Глава 13, в которой выясняется вопрос морской болезни, а также ряд сопутствующих ему не менее важных

 

То, что им предстоит отправляться в Гондор, Эйнор объявил с утра, когда оруженосцы ещё и не выспались толком. Правда, от такой новости Гарав‑то сразу проснулся, но Эйнор охладил его восторг, объяснив, что они увидят жару, песок и прочие прелести юга, а вовсе не северный Гондор с его каменными городами‑сказками и густыми, но светлыми рощами на речных берегах.

Что задавать вопросы типа «зачем едем?» смешно и небезопасно даже – Гарав понял и без слов. Фередиру вообще было, судя по всему, это не очень‑то интересно, по крайней мере восторг он проявил вполне в рамках, буркнув: «Ну и хорошо, а то уже на месте засиделись». После чего Эйнор добавил, что отправятся они – ну, по крайней мере вначале – морем, приказал собрать самое необходимое и исчез.

– А что самое необходимое? – уточнил Гарав. – Золото для подкупа чиновников необходимо?

– Нет, – серьёзно ответил Фередир, – в Гондоре так никого не подкупишь… Раз плывём, то вещей надо брать немного. И продуктов тоже. На месте купим.

– Значит, опять же нужно золото, – решил Гарав. И вдруг опомнился: – А какие у вас тут корабли плавают в Гондор?! Они хоть… э… большие?

 

* * *

 

«Аганнало» оказался судном того типа, название которого всплыло в памяти Пашки – люггер. Длиной метров двадцать, не больше, с узким чёрным корпусом, с тремя мачтами (две большие и маленькая на корме) и косым парусом спереди, явно очень быстрым и предназначенным как раз для скоростных разъездов по морям‑океанам. На узком чёрном стяге, когда его разворачивал ветер, видно было Белое Древо и Семь Звёзд. Название корабля оказалось выложено с обеих сторон носа ярко начищенными медными буквами в половину человеческого роста.

Экипаж корабля состоял из двух десятков человек, чистокровных гондорцев: шкипер, штурман, боцман, семь матросов, кок, два юнги, полдюжины лучников. Все носили чёрное с серебром и казались преисполненными холодной важности. Их судно было королевским и выполняло исключительно приказы королевского адмирала.

Кардоланцам предоставили каюту рядом с капитанской, на корме. Правда, в этой, с позволения сказать, «каюте» хватало места только для откидной кровати, откидного стола и прибитого к полу стула. Ну и для шкафа на стене. Лошадей, как не без юмора сказал шкипер, тут не поместишь, поэтому придётся им поскучать в трюме. И успокоил пассажиров – лошадей он уже возил, и все остались целы: и лошади, и его корабль. Эйнор ответил, что очень рад это слышать, потому что если что‑то случится с лошадьми, то корабль точно не уцелеет – он позаботится об этом. Шкипер заверил, что если корабль не уцелеет, то о лошадях можно будет уже не беспокоиться – акулы и не такое жрут.

Короче, поговорили с полным пониманием…

…Весь первый день после отплытия Гарав напряжённо ожидал, когда появятся признаки так красочно описанной многими морской болезни. Эйнор валялся в каюте с совершенно беспечным видом, задрав ноги на переборку, и читал толстенькую небольшую книжечку с непонятным, начисто стёртым названием. Книжка Эйнора почему‑то очень смешила, он то и дело звонко, заливисто хохотал, но смех свой объяснять никому не собирался. Фередир отправился с луком на палубу и принялся спорить с лучниками на медяки, примостив мишень на носу.

Гарав напряжённо ждал морской болезни.

Морская болезнь приходить не желала.

Впрочем, море было спокойным – так, белые гребешки бесконечными рядами, скучное зрелище. Ветер дул хорошо и, насколько мог понять Гарав, куда надо. Морская болезнь не появилась даже когда вечером уселись есть. Лучники за едой выразили желание завтра продолжить развлечение. Фередир отмолчался, из чего было ясней ясного, что он проиграл.

Ночью Гараву не спалось. Но опять‑таки не из‑за морской болезни (её не было), а просто с непривычки. Каюту валяло вверх‑вниз, лёжа это хорошо замечалось. Так и хотелось за что‑нибудь схватиться, чтобы не повиснуть в воздухе. Кроме того, Фередир, явно переигрывая во сне обидный проигрыш, что‑то бормотал и в тесноте закидывал на друга то руку, то ногу, то весь норовил перевалиться. Гараву надоело его спихивать.

