Глава двадцать первая. Истории, рассказанные в крещенскую ночь

— Храм в нашем селе был построен богатой помещицей — графиней Екатериной Новосильцевой. Жила эта графиня в Петербурге. Ясно дело, что этой аристократке не до Бога было. Жила в свое удовольствие, веселилась по балам да званым ужинам разным. И тут у нее случилось большое горе. Погиб на дуэли ее единственный сын Владимир. Вот после этой трагедии барыня и стала глубоко верующим человеком. Коли на дуэли погиб, так это все равно, что самоубийца какой.

Стала графиня ездить по святым местам, искать встреч со старцами. Сам митрополит Московский Филарет стал ее духовником. Чтобы спасти душу сына, она много добрых дел совершала. Везде, где были ее поместья, строила храмы, часовни и богадельни.

В нашем селе уже был храм, но деревянный. Вот она велела его разобрать и построить каменный с двумя приделами. Главный престол повелела освятить в честь Рождества Христова, а боковой — в честь великомученицы Екатерины, своей небесной покровительницы.

Когда революция произошла, настоятелем нашего храма был протоиерей Михаил Смирнов. Я-то хорошо батюшку того помню, мне уж четырнадцать годков было. Был он очень благочестивый, и народ его любил. Только вот, на беду отца Михаила, сын его воевал здесь, в Самаре, на стороне белых. За это новая власть и решила наказать его отца-священника. Идет отец Михаил на службу в церковь, а они его уже ждут с оружием возле храма. Батюшка, видать, сразу все понял. Подходит к красному командиру и говорит: «Каждый приговоренный имеет право на последнее желание. Вот и мне разрешите в последний раз отслужить Божественную литургию, а потом я весь ваш». Они ему разрешили. Отец Михаил отслужил, причастился, его тут же арестовали...

— Как же это можно служить, если знаешь, что после службы тебя расстреляют? — не удержавшись, спросила Лариса.

— Э... девонька, сам я на той службе не был, а те, кто был, рассказывали: такая обедня была, что уже не знали, на земле они стоят али на небе. Ну так, значит, повели отца Михаила за Воложку, раньше там была небольшая протока, через которую был проложен мостик. Место, куда его привели, называлось Лебяжьи озера. Там его и расстреляли.

Сразу-το люди боялись тело забирать, вот батюшка до вечера и пролежал на Лебяжьем острове. А вечером отец диакон и еще два местных жителя пошли за телом, чтобы предать священника погребению. Ате места, где произошла казнь, заливаются водой. Когда нашли тело священника, то рядом с ним лежала огромная щука. Вроде бы как последний подарок от батюшки своим прихожанам. Взяли тело отца Михаила и взяли щуку — на помин его души...

Потом в Рождествено прислали другого священника. Почитай, до тридцатых годов церковь была еще действующая. Я уже к тому времени женился, но в церковь не ходил. Нас так агитировали против Бога, что я, глупый, считал зазорным в храм ходить.

А как начали наших сельчан в колхоз загонять, так тут же и началась борьба за закрытие храма. Многие в Рождествено были еще верующие, но и немало народа уже сумели настроить против Церкви. Были и совсем безбожники, эти ходили в активистах и более всех желали закрытия храма. Так и шла борьба за храм между верующими людьми и этими активистами. Я сам не примыкал ни к тем, ни к другим. Мне было все равно.

Когда же местные безбожники убедились, что своими силами не могут закрыть храм, то написали жалобу в милицию. Им на помощь из Куйбышева прислали большой отряд вооруженных милиционеров. Что тут началось! Сила теперь была на их стороне. Милиция оттеснила верующих, окружила храм, а безбожники стали иконы со стен срывать, выносить на улицу и рубить топорами. Затем развели костер и стали эти иконы жечь.

Одна благочестивая прихожанка, Ольга ее звали, так вот, она прорвалась сквозь оцепление милиции. Как раз один милиционер выносил из храма икону. Эта Ольга выхватила у него из рук икону и говорит: «Не дам бесчинникам выносить иконы!» Милиционер прямо рассвирепел: «Отдай сейчас же!» — кричит. А Ольга ему: «Только через мой труп!» Тогда он вытащил пистолет и прямо в храме ее застрелил.

— Прямо так застрелил, и ничего за это ему не было? — ахнула Лариса.

— Разбирательство, конечно, было, да только все запротоколировали как нападение фанатички на милиционера при исполнении и с угрозой для его жизни. Вроде бы он только защищался. Но вся эта история и меня коснулась.

На следующий день после поругания храма я пришел из любопытства посмотреть. Зашел в храм. Стены голые, все разорено. Что-то мне не по душе стало. Хотя в Бога я тогда уже не верил, но все же раньше красиво было, а теперь одно разорение. Вышел во двор, а там, как безбожники рубили иконы, осталось много щепок. Щепочки хорошие, сухие. Думаю, зачем же добру пропадать, вот и собрал эти щепочки для растопки самовара.

