, каждое слово подслушивалось и переносилось императрице с наговора­ми и вымыслами; сквозь замочные скважины подсматри­вали, что она делает одна в своих комнатах. Люди из прислуги, которым она оказывала доверие или внимание, тотчас изгонялись из дворца. Раз по оскорбительному до­носу ее заставили говеть в неурочное время только для того, чтобы через духовника выяснить ее отношение к красивому лакею, с которым она обменялась нескольки­ми словами через залу в присутствии рабочих, и чтобы живее дать ей почувствовать, что для набожного двора нет ничего святого. Именем императрицы ей запретили долго плакать по умершем отце на том основании, что он не был королем: не велика-де потеря. До поздних лет Екатерина не могла без сердечного возмущения вспом­нить о таком бессердечии. Ласки и безумно щедрые по­дарки чередовались с более частыми грубыми выговора­ми, которые были тем обиднее, что нередко пересыла­лись через лакеев; делая это лично, Елизавета доходила до исступления, грозившего побоями. «Не проходило дня, — пишет Екатерина, — чтобы меня не бранили и не ябедничали на меня». После одной из непристойных сцен, когда Елизавета наговорила «тысячу гнусностей», Ека­терина поддалась было ужасному порыву: вошедшая к ней горничная застала ее с большим ножом в руке, кото­рый, к счастью, оказался так туп, что не одолел даже корсета.

Образ действий Екатерины. Это был минутный упа­док духа перед невзгодами жизни. Но Екатерина яви­лась в Россию со значительной подготовкой ко всяким житейским невзгодам (…).В детстве ей твердили, и она са­ма знала с семи лет, что она очень некрасива, даже со­всем дурнушка, но знала и то, что она очень умна. По­этому недочеты наружности предстояло восполнять уси­ленной разработкой духовных качеств. Цель, с какой она ехала в Россию, дала своеобразное направление этой ра­боте. Она решила, что для осуществления честолюбивой мечты, глубоко запавшей в ее душу, ей необходимо всем нравиться, прежде всего мужу, императрице и народу. Эта задача сложилась уже в 15-летней голове в целый план, о котором она говорит приподнятым тоном, не без религиозного одушевления, как об одном из важнейших дел своей жизни, совершавшемся не без воли провидения. План составлялся, по ее признанию, без чьего-либо уча­стия, был плодом ее ума и души и никогда не выходил у нее из виду: «Все, что я ни делала, всегда клонилось к этому, и вся моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть». Для этого она не щадила ни своего ума, ни сердца, пуская в оборот все средства от искрен­ней привязанности до простой угодливости. Задача облегчалась тем, что она хотела нравиться надобным людям независимо как от их достоинств, так и от своего внут­реннего к ним отношения; умные и добрые были благо­дарны ей за то, что она их понимает и ценит, а злые и глупые с удовольствием замечали, что она считает их добрыми и умными; тех и других она заставляла думать о ней лучше, чем она думала о них. Руководясь такой тактикой, она обращалась со всеми как можно лучше, старалась снискать себе расположение всех вообще, боль­ших и малых, или по крайней мере смягчить неприязнь людей, к ней не расположенных, поставила себе за пра­вило думать, что она во всех нуждается, не держалась никакой партии, ни во что не вмешивалась, всегда пока­зывала веселый вид, была предупредительна, вниматель­на и вежлива со всеми, никому не давая предпочтения, оказывала великую почтительность матушке, которой не любила, беспредельную покорность императрице, над которой смеялась, отличное внимание к мужу, которого презирала, — «одним словом, всеми средствами стара­лась снискать расположение публики», к которой оди­наково причисляла и матушку, и императрицу, и мужа. Поставив себе за правило нравиться людям, с какими ей приходилось жить, она усваивала их образ действий, манеры, нравы и ничем не пренебрегала, чтобы хоро­шенько освоиться с обществом, в которое втолкнула ее судьба. Она вся превратилась, по ее словам, в зрителя, весьма старательного, весьма скромного и даже видимо равнодушного, между тем прибегала к расспросам при­слуги, обоими ушами слушала россказни словоохотливой каммер-фрау, знавшей соблазнительную хронику всех придворных русских фамилий со времен Петра Великого, и даже раньше, запаслась от нее множеством анекдотов, весьма пригодившихся ей для познания окружавшего ее общества, наконец, не брезгала даже подслушиванием. Во время продолжительной и тяжкой болезни вскоре по приезде в Россию Екатерина привыкла лежать с закрытыми глазами; думая, что она спит, приставленные к ней придворные женщины, не стесняясь, делились друг с другом россказнями, из которых она, не разрушая их заблуждения, узнавала много такого, чего никогда не уз­нала бы без такой уловки. «Я хотела быть русской, чтобы русские меня любили». По усвоенному ею способу нра­виться это значило и жить по-русски, т.е. как жили тол­кавшиеся перед ней русские придворные. В первое время, по ее словам, она «с головой окунулась» во все дрязги двора, где игра и туалет наполняли день, стала много заботиться о нарядах, вникать в придворные сплетни, азартно играть и сильно проигрываться, наконец, заме­тив, что при дворе все любят подарки от последнего ла­кея до великого князя-наследника, принялась сорить деньгами направо и налево; стоило кому похвалить при ней что-нибудь, ей казалось уже стыдно этого не пода­рить. Назначенных ей на личные расходы 30 тыс. руб. не хватало, и она входила в долги, за что получала обид­ные выговоры от императрицы. Она занимала десятки тысяч даже с помощью английского посла, что уже было близко к политическому подкупу, и к концу жизни Ели­заветы довела свой кредит до такого истощения, что не на что стало сшить платья к рождеству. К тому времени по ее смете, не считая принятых ею на себя долгов мате­ри, она задолжала свыше полумиллиона — не менее 3 млн. руб. на наши деньги — «страшная сумма», «кото­рую я выплатила по частям лишь по восшествии своем на престол». Она прилагала свое правило и к другой хорошо подмеченной ею особенности елизаветинского двора, где религиозное чувство сполна разменялось на церковные повинности, исполняемые за страх или из при­личия, подчас не без чувствительности, но и без всякого беспокойства для совести. С самого прибытия в Россию она прилежно изучала обряды русской церкви, строго держала посты, много и усердно молилась, особенно при людях, даже иногда превосходя в этом желания набож­ной Елизаветы, но страшно сердя тем своего мужа. В пер­вый год замужества Екатерина говела на первой неделе великого поста. Императрица выразила желание, чтобы она постилась и вторую неделю. Екатерина ответила ей просьбой позволить ей есть постное все семь недель. Не раз заставали ее перед образами с молитвенником в руках.