Потом с крючка на стене при особо энергичном рывке каюты на Гарава упала купленная перед самым отплытием эльфийская лютня. Попав точно по башке, она даже в новеньком кожаном чехле издала мелодичный звук тонкостенного барабана. В звуке слышалось что‑то вроде ехидства.

– Уйййй… – Гарав сел, и на секунду проснувшийся Фередир имел наглость предъявить претензии:

– Ты чего прыгаешь? – сонно спросил он и опять уснул.

Это переполнило чашу терпения. Обидевшись на весь белый свет, оруженосец поднялся и, прихватив лютню, ушёл из каюты.

Едва высунув голову из двери надстройки, он замер. Подсвеченные начавшей убывать, но всё ещё яркой луной паруса казались сотканными из призрачного света. По морю пробегали редкие волны холодного пламени. Корабль, казалось, движется не по воде, а над водой, и влечёт его какая‑то магия.

Нет, это правда было красиво. Гарав даже поморщился, когда сверху, с мостика, спросили:

– Не спится, оруженосец?

– Да вот… – не нашёл для ответа ничего лучшего мальчишка и пошёл на нос, стараясь ступать твёрдо, а не как в танце, и держать курс прямо, а не от борта к борту.

– В воду не свались, – напутствовал его добрый рулевой, – носом нашей малышки тебя разрежет лучше, чем любым мечом.

«Спасибо, дяденька, и вам не хворать». Гарав решил не отвечать и не оборачиваться. За руки не хватают, чтобы не ходил, – и хорошо.

На романтичном «рассекающем пенные гребни» (так, кажется?) носу люггера в специальной загородке располагался камбуз, а рядом с ним – тоже в загородке – сортир. Так что при близком рассмотрении красиво режущий воду нос парусника скрывал два самых неромантичных, совершенно желудочных помещения… Правда, над ними была небольшая смотровая площадка.

Но на ней уже кто‑то сидел.

Гарав помедлил – пока сидящий (он свесил ноги вперёд по обе стороны небольшого флагштока, сейчас пустующего) не обернулся. Это оказался один из мальчишек‑юнг. Секунду он рассматривал Гарава (а тот – его), потом, словно старому знакомцу, протянул руку:

– На.

Машинально Гарав подставил ладонь, и в неё просыпались несколько долек сушёных яблок. После этого юнга подвинулся, и Гарав – словно по какой‑то молчаливой уговорённости – уселся рядом. Теперь оба продели по одной ноге в какие‑то верёвочные петли и стали (хотя Гарав об этом не задумывался) похожи на сложное носовое украшение – вещь в этом мире неходовую.

Сидеть так оказалось немного жутковато (высота виделась очень большой, нос взмётывался вверх‑вниз, и вместе с ним ухало сердце), но и интересно. Можно было легко представить, что летишь над водой сам по себе. Гарав задумчиво бросил в рот дольку яблока и пожаловался:

– Уснуть не могу.

– Я тоже поначалу плохо спал на корабле. – Как и все гондорцы, мальчишка говорил немного странно, произносил слова не так, как уже привык Гарав, употреблял неясные обороты. – Но тут дело в том, что я про дом думал. Я буквально с колыбели в море рвался, а тут, когда подошёл час уходить, как будто сердце вынимать начали.

– Теперь привык? – спросил Гарав.

Юнга пожал плечами:

– Конечно, я ведь уже три года плаваю. Да и возвращаться мне всё равно некуда. Я родом с Тол Фаласа, и через неделю после моего первого ухода в море пираты с юга сожгли наш посёлок и всех убили… А твои родичи где живут? Ты же ведь северянин?

– Кто знает, где мои родичи… – задумчиво сказал Гарав. – Я был в плену у орков, вот и всё, что помню. Потом бежал, и рыцарь Эйнор подобрал меня. Я и стал его оруженосцем…

– Значит, и у тебя никого. – Гондорец прожевал яблочную дольку. – Но твои‑то, может, ещё и найдутся. А я своих вижу только во сне. Иногда.

Мальчишка был, наверное, помладше Гарава, но выше, и вообще казалось немного странным, что паренёк с внешностью княжеского сына – юнга на небольшом судёнышке. Впрочем, у всех до сих пор виденных Гаравом гондорцев были благородные холодноватые лица…

– А ты играть на самом деле умеешь? – Юнга кивнул на лютню, которая висела у Гарава за спиной.

