Другая карикатура на русских: раздел Франции (1838)

 

Выше уже говорилось о том, что страхи Николая I, опасавшегося нашествия французов, которые благодаря недавно вошедшему в употребление пароходному сообщению вот‑вот наводнят Россию и принесут с собой «развратительные» политические доктрины, мало соответствовали реальному числу французов в России и их реальной роли в российской жизни. Но и представления либерально настроенных французов о России носили зачастую столь же мифический характер. Сочинитель брошюры 1844 года «Россия, Германия и Франция», скрывшийся под псевдонимом Марк Фурнье, изобразил «повседневный быт императора Николая» в духе самого настоящего фарса:

 

В кабинете своем император хранит маленький барабан и маленькую трубу, с помощью которых призывает своих министров. Если ему надобно призвать графа Чернышева, военного министра и генерала от инфантерии, он бьет в барабан, причем, как говорят, весьма искусно; если же ему требуется побеседовать с генералом от кавалерии Бенкендорфом, он трубит в трубу.

 

Другие авторы изображали императора еще более воинственным. В изданном в Париже в 1841 году памфлете «О Польше и кабинетах Севера» публицист Феликс Кольсон отстаивает идею, что «если торговый и военный антагонист России – это Англия, то антагонист, так сказать, нравственный – это Франция» и что русский царь, изображая Францию «вулканом, который надо потушить ради безопасности Европы», возбуждает ненависть к ней в «своих рабах всех сословий». Идею эту Кольсон иллюстрирует следующим эпизодом (скорее всего вымышленным). Некий офицер, услышав, как царь бранит Францию, сказал ему:

 

«Вашему Императорскому Величеству достаточно молвить слово, и Париж перестанет существовать». В награду за эту лесть офицер получил орден.

 

Процитированные пассажи совсем коротки, но порой антифранцузские настроения российского императора давали почву для очень разветвленных и живописных мистификаций. Одной из них был так называемый проект «Галльской конфедерации», или «раздела Франции». Собственно говоря, опубликован этот памфлет был не во Франции, а в Англии, но поскольку, как это нередко случалось в те годы, напечатанное в английских газетах немедленно подхватили газеты французские, да и касался проект не чего иного, как Франции, а авторство его было приписано не кому иному, как российскому императору, рассмотрение его в нашей книге кажется вполне уместным (что же касается настоящего автора этого памфлета, его имя, чтобы сохранить интригу, я назову только в самом конце главы). Легитимистский «русский мираж», о котором рассказано в главе десятой, – это лишь одна сторона представлений французов 1820–1850‑х годов о России; с ним соседствовал (и был, пожалуй, даже более распространен) взгляд на Россию как на «империю фасадов» (Астольф де Кюстин) и «царство лжи» (Жюль Мишле), страну, где самодержавие попирает все человеческие права, где до сих пор не отменено крепостное рабство и свирепствует цензура, где образованность неглубока, европеизм поверхностен, а власть постоянно вынашивает агрессивные планы против стран, живущих по другим правилам… Между прочим, и из этих оценок выводы порой делались совершенно неожиданные: анархист Эрнест Кёрдеруа в 1854 году выпустил книгу «Ура!!! или Революция от казаков», где утверждал, что раз французам в 1848 году самим не удалось разрушить прогнивший западный порядок, следует предоставить эту возможность «русским варварам» (француз именует их всех скопом казаками). Так вот, рассказ о «плане раздела Франции» позволяет познакомиться с этой точкой зрения на Россию и ее роль в мире – куда менее лестной, чем та, которой придерживались французские легитимисты.

 

* * *

 

В июле 1838 года лондонский издательский дом Риджуэя выпустил удивительную брошюру. На ее титульном листе значится: «Галльская конфедерация. Копия, снятая в Санкт‑Петербурге в 1836 году с оригинального дипломатического документа, хранящегося в секретном архиве русского двора, за номером 5706, в папке „Франция“. Лондон, Риджуэй, Пикадилли, 1838». Брошюра двуязычная: в верхней части каждой страницы помещен английский текст, а в нижней – французский; он довольно корявый, и французские журналисты порой цитировали его с изменениями. Впрочем, корявость французского текста имела свое обоснование. Брошюра кончается словами:

 

Заплатить Ивану*** 30 000 рублей вознаграждения за этот план – и 20 000 в год за путешествие во Францию, а также снабдить его частным письмом к послу нашему в Париже. Быть по сему.