Ее занятия. Как ни была она гибка, как ни гнулась под русские придворные нравы и вкусы, окружающие чувствовали и давали ей понять, что она им не ко двору, не их поля ягода. Ни придворные развлечения, ни осто­рожное кокетство с придворными кавалерами, ни долгие остановки перед зеркалом, ни целодневная езда верхом, ни летние охотничьи блуждания с ружьем на плече по прибрежьям под Петергофом или Ораниенбаумом не за­глушали чувства скуки и одиночества, просыпавшегося в ней в минуты раздумья. Покинуть родину для далекой страны, где надеялась найти второе отечество (…).В первое время Екатерина много плакала втихомолку. Но всегда готовая к борьбе и само­обороне, она не хотела сдаваться и из уныния сделала средство самовоспитания, духовного закала. Всего боль­ше боялась она показаться жалкой, беззащитной жерт­вой. Выходки императрицы возмущали ее как человека; пренебрежение со стороны мужа оскорбляло ее как жену и как женщину; самолюбие ее страдало, но из гордости она не показывала своих страданий, не жаловалась на свое унижение, чтобы не стать предметом обидного со­страдания. Наедине она обливалась слезами, но тотчас тихонько утирала глаза и с веселым лицом выбегала к своим фрейлинам. Настоящую, надежную союзницу в борьбе со скукой Екатерина встретила в книге. Но она не сразу нашла свою литературу (…).После свадьбы она, по ее словам, толь­ко и делала, что читала. «Никогда без книги и никогда без горя, но всегда без развлечения» — так очерчивает Екатерина свое тогдашнее времяпровождение. В шутли­вой эпитафии, которую она написала себе самой в 1778 г., она признается, что в течение 18 лет скуки и уединения (замужество) она имела достаточно времени, чтобы про­читать много книг. Сначала она без разбора читала ро­маны; потом ей попались под руку сочинения Вольтера (…).Но чтение не было для нее только развлечением. Потом она принимается за ис­торию Германии, изданную в 1748 г. французским кано­ником Барром в 10 тяжеловесных томах, усидчиво про­читывая по одному тому в 8 дней, столь же регулярно изучает огромный, в четырех объемистых томах философ­ский словарь Бэйля, прочитывая по тому в полгода. Трудно даже представить себе, как она справлялась с этим словарем, продираясь сквозь чащу ученых цитат, богословских и философских учений, не все в них пони­мая, и как производила в своей голове логическое разме­щение познаний, извлекаемых из источника в алфавит­ном беспорядке. В то же время она прочитала множество русских книг, какие могла достать, не пугаясь очень трудных по неуклюжему изложению (…).И она изощрила свое внимание, расширила емкость своей мысли, без труда прочитала даже «Дух законов» Монтескье, вышедший в том же 1748 г., не швырнула его, зевая, со словами, что это хорошая книга, как прежде поступала она с другой книгой того же писателя, а «Ан­налы» Тацита своей глубокой политической печалью произвели даже необыкновенный переворот в ее голове, заставив ее видеть многие вещи в черном свете и углуб­ляться в интересы, которыми движутся явления, проно­сящиеся перед глазами.

