Речь защитника В.С. Жирякова, присяжного поверенного Бибикова

 

Настоящий процесс выделяется из ряда тех процессов, в которых вы участвовали, имея некоторые особенности. В каждом уголовном процессе две стороны - сторона обвинения и сторона защиты, или сторона подсудимого. В настоящем деле является еще новое лицо, новая третья сторона. В каждом процессе с двумя сторонами прокурор обвиняет, а защитник защищает подсудимого, а вместе с тем, и то общество, в котором жил и вращался подсудимый. И вот между нами появляется новое лицо и говорит: "Мне нет дела ни до торжества правосудия, ни до кары, какую понесет подсудимый, я пострадал и я требую поэтому вознаграждения, требую то, что я потерял". В этом вся суть гражданского истца...

В настоящем процессе подсудимые обвиняются в совершении поджога с корыстной целью. Но для того, чтобы обвинить подсудимых, необходимо сначала доказать, был ли тут поджог или простая несчастная случайность. Ядро или основа процесса заключается в признании Бодрова. Следовательно, чтобы быть уверенным, что мы имеем дело с поджогом, нам необходимо сначала выяснить, насколько правильны и искренни показания Бодрова. По закону признание не есть основание для безусловного заключения о вине признавшегося, а также и о вине оговоренных им лиц. По характеру могут быть различные случаи признаний.

Во-первых, признание в силу необходимости, когда доказанные факты преступности лишают преступника возможности отрицать свою или чужую вину; во-вторых, признание в силу мучений совести, угрызений ею, и в-третьих, признание ради выгоды...

Теперь является вопрос, мог ли Бодров настолько сильно почувствовать угрызения совести, чтобы вследствие этого решиться на признание в совершенном им проступке и оговорить других лиц? По-моему, нет. И все прошлое Бодрова доказывает, что я прав. Бодров удостоверяет, что он признался в силу мучившей его совести. Прокуратура, в свою очередь, хочет признать признание Бодрова искренним.

Посмотрим, так ли это на самом деле. В этом процссе немаловажную роль играет собачка; в сущности, это пустяки, но если вы хорошенько вдумаетесь в деталь этой истории, то придете к заключению, что Бодров, рассказывая историю с собачкой, неискренен, он просто лжет. Бодров говорит: "Мы собаку бросили в воду". И действительно, собаку находят в воде, факт устанавливается. Между тем один из свидетелей утверждает, что у турбинщика была собака маленькая красная, а вытащенная из воды была больше белая. Это обстоятельство подтвердил и сам турбинщик Уфимцев, уверявший на суде, что его собственная собака была им убита уже после пожара и, следовательно, из воды была вытащена другая собака.

На всякого мудреца довольно простоты, а на Бодрова ее хватит больше чем на кого другого.

По мнению прокурора и представителей гражданских истцов, показания свидетеля Уфимцева не заслуживают внимания. При показаниях свидетеля Уфимцева смеялся господин прокурор, смеялась и публика, но мало ли над чем смеется публика?..

Большинство показаний Бодрова отличаются противоречиями. Например, Бодров показывает, что вошел в фабрику через двери кочегарки и турбины, между тем этого быть не могло, так как его неминуемо должен был бы заметить сторож. Кроме того, во время пожара дверь была бы отворена, а она в действительности оказалась запертой.

(Бибиков раскладывает на столе книги, чтобы показать расположение зданий фабрики, и поясняет, почему, по его мнению, Бодров не мог пройти в указанные им двери.)

Из этого примера видно, какие противоречия встречаются в показаниях Бодрова. Кроме того, многие показания он еще и изменяет.

Между тем показаниям Бодрова придают чрезвычайно важное значение, и две части всех свидетелей для того и присутствуют в суде, чтобы рассказать, где, что, когда и кому говорил Бодров.

Сейчас я прочитаю некоторые показания из акта дознания...

(Председатель предлагает защитнику не читать выдержки из акта.)

Хорошо! Я попробую воспроизвести нужные места на память, мне никто этого воспретить не может.

(Председатель запрещает буквальную передачу обвинительного акта и предлагает сделать это в пересказе.)

Господину председателю принадлежит дискредитационная власть, которой я должен подчиниться, но из этого еще не следует, что дело должно быть так, а не иначе.

(Читает в пересказе показания Бодрова о нефти и собачке.)

