Труды и дни выговского киновиарха

 

Выговская киновия разрасталась. Теперь Андрею Дионисьевичу всё чаще по различным общежительским нуждам приходилось иметь дело с чиновниками и светскими властями. Он был знаком и пользовался расположением приказчика Повенецкого завода Г. Традела, начальника всех заводов А.С. Чоглокова, а позже и коменданта В.И. Геннина. Во время заключения своего младшего брата Симеона Дионисьевича в новгородской тюрьме (1713–1717), когда угроза нависла не только над братом, но и над всей Выговской пустыней, Андрею Дионисьевичу пришлось изрядно похлопотать и в столице, и в Новгороде, так что в это время он почти не жил на Выге.

Доводилось Андрею Дионисьевичу общаться и с высокими особами. При нём сложилась практика поднесения высоким лицам (в том числе императору Петру I и царице Прасковье Феодоровне во время их приездов на Марциальные воды) «писем и гостинцев». В качестве «гостинцев» обычно преподносились олени и птицы (как живые, так и стреляные), лошади, а также (в соответствии с духом времени) «морские курьозы» для частных кунсткамер. Достаточно близкие и тёплые отношения сложились у Андрея Дионисьевича с царицей Прасковьей Феодоровной. Вдова царя Ивана V Алексеевича царица Прасковья как-то случайно узнала от одного из строителей её нового московского дворца (олонецкого старовера) об Андрее Дионисьевиче и о его умении толковать Священное Писание. Царица Прасковья Феодоровна происходила из рода Салтыковых, тесно связанного со старообрядчеством. Воспитанная ещё в традициях старого московского благочестия, она была женщиной очень доброй и набожной. Царица Прасковья не пропускала ни одной церковной службы, участвовала в крестных ходах, посещала монастыри и делала в них вклады, раздавала милостыню нищей братии и колодникам. При дворе её всегда во множестве жили разные богомольцы и юродивые, призревались вдовы, сироты и странники. Это не могло не раздражать Петра I, который с неприязнью говорил о ней: «Двор невестки — госпиталь уродов, ханжей и пустосвятов».

Случилось и самому Денисову в ту пору быть в Москве. Царица велела передать выговскому киновиарху, чтобы он безбоязненно пришёл к ней во дворец. Через некоторое время Денисов был представлен царице, которая начала спрашивать его о роде, местожительстве и цели пребывания в городе. На это он «толь сладостно, и толь благоучтиво и премудро отвеща, яко учини себе весма царской оной высокой особе, в великую привести милость».

После продолжительного разговора царица Прасковья приказала принести старопечатные книги (Кормчую, Кирилла Иерусалимского, Ефрема Сирина и другие) и просила Андрея Дионисьевича читать отдельные места из этих книг с толкованием. В течение многих часов она вместе со своими дочерьми (среди которых была будущая императрица Анна Иоанновна) слушала «сладкие словеса» поморского философа. «Недоуменное же что им, разрешаше риторственно пространнейшим толкованием, благоразумнейший отец, и зело сладкоречением своим внимательных их учиняше». С тех пор Андрей Дионисьевич стал часто бывать во дворце, читая царице древние книги и растолковывая непонятные места. А когда он отправился назад на Выг, царица хотела пожертвовать на нужды общежительства хлеб из собственных хранилищ, однако Андрей от хлеба отказался, сославшись на дальность пути и дороговизну перевозки. Тогда царица, у которой наличных денег было не так много, пожертвовала на нужды киновии сто рублей.

Впоследствии царица Прасковья Феодоровна продолжала оказывать благодеяния Выговскому общежительству. Об этом свидетельствует её переписка с Андреем Дионисьевичем. В свою очередь, выговцы присылали в подарок царице живых оленей и других редких животных. Вот одно из писем Прасковьи Феодоровны: «Андрей Дионисьевичь. Благодарна за вашу любовь что прислали ко мне от еленей, и паки благодарствую, и впредь прошу о лебедях и о журавлях, буде можно промыслить. Да послала я к вам денег пятьдесять рублев в милостыню. При сем царица Парасковия».

