Разделения в старообрядчестве

Чудовищные гонения, невозможность собираться вместе для выработки единого соборного мнения со временем привели к тому, что старообрядцы стали разделяться на толки, или согласия. Особенно остро стоял вопрос о священниках. После расправы над епископом Павлом Коломенским весь русский епископат, устрашённый его участью, оказался на стороне реформаторов. Правда, некоторые епископы, как, например, Макарий, митрополит Новгородский (ум. 1663), или Маркелл, архиепископ Вологодский (ум. 1663), в душе были против никоновской «реформации», но вместо открытого выступления они предпочитали своего рода саботаж, затягивая проведение реформ в своих епархиях и рассылку новопечатных книг по приходам. Лишь епископ Вятский Александр, хотя и подписавший постановление собора 1656 года, впоследствии дерзнул открыто выразить своё несогласие с реформами — когда Никон уже самовольно оставил патриарший престол и отношения между бывшим патриархом и царём Алексеем Михайловичем стали весьма напряжёнными. Епископ Александр собирал материалы для обличения никоновских реформ, проводил большую кропотливую работу по сличению книг дониконовской печати с новопечатными (эти материалы широко использовались впоследствии старообрядческими писателями), а в 1663 году направил царю пространное послание, в котором обличал Никона и затеянную им книжную «справу» (видимо, тогда он всерьёз считал, что реформа — исключительно никоновская «затейка»). Однако на соборе 1666–1667 годов картина стала окончательно ясной, и епископу Александру не без давления сверху пришлось отказаться от своих обвинений и признать постановления «разбойничьего» собора. К чести епископа нужно сказать, что он не долго задержался на своём месте — 8 января 1674 года он сложил с себя управление Вятской епархией и удалился на покой в Николо-Коряжемский монастырь, где принял схиму с именем Андрей и до самой своей смерти в 1678 году каялся «о прежнем своём поползновении».

Со смертью Александра Вятского епископов-староверов не осталось и, следовательно, новых священников рукополагать было некому, в то время как старые постепенно умирали. Неизбежно возникал вопрос о дальнейшей судьбе Русской Церкви. Собственно, поиски ответа на этот вопрос и привели к разделению в едином некогда старообрядческом движении. Часть ревнителей старой веры пришла к выводу, что с 1666 года (дата злополучного собора, предсказанная в авторитетной для старообрядцев «Книге о вере») в мире воцарился антихрист и настали последние времена, а как следствие этого — священство лишилось благодати и некоторые церковные таинства безвозвратно утрачены. Следовательно, исповедники истинной православной веры должны бежать от мира в глухие, безлюдные места, беречься его соблазнов и, сохраняя себя в чистоте и непоколебимой преданности старине, дожидаться Страшного суда. Это мировосприятие стало основой общества староверов, не имеющих священства и получивших название «беспоповцев».

Вместе с тем была и другая часть староверов, которая, признавая, что со времён никоновской «реформации» официальная церковь отошла от истины, всё же сочла возможным после совершения соответствующего чина, «исправы», принимать от неё священнослужителей в сущем сане. Такую практику впервые ввёл на Ветке священник Феодосий, приняв в 1695 году (видимо, из родственных чувств) своего брата Александра, рукоположённого уже по новым книгам. Это направление условно стали называть «беглопоповским» (или просто «поповским»).

Примерно до середины XIX века в некоторых старообрядческих согласиях ещё жива была вера в то, что где-то существует истинное православное священство и сохранилась благочестивая царская власть — так появились легенды о Беловодье и невидимом граде Китеже. Староверы различных согласий принимали участие в совместных соборах, обсуждавших проблемы поиска архиереев, и даже предпринимали экспедиции на Восток и Балканы. Эти поиски продолжались около 150 лет, но — увы! — никаких положительных результатов не принесли.