Николай. Царское Село, 15 июня 1833 года.

 

Ошибки в тексте, по мысли публикатора, призваны были доказать, что брошюра писана хоть и по‑французски, но человеком, для которого этот язык не родной, то есть загадочным «Иваном***», действовавшим по заказу российского монарха.

Что же предлагалось в плане, столь щедро оцененном российским императором? Предлагалось разделить единую Францию на 18 отдельных государств, из которых образовать Галльскую конфедерацию по образцу реально существовавшей со времен Венского конгресса 1815 года Конфедерации германской (по‑французски она именуется Confédération germanique, по‑русски принято говорить о Германском союзе).

Во Франции о брошюре узнали после того, как большие выдержки из нее 23 июля 1838 года напечатала лондонская газета «Таймс». Газета воспроизвела не только все 28 статей так называемого плана Галльской конфедерации, но и предисловие анонимного публикатора, в котором обсуждался вопрос, естественным образом встававший перед каждым, кто знакомился с этим текстом, – вопрос о его достоверности. Публикатор писал, что готов к обвинениям в распространении подделки, к тому, что русские и их друзья станут упрекать его во лжи и подвергать сомнению достоверность публикуемого сочинения. На это он готов был возразить следующим образом:

 

Этот план раздела Франции поступил в 1836 году в секретный архив Империи под номером 5076; в ту пору он был сообщен князю Орлову [27]. Переписчика, сделавшего копию, мы не назовем; за свою нескромность он в России может поплатиться жизнью. Что же до соображений, которые могли подвигнуть его выдать эту государственную тайну, их нетрудно угадать, зная продажность, господствующую в России. Подлинник написан на французском – языке, на котором изъясняются дипломаты царскосельского и всех прочих дворов. Кое‑какие замечания на полях сделаны то на французском, то на русском, одни карандашом, другие чернилами. Дух документа доказывает, что он сочинен и продиктован либо самим Императором, либо его ближайшими советниками.

 

В самом деле, на полях «плана» напечатаны комментарии, якобы воспроизводящие рукописные пометы царя и призванные, с одной стороны, показать его жадность и агрессивность, а с другой – предоставить лишний аргумент в пользу достоверности документа (ниже мы приведем несколько примеров таких «псевдоцарских» маргиналий).

Достоверность плана, изложенного в брошюре, была, как мы уже сказали, предметом, волновавшим всех журналистов, писавших о ней. В Англии мнения разделились: «Таймс» и «Стандарт» отстаивали подлинность плана, «Морнинг Кроникл» насмехалась над ними и утверждала, что «подобный документ не мог быть извлечен из архивов русского двора. Гораздо более вероятно, что его родина – какая‑нибудь лавчонка неподалеку от Голден‑сквер [улица в Сохо, в центре Лондона]», а «Глоб» объявляла, что вплоть до получения неопровержимых доказательств будет считать план Галльской конфедерации фальшивкой. Впрочем, несмотря на это признание, вроде бы снимавшее с российского императора обвинения в покушении на целостность Франции, статья в «Глоб» (переведенная в нескольких французских газетах) была для Николая I отнюдь не лестной, поскольку упоминала слухи о его умопомешательстве, и прежде фигурировавшие в английской и французской прессе, в частности после упомянутой выше агрессивной варшавской речи. Английский журналист, процитированный французским, пишет, имея в виду происшествие с Николаем I, когда неподалеку от города Чембар в ночь с 25 на 26 августа 1836 года его коляска опрокинулась и он сломал ключицу:

 

Полтора года назад все были убеждены, что когда кучер вывалил российского императора из коляски, мозг этого монарха получил серьезные повреждения. Если самодержавное волеизъявление ( быть по сему ) датируется 1833 годом, следует признать, что умопомешательство сего государя началось куда раньше, чем он стал жертвой несчастного случая. Его приговор ( быть по сему, иначе говоря: Я этого желаю, мне это угодно) творит королей с легкостью и щедростью поистине беспримерной.

