Провести правовой анализ постановления ЕСПЧ от 24 апреля 2014 г. по делу «Лагутин и другие против Российской Федерации» (Жалобы № 6228/0, 1923/09, 19678/07, 52340/08 и 7451/09).

24 апреля 2014 года, ЕСПЧ огласил свое очередное Постановление о провокациях преступлений – «Лагутин и другие против России» (LagutinandOthers v.Russia, жалобы NN 6228/09, 19123/09, 19678/07, 52340/08 и 7451/09).Все жалобы по этому делу касались случаев признания заявителей, почти каждый из которых сам употребляет наркотики, виновными в сбыте наркотических средств исключительно или преимущественно со ссылками на доказательства, полученные в результате проведения проверочных закупок на основании засекреченных «оперативных данных», не представленных защите и не истребованных судами, конкретное содержание которых осталось неизвестным. В отношении всех пяти заявителей в итоге единогласно были признаны провокации преступлений в процессуальном аспекте.

Заявители Иван и Виктор Лагутины утверждали, что закупщик вынудил их продать наркотическое средство. Сотрудники ФСКН сообщили, что они располагали оперативными данными о том, что заявители сбывают наркотики. В суде закупщик дал показания о том, что ранее он никогда не приобретал наркотические средства у Лагутиных и вообще не знает каких-либо сбытчиков наркотиков. В материалах дела отсутствовали какие-либо конкретные «оперативные данные». Таковые также не были истребованы судом.

Заявитель Семенов утверждал, что не смог бы достать героин, если бы к нему не обратился его знакомый, оказавшийся информатором, который добавил деньги, необходимые для приобретения у дилера минимального количества героина (5 граммов), который был поделен между ним и закупщиком пропорционально затратам. Сотрудники ФСКН настаивали на том, что заявитель являлся известным сбытчиком наркотиков и они располагали соответствующей оперативной информацией. Из материалов дела неясно, была ли эта «оперативная информация» получена от закупщика, поскольку в судебном заседании он отказался отвечать на вопрос о том, приобретал ли он ранее наркотические средства у заявителя, и на ряд других вопросов. Российские власти утверждали, что дело оперативного учета на заявителя велось в течение полутора лет, в частности, прослушивались его телефонные переговоры. Однако никакие документы, касающиеся прослушивания, представлены не были. При этом в основу выводов суда о виновности заявителя не были положены никакие материалы прослушивания его телефонных переговоров, не считая тех, которые касались проведения собственно проверочной закупки. Из протокола судебного заседания следует, что никакие материалы из дела оперативного учета также не были представлены.

Заявительница Шляхова утверждала, что достала марихуану для двух закупщиков из-за стечения исключительных обстоятельств. Она приобрела марихуану для первого закупщика, который снимал комнату в той же квартире, в которой жила она сама, поскольку тот ссылался на ломку и она сочувствовала ему. Он также предложил ей дозу героина и вколол ей наркотик, после попросив передать часть марихуаны, которую она достала для него, второму закупщику, когда тот придет, что она и сделала под влиянием наркотического опьянения, хотя до этого она отказывалась доставать марихуану для этого человека. Сотрудники ФСКН показали, что у них имелась оперативная информация о том, что заявительница является сбытчиком марихуаны. Во время допроса сотрудники ФСКН отказались назвать источники или конкретное содержание этой «оперативной информации», сославшись на то, что эти сведения составляют государственную тайну. Суд не предпринял никаких мер по установлению содержания дела оперативного учета, которое предположительно свидетельствовало о причастности заявительницы к сбыту наркотиков.

Заявитель Зверян утверждал, что не имеет никакого отношения к сбыту наркотиков. Сотрудники ФСКН сообщили, что они располагали «предварительной оперативной» информацией из неназванных ими источников, свидетельствующей о сбыте наркотических средств заявителем. Закупщик показал в судебном заседании, что до проверочной закупки он никогда не приобретал наркотики у заявителя и никогда не видел, чтобы тот продавал кому-либо наркотики. Как и по другим делам, сотрудники ФСКН в суде ссылались лишь на оперативную информацию, свидетельствующую о причастности заявителя к сбыту экстази. Суд не предпринял попыток получить информацию из дела оперативного учета.

