Эрьмезь. Песни 25-35. Перевод с эрзянского

Вирява

ЭРЬМЕЗЬ
Сказание о древнем времени
Эпическая поэма Якова Кулдуркаева

Со второй половины XI в. до монголо-татарского нашествия половцы производят постоянные нападения на южную Русь: опустошают земли, грабят скот и имущество, уводят массу пленных, которых или держат у себя в качестве рабов, или продают на невольничьих рынках Крыма и Центральной Азии. Свои нападения половцы делали быстро и внезапно; русские князья старались отбить у них пленников и скот, когда они возвращались к себе в степь. Больше всего страдало от них пограничное Переяславское княжество, Поросье, Северская, Киевская, Рязанская области. Иногда Русь выкупала у половцев своих пленных.

25
Молодец идёт да печалится,
Не торопится, возвращается
Нехотя домой. Вкруг да около
Не кидает он взоры сокола.
Так прошёл Эрьмезь ровно полпути,
Полдороги так разменяв, глядит:
Впереди пастух на пути лежит,
Молодецким сном, с громким храпом спит,
Во медвежьем сне он открыл роток,
А под ним — дыра на дыре, платок.
Много сот свиней возле пастуха
Роют рылами, тот храпит пока,
Шишки жёлудей, корешки грызут,
Воду мутную во ложбинках пьют.
Молодец, узрев, спит де свинопас,
Ухватил за лапоть да его потряс:
— Эй, пастух, вставай, соня, пробудись!
Во простор полей свиньи разбрелись,
Спрятавшись в оврагах, волки сторожат
Животам голодным глупых поросят.
Собери-ка стадо — бог скотину спас!

Словно глух на ухо, дрыхнет свинопас,
Да сквозь сон смеётся, смехом дребезжит.
Как Эрьмезь не бьётся, беспробудно спит,
За оборы лаптя пастуха потряс:
— Пробудись, полено! — Дрыхнет свинопас!
— Отойди с дороги, пропусти меня,
Ежели не встанешь, истопчу тебя:
Ринусь сотней диких, резвых жеребцов!
Пробудись, бездельник, от никчемных снов!

Свинопас в ответ брыкнул лишь ногой —
Путник, мол, ступай с глаз моих долой.

Взбрыком тем Эрьмезь зело разъярён,
Воспылал в душе гневной злобы сонм —
Схвачен за грудки лодырь-свинопас,
Пастуха Эрьмезь истово затряс:
— Пробудись, вставай, неуклюжий зверь!
Свой медвежий зад поднимай резвей!
Отмахнись от дрём, соня-ротозей,
Посмотри — твой князь едет по стезе
Да кнутом свистит — в дланях во ея
Извивается кнут словно змея…

26
Не успел Эрьмезь те слова изречь —
Свинопас вскочил, искрою сиречь,
Обхватив главу, зачал он кружить,
Да округ себя взором обводить:
В сторону одну свинопас взглянул,
Во другой конец взгляд свой обернул —
В плоть вернулся дух, рассмеялся он:
— Вовремя меня, эрзя, уколол!
Вусмерть напугал — я не утаю,
Тяжело прийтись князю ко двору.
Не боится кто князя моего?
Устрашится всяк имени его —
Прозван за дела он «Пурейша-чёрт»,
Да меня кнутом каждый день дерёт.
От него сбежать я и сам бы рад…
Не хочу пасти впредь я поросят.
Ненасытных их мне не прокормить:
Камни, да и те, могут проглотить,
Надоели так, что свело живот!..
Потому сбежал я украдкой, вот
У обочины я прилёг вздремнуть:
Пусть споткнётся здесь тот, кто правит путь,
Пожелает пусть около присесть —
О плохом бытье расскажу, как есть,
Наконец пролью слёзы да печаль.

Пастуха Эрьмезь слушал да молчал.

27
Верится с трудом. Пятится Эрьмезь.
В один глаз глядит, всякой веры без.
Долго он смотрел в очи пастуха:
Разгадать желал — явь иль чепуха.
Ближе к пастуху вот подсел Эрьмезь,
Слушает его, сам — вниманье весь.
А, поверив, свой он поведал сказ,
Как коварен был с ним мокшанский князь.
— Вай, дела твои плохи, стало быть, —
Зачал свинопас снова говорить:
— Через рот проник внутрь — одет-обут,
Да смочил твои чресла баламут,
Над тобой теперь потешается,
На полу, как шут, кувыркается.
Лаптем сношенным в рот суёт капкан —
Князь Пурейша так веселит мокшан.
Вкруг перста обвёл, обманул тебя,
Не горюй, Эрьмезь, эка ли беда!
И твои дела поправимы, друг,
Помогу тебе избежать я мук.
Только не скупись, эрзя, за ценой,
Ну-тко, расскажи, посул твой какой?