 

Все французские журналисты ссылались на эту версию о сумасшествии императора – хотя бы для того, чтобы ее опровергнуть; в результате получалось, что в той или иной форме мысль о русском императоре, лишившемся ума, муссировалась на страницах парижской прессы. Например, журналист либеральной газеты «Конститюсьонель», тоже, как и остальные, выразивший уверенность в том, что памфлет – абсолютная выдумка, и тем не менее воспроизведший заметку из «Таймс» во всех подробностях, признавался:

 

Несмотря на все, что сообщалось в последнее время об умопомешательстве Николая I, этот документ, подписанный его именем, – бесспорный апокриф. Человек, который поставил бы свое имя под подобным нагромождением нелепостей, был бы самым тупым безумцем в мире, и ни один народ, включая русских, не потерпел бы его на своем престоле более суток. Кое‑какие лондонские газеты утверждают, что склонны поверить в подлинность этой буффонады; они напрасно клевещут на императора Николая.

 

Во Франции практически все газеты отреагировали на публикацию брошюры и ее частичную републикацию в «Таймс» одинаково: все заверяли в том, что она абсолютно неправдоподобна и не стоит внимания; затем – невзирая на вышесказанное – подробнейшим образом ее пересказывали, а затем приводили аргументы в пользу неосуществимости предложенного плана и патриотически напоминали о том, что у Франции есть армия, которая способна противостоять любым попыткам расчленить страну…

Вот, например, первая реакция официозной газеты «Журналь де Деба» в номере от 26 июля 1838 года:

 

Мы полагали себя обязанными избавить здравомыслящих читателей от знакомства с тяжеловесной и смехотворной мистификацией, которую распространяет в настоящее время английская пресса; речь идет о так называемом плане раздела Франции, выкраденном из санкт‑петербургских архивов и якобы одобренном императором Николаем. ‹…› Никогда еще столько бессмыслиц не было собрано в одном документе, и мы не можем не поражаться тому обстоятельству, что в Лондоне нашелся издатель для его публикации и газеты для его воспроизведения.

 

Однако следом за этой декларацией «Журналь де Деба» немедленно воспроизводит основные моменты брошюры о разделе Франции. С таким же брезгливым негодованием отозвалась о публикации на следующий день газета «Пресса», в этот период также в общем поддерживавшая правительственную политику: анонимный автор редакционной передовицы замечает, что изумлен интересом парижских газет к «плачевной мистификации, жертвой которой стали в последние дни некоторые английские газеты», и признается, что редакция намеревалась избавить своих читателей от знакомства с этим вздором, однако коль скоро другие газеты поместили материал о «разделе Франции», «Пресса» сочла себя обязанной последовать их примеру. Далее воспроизведена дословно выжимка из английской брошюры – точь‑в‑точь как в «Журналь де Деба». Впрочем, в том же номере «Пресса» помещает и свое собственное «противоядие»: тут же, в нижней части страницы, в так называемом «фельетоне» (или, по‑русски, «подвале») напечатана хроника за подписью литератора Альфонса Карра. Появление скандального документа Карр объясняет тем, что некий предприимчивый юноша поиздержался в Лондоне и решил для пополнения своего кошелька сочинить якобы русский план, причем, сочиняя, не жалел самого крепкого портера, на который потратил последние деньги. А газетным мистификациям в целом Карр дает характеристику, которая, кажется, не устарела и сегодня:

 

Как мы уже сказали, во время парламентских каникул газеты сидят на голодном пайке, и несчастные их колонки заглатывают что ни попадя без смысла и без разбора – примерно так же волки, когда им недостает добычи, едят землю, которая заполняет их желудок, но его не насыщает. Вместо того чтобы брать пример с бесстрастных медведей, которые, чтобы заглушить голод, в течение всей зимы сосут лапу, газетчики наши, добрейшие, прекраснейшие, порядочнейшие газетчики, не останавливаются ни перед чем. Они вешают, топят и душат людей, пышущих здоровьем, – и все ради того, чтобы напечатать пять строчек в разделе «Происшествия». Никто не может поручиться, что, открыв утреннюю газету, не прочтет там собственную эпитафию.