Испытания и успехи. Но Екатерина не могла корпеть над своими учеными книгами спокойной академической отшельницей: придворная политика, от которой ее рев­ниво и грубо отталкивали, задевала ее за живое, била прямо по чувству личной безопасности. Ее выписали из Германии с единственной целью добыть для русского престола запасного наследника на всякий случай при физической и духовной неблагонадежности штатного. Дол­го, целых 9 лет, не могла она исполнить этого поручения и за такое замедление потерпела немало горестей. Впро­чем, и рождение великого князя Павла (20 сентября 1754 г.) не заслужило ей приличного с ней обращения. Напротив, с ней стали поступать, как с человеком, ис­полнившим заказанное дело и ни на что более ненужным. Новорожденного как государственную собственность тот­час отобрали от матери и впервые показали ей только спустя 40 дней. Больную, заливавшуюся слезами и сто­навшую, бросили одну без призора в дурном помещении между дверьми и плохо затворявшимися окнами, не пе­ременяли ей белья, не давали пить. В это время великий князь на радостях пил со своей компанией, едва повер­нувшись у жены, чтобы сказать ей, что ему некогда с ней оставаться. Императрица подарила Екатерине 100 тыс. руб. за рождение сына. «А мне зачем ничего не да­ли?» — сказал страшно рассерженный Петр. Елизавета велела и ему дать столько же. Но в кабинете не оказа­лось ни копейки, и секретарь кабинета ради бога выпро­сил у Екатерины взаймы пожалованные ей деньги, что­бы передать их великому князю. Она старалась укрепить свое шаткое положение, всеми мерами и с заслуженным успехом приобретая сочувствие в обществе. Она хорошо говорила и даже порядочно писала по-русски; господст­вовавшая при дворе безграмотность извиняла ее прома­хи в синтаксисе и особенно в орфографии, где она в сло­ве из трех букв делала четыре ошибки (исчо — еще). В ней замечали большие познания о русском государст­ве, какие редко встречались тогда среди придворного и правительственного невежества. По словам Екатерины, она, наконец, добилась того, что на нее стали смотреть, как на интересную и очень неглупую молодую особу, а иноземные послы незадолго до Семилетней войны писа­ли про Екатерину, что теперь ее не только любят, но и боятся, и многие, даже те, кто находится в лучших отно­шениях к императрице, все-таки ищут случая под рукой угодить и великой княгине…»

Задание 2. Изучите документы №№ 98, 99. Какие принципы Екатерина II считала главными для монарха с точки зрения управления государством? Возможно ли было воплощение в жизнь этих принципов в условиях Российской империи конца XVIII века? Обоснуйте свою точку зрения.

Документ № 98.

Отрывок: Хоскинг Дж. Россия и русские: В 2 кн. Кн. 1. – М., 2003.

«…Екатерина II (1762—1796) проявляла больше интереса к государственным учреждениям и законам, нежели ее предшественники, так как ее права на трон были слабее. Она не являлась отпрыском ни одной из ветвей династии Романовых. Без постоянной поддержки своих подданных, закрепленной законодательно, она была слишком уязвима для всякого рода тайных заговоров в среде гвардейских офицеров(…)

У Екатерины были свои представления о том, как реформировать государство и ввести правовой порядок. Они основывались на идеях мыслителей эпохи Просвещения, которых она читала, готовясь к исполнению императорских обязанностей. Она понимала важность ратификации законов представителями от народа, поэтому в 1767 г. созвала Комиссию для составления нового Уложения (свода законов), состоявшую из депутатов, избранных от различных слоев общества. По этому случаю императрица написала Наказ, или Меморандум(…)

Екатерина II имела собственное мнение о принципах законности, и оно во многом совпадало с тем, что думал по этому поводу Петр I. Она верила, что закон является той силой, при помощи которой государство мобилизует общественные ресурсы ради того, чтобы увеличить свои мощь и богатство, обеспечить благосостояние населения.