— Во родных пенатах, где родня моя,
За семью замками прячу я коня,
Жеребец отменный — скачет выше крон…
За твою подмогу в посул — этот конь.

— Сам скачи, не нужен мне твой конь-огонь,
Жеребца боюсь я… Скакуна лишь тронь —
Вскачь умчится, ветром мимо просвистит.
Посули иное — то, что не страшит…

— В подполе хранится злата три горшка.
За ценой не встану — озлачу дружка.
Всё пересчитаешь, спрячешь под полой,
Заживёшь счастливо жизнью золотой.

— Для чего мне злато? Ни к чему оно.
Я считаю плохо, знаний не дано.
Где-нибудь за злато кто-нибудь убьёт.
Посули иное — что мне жизнь спасёт…

28
Кругом голова эрзи-удальца:
За море кабы да послать гонца?..
Роясь в мыслях, зрит — пусто в закромах,
Шиш в карманах, знать, ожидает крах…
Посул не сыскав, рёк тогда Эрьмезь:
— Младшая сестра в отчем доме есть:
Ко делам она неспособна, знай,
Избалована дева через край,
Исполняется всяк её каприз.
Лишь умеет петь так, что — мир дивись!
Зачинает петь — соловьи замрут,
Смолкнут, во лесах птицы не поют,
Слушают её, ловят каждый звук —
Всё внимает ей, тишина вокруг.
Кто возьмёт её в жены — счастлив тот,
Песнею её сердце отдохнёт,
За делами ли песню запоёт —
И душа твоя тотчас оживёт.
Коль надумаешь в жёны её взять,
То твоё тряпьё надобно менять,
Выбросим старьё, вырядим в панар —
От меня тебе одеянье в дар!
Покажу сестре — коль понравишься,
К матушке, отцу тотчас явишься.
Перед ними плачь, слёзы не жалей…
И сестрёнку так заберёшь — ей-ей!

Взором посветлел мокша-свинопас,
Заалел зарёй, хоть и был чумаз.
Вот присел пастух, лапти скинул с ног,
А затем, вскочил — выше крон прыжок!
Да пустился в пляс в поле во пустом —
Ветер завертел, закружил вьюном,
До четырёхсот вихрей вслед летят
Да срывают с плеч нищенский наряд.
Ветхое тряпьё скинул свинопас,
Вздёрнув рукава чуги, зачал сказ:
— Скинь и ты, Эрьмезь, свой панар да с плеч,
Облачись в старьё, дабы скот стеречь.
Дам тебе я кнут, кнутик небольшой,
Лишь с мышиный хвост, стало быть, длиной.
Да не вздумай спать, не вернусь пока,
От безделия не намни бока!
За мизинчик щип! — лишь дремать зачнёшь,
Ущипни большой перст — коли заснёшь.
Годовалой же той свиньи страшись:
Не свинья она, а ведунья — сгрызть
Может за пустяк. Рядится свиньёй,
А приходится старшей мне сестрой…
Знай: пригожего из-за молодца
Был удушен муж ею да мальца —
Сына своего, съела ведьма-мать,
Не приходится доброго здесь ждать.

Младшим братом я ведьме прихожусь,
Именем Дыдай с малых лет зовусь.
У своей сестры этот кнут стащил,
Да её в свинью им и превратил.
Пусть швыряется под прогнившим пнём,
Погребение роет пятачком!
А теперь твою править тыщу бед
Отправляюсь я, свой держа обет.
Обернётся ли дело не добром,
Я пущу стрелу — ты ударь кнутом.
Ежели стрела, да с иглу, вослед —
Ты кнутом ударь дважды ей в ответ.
Третия стрела толщиною с гвоздь
Прилетит к тебе — все дела отбрось,
Что есть мочи бей тем кнутом, пока
Не устанет бить правая рука.

После этих слов он в телегу сел,
Снова вспять скакать жеребцам велел —
Дрязг телеги лишь, перестук копыт —
Скрылся с глаз пастух — как плевок летит.

29
Ну! — нещадно гнал свинопас коней,
Прискакав, во двор поспешил скорей,
Вырвал конский хвост свинопас Дыдай:
Безбородым был — станет бородай.
А затем взошёл он в Пурейшин дом.
Восседает князь посреди хором.
Снега белого пух под ним белей —
На подушках князь восседает сей.
Денег перед ним в горнице горой:
Серебро журчит, злато льёт рекой.
А Пурейша, знай, копит наперёд,
Накоплениям верный счёт ведёт:
Вот один горшок он наполнил всклень —
Страж с мечом стоять будет ночь да день,
Вот другой горшок полон — тешкса срез,
С топорищем страж мигом ставлен здесь.