Приезжая с царевнами на Марциальные воды, царица Прасковья не раз вызывала к себе из пустыни Андрея Дионисьевича, проводя с ним в беседах многие часы, причём во всё время её пребывания на водах он вынужден был жить на Петровских Заводах, никуда не отлучаясь. Однако он понимал, что проводит время не впустую. Его беседы с царицей и царевнами не прошли впустую. Впоследствии, когда одна из дочерей царицы Прасковьи — Анна Иоанновна — стала русской императрицей, на поклон к ней от всей Выговской пустыни приехал стряпчий Стахий Осипович. Когда выговского посланца допустили до императрицы, она, взглянув на него, спросила: «Не ты ли, старичок, часто похаживал к покойной матушке моей Парасковии Феодоровне и книги читовал?» На это Стахий Осипович отвечал, что не он, но их настоятель Андрей Дионисьевич. Тогда Анна Иоанновна сказала: «Я помню его: ибо часто видывала ещё в девицах у матушки». Всё это она произнесла «весма приятным видом и весёлым гласом при многих господах».

Случилось тут быть и одному архиерею господствующей церкви, который в присутствии императрицы попытался спровоцировать выговского посланника. «Почему, — спросил архиерей, — вы раскол с нами учиняете?» Стахий спокойным голосом отвечал: «Мы не учиняем расколу никакого: но точию (только. — К.К.) молимся Богу по древлепечатным книгам». На это архиерей надменно произнёс: «Да какие старопечатные у вас книги? Что врёшь? Книги все есть одни». Здесь уже не выдержала императрица Анна. «Никак ты архиерей, — сказала она, — и старинных книг не знаешь, а в спор входишь. Есть старопечатные книги те, которые при первых царях печатаны: и сих у покойной матушки моей много было. Я сама видала и читывала, из коих одна псалтырь и теперь есть у меня в кабинете: в ней же напечатано креститься двумя перстами — так, как они крестятся». И при этом она указала на Стахия с товарищем. Архиерей же, как повествует Житие Андрея Дионисьевича, «весма обробел, и великом от оного постыждения не знал, что более и говорить: но немы быша, по писанию уста его». Императрица Анна изволила пожаловать выговцев деньгами и платьем и отпустила их с миром. Известно было также 18 писем императрицы Андрею Дионисьевичу.

Несмотря на огромный груз хозяйственных и организационных забот, который ложился на плечи выговского киновиарха, а также на постоянную необходимость иметь дело с различными представителями светской власти, с «мирскими» людьми, волей-неволей предаваться мирской суете, — не забывал Андрей Дионисьевич и о духовном делании. Сохранились удивительные свидетельства о его ревности к непрестанной молитве. «Никогда же убо преклоняшеся в леность к молитве, — повествует автор его Жития, — аще бы и много предписанными трудами когда бы и отягощен, всегда бо по уставной службе, преданной от церкви всякому боголюбивейшему иноку и христианину творити, еще же и на всяк день в келии своей каноны глаголаше: Исусу сладчайшему, акафисту Пресвятей Богородицы, и Ангелу хранителю. К сему же и нощное келейное правило поклонами неотложно повсегда исполняше».[83]

Столь большое молитвенное правило, которое Андрей Дионисьевич выполнял неизменно, даже находясь в дальних путешествиях или после тяжёлых работ, никогда не было ему в тягость, поскольку на молитве он отдыхал душой. «Самое свойственное мняшеся быти упокоение, еже умныма и телесныма очима присно зрети на превысочайшее всетворителное Божие существо: и всегда поминати сладчайшее Божие имя…» К молитвенному правилу присоединялось ежедневное чтение Священного Писания. Многие места из Ветхого и Нового Заветов Андрей Дионисьевич знал наизусть и при случае мог свободно цитировать.

Для Выговской обители Андрей Дионисьевич не щадил ни сил, ни здоровья, неустанно заботясь о церковном благочинии. Не раз выступал он в соборной часовне с проповедями. До наших дней дошло около 45 записанных его проповедей, 19 слов и посланий на церковные праздники. Много приходилось ему заниматься и хозяйственными нуждами Выговской и Лексинской обителей.

Случившийся 15 мая 1727 года пожар уничтожил все строения на Лексе. Надо было что-то срочно предпринимать. Решено было строить обитель на новом месте. Работа закипела. «Сам настоятель Андрей колик (сколь великий. — К.К.) труд подъя, колик подвиг показа, невозможно ми есть сказати словом, на всяк бо день хождаше на работы с сиротами, на всяк день надсматриваше работников. И толь велие попечение имеяше о строении, елико всех мужественных мужественнейший, всех крепких крепчайший и всех ревнивых ревнителнейший бяше и видяшеся, видяше сирот и больничников без покоев пребывающих и толико о сем боляше сердцем, толико скорбяше душею, яко всего нужнейшее дело имяше обители строение и кое дело совершися без онаго? Кое здание монастырское создася без того? Кая келия не име того основателя? Кая сень не стяжа его художника? Кое бревно не осязася руками оного? О руки блаженныя: кто ублажит вас по достоянию?»[84] — восклицает историк Выговской пустыни.