Это показание, сделанное Бодровым на предварительном следствии, он затем подтверждает несколько раз. Между тем другим лицам, как это видно из свидетельских показаний, он говорил другое. Затем на предварительном следствии он показал, что поджигал один, свидетелям же рассказывал, что поджигал вместе с Балдиным. Это противоречие, как стараются сделать это сам Бодров и обвинительная власть, объяснить забывчивостью нельзя, так как это такое обстоятельство, которое трудно, прямо невозможно забыть. Это равносильно тому, если бы женатый человек забыл бы, была ли с ним при венчании его жена!

Такое резкое противоречие в показаниях Бодрова дает право защите сказать, что показания Бодрова не заслуживают веры, что Бодров нагло лжет.

Нетрудно указать противоречия и в других показаниях Бодрова. Так, свидетелю Лазареву Бодров показал, что вошел он в фабрику через главные двери, тогда как на суде он показал, что вошел через двери в турбинной.

На следствии и в суде Бодров показал, что после пожара уехал в Казань по наущению Балдина для того, чтобы избежать допроса. Это ложь, так как Бодров был допрошен следователем до отъезда в Казань; затем Бодров показал, что денег, помимо будто бы данных ему Балдиным, у него при отъезде не было, и это неправда, так как Бодров, уезжая в Казань, получил наравне со всеми уволенными рабочими полный расчет. При расчете рабочих Жиряковыми, между прочим, им было уплачено более 10 000 руб.

Немного погодя после своего отъезда Бодров снова возвращается из Казани, и это возвращение кажется на первый взгляд действительно странным явлением, но только на первый взгляд...

Возвратившись из Казани, Бодров поступает на фабрику и начинает заниматься разборкой машин. И вот в этом-то обстоятельстве и кроется разгадка появления денег у Бодрова. Отрицать присутствие денег у Бодрова после пожара нет никакой надобности. Объяснение появления их у него вследствие того, что он продавал медь, украденную им совместно с Балдиным при разборке машин. Из этого обстоятельства становятся вполне понятными отношения между Бодровым и Балдиным, а также вполне понятно и появление денег у Балдина. Так что господин прокурор ошибается, думая, что мне нужно будет отрицать факт появления денег у Бодрова и близость отношений его к Балдину...

Свидетели удостоверяют, что медь, по приказанию Балдина, вывозилась каждый вечер. Таким образом, спорный вопрос о трате меди, который встречался с таким недоверием со стороны прокурора гражданского истца, может считаться окончательно установленным...

Почему Балдин ни слова не говорит о краже меди? Да потому, что он даже боится и близко подойти к этому вопросу. Ведь сознавшись в краже меди, он обнаружит ту черную неблагодарность, которой он отплатил своим хозяевам за полное доверие и отчасти внимание. Но и помимо этого он, боясь потерять ваше внимание, господа присяжные, должен молчать об этом вопросе. Обвинять Балдина я совсем не желаю, но мне все-таки приходится подойти к рассмотрению такого вопроса, который его рекомендует.

Но и помимо меди, как это установлено свидетелями, с фабрики тащили все, что только можно: и сталь, и железо, и паклю, и многое другое.

Таким образом, мы видим, что у Балдина и Бодрова могли быть деньги, полученные путем кражи меди и других материалов.

Сама постепенность взносов денег в сберкассу указывает на то, что они поступали в кассу по мере совершения оборотов с медью и притом небольшими сравнительно суммами...

На суде говорили, что Балдин вел себя как большой барин, но это неправда, так как его барство ограничивалось десятками рублей.

Прокурорский надзор и гражданские истцы, видя, что почва для обвинения колеблется у них под ногами, старались указать на тонкость замыслов Жиряковых и поэтому на трудность уличения их.

Следователь с самого начала избрал ложный путь...

(Председатель: "На основании закона я прошу не критиковать действий следователя".)

Не желая ни на одну минуту подорвать доверие к следственному производству, я, однако, господа присяжные, считаю нужным сказать, что следствие было направлено...

(Председатель: "Я вторично покорнейше прошу вас не касаться недостатков судебного следствия".)

Слушаюсь! Так или иначе, но правосудие не обратило должное внимание на кражу меди.

Почему Бодров, совершивший кражу вместе с Балдиным, молчал про это?

Трудно, понятно, определить, что на душе у Бодрова. Я не пророк и не отгадчик, но предполагать имею право, и я думаю, что Бодров приплел Балдина в соучастии в поджоге лишь с целью выуживать от него сколько только можно. Прокурор говорит, что пожар 5 марта сам по себе пустяк, но вместе с тем указывает на него как на попытку поджечь фабрику...