— Царь мокшан богат, — произнёс пастух, —
Всё имеешь ты — и коней, и слуг:
Проходил двором — жеребцов полно,
В дом вошёл — горой злато, серебро.
Потому идёт о тебе молва,
Потому легенд множатся слова.
Но судачит люд за глаза, вослед,
Мол, всего полно, лишь отрады нет.
Верится с трудом, люд солгать не прочь:
Есть на выданье у Пурейши дочь.
Дочь Котова — так, мол, её зовут,
Очи синими звёздами цветут,
Чистота небес в лике молодом,
Взглянешь на неё — полнишься добром.
И змеиный яд деве нипочём,
Не ужалит змей длинным языком.
Ей в приданное тридцать парей ярь,
Будет полон всклень счастьем каждый парь.
Но до сей поры сватов не видать,
Не торопятся деву замуж звать…

— Кто так смел сказать? Чирий во язык! —
Так прогневался князь мокшанский вмиг:
— Возвратить назад добра молодца,
Пусть в эрзянский край не торопится!
С полпути его возвратить, вернуть!
Повелеть скакать во обратный путь!
Сплетники пускай на него воззрят,
Злые языки пусть придержат яд.

30
Не успел Пурейша молвить слово,
Распахнулась дверь в хоромы снова.
Сорванец- сквозняк в избу пробрался,
Баловень под лавку затесался,
Половцы за ним ворвались следом:
Им устав не писан да не ведом,
Принесли с собою дух собачий,
Волком выли, голод свой не пряча.
Все углы обнюхали, под лавки
Воровато заглянули шавки…
Кто-то поводом узды играет,
Кто-то путами в зубах пугает,
Кто-то ременным кнутом стегает.

— Что пождёт нас? — свинопас гадает.

Половец один вдруг отделился,
Посреди хором остановился,
Треснув кнутовищем да отбросив,
Зачал речь язвительно с вопроса:
— Не узнал неужто нас, Пурейша?
Половцев успел забыть ты нешто?
Иль не помнятся наши деянья?
Освежим твои воспоминанья:
Лета позапрошлого кострища,
Сёл мокшанских вспомнил пепелища?
Прошлым летом сотню мы угнали
Подданных твоих, вернёшь едва ли…
Ныне мы явились за тобою,
За твоею княжеской главою.
Но дошёл слух, дочь, мол, ты имеешь,
Дочь-красавицу и холишь, и лелеешь.
В её очи взглянешь — блекнет небо,
С нею говоришь — сыт и без хлеба.
Посланы к тебе мы нашим ханом,
Нашим ханом, гневным и упрямым.
Дал наказ он ползать пред тобою,
Гнев Пурейши растопить любовью,
Ноги лобызать, ниц поклониться.
Вздумал хан с тобою породниться —
В жёны просит он красу-девицу,
За неё готов он насмерть биться.
Ежели женою хана станет,
С ним она не пропадёт, не канет:
К хану на руках её доставим,
Слуг четырёхсот мы к ней приставим,
Солнцем ясным будут золотиться
Одеяния степной царицы,
Перед нею конскими хвостами
Пыль услужливо с пути сметая,
Молоком омоем кобылицы
Ноги ей да будем век молиться
Дочери твоей — Котове вешней,
Белокрылой голубице нежной.

31
Думы тяжкие в голове гудят,
Очи княжие в никуда глядят.
Половец Пурейше хитро речет:
— В своих мыслях не ходи далече.
Взглядом тяжким длинный нос не меряй.
Лучше выскажи слова сомнений,
Хана позови — быстрее ветра
Он примчится, ждать устав ответа.

Гнев не скрыв, Пурейша рассмеялся,
След улыбки на лице остался.
Кликнул половецкого он хана
Из смердящего степного стана.