– Пхых, – издал тот презрительный звук и вздохнул: – Ну вообще‑то я только начал учиться. Но зато я пою хорошо.

– Может быть, споёшь? – предложил юнга и предупредил: – Только не про море. Про море в море не поют.

– Спят же все, – оглянулся Гарав.

Гондорец засмеялся:

– Да не услышит никто. Разве что Ульмо поднимется послушать. Но ему‑то песни нравятся.

Гарав перекинул чехол вперёд, достал лютню. С удовольствием тронул струны, прислушался к их звучанию, подстроил немного. Устроился удобней, перебрал струны ещё раз, кивнул.

– Слушай. Вот…

 

Он был доблестным рыцарем эпохи своей.

На походы и битвы свой путь поделил.

И на благо отчизны, принцев и королей

Верой‑правдой служить был готов – пока жив.

 

А она – неприметна средь замковых слуг –

Не годилась на роль дамы сердца никак.

На заре, провожая его в новый путь,

Тайно срезанный локон сжимала в кулак…

 

Он искал своё счастье за тысячи миль,

Но назад возвращался – пусть злой, но живой…

И она вытирала дорожную пыль

С доспехов его своей нежной рукой…

 

И не мог он понять, отчего так везло?

Отчего так к нему благосклонна судьба?

…Это просто молилась она за него…

…Это просто она его очень ждала…[40]

 

– Тебя ждёт на суше девушка? – Гондорец слушал внимательно, даже не шевелясь. – Красивая песня.

– Никто меня не ждёт. – Гарав продолжал наигрывать. – Тебя как зовут‑то?

– Вилин сын Раумо, – отозвался тот. – А тебя, оруженосец?

– Гарав. Гарав Ульфойл.

– У тебя эльфийская лютня, Гарав. По звуку слышно…

– Случайно купил, – пояснил Гарав. – Искал хороший инструмент, нашёл очень хороший…

Он боком привалился к флагштоку и замолчал, глядя, как, вздымаясь снова и снова, нос корабля рубит волну.

 

* * *

 

Плавание на «Аганалло» вообще‑то было однообразным, и очень. Достаточно спокойное море, постоянный ровный попутный ветер – наверное, правду говорили те, кто упоминал, что для потомков нуменорцев ветра на море всегда благоприятны. Берегов не было видно уже на второй день – корабль шёл круто на юг, чтобы обогнуть далеко выдающийся полуостров и войти сразу в большой залив Белфалас. От пассажиров никто совершенно ничего не требовал. А вот команда поднималась в пять утра и до одиннадцати вечера (впрочем, с шестью перерывами – по полчаса на четырёхкратную еду, два часа на дневной сон и час отдыха под вечер) просто так сидящим невозможно было увидеть никого, даже шкипера. Всё время кто‑то куда‑то лез, что‑то где‑то чистили и мыли, тянули, отрывали, перебивали, крутили… Гарав от этой суеты и от собственного безделья быстро обалдел, уже на вторые сутки, а на третьи Эйнор совершенно невозмутимо сдал обоих оруженосцев в аренду шкиперу Дану. Не за деньги, конечно, а, надо понимать, ради общего развития и обретения навыков. Но поступок рыцаря Гарава возмутил.

Зато Дана очень обрадовал. Он заявил, что ему ужасно не хватает людей для правильного наблюдения за «малышкой». Что он впервые встречает таких понимающих дело кардоланских рыцарей. После чего увёл обоих оруженосцев – посмеивающегося Фередира и вытаращившего глаза Гарава – наверх из каюты. Точнее – утащил, как паук в логово.

Кричать о правах человека и использовании детского труда было некому. Разве что в морские просторы, где нет‑нет да и мелькал какой‑нибудь парус. Но это вполне могли оказаться ещё более охочие до детского труда южные пираты…

Сперва, если честно, Гараву показалось, что боцман Брагол, которому их сдал на руки моментально утративший к ним наверху интерес шкипер, решил просто поиздеваться. Обоих послали на мачту – чёрт его знает, как правильно называлось это шатающееся (выяснилось наверху) и опутанное верёвками и тряпками бревно посреди корабля – грот там, бом, бим… При этом Брагол, торчавший внизу, комментировал процесс выражениями, смысл которых сводился к добродушному «мышата в обмороке». Гарав видел, как на мачту взлетали оба юнги – его ночной знакомец Вилин и второй, которого звали Арэ. И в душе с боцманом согласился. Когда же они спустились обратно, то выяснилось, что Гараву, который взобрался быстрее (ещё бы, он‑то рос в лесистых краях, а не в полустепи Фередира), предстоит лезть обратно и работать вперёдсмотрящим.