Оригинальны показания свидетеля Мешалина... Господин прокурор считает показание этого свидетеля краеугольным камнем обвинения против С.В. и В.С. Жиряковых. По мнению прокуратуры, высокая страховая премия есть несомненное доказательство поджога. Экспертизой на основании книг установлено, что фабрика стоила 250 000, была застрахована в 500 000 и премии получено 400 000 руб., так что Жиряковы получили чистой прибыли 150 000. Стоимость фабрики определена на основании книг, но экспертиза не могла установить правильность ведения книг...

Показания Мешалина вполне соответствуют тому, сколько он выпивает водки. Выпил немного - показания одни, выпил много - показания другие. И этим показаниям обвинение придает особую ценность.

Обвинители обращают внимание на безвыходность положения Жиряковых...

Говорят, что вексельный портфель Жирякова был не в порядке. Рассмотрим это обстоятельство. Из экспертизы, произведенной экспертом Волковым, получаем такие цифры: имущества - на 415 000 руб., долгу по векселям - 425 000 руб., имеет получить по векселям - 13 000 руб. На этих данных обвинители строят предположение, что Жиряков был вконец разорен. Для уплаты долга по векселям у него было в Сибирском торговом банке на текущем счету 50 000 руб. Вот все, что было в его распоряжении для уплаты долгов. Таково ошибочное мнение прокуратуры и сторон.

В данном случае меня поражает неумелое обращение господ гражданских истцов с фактами, добытыми экспертизой. Учет векселей состоит в том, что одно лицо, получившее вексель от другого, желая получить деньги раньше срока, идет в банк и учитывает его, т.е. продает вексель в собственность банку. Такая передача состоит в том, что на обороте векселя лицо, продающее вексель, пишет свою фамилию и этой процедурой вексель переходит во владение банка.

Таким образом, векселедатель обязан будет заплатить не своему кредитору, а банку, купившему вексель. Эксперт вывел задолженность Жирякова по векселям на 400 000 руб., но вся суть в том, что это долг не его, а тех лиц, которые выдали ему векселя, учтенные ими в банках. Таким образом, предположение о безвыходном положении Жирякова сводится на нет, и я думаю, что кому-то будет стыдно сознаться в таком промахе...

Итак, из сказанного можно вывести тот аргумент, что дела Жирякова были не так скверны, чтобы ему оставался лишь один исход - сжечь фабрику. Отсюда следствие, что обвинение его в "поджоге" не имеет под собой твердой почвы и не может быть признано верным. Я могу пожелать иметь 100 000 руб., но из этого еще нельзя вывести заключение, что я могу зарезать человека, а желать же мне никто не может запретить.

Я призван защищать В.С. Жирякова. Но скажите, зачем здесь В.С. Жиряков? Что он сделал? Сказал ли о нем кто-нибудь, хотя бы тот же Бодров? Нет, никто ничего не сказал в улику ему, и сидит он здесь совершенно напрасно. Первые, кто заговорил о нем, - это прокурор и второй гражданский истец. В особенности много говорил о нем второй гражданский истец, и я объясню, почему это его так интересует В.С. Жиряков.

Страховое общество заплатило страховую премию, а В.С. Жиряков получил ее. Это первая причина. Вторая причина - получить обратно уплаченную премию в 400 000 руб. Надо доказать, что фабрика сгорела не случайно, а по наущению В.С. Жирякова. Если вы признаете, что фабрика сгорела от поджога по наущению В.С. Жирякова, то страховое общество получит обратно свои деньги. Отсюда нет ничего удивительного, что, по мнению гражданского истца, он душа заговора и, следовательно, где нет В.С. Жирякова, там и нет возможности взыскать что-нибудь хотя бы с того же Бодрова.

Гражданскому истцу все равно, понесут или нет наказание остальные подсудимые, если бы только доказать, что виноват В.С. Жиряков. Ну, а что такое для него представляет из себя Бодров - босяк, пропойца, с которого не только нельзя взыскать 400 000 руб., но и ломаного гроша. И вот гражданский истец просит пощадить его, оказать ему снисхождение. Что такое Балдин, такой же, как Бодров - малоимущий пропойца, и гражданский истец просит пощадить и его. С.В. Жирякова без отца, владеющего всем имуществом и капиталами, - его гражданский истец просит пощадить, ибо он сын преступного отца, слепой исполнитель его воли. Но В.С. Жиряков, против которого нет ни малейшей улики в возводимом на него преступлении, по мнению гражданского истца, один виноват во всем, он - один вдохновитель, он - альфа и омега всего дела. И такой взгляд понятен: ведь остальные подсудимые не заплатят ни гроша, а В.С. Жиряков другого поля ягода - с него можно будет получить искомое, в случае, если удастся доказать его виновность.