32
Хан взойти не может — в дверь вместиться,
Толщиною в сажень, вот и злится.
С добрую подушку и личина,
Кое-как вместился в дверь детина.
На пол опустившись, осмотрел он всех,
Пустоты полна голова с орех.
Глядя на него, испугался всяк,
Только страх неймёт свинопас-простак.
Хана супротив сел Дыдай-пастух
Да, взглянув в лицо, рассмеялся вслух:
— Отыскался где увалень-медведь?
Отвратительно на него смотреть!
Поднимите-ка этот парь с квашнёй,
Гнев лишь усмирять да закваской той!
Аль соломкою уколоть слегка —
Глядь, на шесть частей разнесёт бока!
Славен только тем, что бока набил,
Али этакий муж Котове мил?!
Красной девице надобно сыскать
Добра молодца, ей во всём под стать!
Удалец такой на примете есть —
Будто песня он, словно добра весть!
По Котове он уж давно иссох,
В поле во пустом сник, как стебелёк,
Ко берёзе, вишь, в горе прислонясь,
Слёзы горько льёт славный витязь-князь.
Лебедь белая во его очах —
О Котове он грезит во мечтах…
Плачет горько он, словно сок берёз,
По его лицу льют потоки слёз,
Да кукушечка кружит над главой,
Потерял покой парень молодой.
Пусть, Пурейша, он возвернётся вновь,
Принесёт его на крылах любовь, —
Молвил свинопас,так Дыдай изрёк
Да стрелу затем малую извлёк.

33
Запустил стрелу со двора Дыдай:
— Ты лети, стрела, пять ветров пронзай!
Влёт настигнут был молодец Эрьмезь —
Донеслась стрела да вонзилась здесь.
Лишь Эрьмезь укол ейный ощутил —
Треснул раз кнутом изо всех да сил.
Годовалая взвизгнула свинья —
Обернулась вмиг в доброго коня.
За уши его молодец поймал,
Удила вложив, жеребца взнуздал,
Правит им куда — скачет жеребец,
Пыль клубится вслед — вьётся до небес,
Через русла рек мчится добрый конь —
Из-под ног его искрами огонь.
Наземь не успел долететь плевок,
Во Пурейшин двор прискакал конёк.
Во Пурейшин двор прибыл удалец —
Им удушен был ханский жеребец.

34
Скинул молодец хлам дорожный с плеч,
Праздничный панар поспешил облечь,
Безбоязненно в горницу вошёл,
По обычаю поклонившись в пол.
Испугался хан да обмякнул весь,
Зачал пятиться да под лавку влез.
Из-под лавки — зырк: верный где слуга? —
Ни друзей, ни слуг — бросились в бега.
— Прибыл ты, Эрьмезь, скоро да не в срок,
Год не минул, знать, не сдержал зарок, —
Рёк Пурейша так, словно льдом сковал, —
Для раздумий мне времени не дал:
За тобой закрыть дверь едва поспел,
Вышел я во двор да плевок-пострел
Не успел земли прикоснуться, вишь:
Предо мною вновь, удалец, стоишь…
Ничего Эрьмезь не сказал в ответ,
Закусил губу, дверью хлопнул вслед.

35
За собой Эрьмезь только дверь закрыл,
Из-под лавки хан телеса скатил.
Сидя на полу, говорить почал,
Как заноза, он вкрадчиво вещал:
— Ты кого, старик, испугался так?
Молодец взошёл в дом — эка, пустяк!
На меня взглянув, испугался он
Да пустился прочь, в щель дверную вон.
Ведомо ему: в сердце моём хлад —
Испугался, знать, да бежал назад.
Мой мизинец лишь стоит показать,
Приседает он да не смеет встать,
Ежели большой палец покажу —
Разума его навсегда лишу.
Не страшись, старик, отведу удар!
Для сражений я силою удал:
В страхе я держу стран де пятьдесят —
Уши навострив, слушают-дрожат,
Да меня тайком в ужасе клянут,
От меня беды ежечасно ждут.
Воинов моих дол сей не вместит:
В бранном поле, зришь, словно лес стоит,
И страшатся их, знамо, неспроста:
Где они пройдут — всюду темнота,
Словно чёрный лес нагоняет стон,
Лишь взмахну кнутом — мчат со всех сторон.
Каждый стебелёк достают мечом,
И железо их пасти нипочём,
Душу леденит злобный волчий взгляд:
Вусмерть загрызут, ходу нет назад.
На тебя, старик, кто с мечом пойдёт,
Воинов моих повстречает тот —
Вёрст четыреста вскачь я обойму,
Городов пятьсот на скаку займу.
Ежели мне дочь ты свою отдашь,
Сердцем отдохнёшь, защищу край ваш —
Не осмелится враг с мечом идти,
Воинов моих встретив на пути.

Вновь Пурейша-князь, размышляя, стих,
Думы на челе отразились вмиг:
В сумерках морщин хмурится чело,
Потемнел-померк светлый лик его.
Не дождаться слов от Пурейши — мгла,
Ночь осенняя в голову взошла.