Екатерина понимала закон не как безликую силу, посредничающую между автономными и иногда враждующими социальными институтами, но как инструмент, посредством которого монарх укрепляет власть и приводит в действие этические нормы. Она считала, что государство — это собрание людей, живущих в обществе, где действуют законы. Свобода, по мнению Екатерины, — это возможность делать то, что каждый желает. Нельзя принуждать людей делать то, чего они не хотят.

Это точка зрения немецких камералистов, а не французских или английских просветителей. Точка зрения, которую многие немецкие монархи претворяли в жизнь в своих относительно маленьких государствах, подчиненных Пруссии…»

 

Документ № 99.

Отрывок:  «Записки императрицы Екатерины II». Репринт. издания 1907 г. М., 1989.

 

ПРАВИЛА УПРАВЛЕНИЯ

«…Если государственный человекъ ошибается, если онъ разсуждаетъ плохо, или принимаетъ ошибочныя меры, целый народъ испытываетъ пагубныя следствия этого.

Нужно часто себя спрашивать: справедливо ли это начинание?—полезно ли?

 Пять предметовъ.

1. Нужно просвещать нацию, которой долженъ управлять.

2. Нужно ввести добрый порядокъ въ государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.

3. Нужно учредить въ государстве хорошую и точную
полицию.

4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильнымъ.

5.Нужно сделать государство грознымъ въ самомъ себе и внушающимъ уважение соседямъ.

Каждый гражданинъ долженъ быть воспитанъ въ сознании долга своего передъ Высшимъ Существомъ, передъ собой, передъ обществомъ и нужно ему преподать некоторые искусства, безъ которыхъ онъ почти не можетъ обойтись въ повседневной жизни…»

 

Задание 3. Изучите документ № 100. Какие реформы происходят в государственном управлении в первую половину царствования Екатерины II? Как они соотносились с политикой «просвещенного абсолютизма»?

 

Документ № 100.

Отрывок: Пихои Р.Г. История государственного управления России. М., 2002.

«… Реформа Сената. Первым шагом Екатерины II по пути создания такой системы управления была крупная реформа Сената, предпринятая в 1763 г. Сосредоточив в своих руках почти всю законодательную инициати­ву, исполнительную и судебную власть и достигнув высшей точки своего развития, Сенат с середины 50-х гг. начал терять прежнюю роль в государственном управлении. Вынужденный заниматься рассмотрением множества мелких дел, Сенат не смог сосредото­чить свое внимание на решении вопросов общегосударственного значения, и многие из его начинаний не получили должного разви­тия.

Необходимость реорганизации этого высшего государственного учреждения была очевидной. План реорганизации Сената, подго­товленный воспитателем наследника Павла и ближайшим советни­ком императрицы в первые годы ее царствования Н.И.Паниным и утвержденный Екатериной II, предусматривал разделение Сената на шесть департаментов со строго определенными функциями каж­дого в определенной сфере государственного управления. Четыре департамента находились в Петербурге, а два в Москве (вместо се­натской конторы).

Важнейшие вопросы управления («государственные и полити­ческие дела») были сосредоточены в первом департаменте, возглав­ляемым самим генерал-прокурором. Этот департамент обнародо­вал законы, ведал Тайной экспедицией и Канцелярией конфиска­ций, финансами и финансовым контролем, промышленностью, торговлей, государственными и церковными имуществами и соот­ветствующими им учреждениями.

В ведомстве второго департамента находились вопросы суда, межевания, рассмотрение прошений на имя императрицы и т.п.

Третий департамент сосредоточил самые разнообразные дела: заведывание путями сообщения и медициной, попечительством о науках, образовании и искусствах; управление окраинами, имев­шими некоторые права автономии (Прибалтика и Украина).

Четвертый департамент занимался военно-сухопутными и во­енно-морскими делами.

Московские департаменты соответствовали петербургским: пятый — первому, а шестой — второму. Все департаменты, кроме первого, воз­главлялись обер-прокурорами, подчиненными генерал-прокурору.