Сверху можно было видеть, как Фередир расхаживает по палубе и какой‑то тряпкой начищает всё, что, по мнению боцмана, должно блестеть, но не блестит. Или мало блестит. Или блестит не так. Или может перестать блестеть – не дожидаться же такой беды?

Вообще Гарав высоты не боялся, и хотя мачту здорово качало, зато тут был хороший ветерок, уносивший жару, царившую на палубе. «Воронье гнездо» было скорей чем‑то вроде бочки – по пояс взрослому человеку, с дырой в полу, которую закрывал люк, в один шаг шириной. Изнутри оказались приделаны четыре кожаных сумки, и в каждой Гарав не без удивления нашёл арбалет. Почти такой же, как у него, с десятком стрел, в основном «срезней», отсекать во время морского боя всякие разные канаты у врага.

– Юн… тьфу, как там тебя?! – заревел с палубы боцман. – Оруженосец! По сторонам смотри, ну?! Это тебе не коням хвосты вертеть!

– Есть! – отозвался мальчишка, выпрямляясь. В том, что Брагол в его‑то годы и при сложении матёрого медведя на мачту вспархивает быстрей юнги, Гарав уже убедился. Зачем злить человека, у него и так работа нервная…

А вокруг смотреть было не очень‑то и интересно. С точки зрения Гарава – очень однообразное занятие. Хотя Вилин, когда вчера Гарав ему об этом сказал, удивился и стал объяснять, чем какая волна от какой отличается и что значит какой цвет воды, и какие где бывают гребни на волнах… Вообще Гарав почти всё добросовестно запомнил (он уже успел твёрдо усвоить: не бывает лишних практических знаний!), но никакого интереса в этом не нашёл. Если честно, при одной мысли, что и завтра, и послезавтра вокруг будет всё то же – вот такая вот вода, – становилось скучно. В пределах видимости, правда, оказалось два паруса, о чём Гарав проорал вниз в надежде, что это окажутся пираты и начнётся веселье. Но, хотя его снизу и поблагодарили, никто и не ворохнулся. Викингов или кого‑то похожего тут не было отродясь, южные пираты в эти края если и заходили, то не затем, чтобы нападать на военный корабль Гондора – и любой попавшийся навстречу корабль был заведомо если не дружеским, то по крайней мере нейтральным.

Оставалось скучать, что ж делать. Гарав поставил ногу на ногу, навалился скрещенными руками на бортик, а грудью – на них, чуть прищурился и застыл, лишь временами осматриваясь.

– Эй, боцман! – крикнул он вниз. – А если я буду свистеть, то что случится?

– Не вздумай! – забеспокоился Брагол. – Ветер и так хороший!

Гарав вздохнул: так, есть тут такая примета…

– А если я петь буду?! – задал он второй вопрос.

– Только не про море и не про корабли вообще! И не про женщин! – предупредили снизу. – А так пой давай!

Уже лучше.

 

Клятвой сожги уста,

Битву труби в рог.

Жизнь Героев проста,

Кто постигает – бог.

 

Стяг по ветру правь

И возлюби сталь.

Что нам земная явь –

Только одна печаль.

 

Знаем: течения лет

Страшен всегда конец.

Вырежет руны побед

Седобородый жрец.

 

Кровь восстает на мир,

Мира богам не жаль.

Пал золотой кумир,

Бальдр воскресший, heil!

 

Последнюю строчку Гарав проорал, уже стоя в рост на бортике «вороньего гнезда», наклонившись над пустотой и держась за какую‑то верёвку, наверняка имевшую в морском обиходе и более романтичное название. Ветер развевал ему волосы, и вообще сам себе мальчишка в этот момент очень нравился. А морякам, как видно, понравилась песня, хотя они вряд ли знали, кто такой Бальдр,[41] а возглас «heil» им стопроцентно показался словом из родного языка Гарава. С палубы послышались крики одобрения, и Гарав довольно спрыгнул обратно в корзинку.