Но что же такое в действительности В.С. Жиряков? Это 67-летний старик, с крупным физическим недостатком: он почти совсем глухой. Вся его жизнь прожита, и одной ногой он стоит уже в могиле. Говорю так откровенно потому, что знаю, что это не огорчит его, ибо он не услышит моих слов. Во всю его долгую жизнь им не совершено ни малейшего незаконного проступка, прошлое его незапятнанно. И вот этого-то чистого старика подозревают в гнуснейшем преступлении. Но ведь это же абсурд, господа? Тем более, что и не было ему нужды совершать такой поступок. Говорят, фабрика давала убытки. Но разве он не мог бы найти средство выйти из этого положения другим, легальным путем, не рискуя на старости лет запятнать свое чистое до тех пор имя.

С точки зрения гражданского истца, С.В. Жиряков только исполнитель злой воли отца, его слепое орудие. Но что такое тогда Василий Саввич? Какое же чудовище, что может толкнуть на ужасное преступление своего молодого сына?

Нет, не естественно, чтобы старик отец, умудренный житейским опытом, мог бы толкнуть своего сына не на путь добра, а на преступление. И с кем входит он в стачку? Со своими служащими-пьяницами Балдиным и Бодровым. И это на старости лет. Нет, невозможно допустить и мысли ни о чем подобном, раз мы считаем В.С. разумным человеком.

Кроме того, мы уже и потому не можем допустить ничего подобного, что В.С. Жиряков как истинный христианин не решился бы совершить такой поступок, стоя на краю могилы.

Господин прокурор в конце своей речи говорил: "Вот они, поджигатели, сидят, смотрят и молчат". А что бы Вы хотели, господин прокурор? Чтобы они встали на Ваше место и стали обвинять себя?

Но это невозможно, и молчат они еще, может быть, потому, что они знают, что они не могут быть обличены в преступлении, которого они не совершали и которое им хотят навязать во что бы то ни стало.

Господину прокурору и гражданским истцам еще нужно будет доказать их преступность, и, может быть, что господин прокурор немного рано назвал их поджигателями. Господь бог видит, кто прав, кто виноват, и я думаю, что он вашими устами скажет им и нам: "Нет, не виноваты".

 

Речь защитника С.В. Жирякова,
петербургского присяжного поверенного Карабчевского

 

Господа присяжные заседатели! Страшен сон, да милостив Бог! Господа! Позвольте мне эту фразу противопоставить тем грозным речам, которые вам пришлось уже здесь выслушать по адресу всех обвиняемых, речам, в которых слышалась полная уверенность в вашем обвинительном приговоре.

Господа обвинители ссылались на свое убеждение в виновности подсудимых. Позвольте этому самоуверенному призыву противопоставить свои сомнения и возражения.

Прежде всего следует отметить ту разницу положения, в которой находится каждая из сторон. В то время как гражданский истец является здесь только доверенным своего доверителя и призван защищать только его интересы, защита старается для иных целей, для восстановления истины, для освобождения человека.

Это обстоятельство дает ей право быть на особом положении.

Вы, господа присяжные заседатели, лишь одни полные хозяева судьбы отданных на ваш суд людей, и наше мнение только вспомогательное, с которым вы будете считаться лишь постольку, поскольку оно покажется вам отвечающим истине.

Но добыть эту истину в настоящем деле нелегко. Мы сидим здесь уже 9 дней, мы переспросили массу свидетелей, и эти свидетели уже давно разбрелись по своим Колюткиным и Черноусовкам, получив свои прогонные деньги, а мы все еще сидим и сидим и не знаем, когда же это все кончится, когда разрешится мучительная, так хватающая за сердце загадка, которая измучила всех нас, истрепала наши нервы.

Такой процесс-монстр, наполненный массой случайных и едва ли серьезных деталей, нечасто встречается. Перед нами прошло так много всего: и народа, и вещественных доказательств, и экспертов - а между тем теперь в конце концов все же каждый должен согласиться, что всего этого, хотя было и много, но в сущности очень мало прочного и надежного, что могло бы лечь в основу обвинения.