 

«Таймс» перепечатала брошюру не целиком; английская газета не воспроизвела зачин брошюры, формой пародирующий начало французских юридических документов, а содержанием – резолюции многочисленных конгрессов, на которых государи российский, австрийский и прусский во второй половине 1810‑х – 1820‑е годы решали судьбу европейских наций; государи эти, члены Священного Союза, были убеждены, что Провидение дало им право насаждать «добронравие» даже среди наций, иначе видящих свою будущность. Именно над этой их убежденностью и издевается автор памфлета. Французские газеты в основном следовали за «Таймс» и зачин брошюры опускали, но были и исключения. Так, зачин брошюры воспроизвела газета «Коммерция»:

 

Исходя из того, что Франция до сего дня была неугасающим очагом революционных потрясений, а следовательно, препятствием для всеобщего мира в Европе; что различные политические группы, а равно и претенденты на престол, принадлежащие к свергнутым династиям, то возносясь вверх, то подвергаясь унижениям, но никогда не уходя со сцены окончательно, постоянно раздирают эту нацию на части; что правительство ее предоставляет приют и покровительство мятежникам и бунтовщикам всех стран, а следовательно, служит источником для всех заговоров, грозящих спокойствию прочих держав; ‹…› а также ввиду того, что нации благоденствуют лишь в больших сплоченных государствах, где сходные элементы покоряются воле Государя, либо в малых государствах, сообразных духу народов;

Впрочем, оставаясь верны призванию нашему и священной миссии, к каковой призвало нас неисповедимое Провидение, дабы насаждать святую веру в него, сеять культуру и добронравие и печься о счастье рода человеческого, – серьезно размыслив о планах славнейших и деятельнейших французских патриотов, а равно и о чаяниях всей французской нации, ради которых пролила она тщетно столько крови в течение нескольких столетий,

Мы, Император Всероссийский, Император Австрийский и Король Прусский, провозглашаем перед лицом всего мира образование Галльской конфедерации.

Мы справились с историей Франции и с наилучшими французскими философами, как древними, так и новыми, и пришли к выводу, что это единственный способ спасти великую нацию и примирить ее со всей Европой.

 

Далее в брошюре следует пространный историософский очерк, который «Коммерция» публиковать не стала. Между прочим, сама идея этого очерка чрезвычайно любопытна своим совпадением с вполне современными взглядами на историю и национальный дух Франции. Руководствуясь идеями Монтескье о том, что каждой стране необходимо государственное устройство, соответствующее ее традициям, климату и проч., автор брошюры утверждает, что Франция не создана для того, чтобы быть единым государством; два элемента, из которых возникла французская нация, – галлы и германцы – с самого начала ненавидели друг друга; нацию все время раздирали противоречия, доказательством чего служат, например, Варфоломеевская ночь или аристократическая Фронда; эти центробежные тенденции якобы неустранимы, а значит, служат мотивировкой и оправданием для предлагаемого раздела Франции на отдельные государства по интересам и желаниям каждой партии. Конечно, мотивировка эта, несмотря на всю свою наукообразность, носит откровенно сатирический и памфлетный характер, однако она в определенной мере отражает тот политический расклад, который существовал во Франции в 1830‑е годы, после Июльской революции: общество там в самом деле было расколото на несколько лагерей, легитимисты бойкотировали действующую власть и мечтали о возведении на престол Генриха V (внука изгнанного в 1830 году короля Карла Х), бонапартисты чтили память Наполеона и делали ставку на его племянника Луи‑Наполеона Бонапарта, республиканцы критиковали правительство Луи‑Филиппа за пренебрежение интересами народа.

Любопытно и другое: примерно о том же постоянно длящемся расколе совершенно всерьез писали во второй половине ХХ века выдающиеся французские историки. Вот, например, мнение Фернана Броделя, высказанное в книге «Что такое Франция?»:

 

Всякая нация расколота и тем живет. Но Франция подтверждает это правило, пожалуй, даже чересчур наглядно: здесь протестанты борются с католиками, янсенисты – с иезуитами, синие – с красными, республиканцы – с роялистами, правые – с левыми, дрейфусары – с антидрейфусарами, коллаборационисты – с участниками Сопротивления… Тяга к раздробленности у французов в крови; единство Франции – только оболочка, суперструктура, вызов.

 

А Пьер Нора, инициатор и организатор многотомного издания «Места памяти» (Lieux de mémoire), в предисловии к части, которая так и называется «Франции. Конфликты и разделы», говорит о том, что Франция «постоянно определяет себя через свои собственные разломы, поляризации политические, религиозные и даже геоисторические», а затем приводит примеры таких полярных пар: франки и галлы, католики и миряне, красные и белые, голлисты и коммунисты.