Нет, на морях ему делать нечего. Люди, конечно, приятные, но – скучно. Может, тут и есть какая романтика, только не для него. Гарав усмехнулся: лучше уж коням хвосты крутить, что такого? Надо будет к Хсану заглянуть, когда сменят, – конь в трюме выглядел недовольным и в ответ на прошёптанные в ухо обещания скорой прогулки только скептически этим ухом дёргал… Мальчишка вздохнул и снова добросовестно огляделся…

…На обед подали овсянку с селёдкой. От этой еды Гараву, если честно, кишки сводило – он не любил овсянку, а селёдку предпочитал или копчёную, или маринованную (кстати, тут делали и такую, и очень вкусную), но уж никак не жареную. Правда, с момента полдника все проголодались, а Фередир так и просто рассеянно скрёб по дну, намекая на добавку.

Но набить желудок так или иначе удалось, и Вилин, пользуясь свободным моментом, утащил Гарава в сторону – поучить метать ножи. Он это обещал ещё вчера. У Вилина его собственные ножи – в обойме, которую можно было пристегнуть благодаря ремню куда угодно, лежали четыре цельнокованых лезвия с тупыми гранями, но тяжёлыми острыми концами – летели шагов на тридцать, через весь корабль от носа и до кормы, и попадали на таком расстоянии в кружок размером с фартинг. Причём Гарав с досадой отмечал, что еле‑еле может уследить за движением юнги: вот он стоял, опустив руки – и вот уже нож торчит в мишени и даже не подрагивает, настолько глубоко и резко вошёл. Так не мог бросить нож не то что Фередир, но и Эйнор – он сам молча покачал головой, когда Гарав его спросил, умеет ли он так.

Сам Гарав хотел научиться метать свой кинжал. Вилин осмотрел его и согласился, что это можно, только надо браться по‑другому и бросать несколько иначе. Пользуясь временем для отдыха, за тем, как мальчишка учится бросать, наблюдали практически все. Вообще‑то Гарава это не беспокоило и не нервировало, но он немного удивился, когда Арэ, второй юнга, вдруг предложил:

– А давай поборемся? Умеешь?

Гарав как раз угодил кинжалом в мишень и повернулся к юнге. Смерил его взглядом. Гондорец был не только выше его – но и, в отличие от Вилина, старше, плечистей и сильней. Тем не менее Гарав усмехнулся и спросил:

– Кто поставит на юнгу, корабельщики?

Как видно, что‑то подобное было и раньше, потому что тут же скопилась горка ставок из полдюжины зарни. Эйнор с каменным лицом бросил рядом кастар:

– На моего оруженосца.

И тут же рядом упала ещё одна монета – тоже кастар:

– На Волчонка, – сказал Фередир и подмигнул другу.

Моряки загудели. Два золотых! При виде такой уверенности в победе оруженосца Арэ окинул Гарава, который разминал напротив руки, критическим взглядом. Да нет, ничего особенного, невысокий, крепкий, конечно, как добротный кожаный ремень, но – младше… просто кардоланцам, похоже, некуда деньги девать… Он стал стаскивать лёгкую рубаху, чтобы остаться, как и Гарав, в одних широких полотняных штанах.

– Идём на всё? – спросил Гарав между тем так, как тут было принято.

– Только без убийства и намеренного членовредительства, – сказал шкипер, лично стоявший у штурвала и тоже наблюдавший начинавшуюся забаву.

Арэ кивнул. Гарав пожал плечами:

– Договорились при свидетелях.

Гарав уже успел убедиться, что большинство здешних жителей – любого сословия и вида занятий – так или иначе владеют и борьбой, и кулачным боем. Убедился он и в том, что, несмотря на это, многие известные ему приёмы тут не применяются. Драться за деньги он был не против – тут не Форност, противник – не ненавидящий его холмовик, люди хотят развлечься, и вообще…

Арэ чуть нагнулся, выставил руки – и почти сразу быстро подшагнул к Гараву, целясь захватить его за локти или запястья. Гарав отклонился в сторону и вперёд, присел с упором на правую ногу и правую руку, а левой ногой, как косой, подшиб юнгу. Тот увидел удар, подскочил – и тут же Гарав, сменив ногу и руку броском, пяткой «подфутболил» Арэ в воздухе в солнечное сплетение. Подвела качка палубы – удар вышел смазанным и попал в подставленные локти. Мальчишки опять вскочили друг против друга. Арэ вновь попытался поймать Гарава в захват – тот ушел назад… чтобы тут же броситься вперёд; удар кулаками сверху‑вниз‑в стороны по протянутым рукам Арэ, захват за шею, падение назад – и бросок через себя с упором ноги в живот! Но вместо того чтобы плюхнуться сверху и начать выламывать руки, Гарав упал на противника коленом, нацелив его в солнечное сплетение. И спросил, чуть задыхаясь:

– По‑честному… что… было бы?