 

Смерть Андрея Дионисьевича

 

Новая обитель была построена, но это строительство значительно подорвало силы Андрея Дионисьевича. Здесь приключилась новая беда. Будучи по общежительским нуждам в Каргополе, Андрей со своим спутником подвергся ночному нападению разбойников. «Вдруг на-стречю весма борзо едущия попались злыя некакия люди и закричали недоброгласно: “Что за люди?” Извощик же отвеща: “Выговляне”. Они же диаволом на се научени суть, крикнуша: “О тот то нам и надобен”, и бросились, аки лютыя звери на блаженнаго отца, никакия им никогда досады не учинившаго, но точию им тогда прекротко тако глаголавшаго: “Помилуйте, добрые господа, чюжестраннаго человека”. Но они убо безмилостивии никакия милости над ним не учиниша: и толико его тогда озлобиша (избили. — К.К.), яко еле жива оставиша».

Весь избитый и изувеченный, Андрей Дионисьевич был привезён на постоялый двор, где ещё долго не мог прийти в себя. О происшествии узнали воевода и другие представители городских властей, которые принесли выговскому киновиарху свои соболезнования. Многие советовали подать челобитную с описанием примет разбойников для их скорейшей поимки. Но Андрей Дионисьевич не последовал этому совету, не дал волю мстительности. Он лишь смиренно говорил: «Аще попустившему их Создателю моему тако мя за грехи моя праведно наказати: то кто аз есмь бренный, земля и пепел, восхощу противитися святей Его воли, и благодетелей толиких, и таковых, духовно мя облагодетельствовавших, буду озлобляти. Не буди ми сего никогдаже сотворити». Так это дело и осталось без всякого расследования.

Андрей же, оправившись от полученных увечий, возвратился назад в монастырь. Однако с тех пор он начал недомогать. Особенно его мучили головные боли. Удивительно! Столько раз ему удавалось избежать преследования властей, тюрьмы, пыток, несмотря на козни обличаемых им яростных гонителей древлеправославия — митрополита Иова Новгородского, епископа Питирима Нижегородского и иеромонаха Неофита. А здесь, казалось бы по глупой случайности, «веема неприличное и самое такое безделное по изволению Божию прииде». Сам ни разу никого в своей жизни не обидевший, без всякой видимой причины, ни за что он был избит до полусмерти, и нанесённые ему увечья приблизили скорую кончину: 1 марта 1730 года, в третью неделю Великого поста, настоятель Андрей Дионисьевич, князь Мышецкий, скончался в возрасте 56 лет.

Незадолго до своей кончины случилось ему быть на Лексе. Здесь юродивая Ирина Повенецкая, обладавшая даром прозорливости, предсказала ему скорую смерть. Андрей Дионисьевич мужественно воспринял это известие, хотя и весьма опечалился. Больше всего он жалел не о своей жизни, а о тех полезных для киновии делах, которые собирался сделать. Всего же в «прекрасной пустыне» он прожил 39 лет.

После смерти Андрея Дионисьевича многим благочестивым выговцам и даже простым местным жителям были видения, связанные с его загробной участью. Так, одной женщине с Верховской реки, собиравшейся принять старообрядческое крещение, но ещё находившейся в сомнениях, в Крестопоклонную неделю (воскресенье) было видение, о котором она поведала выговскому стряпчему Ивану Филиппову, находившемуся тогда в Олонце: «Видит в видении в Выговской пустыни, край Выга реки, у братскаго монастыря, зрит на монастырь. И идут с монастыря из часовни велий полк светлых и чюдных мужей, оболчены в священническия и архиерейския светлыя чюдныя одежды в великой славе и с ними множество юношей прекрасных с пением сладким ангельским умилителным идуще пояху: а посреде несоша одр на главах под покровом честно, а над одром крест трисоставный, светит великою светлостию, аки на воздусе, идяше противу одра, и после того полка другий полк братских и суземских, и отец Даниил з братиею близ того полка идяше позади, и по преди крест же несоша, с пением умилительным плачевным, и позади их третий полк олонецких христиан: а с ними стряпней вышеписанной идяше. Такожде и тии крест несоша, с пением же умилителным, и плачевным идяху. И изшедше вси из монастыря, в восточныя врата, идяху на восток. И вышед над реку Выг, первой большей полк идяше на воздух скоро в верх к востоку, аки на некую гору ставаше, и возшедше высоко и невидими быша, а братской полк отец Даниил с прочими братиями, и суземскими жительми осташася. Такожде и стряпчего олонецкой полк остася назади: и оная жена приступи ко олонецкому полку, к стряпчему и прочим хотяше примешатися, во един полк с ними. И глаголаша оные: недостойна ты нашему полку примеситися, понеже не имееши на себе святаго крещения: она же вельми о сем опечалися и оскорбися о том, что не даша ей примеситися, ко олонецкому полку и пробудися от скорби: и пришед на вышепомянутое подворье, сказавши сие свое видение со слезами, и слышав сие стряпчей, и прочий христиане, дивишася сему видению»[85]. Как оказалось впоследствии, именно в этот день умер Андрей Дионисьевич.