Иначе говоря, автор памфлета точно уловил некоторые закономерности французской истории; однако цель его, разумеется, заключалась не в этом, а в разоблачении агрессивной политики России.

Вернемся к содержанию самого плана по созданию Галльской конфедерации. Он, как уже было сказано, предусматривал образование на месте бывшей Франции 18 новых государств самой разной политической ориентации, а заодно перекраивание карты Европы.

В пересказе французского журналиста из «Журналь де Деба» план раздела выглядел так:

 

В этом документе Кале и Булонь отдают Англии, Артуа – Нидерландам, Шампань – Пруссии, Корсику – Португалии, Авиньон – папе, с условием, что он выстроит в Риме православный храм. Одним словом, что и кому там только не отдают! Перигор отдают дому Талейранов и превращают в независимое государство, наделенное правом голоса в сейме Галльской конфедерации, ибо план подразумевает основание Галльской конфедерации, а также республик в Лионе и Париже, монархий в Руане, Дижоне, Тулузе и Б у рже. Поскольку план этот якобы сочинен в июне 1833 года, то, дабы удовлетворить интересы Генриха V и герцога Ангулемского, соперничающих в борьбе за симпатии легитимистов, Генриху V отдают Бурж, Карлу X – Дижон, Людовику XIX – Тулузу и – кто бы мог подумать? – дабы никто не был обижен, Нормандию и Орлеан предоставляют Луи‑Филиппу.

 

Прерву цитату для необходимых пояснений: известному дипломату Талейрану отдают Перигор (область на юго‑западе Франции), потому что его род восходил к графам Перигорским; упомянутые далее Генрих V, Карл Х и Людовик XIX – представители старшей ветви Бурбонов, изгнанные из Франции в результате Июльской революции 1830 года. Авторы проекта желают удовлетворить потребности всех троих, а потому даруют французам сразу трех королей. Впрочем, не забывают они и четвертого – реально царствовавшего короля из младшей ветви, Луи‑Филиппа, однако обходятся с ним весьма непочтительно. В оригинале брошюры (этот пассаж не воспроизведен в «Журналь де Деба», но его днем позже перепечатала другая парижская газета, «Пресса») про Луи‑Филиппа говорится так:

 

…ввиду искреннего раскаяния, с которым бросился он в наши [то есть российские] объятия, он и его потомки сохранят за собой титул короля французов, резиденцией же ему назначен Руан.

 

Это очень язвительная сатира на политику Луи‑Филиппа: упоминание про российские объятия означает, что король предал дело революции и перешел на сторону монархической России (что вообще‑то не соответствовало действительности). Впрочем, награда за этот якобы совершившийся переход не слишком велика: владения Луи‑Филиппа сужаются, как следует из статьи 18, до Орлеана с окрестными землями (поскольку до восшествия на престол Луи‑Филипп носил титул герцога Орлеанского) и Нормандии. Между прочим, особенно оскорбительно по отношению к «королю французов» все это обсуждение звучало в конце июля, ибо как раз в это время в Париже ежегодно отмечали годовщину Июльской революции, приведшей его к власти.

Мы прервали цитату, а между тем в статье «Журналь де Деба» рассказ о безумном проекте продолжается:

 

Чтобы придать Галльской конфедерации единство и национальную целостность, предполагается создать постоянно действующий сейм, который будет заседать то в Париже, то в Версале. 18 государств, входящих в конфедерацию, отправят в Сейм, который начнет свою работу под председательством князя де Талейрана‑Перигора, своих полномочных представителей.

 

Выбор председателя сейма тоже пародиен: Талейран был известен прежде всего тем, что исправно служил всем многочисленным политическим режимам, сменявшимся во Франции со времен Революции 1789 года, не исключая и Июльской монархии; впрочем, в начале 1838 года он был уже очень стар и болен, и жить ему оставалось меньше полугода.

Отдельный пассаж французский журналист из «Журналь де Деба» посвящает личным намерениям российского императора:

 

Что же касается российского Императора, вы полагаете, должно быть, что он отхватил себе при этом переделе Европы львиную долю? Как плохо Вы его знаете! он просит себе только часть картин из Лувра и все дубликаты книг из Королевской библиотеки. Кроме того, он готов позаботиться обо всех мятущихся искателях приключений и позволяет им отправиться, под командой французского генерала, покорять Азию и насаждать там цивилизацию и веру Христову.