Дома заправил самовар и приготовился поджечь. Только поднес спичку, как услышал плач, да такой жалостливый, что аж за сердце взяло. Оглядываюсь: кто же тут плачет? А потом понял, что плач исходит от этих иконочек разрубленных. Как же меня это

проняло! Упал я на колени и стал прощения просить. Все щепочки вынул, отнес к храму и за алтарем похоронил.

А тут еще и другую историю узнал.

В соседнем селе Подгоры закрыли, как и у нас, храм. Затем решили переделать храм под мастерские. Пригласили электриков, чтобы сделать проводку. А для этого надо было проштрабить стены зубилом и в том месте, где на стене изображен Спаситель. Линия шла как раз по ногам Христа. Тот электрик, что был постарше, отказался это делать. А молодой лишь посмеялся: «Да что ты такой суеверный! Я вот не боюсь!» И стал прорубать эту штрабу. Полюбовался своей работой, посмотрел на Христа и с усмешкой говорит: «Ну что, отходился?» Закончил работу и пошел домой. А ночью проснулся от страшной боли в ногах. Попытался встать и не может. Тут-то он вспомнил, что натворил, и говорит сам себе: «Ну все, отходился...» Больше он уже не вставал до конца жизни.

Как я услышал про это, так окончательно к вере обратился. Решил свой грех искупить служением Богу и людям. У монашки одной выучился читать по церковным книгам. Церкви в селе нет, священника нет, а в людях кто-то же должен веру поддерживать. Вот и стал я ходить по домам: за покойников молиться, детей крестить мирским чином. Видите теперь, как моя жизнь повернулась? Слава Богу за все!

...Все какое-то время в задумчивости молчали. Прервала молчание хозяйка дома, Анастасия Петровна:

— А я тоже вам одну историю поведаю. Наши-то знают, что с храмом после поругания стало, а они вот нет, — хозяйка кивнула в сторону Вадима и Ларисы. —До войны в храме хранили колхозное зерно, потом удобрения, а уже после войны снесли колокольню и храм переделали под клуб. Назвали этот клуб «Октябрь». Мало было закрыть, надо же было еще осквернить. Вот и стала молодежь в этот клуб ходить на танцы и кино смотреть. Каюсь, и я, грешная, несколько раз в кино ходила. Да только до того времени, как с дочерью моей подруги не случилась беда.

Как звали мою подругу и ее дочь, вам знать не обязательно. Суть не в этом. Как и вся молодежь, дочь моей подруги бегала в тот клуб на танцы. Когда она училась в десятом классе, то как-то раз по пути в школу шла мимо клуба. Окно там, где раньше находился алтарь, было открыто. Девушка заметила, что там кто-то ходит. Из любопытства она подошла и заглянула в окно. Увидела там женщину в длинной черной одежде, похожую на монахиню, и испугалась. Хотела уже убежать, но та женщина заметила ее и строго сказала: «Это храм Божий, а люди сделали его местом увеселения! Смотри, не ходи на танцы сюда, здесь нельзя плясать, здесь люди Богу должны молиться!» Дочка моей подруги была так напугана, что первое время не ходила в клуб. О том, что видела, она никому не сказала, думала, что будут над ней смеяться. Когда же закончила школу, то сама стала над собой смеяться оттого, что испугалась какой-то там монашки. Да и замуж хочется, — а где женихов искать, как не на танцах? Вот она и стала опять ходить в клуб.

Один раз зимой в самый разгар веселья кто-то закричал: «Смотрите, смотрите, что здесь на окне!» Все побежали смотреть. В бывшем алтаре на левом окошке в морозном узоре появилось четкое изображение Пресвятой Богородицы с Младенцем. Вот с того момента у дочери моей подруги стали болеть ноги, да и сейчас болят. Она все матери рассказала. Мне как подруга рассказала о том, я и сама зареклась в тот клуб ходить, хотя кино люблю смотреть. Да разве можно там кино смотреть, коли экран прямо на месте алтаря?

— Ну, уж коли моя Нюрка историю рассказала, — начал Михеич, — то я вспомнил один случай. Тоже необыкновенный, можно сказать, чудесный. Это было вскоре после закрытия нашего храма. Сын нашей соседки принес с речки икону Божией Матери. Они с ребятишками купались в реке и увидели, как эта икона плывет по воде. Соседка, опасаясь активистов-безбожников, не стала ту икону заносить в дом, а положила ее в сарае.

Анастасия Петровна посмотрела на настенные ходики и всплеснула руками:

— Вот ведь засиделись, уже пятый час утра, мне корову пора доить да на колхозный двор идти. Давайте я вас буду укладывать спать.