Другой человек, впавший после смерти Андрея Дионисьевича в сомнения относительно правильности древлеправославной веры, сподобился следующего видения. После продолжительной и усердной молитвы со слезами увидел он в тонком сне «ведома себе некиим в некую полату зело пресветлу: и пришед в ню обрете отца Андреа Дионисиевича, седяща на престоле, зело пресветла лицем: и на него взирающа и весело улыбающася, а кудры сияюще на главе тако, яко не ведяще к чему от земных вещей и применити: и жезл в руце имуща, и ничесо же ему вещающа. И тако возбнув от сна своего, пребыв день той единаче сумняся о своем размышлении, и о видении соннем, помышляя что убо будет се. В другую же нощь, паки виде себе ведома неким такоже в пресветлую полату: и тако же в ней обрете отца Петра Прокопьевича, на престоле седяща, и жезл в руце держаща: и пришед к нему, он же воззрев нань, и рече: уже ты [у мене] сумняешися о благочестии. Мы с Василием Великим, с Григорием Богословом, и Иоанном Златоустым, единако веруем. Аще много станешь сумнятися о сем, будеши отлучен от церкве. И тако возбнув от сна человек той, и прииде в монастырь, и поведа общежителным видение се: прося прощения и разрешения, глаголя, яко Петр Прокопьевич, мя отлучи ради сомнения моего еже о отце Андрее Дионисиевиче»[86].

На погребение киновиарха собралось около двух тысяч человек. Были здесь не только насельники общежительства и скитов, но и крестьяне окрестных деревень. На смерть Андрея Дионисьевича по образцу древней стихиры был написан удивительный духовный стих, в котором от лица всей Церкви выражалась скорбь выговцев о потере своего пастыря и выдающегося духовного учителя:

 

Придете, помянем вси Андрея премудраго,

Его же ко гробу вчера жалостно проводихом,

Его же присно церковь у пустыни умилным гласом просит:

«Дай же ми, пустыни, сего сладкаго, утробы моея любезнаго сына,

Не вем убо ныне, кому законы моя вдати,

Дай же ми, пустыни, сего сладкаго, власти моея крепка правителя,

Его же не одолеша противных стремления никогда же,

Дай же ми, пустыни, сего сладкаго, законов моих непреступна хранителя,

Его же аз крещением породившая,

Зрящи во гробе темне затворена,

Умилно матерски кричащи, плачю:

Увы мне, любезный сыне мой,

Увы мне, свете мой, утробы моея сладкое утешение,

Истину бо о мне Исаия прорече:

Оставлена будет дщи Сионя, яко сень в винограде

И яко овощное хранилище во вертограде,

И того ради оружие печали пройде мою утробу,

Но надежда радости хотящаго ти быти

В последний день воскресения, плачь мой в радость преложи.

Поминаю тя, Андрее любимый мой,

Жалею о тебе, сыне возжеленныи мой,

Заповедую всем христианом

Память твою творити на всяко лето, сладчайший мой».

Мы же почитаем того преставление.

 

Впоследствии память о первом киновиархе бережно сохранялась на протяжении всей истории Выга. Сочинения его (а их было около двухсот) переписывались, изображения его помещались на книжных миниатюрах и настенных рисованных лубках. Андреем Борисовым в 1770-е годы было написано Житие Андрея Дионисьевича, примерно тогда же Иваном Антоновым была составлена ему служба. С годами первый киновиарх стал восприниматься не просто как символ славы Выгореции, но и как её небесный покровитель.