Все эти дела значительно отличаются от дел, по которым было вынесено Постановление«Веселов и другие против России» (VeselovandOthers v.Russia, жалобы NN 23200/10, 24009/07 и 556/10) от 02 октября 2012 года. Там основания проведения проверочных закупок были очевидны: источниками соответствующей информации являлись лица, выступившие затем в качестве закупщиков, речи не шло о том, что какая-либо информация, касавшаяся оснований проведения негласных мероприятий, не была раскрыта. Здесь же власти ссылались на «оперативную информацию», полученную из неназванных источников. Ни отзыв российских властей, ни материалы уголовных дел заявителей не содержали сведений, которые позволили бы судить о том, существовала ли такая информация, каково ее содержание и значение с точки зрения проведенных проверочных закупок. Поэтому ЕСПЧ не смог оценить, имелись ли основания для проведения негласных мероприятий и не было ли на заявителей оказано давление с целью склонить их к совершению преступлений.

В отсутствие – как в этих случаях – явных доказательств того, что провокация по существу не имела места, обязанность рассмотреть заявление лица об осуществленной в отношении него провокации, установить соответствующие фактические обстоятельства дела и выяснить, усматриваются ли ее признаки, ложится на национальный суд. Это – процессуальный аспект провокации.

ЕСПЧ уже признавал применительно к России, что проведение проверочных закупок и оперативных экспериментов находится под полным контролем исключительно органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, и это свидетельствует о системной проблеме отсутствия гарантий против провокации. Поэтому судебная проверка заявлений о провокации представляет собой единственный эффективный способ контроля над обоснованностью решений о проведении негласных мероприятий и установления того, были ли сотрудники правоохранительных органов и лица, действующие под их контролем, в достаточной степени пассивны, не склонили ли они подсудимого к совершению преступления.

Принимая во внимание практику ЕСПЧ, решение вопроса о допустимости использования в качестве доказательств материалов проверочных закупок, в частности, по причине возможной провокации, требует установления в состязательном процессе оснований проведения негласных мероприятий, роли в их проведении сотрудников правоохранительных органов и существа любого давления, которому подверглись заявители.

Чтобы эффективно рассмотреть заявление о провокации, суды должны, в частности, определить, какие документы должны быть для этого приобщены к материалам дела.

По всем уголовным делам, о которых идет речь, сотрудники ФСКН ссылались на секретную информацию о причастности заявителей к сбыту наркотических средств, полученную из неназванных источников. Это требовало проверки судами факта существования такой информации до первого контакта заявителей с закупщиками, оценки ее содержания и принятия решения о том, может ли она быть предоставлена стороне защиты. Аргументы о провокациях не могли быть проверены без истребования всей относимой информации, касающейся предположительно существовавших до проведения негласных мероприятий «оперативных данных», свидетельствующих о совершении заявителями преступлений, а также допроса сотрудников ФСКН об обстоятельствах получения ими такой информации. Однако суды не предприняли каких-либо попыток проверить заявления сотрудников ФСКН и согласились с их ничем не подтвержденными утверждениями о наличии оснований подозревать заявителей. Суды отклонили аргументы заявителей о провокации в нарушение процессуальных требований, сформулированных в практике ЕСПЧ.

По подобным делам вопрос о наличии провокации неотделим от вопроса о виновности в совершении преступлений, и отказ рассмотреть надлежащим образом соответствующие аргументы непоправимо порочит выводы суда по существу разбирательства. Это также противоречит основным гарантиям справедливого судебного разбирательства, в частности, принципам состязательности и равенства сторон. Суды не убедились в том, что сторона обвинения обосновала надлежащим образом отсутствие провокации, необоснованно переложив бремя доказывания ее наличия на сторону защиты. Поскольку «оперативная информация» не была раскрыта, заявители были лишены возможности оспаривать ее содержание и относимость. Соответственно, заявители были поставлены в неравную позицию относительно стороны обвинения, и ничего не было сделано, чтобы сбалансировать ограничение прав защиты, восстановить равенство сторон и достигнуть общей справедливости судебного разбирательства.

Принимая во внимание все это, в отношении всех пяти заявителей имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции. «О защите прав человека».