Генерал-прокурор Сената превратился в высшего чиновника государст­ва, первого и единственного министра, в ведении которого находи­лись важнейшие и разнообразные дела управления, с которым на практике чаше всего предпочитали сноситься президенты коллегий и губернаторы. Генерал-прокурор от имени и по поручению импе­раторской власти осуществлял надзор и контроль за действиями и решениями Правительствующего сената, других центральных и ме­стных учреждений; он выступал не только как блюститель законов, но и зачастую исполнял функции министра финансов, юстиции, внутренних дел. Генерал-прокурор пользовался правом ежедневно­го доклада императрице о решенных в Сенате делах, а в случае раз­ногласия в мнениях сенаторов по какому-либо делу на общем со­брании департаментов он докладывал о нем императрице и доби­вался ее личного решения. Так, например, проект о новых штатах местных учреждений, составленный Л.П.Шаховским и одобрен­ный Сенатом, не был утвержден Екатериной II.

Назначая в феврале 1764 г. на этот пост князя А.А.Вяземского, который оставался фактическим главой государственного аппарата почти до конца царствования Екатерины II, императрица состави­ла для него так называемое «Секретнейшее наставление» - про­грамму практических мер, которые надлежало проводить генерал-прокурору в своей деятельности.

Деятельность разносторонне одаренного и хорошо образован­ного князя А.А.Вяземского, занимавшего свои пост почти 30 лет, не ограничивалась надзором и контролем за отправлением правосу­дия и организацией работы прокурорской системы, а была весьма разнообразна и временами настолько расширялась, что охватывала все основные отрасли государственного управления. Он пользовал­ся полным доверием Екатерины II, был верным советником и на­дежным проводником всех ее идей и новшеств в области государст­венного устройства и управления.

На первый взгляд реформа Сената носила чисто администра­тивный характер, но если при Елизавете Петровне сенаторы имели право вносить предложения о рассмотрении любого вопроса на за­седание Сената, то теперь это право полностью перешло к генерал-прокурору. Реформа 1763 г. меняла порядок рассмотрения дел: они должны были решаться единогласно в департаментах, и лишь в слу­чае возникновения разногласий вопрос выносился на общее засе­дание Сената. Таким образом, каждый департамент выступал как самостоятельное подразделение Сената со своим кругом дел и сво­ей канцелярией, что разрушало единство этого высшего государст­венного учреждения. В ходе реформы Сенат лишился своей зако­нодательной функций, но по-прежнему сохранял функции контро­ля и высшего судебного органа. Их сочетание в одном учреждении было главным недостатком реформы, но на некоторое время цент­ральный аппарат управления заработал четче и эффективнее.

Попытки искоренения взяточничества. Важной составной частью реформы Сената 1763 г. было приня­тие новых штатов, которые вводили жалованье для всех служащих центральных и местных учреждений.

Тем самым ликвидировались остатки приказных порядков XVII в., когда многие канцелярские служители жалованья совсем не по­лучали, а «кормились», получая «от дел» с челобитчиков, «кто что даст по своей воле». Эта практика отрицательно сказывалась на ра­боте всего государственного аппарата, способствовала волоките, коррупции и взяточничеству, когда чиновник вполне законно мог устанавливать размер своего вознаграждения, превращая его, та­ким образом, во взятку. В условиях постоянного бюджетною дефи­цита чиновники не получали жалованья годами, а в окладах госу­дарственных служащих существовал большой разнобой. Штаты 1763 I. устанавливали чиновникам оклады вдвое выше прежних, при этом жалованье назначалось не по чину, а по должности. Повышением жалованья и установлением в 1764 г. пенсии чиновникам правительство надеялось укрепить государственный аппарат и уст­ранить разъедавшие его пороки. После введения новых штагов предполагалось обновить высшее, среднее и низшее звенья бюрократии.

Другая реформа первых лет царствования Екатерины II была связана с Синодом - высшим государственным органом по делам Русской православной церкви. В его состав входили назначаемые императором митрополиты, архиепископы и епископы. Надзор за деятельностью этого высшего государственного органа осуществлял обер-прокурор - светское лицо из военных или гражданских чинов. В ведении Синода находились все дела Православной церкви: чис­то церковного характера (например, истолкование церковных догм), церковно-административные и хозяйственные дела, борьба с еретиками и раскольниками, церковная цензура, духовный суд и др. На заседаниях рассматривались документы, поступавшие из Сената, Военной, Адмиралтейской, Иностранной коллегий. Коллегии экономии. Московского университета, губерний и других государ­ственных учреждений. Правительственное его значение в делах и учреждениях церкви было равно значению Правительствующего сената в делах государственного управления. Синод имел право учи­нять конференции с Сенатом и сноситься с ним ведениями, а коллегиям и провинциальным учреждениям посылать указы.