Здесь мы рассмотрим те улики, на которых основывается обвинение. Вот несомненные, по мнению прокуратуры, улики: крысы побежали и взятка 200 руб. Но мы видим из дела, насколько подозрение в поджоге имело под собой твердую почву. Мы видим, что еще в самом начале первое судебное следствие было прекращено по недостатку оснований для обвинения. Было ясно, что пожар 11 марта являлся следствием каких-нибудь случайностей, которые так возможны на фабрике с массой разного курящего и часто нетрезвого люда, и крысы тут не имели ровно никакого значения.

Улик, достаточных для обвинения, не нашлось даже и тогда, когда дело было передано следователю по особо важным делам, и оно было прекращено окончательно 8 июня 1900 г. Но через некоторый промежуток времени оно вновь всплыло и на этот раз вследствие "чистосердечного" признания Бодрова, но вам известно, что такое представляет из себя этот Бодров и какие громадные улики мог он представить на суде. В качестве улики представлено было на суде то обстоятельство, что Жиряков экстренно, незадолго до пожара, а именно 23 февраля и 7 марта 1900 г. сделал дополнительную страховку своей фабрики. Это для того, объяснили нам представители обвинения, чтобы побольше вознаградить себя за "пожарные убытки". Несообразность таких суждений резко бросается в глаза.

Видеть в этой усиленной страховке какие-то злые умыслы можно только с большой натяжкой. Какие же тут злые умыслы, когда на фабрике часть машин даже не вошла в страховку и при переоценке Щапочниковым найдено их было более чем значилось по списку на 30 000 руб. И не вполне ли естественно было для Жирякова поторопиться перезастраховать свою фабрику на более высокую сумму после чуть было не случившегося пожара 5 марта? И вот 7 марта Жиряков экстренно делает по телефону повышенную страховку, на что было получено согласие страхового общества. Общество согласилось потому, конечно, что он не видело для себя в этом никакого риска: по тщательной проверке все подлежащее страхованию имущество было в наличности и даже оказалось, что некоторые находящиеся на фабрике машины не вошли в первоначальную оценку.

Вы помните, господа присяжные заседатели, что одной из улик, предъявленных здесь на суде к Жирякову, были знаменитые крысы. Василию Саввичу поставлено в вину, что он послушался народной приметы и поторопился сделать перестраховку. Обвинение находило этот мотив несерьезным и не доказывающим правоту. Но что же это такое крысы, как не одно из тех грубых суеверий, которыми наполнена вся жизнь купеческого круга? И почему нам не следует считать, что В.С. Жиряков верил в эту народную примету настолько искренно, что считал необходимостью поступать сообразно ее указаниям? Не более чем и пресловутые крысы, бросает свет на виновность Жирякова и взятка в 200 руб., поднесенная его сыном судебному следователю. Господин гражданский истец очень художественно и красиво выразился про эту взятку, находя ее желанием украсить мрачные страницы уголовного уложения радужными бумажками. Но, присмотревшись поближе и повнимательнее к этому обстоятельству, мы не можем не удивиться ничтожности подобной улики. Как мог Жиряков, если верить представителям обвинения, совершивший преступление на 400 000 руб., как он мог надеяться на подкуп судебного следователя за 200 руб.! И не лучше ли принять нам за более правдоподобное объяснение этих 200 руб. именно то, что вы слышали здесь от самого сына Жирякова: "Дал я 200 руб. совсем не имея в виду подкупить этим следователя, а просто в виде благодарности начальству... Мы всех благодарим". В купеческом кругу до сих пор еще не устарел дореформенный взгляд на начальство, которое нужно немедленно благодарить, не устарел он и в жиряковской семье. Другое дело, нужно ли его благодарить в наше просвещенное культурное время или не нужно, насколько ошибочен был такой взгляд на начальство и как неумело была сделана эта благодарность - это, повторяю, другой вопрос, совершенно нас не касающийся. Но Жиряковы действовали тут вполне по освященным веками традициям, и если дали следователю 200 руб., то ни в коем случае не имели в виду преступных целей. И возведение подобного, не относящегося к делу факта в вину Жиряковых показывает только то, что гражданский истец старается нагромоздить улика на улику единственно с той целью, чтобы обвинить Жирякова.

С той же стороны нам указывали на увеличенную стоимость страховки, находя это также каким-то странным преступлением. Но свидетель Климшин пролил нам некоторый свет на этот вопрос. Он сказал на допросе, что вообще многие из публики страхуют свое имущество по увеличенной стоимости страховой премии и что такое страхование всегда считалось вполне естественным, так как в данном случае такая страховка является выгодной сделкой по обоюдному соглашению, доставляя обеим сторонам некоторого рода выгоды.