– Сдаюсь, – буркнул Арэ, расслабившись и вытягивая руки над головой. – Ты бы меня убил.

Гарав, встав первым, молча подал юнге руку. Потом указал на серебряные монеты:

– Два зарни уж точно мои. – И, задрав голову, окликнул: – Почтенный шкипер Дан! Нельзя ли на это серебро немного вина для всех сразу?!

…Вечером в каютке Эйнор достал из небольшого багажа фляжку из небьющегося стекла. Ни слова не говоря, налил в три тонкостенных серебряных стаканчика, дорожных, вмещавшихся один в один, прозрачной с лёгкой оранжевинкой жидкости.

– Сегодня мы уже пили, – улыбнулся он Гараву (оруженосцы сидели на его кровати). – Но сейчас давайте выпьем за победу Кардолана. Наверное, одну из последних его побед.

Выпили все трое. Вино пахло снегом и ландышами. Эйнор уселся на кровати со скрещенными ногами, оруженосцы улеглись «валетом» – головами в переборки. Вяло попихались ногами и притихли. Эйнор смотрел в стену и чему‑то печально улыбался. Качалась лампа в прочном остеклении – от пожаров.

– Ты не хочешь, чтобы исчезал Кардолан, – сказал Гарав. Фередир сердито фыркнул. – Не фыркай, я не с тобой… Ведь не хочешь.

– Не хочу, – вздохнул Эйнор. – Я понимаю, что по‑другому никак. Что только здесь путь к большой, главной победе. Но Кардолану уже не один век. Не представляю, какое мужество нужно было иметь Нар… князю, чтобы решить так, как он решил.

– Мы победим Ангмар… – задумчиво начал Гарав. – Мы – в смысле Арнор. Потом можно будет думать и об объединении с Гондором?

– Король Гондора Валакар женат на женщине вашей крови, – тихо пояснил Эйнор. – Очень многие недовольны в Гондоре тем, что трон Валакара займёт полукровка. Поговаривают даже и о восстании. В такой ситуации король Арнора Арвелег легко сможет получить и Гондор тоже. Безо всякого объединения – просто‑напросто взять то, что останется без хозяина.

– Только если сына Валакара убьют в распре. Сам он трон не отдаст, – вдруг сказал Фередир. – Его мать Видумави из племени веорд. Северяне поддержат своего родича.

– Какой клубок, – с отвращением сказал Гарав. – Выходит, нам выгодно, чтобы линия королей Гондора пресек… – его подбросило, он сел, глядя на Эйнора испуганными глазами. – Эйнор… – У Гарава даже голос подсел. – Эйнор, скажи честно… мы отправились в Гондор не затем, чтобы убить короля или принца?!

Фередир тоже сел. Приоткрыл рот, а глаза стали большими и неверящими.

Эйнор притянул к себе обоих мальчишек, положив ладони им на виски:

– Родич короля Гондора Кастамир, – послышался шёпот рыцаря, – присылал людей к Рауду. Договориться о том, чтобы после убийства Нарака союз с Артедайном был расторгнут. И ещё новый князь Кардолана должен был помочь Кастамиру, напав на северян, чтобы они не могли никому оказать помощи. А Кардолан получил бы позже помощь против Артедайна… Это узнали от слуг. Они оказались не так крепки на пытку, как их хозяева‑предатели. Мы плывём не затем, чтобы убить короля или принца. Мой князь пока ещё Нарак, а он никогда не согласился бы на такое. И Арвелег никогда не отдал бы такого приказа. Как бы ни сложилась судьба Севера и Юга, но друг с другом они не скрестят клинков ни тайно, ни явно. Но… – он выпустил мальчишек, – плывём мы затем, чтобы говорить с… впрочем, вам это не важно.

Оруженосцы перевели дух.

– А я знал, что никогда ты не сделаешь никакой подлости! – гордо сказал Фередир и снова улёгся – с победным видом. И утверждающе пнул Гарава. Тот ответил таким же пинком.

А Эйнор промолчал. Но было видно, что он доволен словами Фередира.