Екатерина II, открыто заявлявшая свои взгляды на членов Синода, как на государственных служащих, обязанных преследовать в своей деятельности цели, указанные правительством, придавала большое значение власти синодального обер-прокурора и не могла не оказывать значительного содействия развитию фактического влияния прокуратуры на высшее церковное управление.

Этому способствовало и проведение секуляризационной ре­формы 1764 г., по которой все монастырские земли с жившими на них крестьянами передавались в ведение специально учреждаемой Коллегии экономии. С этого времени государство само определяло необходимое стране число монастырей и монахов в них, ибо содер­жало их на средства из государственной казны. Духовенство окон­чательно превращалось в одну из групп чиновничества.

Высший законосовещательный орган. На протяжении всего XVIII в., кроме постоянно действующих центральных учреждений при императорах и императрицах, воз­никали, сменяя друг друга, различные советы и кабинеты как выс­шие законосовещательные и распорядительные учреждения, кото­рые не имели юридической самостоятельности. Особое значение подобные учреждения приобрели в царствова­ние Екатерины II, что было связано с активной законотворческой и административной деятельностью самой императрицы. Созданный ею в начале первой русско-турецкой войны в 1768 г. Совет при высо­чайшем дворе представлял собой совещание начальников высших и центральных учреждений «для соображения всех дел, относящихся к ведению этой войны». В его состав вошли самые важные лица им­перии, имевшие чины 1-го и 2-го классов: вице-канцлер, граф Н.И.Панин, генерал-майор, князь A.M.Голицын, президент Воен­ной коллегии граф З.Г.Чернышев, гетман Украины; граф К.Г.Разу­мовский, князь Г.Г.Орлов, генерал-прокурор Сената князь А.А.Вя­земский; в 1774 г. к ним прибавился новый фаворит Екатерины II — князь Г.А.Потемкин как вице-президент Военной коллегии.

Совет являлся совещательным органом, не имевшим исполни­тельной власти, но выполнение его постановлений возлагалось на разные правительственные места и лица, которые были обязаны сообщать о результатах. Поступавшие в Совет бумаги разделялись на два разряда: одни для сведения, другие непосредственно для об­суждения. Последние поступали от разных учреждений или чинов­ников и касались всех наиболее важных вопросов внутренней и внешней политики России.

В то же время Совет не принимал участия в разработке важней­ших законодательных актов, а занимался в основном текущими ад­министративными делами, еще раз ярко продемонстрировав свою роль в качестве института русского абсолютизма.

Канцелярия статс-секретарей. При Екатерине II особенно возросло значение личной канцеля­рии: в 1762—1764 гг. из Кабинета её императорского Величества выделилась канцелярия статс-секретарей для «собственных её импе­раторского Величества дел» (в ведении Кабинета остались лишь экономические вопросы). Именно через личную канцелярию мо­нарх сносился с высшими и центральными государственными уч­реждениями, там готовились законопроекты и доклады по текущим делам, в которых суммировались и анализировались сведения по всем вопросам»государственного управления. В личной канцелярии служили только особо доверенные и преданные люди, которые, за­нимая не очень высокий ранг, обладали огромным влиянием на ре­шение самых важных вопросов внутренней и внешней политики…

Уложенная комиссия. Своеобразным высшим государственным временно действовав­шим органом была Комиссия по составлению нового Уложения 1767—1768 гг. Главному своду законов Российского государства, ко­дексу феодального права страны — Уложению 1649 г., к тому време­ни насчитывалось уже более ста лет. Необходимость сознания ново­го основною закона страны, учитывавшего изменения российско­го законодательства, осознавал еще Петр I, который в 1700 г. пред­принял попытку разработать и принять новое Уложение. В даль­нейшем правительство не раз создавало комиссии для составления нового Уложения. Такая комиссия работала в 1754-1758 гг., но ее деятельность была закончена из-за сложившихся в тот момент по­литических условий.

В отличие от предшествовавших, екатерининская Комиссия по составлению нового Уложения была созвана как сословно-представительное учреждение. Она должна была состоять из выборных де­путатов, кото<