Ведь то, что страховка усиливается, следует считать только обоюдной пользой для обеих сторон. Если же страховое общество считало бы это почему-нибудь для себя невыгодным, то оно могло бы и не соглашаться на это. Не выдерживает самой поверхностной критики и утверждение представителей гражданского истца, что страховая премия Жиряковыми была увеличена в 5 раз дороже действительной стоимости застрахованного имущества, но чем все это доказывается? Надо иметь твердые основания, чтобы утверждать это, между тем никаких веских данных под руками у них не имеется. Экспертиза, на которую они возлагали такие большие надежды, работала и вправду много над этим вопросом, но мы, в сущности, не знаем, что она сделала, каковы результаты ее работы. Необходимый свет для освещения данного вопроса экспертиза не могла пролить. Да и к тому, что она дала нам, мы не можем относиться без некоторой доли скептицизма, так как мы не знаем, как производились ее работы. Работа бухгалтерской экспертизы в отдельной комиссии без приглашения защиты крайне нежелательна и, во всяком случае, бесполезна... Но мы, защита, не протестовали против этого, так как на участие в экспертной комиссии у нас не было свободного времени. Повторяю, добытые экспертами цифры не могут внушать к себе доверия, их необоснованность резко бросается в глаза. Вот эксперты вышли и к нам, с важностью оракулов, и начали эквилибрировать с цифрами. Они определили стоимость сгоревшего имущества в 177 000 руб., но забыли при этом принять во внимание стоимость машин незастрахованных, которые были привезены с Колюткинской фабрики на сумму в 37 000 руб. Экспертиза нам сказала, что здание фабрики стоило 67 000 руб., между тем оно было застраховано в 43 000 руб. Вот вам и доказательства высокой стоимости страховой премии. К этому нужно еще принять в расчет то обстоятельство, что часть машин, как и было сказано раньше, вовсе не была застрахована и сгорела вместе с другими, не вознаградив хозяина за "пожарные убытки". И после этого находят возможным говорить, что Жиряковы нажили на этом пожаре многотысячный барыш... Это игра балабошками - не более! Остается только удивляться, как можно об этом так убежденно говорить и даже возводить в какое-то страшное уголовное преступление.

Тут нет ничего уголовного, и если же страховому обществу пришла мысль взыскать со своего потерпевшего клиента страховые убытки, так оно могло взыскать с него в порядке гражданского иска. По мнению гражданского истца, преступная мысль роилась в головах Жиряковых в самый момент страхования. Стоит ли упоминать о том, как рискованно говорить это, а тем паче стараться утверждать разными нахватанными без всякой проверки и критики свидетельскими показаниями.

Страхуется фабрика чуть не ниже своей настоящей ценности - улика, делается после пожарного случая 5 марта усиленная страховка - большая улика, накануне настоящего пожара Жиряков чувствует желание застраховать свою фабрику еще выше - еще более улика. Между тем, господа присяжные заседатели, скажите, что преступного в том, что фабрика, где есть столько шансов для несчастных случаев, страхуется в страховом обществе и потом, когда на фабрике возник 5 марта пожар, скоро впрочем прекращенный, она перестраховывается на большую сумму? Вполне естественно: на фабрике чуть было не случился пожар, хозяин боится несчастного случая и спешит скорее увеличить страховку. Ведь страхование на том и держится, что существует страх за несчастный случай! Если бы не было этого страха, все страховые общества давно принуждены были бы ликвидировать свои дела.

Я здесь не буду повторять вместе с прокуратурой и гражданскими истцами, что Жиряков должен был по векселям уплатить до 400 000 руб., с каковым долгом он не мог будто бы разделаться, не воспользовавшись страховой премией. Все это ни на чем не основанные слова. В наше сложное время нельзя обойтись никакому промышленному делу без кредита, и некоторая задолженностъ еще не значит, что дело находится в упадке. Несправедливы также обвинения, брошенные Жирякову, будто он захотел поджечь фабрику, чтобы расстаться с ней и покончить с ней навсегда. Тот факт, что вскоре после пожара Жиряков вновь стал строить фабрику на прежнем месте и в августе месяце 1900 г. постройка ее уже была готова, доказывает нам совершенно противоположное. Он говорит нам, что Жиряков любил свое дело и совсем не хотел освобождаться от него, а тем более идти ради выгод на путь преступления.