Со временем, в результате разделения как по различным церковным вопросам, так и в силу внешних причин, в старообрядчестве образовалось несколько десятков согласий. Из беспоповцев наиболее влиятельным было поморское согласие (о поморцах, духовный центр которых находился в Выговской пустыни, речь шла в предыдущей главе). Впоследствии от него отделилось филипповское согласие, названное по имени его основателя Филиппа, бывшего стрельца. В псковско-новгородских землях возникло федосеевское согласие, основанное Феодосием Васильевым. Последователи филипповского и федосеевского согласий были особенно непримиримо настроены по отношению к существующему строю и вели строго аскетическую жизнь. В керженских непроходимых лесах в конце XVII века зародился также нетовский, или спасовский толк, проповедники которого учили, что раз в мире нет ни православного священства, ни таинств, ни благодати, то спасение можно получить, только уповая на Спаса (Исуса Христа). Позже этот толк разбился на несколько согласий: глухую нетовщину, поющую нетовщину, рябиновщину, самокрещенцев, или бабушкино согласие, дырников и др. Известен также бегунский, или страннический, толк, основанный в конце XVIII века беглым солдатом Евфимием, призывавшим верующих ради спасения душ на «вечное странство». Евфимий выступал против императора, которого считал представителем царства антихриста, а также против частной собственности и социального неравенства.

Из беглопоповцев со временем выделились единоверческое (соединившееся с господствующей церковью), австрийское (или белокриницкое) согласия, беловодская и новозыбковская иерархия. В середине XIX века от беглопоповцев отошли часовенные, названные так потому, что из-за отсутствия священников грамотные уставщики-миряне вели у них богослужение, крестили, исповедовали и причащали верующих в часовнях. Тем самым они практически перешли на беспоповскую практику ведения церковной службы.

Однако между некоторыми из этих согласий и толков разница была настолько мала, что небольшие согласия при наступлении более благоприятных времён достаточно быстро сливались с крупными. Видный деятель староверия XX века М.И. Чуванов писал по этому поводу: «Разделения в староверии ещё существуют, но в литературе они раздуты до громадных размеров, благодаря писаниям миссионеров официальной церкви, старавшихся доказать упадок ревнителей древлего благочестия. За годы гонений и исповедания древлеправославной традиции выработался единый облик, схожий внешне и внутренне, тип христианина-старовера с общим взглядом на мир и на своё место в истории человечества. И это единство отразилось в литературном творчестве, в быту, в иконописании, в хозяйственной деятельности»[93].

«Дух» и «буква» в русском старообрядчестве

Старообрядцев часто несправедливо упрекали и продолжают упрекать в пресловутом «обрядоверии», в приверженности к «ритуалу» и «букве», которые они якобы превозносят в ущерб «духу» и «мысли». Однако эти обвинения, как правило, исходят от людей, имеющих весьма отдалённое представление не только о том, что такое старообрядчество, но и о том, что такое религия вообще.

Наоборот, если мы всмотримся внимательнее в старообрядческую полемическую литературу, создававшуюся на протяжении двухсот пятидесяти лет, то увидим в её памятниках такую свободу богословско-философской мысли и творчества (при твёрдости выработанного ритуала и неприкосновенности буквы Священного Писания), о которых казённое богословие синодального периода не могло и мечтать.

Об этом очень хорошо сказал глубокий знаток истории религий П.А. Флоренский. «Исследователи религии обычно ссылаются на Индию и Грецию в доказательство, что при строгом ритуализме и даже при наличности откровенного писания (Веды) и предания (Упанишады) возможен был самый широкий простор богословско-философской мысли и что даже твёрдость ритуала есть своего рода залог терпимости и свободы умозрения, — ибо ритуалом и писанием уж обеспечивается религиозное единство. Шесть взаимоисключающих главнейших систем философии в Индии одинаково опирались на авторитет Вед… Но и возле нас есть религиозная среда, в которой можно усмотреть нечто вроде Индии: это старообрядчество. Крепко держась неприкосновенной буквы обряда и Писания, оно допускает весьма широкую свободу понимания — и этим старообрядчество живо и глубоко — в полную противоположность нам, “православным”, в среде которых можно и почти стало должным игнорировать богослужение и тем более обряды и устав жизни, сомневаться в подлинности Писания и не считаться ни с канонами, ни с житиями святых, ни с святоотеческим преданием, — но для которых обязателен кодекс семинарско-позитивистического жизнепонимания и интеллигентски-нигилистического духовного уклада. Можно, даже епископу, отрицать пресуществление в окружном послании к духовенству своей паствы, но нельзя усомниться в ричле-гарнаковском нигилизме»[94].