 

В брошюре в самом деле присутствуют эти слова об отказе императора от «львиной доли» Европы, однако французский журналист не воспроизвел имеющееся в ней примечание на полях, призванное убедить, что император не так уж бескорыстен: «Там посмотрим…»

Другое примечание (также опущенное в «Журналь де Деба») сделано к словам о перспективе покорения Азии под особым покровительством Его Императорского Величества. Оно гласит: «Эта статья стоит всего плана. Благодаря ей французы и англичане, все люди умные, но не имеющие состояния, отправятся искать вторую родину в России».

А для возбуждения во французах угасших было христианских чувств у Его Императорского Величества находится другой хитроумный рецепт, также изложенный в примечании на полях: «надобно поощрять пиратство в Средиземном море; пускай неверные чаще нападают на христианские корабли у берегов Египета; Египет – жемчужина, предназначенная для Имперской короны» (намек на то, что Франция в описываемую эпоху пользовалась в Египте большим влиянием, а Россия мечтала это влияние ослабить и подчинить «жемчужину» себе).

В тексте, приписанном Ивану***, настойчиво проводится мысль, что он придуман исключительно ради установления мира во Франции, однако сочинители то и дело вставляют в примечания на полях, якобы принадлежащие самому российскому императору, такие пассажи, которые должны охарактеризовать его как лицемерного агрессора. Например, упоминание Генриха V, которому, как мы помним, автор плана собирается отдать город Бурж, сопровождается такой маргиналией:

 

Не следует давать слишком много земель Генриху V, предоставляя ему таким образом возможность однажды объединить всю Францию под своим скипетром; это приведет к новым революционным потрясениям; лучше оставить всем этим мелким государям примерно одинаковые территории; они не преминут разорить один другого; тем легче будет Дворам‑Покровителям разделить Францию меж собой.

 

Дворы‑покровители – это три абсолютные монархии, главные противницы конституционной июльской Франции: Россия, Австрия и Пруссия. Этим «покровителям» отводится в плане очень большая роль: Галльская конфедерация заключит с ними «союз наступательный и оборонительный», после чего – разумеется, исключительно ради поддержания мира (можно даже сказать, принуждения к нему) – их войска («с намерениями самыми дружественными») войдут в некоторые города Галльской конфедерации и останутся там вплоть до особого распоряжения Федерального сейма, а Федеральному сейму, согласно другой статье документа об образовании Галльской конфедерации, будут давать предписания сами же эти «покровители».

Как мы уже сказали, почти все журналисты склонялись к тому, что план раздела Франции – скорее всего мистификация, однако некоторые из них все‑таки допускали его подлинность и даже приводили вполне серьезные аргументы в пользу такого допущения.

Первый аргумент был психологического свойства: он основывался на том, что известно о характере российского императора. Логика здесь была простая: тот, кто мог ни с того ни с сего произнести гневную и неприлично агрессивную речь в Варшаве, направленную против собственных подданных (см. о ней с. 131), вполне мог сочинить не менее агрессивный план раздела Франции.

Другой аргумент, напротив, имел характер сугубо политический. Дело в том, что хотя план раздела Франции выглядел совершенно фантастическим, у него имелись вполне реальные исторические прецеденты. В более далеком прошлом это раздел Польши между тремя абсолютными монархиями: Россией, Австрией и Пруссией – в конце XVIII века. В совсем недавнем – подписание теми же державами конвенций о взаимной гарантии польских владений и выдаче участников революционного движения (то есть возрождение на новом уровне Священного Союза 1810–1820‑х годов). Конвенции эти были заключены в сентябре 1833 года в городе Мюнхенгрец в Богемии (между императорами российским и австрийским) и в октябре того же года в Берлине (между теми же государями и королем Пруссии). В брошюре под планом раздела Франции выставлена дата: он якобы был написан 15 июня 1833 года, то есть еще до подписания конвенций, имевших целью уберечь северные монархии от развратительного революционного влияния; но опубликован‑то памфлет был в то время, когда о подписании конвенций было уже хорошо известно, и эти сведения давали основания предположить, что фантастический план далеко не так неправдоподобен, как могло бы показаться. Английский публикатор плана перечислял эти аргументы в своем предисловии к публикации, а французские журналисты информировали о них своих читателей (цитирую газету «Конститюсьонель» за 26 июля 1836 года):