Господин гражданский истец, с усердием антиквария, подбирал все крупицы подозрений и недомолвок, рассыпанных на всем протяжении предварительного следствия, и рад был ухватиться за все, что содействовало бы так или иначе достижению его цели. И рад был придраться ко всякому факту, который не соответствовал его интересам. Так, он придрался к тому, что Бодров и Балдин, уличенные в краже у Жиряковых меди, все еще продолжали у них служить. Это для представителей обвинения показалось в высшей степени странным: преступники не скрывают того, что нажились на краже меди у Жиряковых, и, однако, продолжают у них состоять на службе. "Почему это?" - удивляется обвинение и записывает это в новую улику Жиряковым. Но, господа, не говорит ли нам эта, так сказать, терпимость у себя людей предосудительной нравственности только о хороших приемах и такте господ Жиряковых? Они не принимали близко к сердцу всю ту болтовню, которую приходилось им слышать от разных пьяных людей, они пропускали все эти сплетни и слухи мимо ушей и совсем уже не думали о сокрытии какого-то страшного преступления, в котором впоследствии обвинила их судебная власть. Виновны ли Жиряковы в том, в чем их обвиняют?

На этот вопрос проливает очень много света уже одно то обстоятельство, что однажды возникшее, тождественное настоящему дело было прекращено судебной палатой и сдано в архив. Но почему же их теперь снова судят?

Второй товарищ прокурора сказал нам, что следователь вел так хорошо следствие, что заслуживает похвалы. Господин председатель объяснил нам, что о недостатках производства предварительного следствия говорить нельзя, зато о достоинствах говорилось здесь много, быть может, слишком много; позвольте же мне поэтому иметь в виду и то, что не составляет его достоинств. Все говорят, что преступление Жиряковых очевидно, ибо основано на признании одного из участников, Бодрова. Но это признание, господа присяжные заседатели, прежде чем так доблестно проявить себя, прежде чем стать достоянием следственной власти, валялось по всем притонам и канавам, выпрашивало у Балдина, когда надо было выпить, рубли, и только после всего этого, после поездки следователя в Казань для самоличного допроса Бодрова признание это неожиданно наконец преобразилось в "чистосердечное признание". Господам представителям обвинения угодно было отнестись серьезно, почти торжественно к этому признанию и считать его плодом раскаяния и угрызений совести. Я усматриваю в этом "признании" нечто совершенно противоположное.

Бодрова просто надоумили ловкие люди, вроде Ахманаева, Лазарева и Андреева, и он воспринял их науку и понял, что стоит только ему захотеть, он трех человек потянет за веревочку. Он дернет ее в Казани, и они запляшут в Екатеринбурге. Ему в течение года внушали: "Ты не простой пропойца, нет, ты важный человек - ты поджигатель, и от одного твоего слова зависит судьба богатых Жиряковых, которых ты можешь оговорить". Внушали это Бодрову и, наконец, внушили. Но он долго еще упирался, когда его водили к начальству. Привели его к старосте (власть, положим, не сильно важная, но "при бронзе" - покладистая) - не сознался. К уряднику повели - не сознался. Повели к приставу - то же. Но вот нужно было судебному следователю съездить зачем-то в Казань, и хотя он по закону не имеет права в другом округе допрашивать, все-таки допросил... И... свершилось чудо - Бодров сознался! "Чистосердечно" сознался! Такое открытие, разумеется, запротоколили! И вот на нем-то, как на своей оси, вертится все дело! Без сознания и оговора Бодрова нет дела Жиряковых. Итак, Бодров сознался в поджоге. Но как был совершен этот поджог? О, Бодров нам рассказал об этом очень многое! Сначала совершается какое-то лунатическое путешествие, должно быть, по крышам, так как двери в фабрику были на запоре, а проникнуть в главные двери он не мог, потому что там был сторож, путешествие с целью попасть на фабрику. Затем, это трогательное целование рук у Бодрова Балдиным и падание в ноги друг другу. Это все было так трогательно описано Бодровым... И из-за этого признания нам приходится теперь взять грех на душу и обвинить трех неповинных людей, Жиряков, по словам Бодрова, обещал уплатить ему за поджог 500 руб....Но, согласитесь сами, решиться на такое преступление - 500 руб. получить мало даже и для Бодрова. Жиряковы не пожалели бы, конечно, и тысячи, если бы видели за собой вину преступления и хотели заткнуть рот "чистосердечному" признанию. На суде выяснилось, что Бодров не бывал у Жиряковых, а теребил Бал-дина, и в этом обстоятельстве нельзя не усмотреть того факта, что Жиряковы не были виновниками пожара их фабрики: что бы могло запретить Бодрову обращаться за подачками к самим хозяевам, если бы пожар действительно был их делом, а Бодров представлял из себя только слепое орудие?