Постановление ЕСПЧ сопровождается совпадающим особым мнением Судьи Альбукерке, к которому присоединился Судья Дедов, в котором отмечается еще ряд нарушений: видео- и аудиозапись оперативных мероприятий без судебного решения и использование этих записей в качестве доказательств по делу, отсутствие в национальном законе норм, ограничивающих время проведения различных оперативных мероприятий в отношении лица, что дает возможность годами вести дела оперативного учета, проведение оперативных мероприятий в отношении лица, находящегося в состоянии опьянения (в которое заявительница по одному из дел была к тому же введена лицом, действующим под контролем ФСКН).

Провести правовой анализ постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 29 июня 2004 г. N 13-П по делу о проверке конституционности отдельных положений статей 7, 15, 107, 234 и 450 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы.

Часть шестая статьи 234 УПК РФ признана не соответствующей Конституции РФ, в той мере, в какой содержащиеся в ней положения исключают возможность удовлетворения ходатайства защиты о вызове свидетеля для установления алиби подсудимого, если оно не заявлялось в ходе предварительного расследования и не было отклонено дознавателем, следователем, прокурором.

Конституционный Суд РФ признал части первую и вторую статьи 7 УПК РФ, устанавливающие приоритет УПК РФ перед иными федеральными законами и нормативными правовыми актами, не противоречащими Конституции РФ.

Часть вторая статьи 15 УПК РФ также признана соответствующей Конституции РФ, поскольку содержащиеся в ней положения не предполагают ограничения действия конституционного принципа состязательности, не освобождают должностных лиц государственных органов - участников уголовного судопроизводства со стороны обвинения от выполнения при расследовании преступлений и судебном разбирательстве уголовных дел конституционной обязанности по защите прав и свобод человека и гражданина, в том числе от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, иного ограничения прав и свобод.

Конституционный Суд РФ признал часть восьмую статьи 234 УПК РФ не противоречащей Конституции Российской Федерации, поскольку норма данной статьи не исключает возможность допроса лиц, обладающих свидетельским иммунитетом, об обстоятельствах производства следственных действий или изъятия и приобщения к уголовному делу документов при условии их согласия на это.

Постановление вступает в силу немедленно после провозглашения.

Провести правовой анализ постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 2 июля 2013 г. N 16-П по делу о проверке конституционности положений части первой статьи 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Республики Узбекистан Б.Т. Гадаева и запросом Курганского областного суда.

Проверена конституционность норм о возвращении уголовного дела прокурору.

Дело возвращается судьей (по своей инициативе или по ходатайству стороны) в определенных случаях. Цель - устранить препятствия в его рассмотрении.

Под такими препятствиями подразумеваются существенные нарушения в составлении обвинительного заключения, акта или постановления; невручение копий этих документов обвиняемому (за некоторыми исключениями); неразъяснение ему некоторых прав.

Также дело может быть возвращено, если есть основания для соединения дел либо имеет место ситуация, связанная с применением принудительной меры медхарактера.

Как указал заявитель, нормы не позволяют суду вернуть дело прокурору, когда речь идет о необходимости переквалифицировать преступление на более тяжкое.

Такой возможности нет, поскольку УПК РФ запрещает менять обвинение в судебном разбирательстве, если это ухудшает положение подсудимого.

КС РФ признал положения неконституционными.

Они являются таковыми в той мере, в какой препятствуют суду самостоятельно и независимо выбрать нормы, подлежащие применению в определенных ситуациях.

Речь идет о случаях, когда фактические обстоятельства, изложенные в обвинительном заключении (акте, постановлении), свидетельствуют о том, что в действиях обвиняемого имеются признаки более тяжкого преступления.

Также подразумевается ситуация, когда в ходе предварительного слушания или разбирательства суд устанавливает фактические обстоятельства, которые являются основанием для квалификации деяния как более тяжкого преступления.

Ограничение права суда выбирать нужную норму или возвращать дело прокурору в таких случаях ставит итоговый судебный акт в зависимость от решения, которое принял орган уголовного преследования, входящий в систему исполнительной власти.

Тем самым допускается неправомерное вмешательство в осуществление судебной власти, создаются препятствия для вынесения правосудного, т. е. законного, обоснованного и справедливого судебного решения.

Законодатель должен внести соответствующие изменения.