С другой стороны, разделения в старообрядчестве никогда не возникали, что называется, «на пустом месте». Как верно отмечает В.Г. Сенатов, «в старообрядчестве нельзя заметить ни одного такого учения, которое не проникало бы до самых народных глубин и которое возникало бы случайно, в кабинете или каком-либо подобии его. Здесь нет таких образованных людей, которые всем своим существом, всеми силами, мыслями и чувствами не жили бы народною жизнью и мыслью до мельчайших их проявлений. Нет и такого учения, зёрна которого не были бы засеяны в самом народе. Старообрядчество не раз, а тысячи раз всколыхивалось, по-видимому, новыми положениями и новыми учителями. Но эта новизна — только кажущаяся. Учения эти уже давно зрели в народной мысли и временами то там, то здесь вспыхивали более или менее яркими блёстками. Учителя эти, нередко прославившиеся как новаторы, имели много предшественников, часто в лице неизвестных и незаметных людей. Новые учения, даже из тех, которые всколыхивают целые согласия от первого человека до последнего, навсегда воплощаются в книжную жизнь, получают литературную формулировку, чаще они перестраивают всё общество от верха до низа, дают ему совершенно новое содержание. Учителя, даже из тех, которые сокрушают старые согласия и основывают новые, не всегда свои учения облекают в книжную форму, чаще они перестраивают общественную жизнь и мысль исключительно устным словом и практическою деятельностью, всё время живя в народе, в живом соприкосновении со всеми своими сообщественниками. В старообрядчестве живёт, чувствует, мыслит и действует весь народ; юноши и старцы, девушки и женщины, бедные и богатые, — все по своим способностям и силам участвуют в общей жизни, в общем движении, все они воспринимают учения и участвуют в усвоении и переработке их, никто из них не лишён права высказать новую мысль и никто не будет оскорблён невнимательным молчанием только потому, что он бедный или незнатный человек»[95].

Споры об антихристе

Спор об антихристе стал тем спором, который всколыхнул всё старообрядчество. Но нужно сказать, что христианство в самой основе своей эсхатологично, и апокалипсическая литература ещё со времен Крещения Руси стала излюбленным чтением русского христианина. Апокалипсические темы неоднократно затрагивались и разрабатывались в оригинальной древнерусской литературе, опиравшейся на традиции святоотеческой мысли. Святые Отцы называли антихриста «змием», «зверем», «львом», «врагом», «губителем», «диаволом», «сатаною», «бесом преисподним», «сопротивником» и «супостатом», «человеком греха и беззакония», «мерзостию запустения», «сыном погибельным», «злым вождем», «агнцем неправедным» и прочими подобными именами. Этот враг, по предсказаниям, будет человеком, родившимся «от девицы нечистыя, жидовки сущия, от колена Данова» (по другим источникам — из колена Иудина). Антихрист присвоит себе великую власть, причём сначала явится тихим, разумным, чистым и милосердным, и прельстит иудеев, которые примут его за Мессию. Но на самом деле он будет противиться Христу, пытаться истребить христианство. По словам святого апостола Павла, «откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога» (2 Сол. 2, 4). На обличение антихриста Господом будут посланы Енох, Илия и Иоанн Богослов, и благодаря им многие уверуют в Истинного Бога. Однако Илия и Енох по повелению антихриста будут убиты. Предсказывается, что часть евреев также будет обращена Илиею и Енохом в веру Христову, но многие из них примут антихриста.

Согласно Книге пророка Даниила, царство антихриста будет длиться три с половиной года. Конец же его описан у апостола Павла: «…[его же] Господь Исус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего» (2 Сол. 2, 8), и у Иоанна Богослова в Апокалипсисе: «И схвачен был зверь и с ним лжепророк… оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою» (Откр. 19, 20). По толкованию святого Андрея Кесарийского, «два же сия (антихрист и лживый пророк — К.К.) в нетлением телеси, по испраздненном ею от Бога могутстве, огневи геенскому предаетася, яже има будет смерть и убиение Христовым повелением».

С антихристом связано известное число, о котором святой апостол Иоанн Богослов пишет: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (Откр. 13, 18). Некоторые под этим числом понимают время пришествия антихриста — 1666 год, предсказанный «Книгой о Вере», год печально знаменитого «разбойничьего» собора, окончательно осудившего старые обряды и проклявшего всю многовековую традицию русской святости. Многие пытались угадать имя антихриста или связать с его числом имя какого-либо противника православия. Используя на разные лады буквенную запись чисел (а иногда обходясь и без неё), антихристом именовали римского папу, императора Нерона, патриарха Никона, российских императоров (особенно Петра I), Наполеона I и пр.