Я прошу вас, господа присяжные заседатели, обратить внимание и на такое обстоятельство. Все свидетельские показания против Жиряковых исходят от тех лиц, которые были уволены со службы на фабрике. Но стоит только поступить кому-нибудь из противников Жиряковых снова на фабрику к ним, и прежнее показание пропало, оно заменяется на следующем допросе другим, совершенно противоположным. Все эти Лазаревы, Андреевы, Сергеевы, Александровы показывали не в пользу Жиряковых, и оказалось из допросов, что все они были уволены Жиряковыми со службы. Это показывает, насколько высокую ценность представляют подобные свидетельские показания.

Заслуживает внимания также и то, что когда свидетель Андреев, показавший против Жирякова, был уволен им со службы на фабрике, следователь приискивает ему место. И вообще, мы должны заметить, что в жиряковское дело внесены некоторые страсти и субъективность сторон, не позволяющие отыскать истину... На предварительном следствии это страстное отношение выразилось особенно ярко. Вы помните, господа, случай с одной свидетельской бородой...

(Председатель: "Я Вас попрошу не касаться предварительного следствия!")

Далее, особенно ясно было заметно, что свидетельские показания в большинстве случаев представляли из себя не что иное, как сведение личных счетов. Одни же показания Бодрова еще ничего не доказывают нам и не уясняют сущности дела... Уберите показания Бодрова, признайте их неправильными - и от улик ничего не останется, все они разлетятся, как мыльные пузыри. А вы уже знаете, что такое из себя представляет этот господин Бодров.

Обвинению нужно было доказать свидетельства о турбинных дверях и о собачке... Не бойтесь, господа, я больше ни о собачке, ни об этих дверях говорить не буду, все это достаточно уж нас за эти 9 дней утомило. Но я здесь только хотел сказать об одном очень важном для нас свидетеле - Уфимцеве. Этот самый и есть хозяин той собачки. Кому же, как не ему, можно было знать, куда она девалась и действительно ли его собачку нашли в турбине? И он начал было рассказывать перед нами о ее судьбе совсем не в той версии, которую рассказал до него Бодров и какую хотелось бы считать правильной обвинению... И что же? Его сшибли сразу: "А вы этого не показывали? "И свидетель смутился.

Перейду теперь к Балдину... Обвинению очень странным казалось, что как это Балдин, простой мужик, и вдруг после пожара сделался директором Колюткинской фабрики?! Ясно, что возвысили его за соучастие в преступлении. Так хотят уверить вас и оба прокурора, и оба представителя гражданского истца. Но если припомним, господа, одно обстоятельство, то все подозрения насчет этого должны разлететься в прах. Ведь пост директора на жиряковских фабриках был только по названию важен, и Балдин, занимая этот пост, вознаграждение получал все то же - 50 руб. в месяц. Так что еще не сильно возвысился Балдин и после пожара. Отличили же Жиряковы Балдина, вернее всего думать, за личные качества, как исполнительного и сметливого служащего, которого Жиряковы знали с этой стороны еще в 95-96 гг. Затем относительно показаний Мешалина я должен сказать, что им придавать какое-либо серьезное значение ни в коем случае нельзя. Посмотрите на него, что он из себя представляет. Это жалкий старик, несчастный старик, несчастный человек... Какая-то труха. Он подвержен, как это нам доподлинно известно, запою, хотя он и говорил нам недавно, что пьет всего по 3 рюмки в день. Что же можно ожидать от этого человека, какую истину он откроет нам? По-видимому, у него накопилась злоба против Жиряковых, и он, не отдавая себе отчета в том, что говорит, публично кидает странные обвинения в лицо своих бывших хозяев. Нам говорят, что Балдин получил от Жиряковых несколько тысяч рублей... Но скажите, господа, где же эти тысячи, о которых так много кричали здесь? На какие несомненные данные опирается обвинение, настаивая на получении Балдиным большой суммы денег? Уж не это ли веское данное, что Балдин, по показанию одного или двух свидетелей, торговал у кого-то дом за 1800 руб.

Но возведение этого факта в какую-то страшную улику я нахожу верхом наивности. Кому не известно, что от торга до покупки еще большое расстояние. Я могу не иметь в кармане ни одной копейки, и в то же время никто не помешает мне торговать дом не только в 1800 руб., но и даже в 20 000 руб.

Дом же, построенный Балдиным, стоил такую ничтожную сумму, <