 

…конференции с участием монархов, их собеседования в Мюнхенгреце, в Теплице, в Калише; сосредоточение большого числа русских войск в различных точках империи; поездки Императора в Берлин, Вену и, в самое последнее время, в Стокгольм, в то время как присутствие его столь необходимо в Петербурге; отлучение представителей Франции и Англии от участия в этих конференциях; присутствие во Франции многих русских и немцев, состоящих на службе у России и, как справедливо полагают, исполняющих роль шпионов, – все это достаточные причины для того, чтобы счесть этот документ подлинным.

 

Замечу, что в переводе газеты «Конститюсьонель» опущено упомянутое в английском оригинале имя одного из шпионов – «ученого Греча». Это лишний раз доказывает, что Николай Иванович Греч, литератор, грамматист, соиздатель (вместе с Ф. В. Булгариным) газеты «Северная пчела», пользовался в Европе репутацией осведомителя еще до того, как Кюстин описал в конце шестого письма своей «России в 1839 году» его «продуманный, расчетливый либерализм, главная цель которого – развязать язык собеседнику», и до того, как в начале 1844 года русские дамы, жившие в Париже, получили якобы от Греча его печатную визитную карточку с подписью «великий русский шпион».

Вернемся к политическому – или, как сейчас бы сказали, геополитическому – контексту плана. Французские журналисты рассуждали об этом очень охотно. Газета «Коммерция», выражавшая точку зрения «династической оппозиции», или «левого центра» (то есть тех, кто поддерживал Июльскую монархию, но критиковал ее слева), писала 26 июля 1838 года:

 

Что ни говори о достоверности этого документа, сам факт достоин внимания. По какому поводу и с какой целью английская пресса подняла этот вопрос? Кто внушил издателю мысль напечатать такую брошюру? Известно, что Сент‑Джеймский кабинет нередко прибегает к публикации дипломатических документов от лица простых смертных ‹…› Хотела ли Англия предупредить нас касательно намерений Императора Николая? хотела ли она обнародованием этой бумаги отвратить нас от какого бы то ни было союза с этим монархом? Этого мы не знаем, да и вообще обладаем на сей счет лишь теми сведениями, какие почерпнули из британских газет.

Как бы там ни было, осторожность и опытность велят нам задуматься над предупреждением: подлинный документ или поддельный – не важно, в любом случае он выдает те замыслы, какие европейские кабинеты вот уже полстолетия вынашивают против Франции, в которой все противники либеральных установлений видят главного своего врага. Раздел Франции, не будем этого забывать, нередко будоражил умы европейских политиков. Пруссаки, бросившиеся после Революции на помощь монархическим принципам и Людовику XVI, надеялись получить в благодарность кое‑какие из наших провинций. Об этом же шла речь в 1814 и 1815 годах. ‹…› После 1830 года эти планы раздела вновь возродились и кружили голову как царю, так и нашим друзьям из Берлина и Вены. В первую очередь Париж, но также Брюссель и Варшава должны были превратиться в хилые княжества, которые легко держать в узде. В то же самое время предполагалось создать у нас новые Вандеи [28]. Подробностей мы не знаем; все, что нам известно, – это что каждый из соседей притязал на какую‑то часть нашей земли. Впрочем, прийти за ней никто не дерзнул.

 

Это – контекст более близкий, чем разделы Польши, но все‑таки тоже исторический. Между тем некоторые важные события происходили практически одновременно с публикацией интересующей нас брошюры, намекающей на агрессивные планы трех северных абсолютных монархов по отношению к конституционной Франции: как раз в июле 1838 года российский император, с мая находившийся в Берлине, куда приехал на маневры, отправился в австрийский город Теплиц. Поездка была вызвана болезнью императрицы Александры Федоровны: ей требовалось лечение теплицкими водами, а император ее сопровождал (это тот самый визит императорской четы в Австрию, о котором уже шла речь в главе девятой). Однако, памятуя о конвенциях 1833 года, французские журналисты подозревали, что у визита в Теплиц имеются не только бытовые, но и политико‑дипломатические причины, а значит, пункты плана, изложенные в брошюре, «отнюдь не так смешны, как нас хотят уверить». В статье «Проект раздела и Теплиц» газета «Коммерция» 27 июля 1838 года подробно анализирует возможную связь визита российского императора в Теплиц и проекта раздела Франции, причем использует этот сюжет для патриотических упреков французскому правительству:

 

Неужели северные газеты в безумии своем дошли до того, чтобы излагать планы подобного раздела на письме! ‹…› По мнению творцов этого плана, дух федерализма и провинциализма развился в нашей стране так сильно, что французы не готовы все как один пролить кровь до последней капли, ради того чтобы противостоять подобному позору! вот какие проекты распространяются в то время, когда у нас власть принадлежит кабинету г‑на Моле! не велика для нас слава в том, что пресса соседней державы представила этот план как совершенно достоверный и что соседи полагают, будто Франция пала совсем низко, а потому не сочтет этот проект раздела абсурдным и смехотворным! Публикация этого непостижимого документа странным образом совпадает со встречей монархов в Теплице. Что они собираются там делать, какие вопросы решать? ‹…› дойдут ли до намерения оккупировать Францию? Конечно, в настоящее время войну объявлять никто не собирается, и мы первые готовы это признать. Но, с другой стороны, нельзя не поразиться тому, что вожди легитимистской партии приняты в Теплице и, возможно, приехали туда по приглашению хозяев. Значит, в них есть нужда? Но почему и для чего? Много было насмешек над внезапными и многочисленными путешествиями Императора Николая; что до нас, мы вовсе не считаем этого государя безумным, напротив, мы видим в этих поездках доказательство того факта, что его волнует и завораживает некий великий проект. Впрочем, мира в Европе это пока еще не поколебало.

 

Именно для того, чтобы показать, насколько хорошо встраивается фантастический на первый взгляд проект в сегодняшнюю политическую ситуацию, «Коммерция» и публикует преамбулу брошюры, процитированную нами выше, – преамбулу, где три северных монарха излагают причины, по которым они намереваются превратить единую Францию в Галльскую конфедерацию. Иными словами, газета левой оппозиции «Коммерция» склонна ожидать от России самого худшего и потому вовсе не считает план раздела Франции абсолютной подделкой:

 

План этот странен и безумен – это правда; русское правительство не решилось его осуществить – это возможно; но оно сочло его достойным внимания и чести быть сохраненным в императорском архиве. Великий Боже, сумей мы заглянуть в этот архив, кто знает, сколько еще подобных проектов мы бы там обнаружили?

 

Журналисты правой (легитимистской) оппозиции оценивали этот проект иначе; сторонники абсолютной монархии и, в большинстве своем, поклонники российского императора, они, разумеется, выражали изумление тем, что «министерская пресса всерьез обсуждает странную и бессмысленную статью, которую английская пресса швырнула на континент» («Газет де Франс», 27 июля 1838), и отвергали какую бы то ни было связь этого проекта с пребыванием российского императора в Теплице («Котидьен», 30 июля 1838). Они напоминали о том, что, с одной стороны, в 1814 году именно Россия отстаивала на Венском конгрессе целостность Франции, а с другой стороны, французы слишком сильны, чтобы позволить совершить со своей страной то, что некогда было совершено с Польшей: «Моральная и материальная сила нашей страны такова, что это она делила и будет делить королевства, но сама разделена не будет»; «такую великую нацию, как наша, можно разделить, лишь если она этого захочет, а мы убеждены, что Франция не хочет быть разделенной».

Впрочем, редакторы обеих легитимистских газет, хоть и обличают абсурдность и смехотворность плана раздела Франции, поступают так же, как и коллеги из официозных и левых газет, и публикуют его (по выражению из «Котидьен», «хотя бы ради того, чтобы доказать, до какой простодушной глупости дошли люди в наши дни»).

Более того, и легитимистские, и либеральные журналисты продолжали интересоваться источниками, из которых мог возникнуть этот план. Оказалось, что такие источники существуют не только в политической, но и в литературной сфере.

30 июля 1838 года легитимистская газета «Котидьен» со ссылкой на либеральную газету «Французский курьер» сообщила, что книгопродавец Риджуэй почерпнул идею своей Галльской конфедерации из «сочинения в двух томах, изданного в 1829 году парижским книгопродавцем Беше» под названием «Исследования географии, приложенные к современной политике» («Études de Géo