Разделение старообрядцев на поповцев и беспоповцев в какой-то мере было вызвано и различным пониманием природы антихриста. Если поповцы, часто будучи грубыми буквалистами, придерживались дословного понимания текстов библейских пророчеств, ожидая появления «чувственного», то есть физически реального, антихриста в будущем, то беспоповцы оставались верными традиции символического понимания Священного Писания и пытались доказать, что антихрист уже царствует. При этом беспоповцы, в свою очередь, разделились на две группы: одни отождествляли его с верховной властью государства Российского, понимая антихриста вполне «чувственно» (странники и часовенные), другие пытались толковать конкретные указания, содержащиеся в пророчествах, в иносказательном, «духовном» смысле, рассматривая антихриста как отступление от истинной православной веры (поморцы). Со временем среди беспоповцев наибольшее распространение получили именно эти, последние, представления о том, что антихриста надо понимать в «духовном», «приточном» смысле. Согласно этому толкованию, антихрист есть отступление от веры, ересь и беззаконие, нечестие и даже прибавление лишнего «И» к имени Господа Исуса Христа. Антихрист пришёл на Землю во время раскола Русской Церкви (1666 год) и царствует с тех пор. Рождение же его от «девицы нечистыя, жидовки сущия» перетолковывалось как происхождение ересей и еретиков от еретической церкви. Так же истолковывалось и грядущее пришествие Илии, Еноха и Иоанна Богослова: «чувственный» Илия уже пришёл в лице святого Иоанна Крестителя, а «духовный» Илия означает посылаемых Богом ревнителей истины, обличающих ложных христиан; при этом все истинно верующие означают «духовного» Еноха. Про святого Иоанна Богослова говорится, что его грядущее пророчество означает уже написанные им творения, а его пришествие — догматическое богословие…

В Поморье учение о пришествии антихриста в мир проповедовал упоминавшийся выше чёрный диакон Игнатий Соловецкий. Он утверждал, что в мире уже воцарились антихрист и его слуги, «угодник любимый — Алексей и советник его лукавый — Никон», и что господствующая церковь — это не церковь, а «лукавое сонмище и ересям всеприятелище, римскому костелу соединение». Подобных же взглядов придерживались впоследствии и выговские отцы.

Почти одновременно с поморскими учителями появились борцы за церковную старину и в псковско-новгородских пределах. Так, нам известно о проповеди в этих землях некоего священноинока Илии (из Крестецкого Яма, из церкви Святого Никиты, епископа Новгородского), скрывавшегося от гонений в лесных пустынях. Его преемником стал священноинок Варлаам, который «прежде бяше протопоп славнаго града Пскова, соборного храма Святыя Троицы», а затем принял постриг в Псково-Печерском монастыре. С началом никоновых «новин» отец Варлаам ушёл из монастыря и поселился в пустыне, убеждая местных жителей твёрдо стоять в древлеправославной вере и не принимать церковных реформ. За это он был схвачен и доставлен в Москву. Но ни жестокие пытки, ни предложение архиерейского сана не смогли поколебать Варлаама в его стоянии за старую веру. Тогда мучители, видя тщетность своих усилий, сожгли его в срубе (по указу патриарха Иоакима) в Клину, в 1685 году.

Проповедь отца Варлаама подхватили его ученики — выходец из великолукских купцов Иоанн Дементьев (в древлеправославном крещении Карп), новгородский дворянин Димитрий Хвостов и житель Яма Крестецкого Василий Лисицын. Но и их всех ожидала участь учителя. Димитрия Хвостова и с ним ещё 13 человек новгородских староверов (причем не только мужчин, но и женщин) привели к осмолённому срубу. Среди них была девятилетняя девочка, которая оказалась в тюрьме вместе со взрослыми. Архиерейским приставам, руководившим сожжением, стало жаль ребенка, и они велели задержать её. Сруб запылал. Девочка стала рваться к своим, но её не пускали, пытаясь отвлечь ласковыми словами и обещая удочерить. Она не слушала, и тогда державшие девочку, желая напугать, отпустили её, сказав при этом: «Если не хочешь оставаться с нами, иди в огонь, только глаза не закрывай!» Девочка трижды перекрестилась и смело бросилась в пламя…